14 марта 2014 г.
В зеркале, заляпанном жирными потными пальцами, отражалась вся уборная — с её паршивыми облезлыми стенами и потрескавшимся дверьми, скрывающими такие же потрескавшиеся унитазы. На экране мобильного телефона статично застыли цифры, от вида которых только неистово сводило в грудной клетке, и Лена, облокотившись руками на раковину, завороженно продолжала пялиться себе в ноги. Мысли путались с воспоминаниями, вновь не позволяя адекватно реагировать на всё то, что происходило в этом мерзком месте. — Только попробуй, — жалобный скрип, и эта до тошноты знакомая укоризненная интонация подобно оглушающему хлопку резонировала в перепонках. — Иначе всю оставшуюся жизнь будешь пахать на ринге, — Ирма едва заметно приблизилась к Темниковой и вытащила из её напряжённой руки смартфон, небрежно кинув его прямо на пол. — Пытаешься казаться столь равнодушной, но на деле я вижу в твоих глазах желание разбить моё лицо об эту раковину. Такая смешная. Успокойся. — Я спокойна, — так стремительно и так деловито Лена обернулась и тут же впилась своим тяжёлым взглядом в очередное ехидное выражение лица. — Не беспокойся. Кто-то попытался войти в помещение, но, заметив перед собой далеко не мирную картину, при этом ещё и не особо вызывающую доверие, тут же аккуратно прикрыл за собой дверь. — Закончилось уже всё. Жива она, — Польских сделала широкий шаг назад и, заметив мгновенную реакцию на произнесённую фразу, натянула довольную улыбку. — Можешь забирать эту тушу и делать с ней что хочешь. Всё равно ей в среду здесь опять придётся подыхать. — В смысле? — только-только стихнувшее беспокойство вновь начинало закипать в венах. — Тебе ли объяснять, как я выстраиваю поединки? — Она не успеет восстановиться! — Лена подошла ближе и злобно вцепилась в тёмно-синий жакет, стараясь сдерживать собственные эмоции. — Как можно было соглашаться с новым человеком на бои с интервалом в такой короткий промежуток, если даже мы, с опытом, выходим на ринг реже?! — Придержи себя, девочка, — блондинка попыталась выдернуться из чужих сжатых на груди рук, но попытка вышла безуспешной. — Меня должно волновать чужое здоровье? Это её желание было, кстати. Темникова оттолкнула от себя женщину и, подняв с грязного бетона телефон Егора, как можно безразличнее произнесла: — Я выйду вместо неё. — Неужели баба так сильно тебе вскружила голову, что ты готова ради неё разбивать свою физиономию? Эту блядскую улыбку хотелось острыми ногтями снять с довольной рожи и заменить на несколько (или даже не несколько) неровно поставленных синяков, поверх расчерченных косыми царапинами. Заломить руки донельзя, чтобы хруст эхом повис во всём помещении; чтобы эта тварь наконец-то поняла, сколько людей пострадало из-за неё и детских приказов её жирных боссов, так нелепо скрывающихся за чужой спиной и так нагло диктующих, что и по какому сценарию должно идти. — Я знаю, как ты зла на всех. А особенно — на меня и на Фадеева. Но пойми, что в случае с Димой, что в случае с новенькой — никто насильно их не вёл сюда, — на всякий случай отойдя подальше, Ирма опёрлась плечом на одну из кабинок и сложила руки на груди, с любопытством рассматривая Лену со стороны. — Мы не подписываем никакие бумаги: если человек соглашается на определённое количество боёв, то все на него рассчитывают. Ты влезла сюда из-за своей оплошности, да, — она положительно кивнула и слегка цокнула языком, будто бы сожалея о совершённом несколько лет назад поступке. — Другие — по собственному желанию. Поэтому включи свои ещё невыбитые окончательно мозги и поразмысли: Серябкина сама согласилась. Ей специально дали срок на три месяца, хотя она была, цитирую, «готова хоть три месяца, хоть пять лет». Шум утихал, из-за чего складывалось стойкое ощущение, что этот тошнотворный голос был везде и всюду. — Я всё сказала, — утвердительно кинула напоследок Темникова и уже направилась к выходу, но Ирма, не угомонившись, продолжила искать нити — те самые слабые стороны, за которые можно было бы дёргать и противно насаждать. — Фадеев узнает, как ты так печёшься о девке, будет рад. Тем более он с ней прекрасно знаком. По работе, скажем так, — заметив неоднозначное удивление на скривившемся лице, Польских усмехнулась. — Ты, Леночка, похоже, и не в курсе, что у твоей пассии проблемы? Хоть бы с ней познакомилась поближе. Или вы только трахаетесь? Лена, понимая, что не выдержит ещё и минуты этого пиздежа, завуалированного под интеллигентную беседу, резко закрыла дверь и обеспокоенным взглядом попыталась отыскать Олю. Люди — или крайне довольные, или крайне разочарованные от прошедшего боя — потихоньку расходились, забирая вместе с собой всю накалённую до предела атмосферу, сформировавшуюся буквально за последние полчаса. Здание постепенно «погибало», и тишина, казавшаяся теперь столь нелепой, заполоняла свободное пространство. Около ринга, прямо на коленях, расположился Егор, и он, накрывая оголённое тело собственной ветровкой, о чём-то расспрашивал Олю. Та лишь немногозначно отводила голову в сторону, упираясь спиной в стену, разукрашенную в кривые граффити, и ещё больше размазывала кровь по собственному лицу. — У тебя права с собой? — Лена опустилась рядом и обвела взглядом разбитые губы. — Да, — Крид кивнул и, отряхнув собственные руки, испачканные в пыли с пола, обратился к Серябкиной: — Где твои вещи? — В машине, — послышался слабый голос, полный безразличия ко всему происходящему. — Я сама доеду. Оставьте меня. Егор с Леной понимающе переглянулись, и парень тут же забрал протянутые ключи от автомобиля и собственный мобильный. Клуб пустел ещё быстрее — с той же скоростью, с которой буквально час назад заполнялся. Бармен в своей чёрной неприметной форме охотно наливал одиноким холостякам последние стаканы пива. Макс, стоя около выхода, договаривался с какой-то женщиной преклонных лет, разодетой в ярко-алое платье, чтобы та перестала мелочиться и в конце концов купила оставшийся проявленный кадр. Подняв голову, Лена боковым зрением заметила, как из закрытых ВИП-мест вышел плотный мужчина, скрывающий глаза за чёрными очками. Темникова озлобленно сжала кулаки и отстранилась от Оли, поворачиваясь в направлении шебутного ведущего, которому не было дела до кого-либо — он охотно опрокидывал уже не первую рюмку очередного горячительного напитка и втирал непонятные речи рядом сидящему пожилому человеку. «Для полного счастья Фадеева ещё не хватало», — пронеслась единственная мысль в сознании. Мужчина шёл медленно, никуда не торопясь, и интуитивно Лена понимала, что взгляд из-под непроницаемых стёкол был направлен в её сторону. Причём не просто в её сторону — в их сторону: и даже туда, где на полу сидела Серябкина и от невыносимой боли не до конца понимала, что вообще с ней только что произошло. Стало слишком неприятно, и спёртый воздух словно грузом начал давить в лёгких. Фадеев остановился на несколько секунд, приподнял очки и усмехнувшись, так же нахально, как его вечная шестёрка, покинул здание. — Встать можешь? — Лена вновь повернулась к Оле, которая вместо ответа решила лишь гордо промолчать и самостоятельно попытаться подняться с пола. Дрожь в коленях, грубое сбитое дыхание. Девушка с трудом держалась на ногах, и Темникова моментально подставила собственное плечо, позволяя вцепиться в него слабой хваткой. Кровь продолжала течь по лицу, шее, и капли стремительно падали на пол, очерчивая путь, который им пришлось совершить от самого ринга до чёрного автомобиля, припаркованного прямо около входа. — Куда? — Егор уже завёл двигатель и, отбивая неровный ритм по рулю, испуганно смотрел, как Оля с трудом садилась в собственную, родную машину. — Ко мне, — кратко произнесла Лена и закрыла дверцу, усаживаясь рядом, на заднем сидении. — Здесь близко. Внутри автомобиля было слишком чисто — настолько, будто его вот-вот пригнали из автосалона: чёрные кожаные чехлы пахли ещё той самой кожей, панель приборов оказалась выдраена чуть ли не до блеска, коврики на полу вычищены и аккуратно поправлены. За окном хрущёвки начали пролетать мимо с такой скоростью, что голова постепенно одурманивалась резкими движениями. Облокотившись спиной на запотевшее стекло и собрав волосы Оли в неровный рассыпающийся пучок, Лена прижала к себе ослабшее тело: вдох — и она устало закрыла глаза, услышав тяжёлый хриплый кашель. — Всё будет хорошо, — тихий шёпот, и губы аккуратно коснулись каштановых прядей. — Всё будет хорошо. Только сама Темникова не знала — действительно будет хорошо или ей приходилось обманывать саму себя, когда видела, как Оля постепенно проваливалась в сон, смыкая чугунные веки. Похоже, обманывать. Обманывать вновь и вновь. Многоквартирный панельный дом, своей верхушкой упирающийся чуть ли не в ночное небо, оказался действительно не так далеко от клуба — буквально в десяти минутах лихой езды по полу-оживлённой трассе. Заядлые пьяницы, как всегда устраивающие ночные посиделки около подъезда, с неким любопытством встретили подъехавшее транспортное средство и в честь этого грандиозного, по их мнению, события решили налить друг другу по новой стопке дешёвой палёной водки, купленной у такой же трезвой барыги из соседнего дома. С трудом обнаружив свободное парковочное место, Егор вытащил ключ из замка зажигания и повернулся назад: — Помочь? — Уже помог, — Лена отдала парню его ветровку, вдоволь украшенную красными следами, и накинула на оголённые разбитые плечи уже куртку, найденную на переднем пассажирском сидении. — Спасибо. Мутные дверцы автомобиля захлопнулись, напугав непонятно откуда взявшихся в столь позднее время голубей, и Егор моментально поспешил скрыться в тёмных дворах, окончательно осознав, что его помощи было действительно на сегодня вполне достаточно и остальные действия могли бы только стать ненужной помехой. В утеплённом подъезде ярко горел свет, и из-за него приходилось щуриться после привычной ночной тьмы, застывшей на улице. Оля, опираясь из последних сил, шла медленно и жадно хватала ноздрями новую порцию воздуха — теперь уже не такого скверного и затхлого, как в том самом гадком клубе. Сожжённая кнопка лифта заедала, и сам лифт ехал так неторопливо, будто собирал сонных жителей дома с каждого этажа. — Потерпи, — Лена сильнее прижала к себе ослабшее тело и шагнула в подъехавшую кабину, пропахшую клеем от прилепленных объявлений, разносортным табаком и просто извечной сыростью. Замок входной двери с трудом открывался. Наверное, пора бы было давным-давно сменить его, но Темникова откладывала это дело уже несколько месяцев, словно надеясь на то, что рано или поздно механизм сам сдастся и начнёт функционировать так, как функционировал ещё при покупке. В квартире повис полумрак, сотканный из до боли знакомых запахов, и только соседняя девятиэтажка хоть как-то разбавляла тьму своим тусклым светом из многочисленных окон. Не разуваясь, Лена тут же направилась в комнату и помогла Оле опуститься на кровать. Серябкина сидела неподвижно, точно боясь, что при любом новом движении её кости тут же превратятся в пыльную крошку, и лишь сжимала ногтями оставшиеся на бёдрах шорты. Ресницы опустились, послышался тяжёлый вздох, и девушка тут же упала на бок, обхватывая грудную клетку руками. — Я вызову скорую, — Темникова потянулась к карману за мобильным телефоном, как Оля, не открывая глаз, тут же столь неожиданно уверенно и громко произнесла лишь одно ёмкое слово — «нет». И только одна эта интонация дала понять, что последовать совету, если подобное вообще можно было назвать советом, — это был бы лучший вариант развития событий. Дальнейшие действия Лены оказались столь привычны, точно она совершала это каждый день: испачканная куртка полетела на пол, мокрое полотенце пропиталось запёкшейся кровью, смоченные в перекиси ватные диски коснулись разбитых губ. Всё слишком торопливо и испуганно. В занемевших кончиках пальцев ощущалась мелкая блядская дрожь, от которой так хотелось избавиться — хотя бы в этот момент, но организм словно назло расшатывал и так в край расшатанную нервную систему. Настольная лампа начала лихорадочно мигать. Оля ухватисто вцепилась пальцами во флисовый плед и от невыносимой боли отвернула голову в подушку, зарываясь носом в ткань, от чего подтаявший за несколько минут лёд тут же упал с лица на пол. — Что конкретно болит? — Темникова мгновенно отстранилась и убрала за ухо выбившиеся из хвоста пряди. — Ничего, — такой же безразличный ответ, но тело реагировало совсем иначе. Можно было бы спокойно поверить, но в уголках мутных глаз постепенно скапливались слёзы, и Лена всё тем же полотенцем пыталась хоть как-то привести в порядок скривившиеся лицо. В подобных ситуациях от боли можно было избавиться лишь одним-единственным способом — введя внутримышечно приличную дозу опиоида и, под его одурманивающим воздействием, заснув на несколько часов. Словно на автомате Темникова вытащила небольшой ящик из-под кровати, разблокировала замок и, вывалив сразу всё содержимое на постель, нашла крошечные ампулы. Так технично, она вытащила инсулиновый шприц из хрустящей упаковки и, обработав тонкую иглу, набрала прозрачную жидкость. А слёзы всё так же бессильно стекали. Касаясь подушки, сбитой в грубый ком. Касаясь расцарапанной щеки. Касаясь пересохших губ Лены.***
18 марта 2014 г.
Усталость. Напряжённые веки подёргивались от новых вспышек света, невыносимо ослепительно остающихся на сетчатке, а забитые руки сводило так, словно кто-то насильно тянул за весь набор нужных и ненужных мышц. Все лица шныряющих вокруг чудаков смешивались в одно единое безобразное пятно, от которого становилось слишком дурно и противно. С боя, закончившегося полчаса назад в очередном заброшенном захолустье Подмосковья, Лена толком ничего не запомнила. Или же, по крайней мере, не особо пыталась запомнить, насильно заполоняя свои собственные мысли совсем другими картинками — столь серыми, размазанными по поверхности новых луж, скопившихся в выбоинах дорог. Будто кто-то нажал на выключатель и отключил разум, оберегая от излишних впечатлений, а тело, скорее, на выработанных за долгое время инстинктах, пыталось как можно реже пропускать неприятные удары. Возможно, Фадеев вновь что-то промямлил бы про то, как паршиво и скучно выглядел весь бой, и за тот цирк, что они создали посреди недели для парочки заскучавших спонсоров и кучки безработных товарищей, в итоге выпадет лишь жалкая сотня долларов, которая тут же бы ушла на лекарства для восстановления. Вот только Темниковой было плевать с самой высокой колокольни мира — плевать на то, что этот кусок дерьма рано или поздно сказал бы про неё. Настолько плевать, что она даже и не пыталась бить толком свою соперницу, которая больше артистично выкрикивала от любого соприкосновения с чужим кулаком, боясь за сохранность собственного внешнего вида. Этой бабёнке, с криво нарисованными стрелками, не хватало для пущей убедительности сфотографировать свою смазливую мордашку, не забыв, конечно же, максимально выпучить тонкие губы, и закинуть получившийся снимок во все имеющиеся социальные сети. Отдав помятую купюру уже засыпающему таксисту, Лена вышла из крошечного автомобиля и, вытащив полупустую пачку из кармана, всмотрелась в единственное окно собственной квартиры: снизу, около подъезда, было заметно, как свет плавно расстилался по поверхности комнаты. Тлеющий окурок издал свои табачные зловония — за эти три дня удалось скурить столько сигарет, сколько обычно, как правило, уходило за целую неделю. На счастье всем тем, кто так тщетно участвовал в производстве очередной упаковки Парламента. На счастье всем тем продавцам из ближайшего магазина, замученным от ежедневной рутины. Когда уже будет на счастье себе? Три дня. За эти чёртовы три дня, которые Темникова едва ли не красками собственной злости зачёркивала в воображаемом календаре, вывешенном на облезлом заборе, ничего — абсолютно ничего! — не изменилось: появилось лишь то, что заставляло воспринимать всю возникшую ситуацию совсем иначе. Все эти монотонно тянущихся три дня Оля либо просто лежала с закрытыми глазами, чуть ли не с головой скрывшись от всего мира под огромным белоснежным одеялом; либо дремала, крепко сжав зубы прямо во сне. Все эти невыносимо долгие три дня она игнорировала любой вопрос, касающийся её собственного самочувствия: молча смотрела в коридор так, будто Лена общалась не с человеком, а с кирпичной стеной. Все эти ёбанные три дня — это лишь один поход в душ, пять выпитых стаканов воды и одна-единственная кружка бульона, которую пришлось насильно влить в ослабленный организм по ложкам — разбрызгивая половину их содержимого из-за недовольных отворачиваний лица в подушку. Замок, как всегда, заедал, и ключ просто проворачивался, не позволяя даже своей единственной хозяйке попасть внутрь. Резкий поворот — жёсткий толчок. Резкий толчок — жёсткий поворот. Лена со злости пнула и так испачканную в пыли дверь, и в нарушенном механизме тут же что-то испуганно щёлкнуло. В квартире свет действительно горел на кухне: горел так, будто лампочка люстры, подобно своей сестре, закреплённой около письменного стола, доживала последний срок. С кухни доносился звук журчащей воды, так невыносимо слабо вытекающей из крана, и заинтересованная столь внезапной активностью своего гостя Темникова положила сумку с вещами прямо на пол и, развязывая испачканные в весенней грязи шнурки, попыталась заглянуть в сторону источника света. Массивная стена, непонятно для чего возведённая между прихожей и обычной в своей планировке студийной комнатой, перекрывала весь вид, и Лена ещё внимательнее прислушалась — действительно, лилась вода, и по этому жалобному звуку было понятно, как исхудавшая струя ударяется об железную поверхность. Ударялась чересчур долго. Потрёпанные кроссовки полетели в угол, оставшись в итоге рядом с сумкой. На кухне, сидя на полу в одной длинной футболке, Оля облокотилась на радиатор батареи и, абсолютно не моргая, смотрела на эту странную картину. Тяжёлые веки едва прикрывали глаза, и затуманенный взгляд был всё тем же — пристальным и несбивчивым. Вытянутые оголённые ноги, руки на острых коленках, распущенные запутанные волосы. Серябкина, казалось, чуть ли не засыпала, но взор всё равно был направлен в сторону раковины. Лена, мягко и осторожно ступая на ламинат, приблизилась и медленно опустилась на корточки, пытаясь хоть как-то привлечь к себе внимание: щелчок тонкими пальцами — и в ответ никакой реакции, точно Темникова — преграда изо льда, сквозь которую и так прекрасно видно, но к которой всё же не стоило лишний раз прикасаться. — Посмотри на меня, — она схватила девушку за подбородок и повернула в свою сторону: зрачки сузились, губы посинели и пересохли, руки сжаты в кулаки. Стиснув и так повреждённое запястье ладонью, Лена попыталась нащупать пульс: удары были настолько слабыми, что сердечный ритм не прослушивался как что-то ровное и несбивчивое. Синяя куртка полетела на пол, и Темникова уже опустилась на колени, понимая, что тот пиздец, который был раньше, оказался ещё детской наивной сказкой для юных дошколят, верящих в золотую рыбку. Нынешняя сказка ядовитой удавкой сходилась на шее, не позволяя даже правильно дышать. Внутри Лены резко стало настолько паршиво, что само тело переставало даже слушаться: голова тяжелела, в руках — онемение, от которого невозможно было толком пошевелиться. — Прости, — с трудом произнесла Оля и, разжав кулак, выронила на пол крошечные таблетки, которые тут же ровной россыпью покатились по леденящему полу. — Хорошо уже никогда не будет.