Часть XII
3 сентября 2018 г. в 12:45
— Итак, господа! — Иван Алексеевич маячил рядом со своим столом. — Зачем же я вас всех сегодня собрал?
Все сидящие уже в сотый раз обвели друг друга глазами мол «определенно, опять что-то плохое». Но потом, переводя взгляд на радостного директора, неприятные мысли улетучивались.
— Собрал я вас за тем, чтобы передать результат проверки! — никому не стало легче. Все прекрасно понимали, что улыбка Герасимова не является показателем, что все отлично. — Скорее всего, вы заметили, что уже несколько дней нет нашего ревизора. Все просто — Герасимов отчалил от нас. Проверка завершена.
Общий глубокий выдох. Если быть честным, то кружку, часто собиравшемуся у Некрасова в кабинете, казалось, что к исчезновению Герасимова приложил руку Тургенев, который просто заставил его уйти.
Что больше всего поражало собравшихся, так это настрой Ивана Алексеевича. Давно уже никто не видел директора с улыбкой на лице. Обычно на всех педсоветах он ходил с хмурым выражением, так и говорящем «не смей даже смотреть на меня». Нынешняя картина сильно удивляла. Все учителя с интересом смотрели на Ивана Алексеевича.
— Знаете, что меня удивляет сильнее всего? — директор обвел сидящих взглядом, но, поняв, что никто говорить не собирается, продолжил, — Герасимов не выявил никаких нарушений. НИКАКИХ! Представляете? — Иван Алексеевич хихикнул. — Это же вы! Как никаких нарушений?
Увидев нахмурившиеся лица коллектива, Иван Алексеевич поспешил добавить:
— Ладно, ладно! Можете, когда хотите! — очередной смешок.
Несмотря на игривый настрой директора, в кабинете стояло упорное молчание учителей. Видимо, полное непонимание происходящего и страх спугнуть хорошее настроение Ивана Алексеевича сделали свое дело. «Пусть выговорится» — царило у всех в головах.
Вместо возможной тирады о ленивых учителях, которым нужен пинок, раздался дверной стук.
— Я опоздал. Можно пройти? — в проеме показалась фигура Льва Николаевича.
— Да, конечно! — в этот раз улыбка Ивана Алексеевича получилась немного нервной.
Михаил Степанович повернул голову в сторону Федора Михайловича, у которого глаза стали в два раза больше. Кто-то из коллег, не стесняясь, хихикал, а кто-то все еще пытался сдержать так и норовивший вылететь смех. Ситуация приобрела абсурдный поворот. Кто же мог подумать, что Федор Михайлович и Лев Николаевич никогда до этого не виделись? Так распорядилась судьба: кабинеты на разных этажах и затворническая учительская деятельность. Федор Михайлович выходил из кабинета только для того, чтобы забрести на четвертый этаж. Иногда становился важным гостем на обеде за учительским столом в самом важном помещении — столовой. С Львом Николаевичем все еще сложнее. Он вообще никогда не выходил из своей зоны под кодовым названием «301». Зачем куда-то ходить, если все появляется само собой? Есть какие-то неотложные дела или поручения? Пусть люди сами приходят к тебе и решают все там. Жизнь становится проще, если играть перед остальными роль «самого важного человека».
Естественно, между коллегами ходила байка, что если эти двое когда-нибудь встретятся, то Вселенная схлопнется. Но нет, все обошлось. Лев Николаевич сел на свободный стул в конце кабинета, все еще находясь немного в шоке от внезапной встречи. А как себя еще вести, если встречаешь коллегу, о котором ты много слышал, но не видел? Этот педсовет запомнится всем надолго.
— Все в сборе. Все, кроме Александра Сергеевича, — задумчиво произнес Иван Алексеевич. На минуту могло показаться, как будто он немного жалеет Пушкина, находящегося в столь тяжелом состоянии. — Что с ним, кстати?
— Сегодня должны были выписывать, — протараторил Лермонтов, также как и в прошлый раз сидящий радом с Михаилом Степановичем. Филолог заметил, как Маяковский едва заметно улыбнулся.
— Значит, в следующем году он вернется к нам? — Лермонтов, пытаясь скрыть свою радость, кивнул. — Отлично. Тогда до конца года английский будет вести Грибоедов. Все это время же справлялся, значит и еще два месяца потерпит.
— Итак, я все-таки хочу вас поздравить с успешным окончанием проверки. Такого результата не ожидал. Теперь подумаю над тем, чтобы перестать называть вас мракобесами, — прилив игривости прошел, осталась только тихая радость, которую Иван Алексеевич, по своему обычаю, будет прятать ото всех. — Все, педсовет окончен.
До конца рабочего дня оставалось еще много времени, поэтому негласно было решено собраться в просторном кабинете Некрасова и отметить победу над несчастной проверкой, во время которой дрожали даже бывалые коллеги. Многие принесли свои чайники из кабинетов, поставив все на большой стол в центре, кто-то притащил и кружки. Со стороны все это выглядело так, как будто в Великобритании стукнуло пять часов, и самая большая семья собралась за одним столом.
— Михаил Степанович, а Федор Михайлович придет? — спросил Некрасов, наполняя чайник.
— Думаю, да. Только чай не наливайте на него. Он со своим. — филолог уже давно привык к странным чаевым пристрастиям коллеги-друга.
— Как хорошо, что Вы напомнили! — Николай Алексеевич легонько хлопнул себя по лбу. — А Антон Павлович, думаете, придет? Он же любитель посиделок.
— Не думаю. — Михаил Степанович нахмурился. — Он все еще переживает из-за реактивов. Это надолго.
— Слышал от Николая Васильевича эту историю. — Гоголь активно закивал, попивая чай.
— Да, ужас. Но что же поделать, если Антон Павлович такой человек? Живет своими предметами, расстраивается из-за них сильнее, чем из-за людей, — причитал Николай Васильевич. — Его понять можно. На школьное оборудование, тем более на химические вещества, выделяют мало средств. Химия будет, если за нее доплатят или как перепадет сверху. Вот и вся школа!
— Поэтому Вы решили взять инициативу в свои руки? — хихикнул Некрасов.
— Ну я же не ворую! Добываю деньги хитростью и смекалкой. А что же плохого в этом? — Гоголь попытался защититься, не поняв, что это был лишь смешок над ним.
— Слышал я, что тут что-то разливают? — Маяковский, только что появившийся на пороге кабинета, попытался не подать виду, что немного смущен. Трое обернулись удостовериться в своих догадках и были немного удивлены. Пожаловал сам Владимир Владимирович! Тот человек, который постоянно говорил, что его старых коллег пора уволить и забыть, как страшный сон.
— Владимир Владимирович, Вы самый неожиданный гость для нас всех! — Некрасов засуетился. — Садитесь рядом с Михаилом Степановичем. Что Вас заставило присоединиться к нам?
— Это, вроде, общая победа, так что… — Маяковский обвел глазами всех присутствующих, — да и наш директор не против посиделок. Видели, как он спокойно отреагировал на новости о выписке Пушкина? С нашим Иваном Алексеевичем что-то не то, как можно пропустить посиделку? Это было бы грехом.
— Великолепные слова! — Гоголь снова отхлебнул.
Вскоре пришли остальные: Федор Михайлович со своим верным спутником — потертой кружкой, Иван Александрович, выглядящий крайне заспанным, даже Карамзин и Батюшков, которых проверка, вроде как, заставила забыть о тропе войны. Можно ли это было назвать воссоединением коллектива?
Михаил Степанович не совсем понимал всю прелесть тех часов. Как никак, он проработал в этой школе неполный год. Он не видел большинства прежних ссор, не видел, как окружающие его люди стали именно такими учителями со своими странностями и местом в негласной школьной иерархии. По сравнению со многими Михаил Степанович не повидал еще ничего. Но он точно мог сказать, что те несколько часов, проведенных в кругу ликующих преподавателей, которые радовались очередной успешной проверке, дали ему ощущение того, что он искал с самого поступления — чувство единства. Он получил то, к чему стремился. Михаил Степанович точно был не единственным испытавшим это, такое ощущение было у всех. Значит ли это, что пришла новая глава в истории школы?
Простые истины вновь и вновь доказываются обычными людьми. Трудности, перенесенные вместе, заставляют чувствовать людей едиными.