Давид и Горгона

Теплые пруды строили заново. Город горел всю ночь и весь следующий день. Казалось, никогда на этом месте не будет ничего, кроме выжженного пустыря. Уцелели только собор с его могучими толстыми стенами и крепость шернов, которая стояла на отшибе. Но великая сила жизнь! Через несколько дней на пепелища домов стали возвращаться немногие уцелевшие горожане. Собирали заново печи, набирали воду из ручьев после утреннего паводка. В окрестных лесах застучали топоры. Кто-то вез назад свой скарб на повозках, запряженных тощими собаками. Трудно жить из милости на чужой земле! Как ни крути, родные места назад тянут! К вечеру, когда первые дома поднялись возле горячих источников, вышел из леса старик с охапкой чего-то черного на плече. Женщины узнали в нем Тюхию. Пророк страшно исхудал и так оброс бородой, что и лица не было видно, лишь глаза сверкали из-под седых бровей. Он сбросил наземь свою ношу - несколько тех самых шкур - и сказал: - Пусть сошьют из них мантию, и будут ее носить все священники! Будут носить, пока не явится Победоносец, и тогда не только шкуры, но и враги наши падут ему под ноги! О себе старик ничего не рассказал. Никто не знал, как он спасся и откуда взял дорогие трофеи. Подумав, пришли к самому простому выводу - разбойники передрались из-за дорогостоящей добычи и перебили друг друга, вот шкуры и достались Тюхии. Старика объявили святым. А мантию сшили, и служила она священникам долго, до тех пор, пока и впрямь не легла под ноги Победоносцу триста лет спустя. Вернулись и шерны. Гарнизон их тоже стоял на Теплых прудах еще триста лет, и обозы регулярно прибывали из-за моря. Горожане, не имея другой возможности насолить врагам, время от времени подбрасывали к страшной крепости обрывки тех самых шкур. Противостояние двух рас продолжалось, и до прихода Победоносца Теплые пруды горели еще не раз. Жизнь шла своим чередом. Менялись первосвященники, менялись и пастухи - этих и вообще никто не считал и не помнил. Говорят, человек жив, пока он существует в чьей-то памяти. Тогда молодой пастух со свирелью был жив еще долго - в памяти шернийки Малу, и погиб вместе с ней при штурме Эйнара, - триста лет спустя.