Каждый день я как в аду, Любой может сказать это, взглянув на моё лицо, Не проходит ни дня, чтобы я не искал причину, Я не верю, что это судьба My Darkest Days — Save me
Общая атмосфера в деревне как-то изменилась. И Мисаки не могла точно сказать, в какую сторону. Было чувство, будто что-то назревало в воздухе. Проснувшись рано утром, она увидела в окне, как десятки шиноби прыгали по крышам, передвигаясь в ту сторону, где находилась резиденция Хокаге. Никогда еще на памяти у девушки не было такого большого количества людей. Все они были явно старше ее намного, и судя по всему их сопровождали люди из АНБУ. Причём последние вызывали интерес намного сильнее, чем остальные люди. Мисаки не особо была проинформирована про их деятельность, как и все остальные гражданские, но кое-что знала, потому что сама собиралась вступать на этот путь. Родители обычно говорили про таких: держись подальше от них. Наверное, это и было правильным решением, но Мисаки было слишком интересно. Она уже хотела выйти на улицу, но вовремя остановилась, поскольку отлично понимала, что в резиденцию ее сейчас точно не пустили бы и она просто потеряла бы время. По этим причинам пришлось сидеть дома и дожидаться, когда мама с папой проснуться, чтобы рассказать ими обо всем. Хотя девушка догадывалась, что они ей бы сказали. С неким презрением бы начали обсуждать, что спокойно нормальным людям не дают пожить и что пора было уже давно переезжать отсюда в какой-нибудь большой город, где можно было продавать картины за большие деньги. Мисаки оставалось только закатывать глаза и молчать, потому что они говорили так каждый раз, но при этом никуда не переезжали. Она никогда не понимала, почему им было так сложно понять, что шиноби тоже люди, просто у них была иная работа. Самое сложное — понять то, что они никакие не звери, а люди, выполняющие свой долг; стражи, которые бережно охраняли мирное небо на головой. Хотя, возможно, Мисаки в силу своего любопытства была еще ребенком, поэтому не понимала таких сложных вещей. Она знала о существовании целых кланов, которые обладали своими особенными техниками, которые были за гранью разумного. Слышала о людях с глазами ярче, чем кровь и бледнее, чем Луна. А рассказы о клане знаменитых сенсорах вызывали лишь восхищение. Правда, были кланы, которые могли вызывать только умиление у Мисаки, особенно те, что были связаны с животными и даже насекомыми. Одним словом: в только ее деревне были сотни или даже тысячи уникальных людей. В детстве девушка сильно им завидовала, потому что у нее самой не было ни клана, ни фамилии, а только семейное дело и то самое обычное. Эта тяга к приключениям и вызвало всепоглощающее любопытство. Однако Мисаки узнала, что, когда ей было два года, была война, куда отправляли детей. С того момента она больше не завидовала детям, а наоборот проявляла сочувствие. Но порой так и хотелось хоть немножко, но ощутить хотя бы хорошую сторону мира, который ей недоступен. Никто этого желание, кроме ее одной близкой подруги, не разделял. Да и то Мэй скорее всего только поддерживала дело, но этого пока было достаточно. Чтобы как-то отвлечь себя от мыслей, Мисаки села за холст. Взяв кисточки и краски, она обнаружила, что совершенно не знала, что рисовать. Но тут в голове возник сам собой образ красивого и сильного ворона. Девушка сделала лишь один мазок, и работа пошла сама. Линии контура, покрас выходил из-под руки сам. Рисунок был почти готов, оставалось лишь только придать краску глазам, но тут Мисаки остановилась. «Он похож на Итачи» — возникло в голове у нее ассоциация, и тут же пришло осознание, о ком она подумала. Девушка тут же вспоминал свой последний визит в больницу, который был в общей сложности не так уж и давно, но выкинуть ту картину, которая была перед ее глазами, она не могла. При мысли о нем сердце кололо. Вот он там, в больной палате, не видел ничего и находился совсем один. Нет, конечно, она видела одного юношу, явно младше ее и немного похожего на Итачи, но это было всего лишь один раз. Несложно было сделать вывод, что это был какой-то родственник. По крайней мере это было больше вероятно, чем какой-нибудь посторонний человек. Откуда у нее вообще взялась такая, так сказать, привязанность именно к этому человеку, она не знала. Было что-то такое в его слепых глазах, что пробирало на эмоции. В них, как казалось на первый взгляд, была видна каким-то образом… боль в тысячу или больше слоев. Мисаки не знала, почему она увидела в его слепых глазах именно боль, потому что они должны были априори ничего не выражать. Но его глаза еще надолго останутся в ее памяти, поскольку они были воистину великолепными. Они, правда, были очень красивыми и завораживали с первой же секунды. Да и сам их обладатель, что уж скрывать, был тоже красивым. После этого девушка немного одернула себя, понимая, в какую сторону уходили ее мысли. Нет, определенно, любовь с первого взгляда с вытекающими из этого последствиями была не ее историей. К сожалению, все девушки и те, кто был помладше, мечтали именно о таком. Это привили им заботливо родители, которым казалось, что это нормально. А Мисаки не понимала этого стремления побыстрее найти того, за кого можно выскочить замуж. Она всегда хотела думать, что отличалась от них. Но тут в ее устои, которые выстраивались годами, немного рушились, стоило только вспомнить Итачи. Мисаки точно не влюблялась, просто ей было его очень жалко. Так она думала. Впервые она испытывала такую сильную жалость, которая на минуту затмевало любопытство об этом человеке. Было в нем что-то такое, что не давало покоя. Что-то, что заставляло думать о нем снова и снова. Как-то в момент в голову Мисаки пришла мысль, что было бы вполне неплохо обсудить все это с Мэй, хотя скорее всего она не так все поймет. Но попытка в конце-то концов не пытка, так ведь? Конечно, она будет шутить над этим еще долго, но зато может дать неплохой совет. А сейчас стоило вернуться к ворону, который так и оставался пока без глаз. Но, вернувшись к картине, Мисаки поняла, что это оказалось не так просто, как она думала. Ворон точно ассоциировался у нее с Итачи, но не рисовать же ему слепые глаза. Интересно, какие глаза были у него? Может, яркие? Например, зеленые. Девушка покачала головой: ему явно не подходил такой образ. Слишком жизнерадостный. Голубой и серый тоже не подходили, слишком нежные были. Оставались только темные цвета, но из всех красок, что были у Мисаки, она выбрала черную, сама не зная почему. Ей показалось, что это был идеальный цвет, который отлично по всем параметрам подходил Итачи. И очень сочетался с образом в целом. Вышло довольно неплохо, даже жалко было расставаться с рисунком. Может, оставить его у себя? Пожалуй, это было лучшим решением. Мисаки оставит его себе на память и никому не отдаст. Ворон будет напоминать ей об одном чудном знакомстве, которое она обрела чисто случайно. Порой случайности могли привести к самым неожиданным последствиям, что к этому и привело. Мисаки, наверное, глупо себя вела, но ничего поделать с собой не могла. Взглянув на часы, она поняла, что пора было будить родителей, иначе они опять встанут поздно и будут ходить с испорченным настроением весь оставшийся день. А этого девушке очень уж не хотелось, поэтому она пошла выполнять, так сказать, свой долг. Через полтора часа вся семья уже сидела за столом, на котором был накрыт завтрак. Родители, как и ожидалось, восприняли эту новость не очень хорошо. Мама лишь сказала: «Ох, как же мне это надоело!». А папа только поддержал ее в этом: «Согласен, Хитоми, надо было переехать уже давно». Так было каждый раз, поэтому Мисаки уже научилась не реагировать на их слова. Они ведь по-прежнему все равно живут в Конохе и никуда, видимо, и не думали собираться, но постоянно возмущались. По крайней мере их тоже можно было понять, из-за этого девушка перестала вступать с ними в долгие споры о том, что на самом деле жить тут не так уж и плохо. После завтрака раздался звонок в дверь и у Мисаки заметно поднялось настроение. На пороге как раз стояла Мэй, которая тут же схватила ее и они умчались в комнату первой обсуждать секреты друг друга и делиться кое-какими любопытными сплетнями. Эта пышногрудая брюнетка с виду всегда была спокойной, а в душе у нее был настоящий ураган, который не давал покоя абсолютно всем ее окружающим. Однако, несмотря на это, они с Мисаки как-то сумели подружиться. — Ну что, — сказала Мэй, хлопая на подушку перед собой, — присаживайся. Рассказывай. Взгляд подруги остановился на недавно нарисованную картину ворона, от Мисаки это не ускользнуло. Она так и не убрала ее с мольберта, потому что хотела как-то украсить, чтобы была целостность, хотя бы добавить фон. Но сейчас, глядя на нее, девушка решила, что лучше оставить ее так, как она есть. Ворон получился слишком красивым, чтобы его портить деталями. Мэй восхищенно на него посмотрела: — Красиво до безумия. Девушка с тяжелым сердцем присела, а потом с минуту думала, как бы все объяснить, но вместо этого начала рассказывай все с самого начала. Мэй слушала все внимательно, несколько раз в ее взгляде что-то мелькало, а потом ответила: — Может, лучше сходить еще раз и понять, что на самом деле с тобой? — а затем улыбнулась своей лукавой улыбкой. — Или ты уже знаешь и боишься? Если бы все было так просто, Мисаки это давно бы уже поняла, но тут определенно было что-то другое. Стоило, наверное, рассказать ей о испытываемой жалости, потому что так оно и было. Про последний визит девушка не рассказала даже своим родителям, потому что они не одобрили бы всю эту, так сказать, авантюру. Но Мэй была тем человеком, которому можно было доверять. Они хранили вот уже много лет тайны друг друга. — Понимаешь, он слепой. Как только начинаю об этом думать, становится как-то не по себе. Вот мы живем обычной жизнью, а где-то там они жертвуют своей жизнью ради нас, — пожала плечами она. — Некоторые совсем этого не понимают, а я впервые столкнулась с такими лицом к лицу. — Послушай меня и просто сходи. Ничего страшного не произойдет. Мисаки только вздохнула: похоже, у нее и вправду не было выбора.***
И вот она снова здесь. Но на этот раз не одна, а Мэй будет ждать ее на первом этаже, чтобы не смущать своим присутствием. Хотя по правде она бы им только помогла. Та настояла, что лучше сделать все самой, а не надеяться на чью-то помощь. Мисаки усмехнулась: не было ничего сложного. Итачи сам сказал, что зайти еще можно, так почему бы и не воспользоваться приглашением. Ей кажется, что, когда находишься в больнице, нет ничего лучшего, чем поддержка со стороны. Формально Мисаки была ему никем, однако ей это не мешало хоть как-то позаботиться. Девушка помнила, что от помощи он всячески отказывался, говоря, что в потери зрения нет ничего страшного, поскольку это не тело. Она была с ним не согласна, но спросить не стала, потому что у каждого было свое мнение, к тому же он сто процентов был шиноби, а они привыкли справляться с проблемами сами. То, что он шиноби, было понятно сразу. В глаза сразу бросалось поведение и некая атмосфера, которая витала вокруг него. Несложно было догадаться, да и эта манера говорить так спокойно и легко точно указывала именно на это. Волнение возникло буквально из ниоткуда и никак не хотело покидать девушку. Она же волнуется на пустом месте, но сердцу этому не скажешь, поэтому оно не унималось. Вот Мисаки стояла в нескольких метрах от заветной двери, но не могла заставить себя войти туда. За то время, что она стояла здесь, ощущала на спине чьи-то взгляды, словно кто-то смотрел на нее. Но как только она пыталась найти источник слежки, все тут же прекращалось. Мисаки думала, что просто накручивала себя и никто за ней не следил. Шестое чувство развито не особо хорошо, просто кажется и не более. Пустяки, ничего страшного. Девушка глубоко вдохнула, стараясь успокоить внутреннее волнение. Она до сих пор не знала, что да как говорить, как подобрать подходящие слова. Мисаки хотела помочь Итачи, но не могла понять, что ему нужно, ведь из-за своей гордости он просто не сознавался в том, что ему надо было. А гордость у него была — это видно сразу при взгляде на него. Волнение потихоньку начало стихать, а это было сигналом того, что пора бы уже сделать первый шаг. И ей это кое-как удалось. Ногти пошли сами, а руки потянулись к ручке, чтобы открыть дверь. Как и предполагалось, не было ничего сложного. Шум остался у нее позади за спиной, которую она облокотила на дверь. — Это снова Вы? Вопрос заставил Мисаки подпрыгнуть от неожиданности. Итачи на этот раз сидел не на кровати, а на стуле, который был развернут к окну. Как он мог увидеть ее или как это еще назвать? Для девушки это стало большой загадкой. — Как Вы узнали? — подала она голос. — Это было легко. Но явно не легко для обычного человека. Если бы Мисаки потеряла зрения, то она бы точно не знала, что или кто был перед ней. К счастью, она ничего не теряла. Девушка сверлила его спину, обдумывая, что сказать. Она всегда испытывала некую неловкость и даже маленький страх, стоило только оказаться ей рядом с Итачи. Словно что-то ставило на ее характер психологический блок, и из-за этого оставалось только вышеупомянутое. Да что же это такое-то? Надо брать себя в руки. Итачи, конечно, был личностью очень загадочной, но откуда взялся страх? Наверное, он ощущался в общей атмосфере, которая была вокруг него. Да, аура явно была нерадужной, если даже Мисаки смогла это почувствовать. Итачи молчал, явно ожидая продолжение разговора именно от нее. А девушка не могла даже и слова выговорить, поскольку ментально на нее что-то давило. Дышать ровно не получилось, а говорить уж тем более. Но как-то вмиг стало легче, и Мисаки почувствовала, что больше на нее ничего не давило, будто Итачи подавил всю негативную энергию. — Вы говорили, что не против, если я зайду еще раз, — наконец-то она нашла то, что сказать, но поняла, что немного приукрасила его слова. — Точнее, когда я спросила, могу ли я еще зайти, то Вы сказали «да». Помните? Мисаки была готова от стыда провалиться сквозь землю. Слишком много слов, слишком мало смысла. Конечно, он же помнил. Ну зачем выставлять себя такой глупой? Надо было срочно успокоиться. Или хотя бы перевести разговор в другое русло. Девушка не знала, в какое именно, но, может, стоило ему предложить помощь, хотя он от нее прошлый раз и отказался. Но попытка не пытка, наверное. — Может, Вам чем-нибудь помочь? — девушка ожидала, что он опять скажет нет, то вместо этого несколько секунд повисла тишина. — Расскажите что-нибудь, — попросил ее Итачи, и его тон впервые был мягким. Обычно он был более грозным и властным. Мисаки даже растерялась от такой неожиданной просьбы, но почувствовала, что могла наконец расслабиться. Она прошла вперед и села на кровать, стараясь не смотреть в слепые глаза напротив, а на свои руки. Зачем-то она начала рассказывать все о себе, и на ее удивление Итачи ни разу не перебивал, а наоборот поддерживал как мог разговор. Девушка рассказала ему о своей семье — кроме того факта, что они терпеть не могли шиноби — и их семейном занятии. Говорила, что с детства пробовала все, что можно, но так и не смогла найти себя, кроме рисования. Это было не только ее хобби, но уже и работа, от которой теперь ей никуда не деться. Даже упомянула Мэй как самую верную и прекрасную подругу из всего ее окружения, что лучше ее нет никого. При рассказе о сегодняшнем утре Итачи как-то заметно напрягся, но ничего не сказал, хотя было видно, что хотел. За рассказами Мисаки не заметила, что прошел уже час. Наверное, Мэй устала ее ждать и наверняка будет ругаться по возвращению. Но разговаривать с Итачи, как оказалось, было очень легко, а на душе становилось очень спокойно. — Вы придете еще? — спросили у нее, когда она уже была почти за дверью. — Конечно! — Ты похожа на моего брата. Любопытством. Он тоже был таким в детстве, — впервые Итачи обратился к ней без всяких формальностей. У Мисаки, кажется, замерло на секунду сердце. С трудом попрощавшись, девушка пулей выскочила за дверь, ощущая, как на щеках румянец. И что же такое было? Комплимент? Во всяком случае для Мисаки вся ситуация показалась очень даже милой. С хорошим настроением, но так и не разобравшись в себе, она пошла на первый этаж. Жаль, что девушка решила, что ей казалось, будто за ней наблюдали. Десяток пар глаз сверлили ее удаляющуюся спину. Мисаки не заметила, как сделала одну и ту же ошибку дважды.