Бонус первый: — Саня/Ромка.
— Ну что ты так переживаешь, Мартен? Уж кому, как не тебе, знать какой Шипулин суперответственный. — У Сани уже ухо отваливалось от прижатого к нему телефона, но он продолжал терпеливо объяснять Фуркаду, что жизнь ещё не закончена, очень стараясь при этом не реагировать на провокационные действия, лежащего рядом, Романа. — Уладит свои дела в Фонде и приедет через недельку. Сколько месяцев ждал? Одна неделя ничего не решает. Приедет твой Антон, никуда он не денется. Наконец, нажав на отбой, Головин резко развернулся и перекатился на Ромку, подминая его под себя. — Ну что ты творишь? — прошипел он прямо в губы Зобнину. — У человека и так стресс, а ты ещё хочешь подлить масла в огонь, чтоб он услышал, как его друзья развлекаются, пока он страдает? — С каких это пор, Сашенька, ты стал таким отзывчивым? — Ромка не смог удержаться от смеха, — Прямо мать родная. — Просто я с недавнего времени на собственной шкуре испытал, что такое любовь на расстоянии. — Головин как-то очень быстро посерьёзнел. — Знаешь, как тяжело заниматься обычными делами, тренироваться, играть, когда все твои мысли совершенно не здесь? Когда только и думаешь о том, как ты там? Когда, наконец, сможешь приехать во Францию? Когда я сам смогу вырваться в Россию? И спасает только лишь одно — когда приползаешь домой, усталый и измученный, взять телефон и нажать на видеовызов. — Знаю, Сань, знаю. — Роман перекатился на Сашку, оказываясь сверху и нежно целуя любимые губы. Он ласкал своего мальчика не торопясь, словно понимал, что сейчас не самое подходящее время для страсти. И именно сейчас необходимо показать насколько сильно он тебе дорог, как безумно ты его любишь и всегда — всегда! — всё будешь делать только исключительно ради него и для него. Роман не спеша вылизывал Сашкину шею, плавно опускаясь к выпирающим ключицам, к груди, уделяя особое внимание болезненно напрягшимся соскам, медленно переходя на живот, стараясь облизать каждый кубик пресса. Он долго и тщательно зацеловывал тазовые косточки, пока, наконец, Сашка не выдержал и нетерпеливо вскинул бёдрами. — Ром… прекрати издеваться… умоляю… пожалуйста… — простонал он сквозь сбивчивое дыхание. Ромка поднял глаза, хищно оскалился и медленно, очень медленно, провёл языком по каменному, истекающему естественной смазкой, члену любовника, вырывая своими действиями долгий, протяжный крик. Зобнин снова взглянул на Саню, по-блядски облизывая собственные губы, но тут же твёрдая, сильная рука опустилась на его голову, сжимая его волосы, и требовательно направила туда, где, по мнению Головина, она была нужнее всего. Роман не рискнул и дальше мучать любовника, широко раскрыв рот, сразу заглотил его член до основания, утыкаясь носом в Сашкин пах. Он сразу же взял быстрый темп, ритмично двигая головой, с силой втягивая в себя немаленький орган. Головин извивался под Ромкой, как уж на сковородке, вскидывая бёдра вверх, стараясь войти в этот жаркий рот ещё глубже, и так сладко стонал, повторяя, как мантру: — «Ромка… мой Ромка… да, ещё… ещё…» Почувствовав, что Сашка уже на грани оргазма, Роман отстранился и, пережав орган любовника у основания, вновь потянулся жадными губами за поцелуем. — Сашенька… родной мой… хочу тебя… сейчас… можно, маленький… — жарко шептал Зобнин, не прекращая целовать Сашкино лицо. — Давай… не тяни… — задыхаясь, протянул Головин и крепко обхватил ногами его спину, притягивая к себе настолько сильно, словно хотел слиться с ним воедино. Сашка отдавался с такой страстью, как мог только он, остервенело насаживаясь на Ромкин стояк, стараясь получить больше этой ласки, больше этой, такой сладкой, боли, больше этой любви и нежности, с которыми его брал Роман. И Ромка старался, как мог — лаская своего любимого мальчика так неистово, пытаясь ещё раз доказать ему, что он самое дорогое и самое ценное, что есть, и когда-либо будет в его жизни. Оргазм, накрывший обоих парней, можно было сравнить разве что с картиной Айвазовского «Девятый Вал» — бешеная, огромной силы, волна просто смела их обоих из этой реальности. Но та, в которую она их швырнула со страшной силой, нравилась им намного больше. Там, в той другой реальности, были только они вдвоём и больше никого в этом мире! И так не хотелось возвращаться обратно, но… эйфория потихоньку отступала, и ребята нехотя возвращались на грешную землю. — Так что там Марти? — едва отдышавшись, спросил Ромка. — Хватит ему терпения ещё на неделю? — Я думал, что ты уже успел изучить нашего французского друга, — засмеялся Головин. — Всё, что касается Антона… для него никаких преград не существует. И, если гора не идёт к Могомеду, то… ты только не вздумай звонить Шипулину — пусть будет сюрприз!Бонус второй: — Антон/Мартен.
— Да, Марти, ещё буквально неделька и я весь в твоём распоряжении. — Антон улыбался, чувствуя нотки нетерпения в голосе любовника. — Можешь делать потом со мной всё что захочешь. Подожди, тут в дверь звонят… Шипулин открыл входную дверь и застыл на месте, не веря своим глазам — перед ним стоял Мартен, собственной персоной. Фуркад с довольной ухмылкой оценил состояние Антона и нажал на отбой. — А сейчас я могу сделать с тобой то, что хочу? Антон, скинув оцепенение, резко рванул француза на себя, втаскивая его в квартиру и, захлопнув дверь, просто вдавил его в неё, стирая эту блядскую ухмылку жёстким поцелуем. — Ты сумасшедший, Марти… — наконец, проговорил он, оторвавшись от этих сладких губ. — Как ты здесь? Почему? — Не мог больше ждать ни единой минуты. — Улыбаясь, прошептал Мартен, сильнее прижимая к себе Антона. — Безумно соскучился по тебе. — До сих пор не могу поверить, что ты здесь… — Антон потянул француза в комнату, чувствуя, как всё тело сводит от возрастающего возбуждения от близости Мартена. — Убеди меня в этом… — О, мой хороший, сейчас ты во всё поверишь и всё прочувствуешь. Обещаю. — Засмеялся Мартен, усиливая натиск и толкая Антона на кровать, до которой они, наконец-то, добрались. Ему очень хотелось побыстрее добраться до желанного и такого любимого тела, вдохнуть полной грудью его запах, заново вспомнить, какое оно и на вид и на ощупь, но ещё больше ему хотелось поскорее ощутить весь тот жар и безумную тесноту внутри Антона. — Тош, давай сейчас каждый сам быстренько разденется, а то я рискую просто, как какой-нибудь подросток, позорно кончить в штаны… — Такая же фигня, Марти… — засмеялся Шипулин и рванул с себя футболку. Вид обнажённого Антона, раскинувшегося на кровати и призывно смотрящего на него, совершенно не способствовали тому, чтобы хоть как-то притупить нарастающее возбуждение, поэтому прилюдии, как Мартен ни старался, не получилось, да и подготовка тоже вышла, мягко сказать, смазанной, но судя по тому, как Антон сам отчаянно подался вперед, насаживаясь сразу почти до основания, ему это было совершенно безразлично. Сильно закусив губу, пытаясь подавить болезненный стон, Шипулин вскинул бёдра вверх, призывая любовника не останавливаться. — Давай, Марти… не нужно меня жалеть… слишком хочу… И Мартен не смог устоять перед такой откровенной просьбой и сразу же начал двигаться с безумной скоростью, вколачиваясь в Антона так, как будто в последний раз в этой жизни, вдавливая того в кровать и не давая возможности перевести дух и подумать о чём-нибудь другом, кроме бешено двигающегося в нём члена, ласковых рук, поглаживающих его тело, уменьшающих боль и дискомфорт от такого стремительного проникновения, и горячих, пересохших губ, терзающих его собственные, глотающих стоны и всхлипы наслаждения пополам с болью. В какой-то момент, Антон перехватил инициативу, перекатываясь и оказываясь сверху Мартена. Он сильно сжал ногами его бёдра и упёрся руками в его плечи. — Теперь я поведу… — усмехнувшись прошептал он, не отрывая горящего взгляда от глаз француза, и только тяжёлое, сбивающиеся с ритма дыхание, говорило о том, чего ему это стоило. Антон начал круговыми движениями двигать тазом, пытаясь найти свою простату и, когда ему это удалось, откинулся назад, упираясь руками на ноги любовника, и стал отчаянно насаживаться на стояк Мартена, ускоряясь с каждым толчком. Фуркад только ещё крепче сжал руки на бёдрах Шипулина, скорее всего, оставляя синяки, но это на данный момент беспокоило мужчин меньше всего. Темп движений возрастал всё больше и больше и, в очередной раз, глубоко принимая в себя член любовника, Антон протяжно и громко застонав, кончил, ни разу не прикоснувшись к себе руками. Чувствуя, как крепко сжимает его анус Шипулина, спазматически пульсируя, Мартен тоже не смог удержаться и излился в Антона, неестественно выгнувшись и захлебнувшись собственным криком освобождения.Вместо эпилога.
— Тебе не кажется, что сама судьба заставила нас пересечься с этими мальчишками практически в одно время? — Мартен, удобно устроившись на шезлонге, протянул руку и слегка сжал пальцы своего любовника. — Думаю, мы просто обязаны их усыновить. — Усмехнулся Шипулин, глядя на то, как весело плескаются в море их молодые друзья. — Между прочим, я до сих пор безумно ревную тебя к Роману. — Фуркад многозначительно посмотрел на Антона. — Знаю, что в пустую, но ничего не могу с собой поделать. Я вообще ревную тебя ко всему, что движется. — Ага, — засмеялся Шипулин, — И ко всему, что не движется. Марти, милый, ну разве я хоть раз давал тебе повод ревновать? — но, перехватив уничтожающий взгляд француза, сразу поправился, — Ну за исключением тех этапов… когда Ромка разыгрывал из себя моего бой-френда. Мартен скривился, вспоминая моменты, как он бесился и злился на весь мир, когда первый раз воочию увидел, как Зобнин виснет на Антоне, потом мотнул головой, отгоняя ненужные мысли и, наконец, решился сказать то, о чём хотел уже несколько дней, но почему-то не решался. — Тош, как ты посмотришь на то, если у нас с тобой будет маленький домик, где-нибудь в Альпах? Только наш с тобой. — Мартен с надеждой смотрел в глаза своего любовника. — Сезон закончился и… можно уже не возвращаться… Мартен напряжённо ждал ответа, но вдруг, в этот самый момент на них налетели мокрые и весёлые Сашка и Ромка. — Бляяя, мужики! Мы тут подумали, а почему бы нам не купить какой-нибудь дом? Где-нибудь в Альпах, а? — Ну точно! Только и остаётся, что усыновить! — засмеялся Мартен, обнимая своего Антона, и, всё ещё кидая ревнивые взгляды на Зобнина.