Heartbeat

В этот обычный будний день я готов признать: родственный души — это люди, с которыми проще всего найти общий язык, с которыми легко и хорошо, и атмосфера вокруг — теплая и уютная. Вдвоем, на небольшой кухоньке, отделенные от всего мира невидимым куполом — то, о чём я не мог даже мечтать. Но это, правда, происходит. Здесь и сейчас. Ставлю на стеклянный столик рядом с Алексом чашку кофе и сажусь напротив, делая глоток зелёного чая, завороженно глядя на парня. И самое приятное то, что он точно так же смотрит на меня, несмотря на все внешние различия и разницу в характерах. Наш диалог начался с до невозможного банальных реплик, неловкости и незнания, куда смотреть, но в данный момент мы общаемся свободно, без всяких рамок, как давнишние друзья. — Так, говоришь, тебе шестнадцать? — Алекс делает глоток кофе, и мне всеми фибрами души хочется стать старше. — Угу, — киваю, упираясь локтем в стол и опуская щеку на ладонь. — Через полгода семнадцать будет. — Чувствую себя педофилом, — смеется парень. — Мне девятнадцать недавно стукнуло. — Два с половиной года — и не разница совсем. Алекс скрывает улыбку за чашкой кофе, и я умышленно щурюсь, следя за каждым его движением. — Ты, кстати, на Саню не обижайся, — парень задумчиво закусывает нижнюю губу, и в моем списке появляется новый фетиш. — Он хороший, правда. — Он будет учиться в моей школе? — Да, в «Б» классе. Однако на семнадцать лет он не выглядит совсем. Серьезно, все думают, что он старший брат, а не я! Выпячивает нижнюю губу и обиженно сводит брови к переносице, из-за чего не сдерживаю смеха, закрывая нижнюю часть лица рукавом толстовки. — Вот смешно тебе, а я с этим живу! Знаешь, как смешно это выглядит, когда я ему говорю: «Я тебя всегда буду защищать» или «Ты всегда можешь на меня положиться». Он даже не всегда воспринимает меня всерьез! Ещё бы, на голову выше, шире, и выглядит так, будто держит в ежовых рукавицах половину районов в городе! — Но для тебя он всегда будет любимым младшим братишкой. — Да, именно, — на лице Алекса появляется полуулыбка; отставляет чашку в сторону и становится более серьезным. — Он был груб с тобой сегодня, но он не хотел: просто не умеет общаться с людьми: постоянно вытаскиваю его из всяких передряг. К нему заранее относятся предвзято, мол, лучше не иметь с таким дел никаких, а то и огрести можно. Никто этого не скажет, но все боятся, и это отношение из-за банального страха. Вот и привык реагировать соответствующе. — Ты его опора. — Стараюсь ей быть, во всяком случае. Алекс вытягивает руку вперед и аккуратно обхватывает мою, утягивая в свою сторону. Нежно поглаживает большим пальцем костяшки, мизинцем и безымянным соскальзывая на ладонь. Всего лишь прикосновение, а у меня дыхание перехватывает, становится невыносимо жарко. На мне и без того теплая кофта, несуразно свисающая и делающая меня шире в раза три, так теперь еще и этот жар в груди; дышать скоро станет совсем нечем. Всего-навсего легкие касания рук, а я уже чувствую себя самым счастливым человеком на свете. В глазах Алекса читается немой вопрос: «Можно?» И я лишь киваю, делая шумный вдох. Чуть подрагивающими руками парень закатывает черную толстовку, переворачивая мою руку и замирая. Он несколько долгих секунд смотрит на изображение дракона, набирает воздух полной грудью и выдыхает, нежно касаясь кончиками пальцев контура, из-за чего в очередной раз вздрагиваю, но Алекс этого даже не замечает, рассматривая дракона на моей руке. — Я знал, что это будет именно он! — восклицает Алекс, довольно улыбаясь. Его глаза блестят, и я вижу в них темный небосвод, украшенный яркими звездами. — Вот, смотри! Стягивает со спинки стула свою джинсовку и протягивает мне, едва ли не подпрыгивая на стуле. Куртка поношенная, видавшая многое за свою жизнь, местами зашитая и залатанная, но, судя по всему, горячо любимая владельцем. На задней части — вручную вышитое бордовыми нитками изображение дракона, невероятно красивое и сделанное мастером своего дела; неиспорченное временем и жизненными ситуациями. — Когда моему папе было семнадцать, он встретил мою маму, — упираясь локтями в стол и чуть подаваясь вперед, говорит Алекс. — Знаешь, не хочу сводить к розовым соплям, но всё именно так и было: они влюбились друг в друга, и моя мама подарила отцу на День рождения эту куртку с вышитым на спине драконом. Больше таких в мире нет: она единственная и неповторимая. Отцу пришлось переехать в другой город, и так вышло, что все контакты оборвались. Спустя несколько лет мама увидела в толпе знакомую куртку: её нельзя было ни с чем перепутать. Так они встретились снова. Эта куртка — самая дорогая вещь в жизни отца. Он не променял бы её ни на что на свете. Алекс проводит указательным пальцем по вышитому дракону, грустно улыбаясь, и мне кажется, я сейчас разделяю его боль. — Когда мне было семь, отец отдал мне эту куртку со словами: «Эта вещь всегда значила для меня очень много, и это дракон оберегал меня. Я хочу, чтобы теперь, когда он принадлежит тебе, ты точно так же оберегал своего брата. Даешь слово?» Я тогда разревелся в крепких отцовских объятиях. Немного успокоившись, твердо сказал: «Обещаю», — Алекс опускает взгляд, сжимая руки в кулаки. — Помню это так, будто было вчера, нет, будто это было пару минут назад. Помню его взгляд: тяжелый и уставший, помню его руки, мозолистые и чуть шершавые, и помню его объятия, крепкие и сильные. До крови прикусываю нижнюю губу, чувствуя горечь, сжимающую горло. — Спустя неделю он умер, — Алекс поднимает взгляд, и я не могу отвести свой от слезящегося синего небосвода. — У него были проблемы с сердцем, и инфаркт в тот дождливый день был для него смертельным, спасти не удалось. Делая глубокий вдох, парень распрямляется, медленно расстегивая часы. Нет, пожалуйста, только не это! Снова эта замедленная съемка, туман, головокружение. Я, определённо, схожу с ума, до боли стискивая в руках смятую ткань спортивных штанов. Тело бросает то в жар, то в холод; меня трясет, как в лихорадке, тело не слушается, и всё, что мне остается, это смотреть на то, как Алекс снимает часы. Хочется зажмуриться, отвернуться, но я не могу отвести и взгляда. Секунда, две… Умоляю, только не это! Алекс переворачивает руку, и я вижу четко прорисованные клапаны и аорту, желудочки, предсердие и даже обрывающие трубки вен. На его руке нарисовано сердце. Мое, кажется, больше не бьется, или бьется слишком быстро, понять не получается. Реальность, становясь размытым силуэтом, с силой залепляет мне пощечину, громко смеясь с ситуации. «Что будет нарисовано на руке моего соулмейта?» — зачастую думал я, но ответ был так очевиден, что я совершенно точно полнейший идиот, раз не понял сразу. Глаза слезятся, и весь мир плывет, становится размытым, будто его рисовал художник широкими, неточными мазками, заменяя людей и предметы на линии кисти. — На самом деле, было время, когда я ненавидел свою татуировку, она стала двусмысленной, — говорит Алекс, отводя взгляд, нервно потирая друг о дружку руки. — Но своего соулмейта я ненавидеть никогда не собирался. Тихий щелчок. Я снова проиграл. Резко вскакиваю на ноги, швыряю Алексу его куртку и указываю в сторону дверного проема. Я не имею права заставлять страдать его еще больше. Надеюсь, он всё-таки возненавидит меня, проклянёт, но я не хочу, чтобы он пережил нечто подобное снова, не из-за меня. — Убирайся! — Что? — хмурясь, неверяще говорит Алекс. Боль, разочарование, ненависть, обида, злость… Пусть лучше так, чем, в конечном счёте, только боль. — Ты что, не видишь? — будто яд выплевываю слова. — Мы с тобой совершенно из разных миров, у нас нет ничего общего! Всё это было ошибкой, и меня позабавили твои слова, но сейчас убирайся, надоел этот трёп! Алекс несколько раз открывает и закрывает рот, в нелепой попытке что-то сказать. А после, стискивая джинсовку в кулаке, поджимая губы и сводя брови к переносице, встаёт со стула, быстрым шагом покидая помещение. Громко хлопает входная дверь. И только сейчас, схватившись руками за стол, позволяю себе опуститься на пол, захлебываясь слезами и выдыхая нечленораздельные звуки. От того, что, уходя, он промолчал, в разы больней. Лучше бы кричал, посылал и оскорблял. Возможно, так было бы на одну десятитысячную легче. Потому что он безоговорочно доверился мне, а я подвел, и наверняка отныне выгляжу в глазах Алекса самым худшим предателем.