***
День знаний выдался достаточно прохладным. Свинцовые тучи все медленно двигались, а легкий ветерок так и пробивал до дрожи. Возможно, никакого ветра и в помине не было, и до такого состояния Михаила Степановича доводил страх. Он как будто стоял на краю пропасти, у которой не видно дна, именно такими казались следующие девять месяцев. Ведь практика на несколько недель в какой-то неизвестной школе, о которой ты, возможно, больше не услышишь, ерунда, по сравнению с той, в которой придется работать долгое время. Не беспокоивший до сей поры ворох вопросов: какими будут ученики, как они будут относиться к предмету, хорошие ли коллеги — одолевал голову учителя, пока он спешил навстречу школьным будням. На площадке, где будет проводиться линейка, уже столпились ученики. Вот живая картина! Везде слышался звонкий смех, громкие разговоры, некоторые ученики собирались своими компаниями и тихо рассуждали о изменениях, затронувших этот учебный год. Чувствовалось, что все эти люди сильно привязаны и любят друг друга, а это редко встречается среди учащихся. Нахлынувшие воспоминания о своих младых годах хоть как-то сбавили напряжение, которое с самого пробуждения мешало думать трезво. Уже стоя на линейке и слушая официальную часть, Михаил стал бессовестно разглядывать коллег, которые стояли спереди своих построенных в маленькую колонну классов. Отличительная особенность заключалась в том, что большую часть должностей занимали мужчины. Это были преподаватели среднего возраста, но среди них можно было заметить и молодых. Удивительно, учитель был знаком с ними две недели, но до сих пор не смог запомнить их имен и предметы, которые они преподают. Он мог только понадеяться, что ему помогут дети… Ах да, дети! В придачу к удобному рабочему месту начинающему филологу еще дали классное руководство, так как некто, господин Белинский, был их «школьным родителем», на место которого и пришел Михаил.***
Еще до линейки Иван Алексеевич, директор, сказал учительскому составу про собрание коллектива в его кабинете после уроков, и быстро убежал. После ухода Бунина двое самых молодых учителей переглянулись и начали хихикать, остальные просто хитро улыбнулись. В голове у Михаила появился вопрос, не озвученный и оставшийся без ответа на долгое время… Самое важное, в первый же день бросившееся в глаза Михаилу Степановичу, это то, что в этой школе очень неясная и запутанная иерархия отношений между преподавателями, и он понятия не имел, как можно в эту самую иерархию вписаться.***
Кабинет Ивана Алексеевича был знаком Михаилу еще со времен приема на работу. Просторное помещение, заставленное широкой дубовой мебелью, с большими блестящими окнами, которые завешаны тяжелыми темно-коричневыми шторами, придавало и так непонятному образу директора еще большей серьезности. Стоит сказать, что так считал исключительно Михаил Степанович. Тем временем за длинным столом, приобретенным, скорее всего, специально для массовых педсоветов, уселись все те, кого новоприбывший пытался разглядеть еще утром на линейке. Педагоги сидели с безразличным видом и просто рассматривали предметы, стоящие вокруг. Единственное, что вызывало интерес, это новый филолог и его незнание этого маленького школьного мира. — Итак, господа, — начал было Бунин, но лишь седой старик поднял свою голову и заинтересованно посмотрел на директора, — как вы поняли, наступил очередной учебный год. Прежде всего, терпения, удачи и здоровья, которые вам понадобятся, ведь, честно, я не понимаю, как ваши ученики все еще не поубивали всех вас, — директор с выражением лица, полного презрения, осмотрел сидящих, которые никак не отреагировали. Лишь мужчина с грубыми чертами лица ухмыльнулся, все также смотря в окно. — Так вот, я собрал вас для того, чтобы, во-первых, в очередной раз напомнить про нового коллегу. На протяжении всей речи Ивана Алексеевича новому филологу было жутко стыдно, а после того, как все резко посмотрели на него, еще и смущение одолело. — Астафьев Михаил Степанович, — филолог поднялся, кивнул всем головой и тихо присел обратно в кресло. — Насчет любить не знаю, но жаловать точно нужно. Главная причина сбора, конечно же, желание напомнить о том, что я не потерплю ваши революционные игры и розыгрыши, которые только расшатывают всех. Да, Федор Михайлович, Николай Васильевич? — человек с длинной и спутанной бородой, из-за которой виднелся большой деревянный крест, оглянулся на длинноносого мужчину с темным каре, — вашу лавочку можно легко прикрыть, ведь вы оба выводите из равновесия своими поступками всю школу. У меня будет отдельный разговор к вам обоим. Иван Алексеевич замолчал, и в эту секунду тишины все одновременно вздохнули. Все, кроме того мужчины с грубыми чертами, который еле сдерживался от того, чтобы не захохотать. — Нет на вас Льва Николаевича. Сейчас бы он быстро разобрался, — по классу пронеслись смешки от такого заявления Бунина. — Все, можете идти, мракобесы. Уже стоя в дверях, Михаил Степанович услышал: — Удачи с коллективом, Астафьев.