Heartbeat

Не все поступки, что мы совершаем, являются верными. Не всегда можно судить о верности совершенных поступков. Люди часто разграничивают жизнь на «черное» и «белое», пока я тону в оттенках, безуспешно барахтаясь в надежде на спасение. Всё, чего бы мне сейчас хотелось, это быть рядом с Алексом, обнимать его и чтобы в конце кто-нибудь сказал: «И жили они долго и счастливо». Но наши жизни — не мультики с заведомо счастливым концом. Это череда выборов и последствий вперемешку с обстоятельствами, неподвластными нам. И, увы, в моей жизни «долго и счастливо» априори не существует. Запуская пятерню в волосы и зачесывая их назад, поднимаюсь на свинцовых ногах и медленно направляюсь в коридор, скользя рукой по стене. Я так устал. Сильнее, чем обычно. И, наверное, дошел до той степени «всё равно». Мне совершенно плевать, что будет с моей жизнью и, если никто не против, могу я просто сигануть с балкона?.. Семь этажей свободного падения — то, чего не хватает моей жизни. Ты был — и тебя нет. Вот оно — единственное «чёрное» и «белое», которое я могу принять. Хотя, думаю, сравнение не самое удачное. И всё же… так просто. Сегодня ты смеешься, а завтра твоё бездыханное тело упаковывают в красивый наряд; сегодня ты плачешь, а завтра каменное тело опускают в лакированный гроб; сегодня ты злишься, а завтра крышка закрывается, пряча тебя от солнечного света; сегодня ты чувствуешь, а завтра тебя засыпают песком; сегодня ты живешь, а завтра нет ничего, кроме небольшого куска камня и пары-тройки цветов от самых близких людей. Хмыкаю и опускаю руку на дверной замок, намереваясь повернуть его, но сделать задуманное не выходит: дверь резко открывается, и сильные руки крепко сжимают мои плечи. Удар о стену; мои ладони, упирающиеся в твердый пресс, не позволяя нарушить границу между жизнью и смертью; руки Алекса, плавно соскальзывающие с плеч на шею. Нежно проводит рукой по моему затылку, зарываясь в волосы, и я не нахожу в себе сил сопротивляться. Каждый мой выбор привел к тому, что сейчас происходит. И происходящее вновь заставляет чувствовать себя живым. — Не верю, — надрывно шепчет Алекс, утыкаясь прохладным носом в мой висок. Поглаживает большим пальцем скулу, смещается чуть ниже, задевая уголок губ, и я шумно вдыхаю его туалетную воду. — Почему, Яр, почему?.. Никто никогда не называл меня так. Сердце екает: что-то особенное. — Я не знаю, что творится в твоей голове, и с какой скоростью тараканы носятся из одного угла в другой, но, пожалуйста, позволь разобраться, не решай ничего за меня. Этот шепот, обволакивающий, мягкий, задевающий душу и отдающийся дрожью по всему телу, сводит меня с ума, и я сам чуть наклоняю голову, позволяя пальцу Алекса сместиться на нижнюю губу. Он проводит до середины и оттягивает её вниз. Приближается неспеша и аккуратно, будто боится спугнуть, совсем не подозревая, что и я, и моё горе-сердце уже принадлежат ему. Алекс, обжигая горячим дыханием, касается мягкими, влажными губами уголка моих губ. Отстраняется, позволяя кончикам наших носов соприкоснуться, и я сам тянусь к его губам, нежно касаясь и заглядывая из-под полуприкрытых глаз в глаза Алекса. Обхватывает губами верхнюю губу, и я совершенно не знаю, что мне делать, лишь приоткрывая рот и сминая нижнюю губу парня. Алекс пытается сократить расстояние между нашими телами, но я лишь увеличиваю напор, не позволяя этого сделать. — Почему? — шепчет в мои губы парень. Нежно и трепетно целует еще раз, перебирая пальцами пряди волос. Сам тянусь к губам Алекса, всё так же без плана действий. Просто потому что хочется, просто потому что давно потерял контроль над телом. — Идём, — кое-как находя в себе силы отстраниться, выдыхаю я. — Надо поговорить. Захлопнув входную дверь, сворачиваю в свою комнату, где Алекс садится на край кровати, выжидающе глядя на меня. Всё, что я сейчас могу, это стянуть с себя толстовку и футболку, выставляя напоказ всё то, что держу в тайне от абсолютного большинства. Подобное сложно принять, и я не хотел, чтобы Алекс разочаровался во мне, но, видимо, у меня больше нет выбора. И я делаю это: трясущимися руками тяну края одежды вверх, стягивая с себя две вещи вместе и обреченно кидая на пол, плотно зажмурив глаза. Я боюсь взглянуть на Алекса: он наверняка ошарашен и удивлен, и толком не понимает, как такое возможно, но… это моя жизнь, какой бы она ни была, и это моё тело. Делаю глубокий вдох и открываю глаза. Алекс с чуть приоткрытым ртом неотрывно таращится на мою грудную клетку, и я надеюсь, в его взгляде нет отвращения, потому что сейчас, нагой и безоружный, я могу понапридумывать, чего угодно. В расколе моей грудной клетки виднеется смятая, частично, создается впечатление, набухшая кожица, что вмиг заменяется чем-то более крупным, и понять, что это, с первого раза не удастся. Достаточно быстрые удары один за другим. С каждой секундой всё более явные очертания. — У меня эктопия сердца, — объясняю я, делаю небольшой шажок вперед и обхватываю руку Алекса, опуская его теплую ладонь на свои ребра и осторожно накрывая её своей, чуть влажной и подрагивающей. — У меня сердце находится вне грудной клетки, и оно ничем не защищено, кроме тонкого слоя кожи. Алекс медленно проводит рукой по моему телу и останавливается ближе к сердцу, что, сокращаясь, обтягивается кожей, посему виднеется едва ли не каждая его часть. Оно вздымается над моей грудной клеткой, и не каждый сможет отнестись к подобному адекватно. Но я верю в Алекса, верю ему. Парень резко отдергивает руку, и спустя секунду возвращает на место, аккуратно проводя возле достаточно быстро бьющегося сердца. — Моей матери сказали, что я не выживу, но она отказалась делать аборт, — продолжаю я. Алекс опускает вторую руку на мои ребра, скользя ей на спину. — Произошло неверное формирование грудной клетки, и моё сердце оказалось не там, где должно быть. То, что я выжил и не погиб в последующие несколько часов, было огромным шоком, потому что смертность с таким заболеванием фатальная. Но, как видишь, я всё ещё здесь. — А можно?.. — запинаясь, говорит Алекс, не в силах оторвать взгляд от моего сердцебиения. — Можно ли как-нибудь это исправить? — Учитывая еще некоторые заболевания, это очень опасно, но моя мать сейчас пытается добиться операции в одной из лучших клиник. Сердце вернут в положенное место — под ребра, и, если всё пройдет успешно, это должно увеличить срок моей жизни. — Всё плохо? — тихо говорит Алекс поднимая голову и заглядывая в мои глаза. — Кристофер Уолл прожил с таким заболеванием до тридцати четырёх лет, и это рекорд. — Поэтому ты пытался меня оттолкнуть? Не хотел, чтобы я к тебе привязался? — Так было бы лучше. Чуть отворачиваюсь, и Алекс, встав с кровати, обхватывает пальцами мой подбородок, поворачивая в свою сторону. — Я уже связан с тобой, и мне уже больно, Яр, пойми это. — Не называй меня так, — бубню, как старая бабка, ей-богу. — По-моему, мило, — Алекс сжимает пальцами щеки, и мои губы принимают форму «уточки», после чего парень касается их своими и отстраняется, опуская руку на мою шею, указательный пальцем поглаживая за ухом. — Ярослав, посмотри мне в глаза и запомни одну важную вещь: я буду с тобой, что бы ни случилось и каков бы ни был исход. Шумно сглатываю и аккуратно обнимаю парня. Мне хотелось бы прижаться к нему как можно ближе, до хруста костей. Сейчас это невозможно, но, быть может, когда-нибудь?.. — Спасибо, — шепчу в шею парня. — И прости. Алекс хмыкает и сильней впивается пальцами в мою спину, наверняка оставляя красные полосы на бледной коже. Однако я знаю, что он улыбается. Почему? Потому что улыбаюсь сам. Улыбаюсь сквозь боль, смешавшуюся с неким облегчением и чем-то непременно хорошим. Кажется, я говорил, что считаю закаты красивей рассветов. Надеюсь, мой закат тоже будет ярким.