***
Разглядеть друг друга сквозь ледяную стену соперничества им удаётся далеко не сразу. Всё постепенно. В стычках из-за плоских подколок Леруа на тему Юриной внешности и ответов, на чём и как Плисецкий вертел мнение канадца, завершается сезон, а на следующий они от слов переходят к действиям. — Эй, принцесса, дорогу королю! — Королю придурков, ты хотел сказать?! — О, то есть, принцессу смущает только это? Не разошедшийся с соперником в широком коридоре отеля фигурист Леруа получает здоровенный синяк на ноге, фигурист Плисецкий получает выговор от Якова и разочарованный взгляд Барановской, а Натали и Алан Леруа — не меньше сотни заверений от сына, что всё в порядке, подумаешь, неудачно упал, с кем не бывает, па, конечно, смогу кататься, обязательно буду осторожней впредь, ну, ма, правда, всё тр’е бьен!.. Заряда принудительного благоразумия им обоим хватает ровно до церемонии награждения. На пьедестале почёта двукратный победитель Гран-при вынужденно стоит близко-близко к теперь уже серебряному призёру и, глядя строго перед собой, яростно шевелит губами под нетленную музыку Александрова: — Я тебе, придурок, и на мире жопу надеру! — О, принцесса, твой король будет ждать с нетерпением, — легкомысленным шёпотом откликается Леруа и, повернувшись, меряет насмешливым взглядом сверху вниз невысокого Юру на самой высокой ступени. — Только подрасти немного, а то выше неё и не дотянешься. Звуки российского гимна смолкают, стрекочут затворы, запечатлевая для истории, как Юрий Плисецкий, ядовито улыбаясь прямо в камеру, жмёт руку Жан-Жака Леруа с такой силой, что тот ещё сутки потом не сможет нормально сложить пальцы в коронном жесте. * Пресс-конференция после напоминает партию в словесный теннис на выживание. — …Спасибо, Юрий. Следующий вопрос Жан-Жаку. Джей-Джей перестаёт кидать вправо от себя выразительные взгляды и переключает всё внимание на человека с микрофоном. Юра, сидящий на правах победителя в центре, с демонстративной небрежностью подпирает левую щёку кулаком и старательно смотрит в другую сторону. Пхичит по правую руку от Плисецкого прикидывает, как бы это всё покрасочнее зафотать. — На прошлом Гран-при у вас была бронза, теперь серебро. Становится похоже на приятную для вас последовательность. Возможно ли, что в следующем году вы, наконец, сможете одержать победу над своим главным соперником? — Мой главный соперник — это я сам, — откликается Джей-Джей пафосно. — И, безусловно, в каждом новом сезоне фигурист должен демонстрировать рост по сравнению с предыдущим. Верно, Юрий? — невинно улыбаясь, он поворачивается к мрачному Плисецкому, который, не меняя позы, незаметно для прессы выдвигает из кулака средний палец. — Жан-Жак, — не унимается журналист, — а что насчёт свадьбы после золота Гран-при? Планы подстёгивают или, наоборот, оказывают давление? По мере вопроса мрачнеет уже Джей-Джей, но всего на пару секунд, тут же возвращая на лицо дежурную улыбку. — Если бы фигуристы заключали браки в знак побед, то многие из них имели бы уже не по одному десятку супругов. — Джей-Джей под одобрительные смешки из зала снова кивает на Юру: — Правда, я не в курсе, разрешено ли это в России… Юра до боли сжимает под столом второй кулак и начинает медленно разворачиваться влево, но положение спасает очередной вопрос: — Да, кстати, Юрий. Как вы прокомментируете… эм… союз японского фигуриста Кацуки Юри и Виктора Никифорова? Есть вероятность, что вы и в этом повторите его… — Без комментариев! — грубо перебивает Юра и опасно щурит на журналиста недобрый взгляд. — Виктор Никифоров, говорите? — Он очень правдоподобно трёт подбородок и морщит лоб, будто на самом деле пытается припомнить прозвучавшее имя. — А кто это? * На репетиции общего проката перед показательными Леруа подкрадывается к стоящему у бортика Юре со спины и несильно дёргает за светлую косичку. Плисецкий реагирует молниеносно и добавляет к уже начавшему желтеть и чесаться синяку под коленом канадца свежий и пока только намечающийся красноватым пятном на скуле. — А у леди тяжёлая рука… — бормочет под нос Джей-Джей и по-детски обиженно трёт щёку. Юра воинственно сжимает и разжимает пылающую от удара кисть. Смотрит на Джей-Джея и чувствует неожиданный укол совести, но… извиняться перед этим… этим?! Ха. Ещё чего. Чтобы как-то скрыть растерянность, он с остывающей злобой в голосе спрашивает: — Что, побежишь теперь жаловаться на меня мамочке-папочке?! Дёргает острым подбородком в сторону выхода, намекая на отсутствие Леруа-тренеров на катке. Добавляет, специально картавя и растягивая слова: — Ой, пожалейте, плохой р’усский р’азбил мою др’агоценную р’ожу… И осекается, когда Джей-Джей, обычно словоохотливый и очень громкий, молча отнимает руку от пострадавшего лица и меряет его непривычно серьёзным, пронзительным взглядом. Юре от этого становится не по себе, он нервно складывает руки на груди и из агрессивного подростка превращается в затравленного ребёнка, который ждёт атаки. Вот-вот, ещё мгновение, и Леруа скажет: «Конечно, ведь мне, в отличие от тебя, есть, кому жаловаться» или «Ты завидуешь слишком явно, бедная сиротка», и попадёт в точку. Плисецкий до хруста стискивает кулаки, мысленно матеря себя за несдержанность плюс шикарно подкинутую канадцу темку, и в любом случае готовится держать моральный удар, хотя знает, что к этой боли никогда не будет готов до конца. И что точно врежет Джей-Джею ещё раз, да посильнее и уже вполне заслуженно, когда тот посмеет в ответ заикнуться о его родителях. Полновесная минута проходит в тишине. На них начинают коситься другие фигуристы. — Я… — Юра вспоминает, что лучшая защита — нападение, но абсолютно не представляет, что говорить дальше. — Ш-ш-ш… — Леруа прикладывает указательный палец к своим губам, отрицательно качает головой и улыбается, становясь обычным собой, а после невозмутимо снимает с коньков блокираторы и, нарочито аккуратно обойдя Плисецкого, ступает на лёд. Юра смотрит в удаляющуюся широкую спину пару секунд и срывается с места. Догоняет Джей-Джея в два мощных рывка, тормозит специально резко, чтобы из-под лезвий брызнула ледяная крошка. Для верности ковыряет холодную поверхность острым зубцом ещё раз, потом наклоняется и угловатыми движениями сгребает труд коньков своих в голые ладони. Выпрямляется и тут же проклинает про себя Барановскую с её требованием убирать волосы на тренировках: от вопросительно приподнятой широкой брови канадца к щекам почему-то приливает кровь, и вот бы сейчас просто встряхнуть длинной чёлкой и подумать об этом позже, так ведь нет!.. Лёд в тёплых пальцах тает. — На! — Юра неловко тычет им в Леруа. — Утрись, блин. От добровольного прикосновения оба едва заметно вздрагивают. Джей-Джей отмирает первым и игриво притягивает руку Плисецкого в попытке прикоснуться губами. — Спасибо, принцесса! — весело кричит канадец вслед красным ушам стремительно покидающего каток русского, который на поверку оказался не таким уж и плохим. На следующий день Джей-Джей выкладывает в инстаграм жизнерадостное селфи с подживающим синяком и подписью: «met with an angry kitten»/встретил сердитого котёнка/. Пост украшают эмоджи конька и тигра.***
Утро дарит мгновенье расслабленной неги на грани сна и реальности, в которую Юру неумолимо затягивает терпкий запах табака. Он лежит неподвижно с закрытыми глазами ещё какое-то время, прислушиваясь к просыпающемуся организму и размеренному гулу непогоды снаружи и запоминая, вбирая в себя эту сцену такого редкого уюта. Для полноты картины вжаться бы ещё в кое-чей горячий бок, но рядом на пустующей половине кровати только смятый край одеяла. Это Юра выясняет, всё-таки приподняв тяжёлые веки, осторожно, чтобы разведать обстановку, но не выдать, что уже не совсем спит. В пределах видимости обнаруживается силуэт хозяина дома на фоне квадрата тусклого света из приоткрытого окна. Юра помнит, что за окном декоративный балкончик, на который нельзя полноценно выйти, только если полступни поставить. На логичный вопрос: «И нахера тогда?..» он, облазивший дом в свой первый приезд от фундамента до крыши, получает не менее логичный, а главное скромный ответ: «Ну, для красоты. Жилище должно соответствовать своему обладателю, Юра». Жилище Леруа, вопреки ожиданиям и к несказанному Юриному облегчению, оказывается вовсе не похоже на цитадель самолюбования: типовой двухэтажный домик со скошенной крышей прямиком из североамериканской мечты. Неброский, но стильный интерьер в светлых тонах с красными — а какими же ещё — элементами декора, без парадных портретов и стендов, увешанных медалями и любовными письмами фанаток. Впрочем, роскошная полка с наградами у Леруа имеется (о чём он периодически напоминает десяткам тысяч подписчиков своего инстаграма), только не здесь, а в одной из отведённых под это дело комнат огромного родительского дома. Здесь же у Джей-Джея что-то вроде творческого убежища на межсезонье: о фигурном катании напоминает лишь тренажёр, притаившийся за глухим стеллажом, делящим надвое второй этаж, и картонный Джей-Джей на коньках в масштабе один к одному, обнаруженный Юрой в гараже. — Остатки «Фантазии на льду», — объясняет настоящий Джей-Джей и довольно улыбается, глядя на свою двухмерную копию. — Теперь вот здесь на страже порядка, чтоб грабители испугались, если что. — Это ты правильно, пугало из тебя что надо, — ехидно одобряет Юра и вспоминает, что в этом весь стиль Джей-Джея: спереть декорацию с самим собой как само собой разумеющееся. Про фото с Изабеллой и устроенную после этой находки сцену он предпочитает не вспоминать. В другой половине комнаты под покатым потолком компьютерный стол, уставленный разнообразной техникой, соседствует с парой гитарных чехлов и классическим роялем. Юра, увидев инструмент впервые, отпускает сальную шуточку о том, чем можно заниматься на такой крепкой и широкой крышке. Джей-Джей отвечает мгновенно заблестевшим взглядом и с кипучим энтузиазмом лезет горячими губами и руками доказывать Юре утверждение о мизерной доле шутки в каждой шутке… Заветный адрес этого дома отчаянно жаждет заполучить практически каждая Джей-Джей-гёрл, но пока ни одной из них не удаётся вычислить даже примерный ареал обитания кумира. — Знал бы, в какой жопе мира ты живёшь, не попёрся бы, — ворчит Юра по приезду в городок Леви на правом берегу Лаврухи, как он обзывает реку Святого Лаврентия, когда Джей-Джей с пылом экскурсовода вещает о проносящихся за окном достопримечательностях левобережного Квебек-сити. Потому что не царское дело каждый раз ломать язык о местные названия, тем более, здесь, где, куда ни плюнь, попадёшь либо во что-то «святое», либо в «Жана». — Тебе достался полный комплект, — смеётся Жан-Жак в ответ на Юрины топонимические возмущения по дороге из аэропорта имени Жана Лесажа через аптеку сети «Жан Кутю». — Это ты типа намекаешь, что святой? — Конечно. Ведь только святым Господь посылает такие испытания. — Джей-Джей с непроницаемым лицом достаёт из-за ворота крестик, благоговейно целует и прячет обратно. — И такую благодать. Убаюканный воспоминаниями, Юра едва удерживается от громкого зевка и кидает вороватый взгляд на окно, рядом с которым ничего не замечающий пока Джей-Джей в красных — а каких же ещё — трусах и накинутой на плечи Юриной, между прочим, родненькой, с маленьким триколорчиком на рукаве, толстовке безмятежно курит, выставив руку в приоткрытую на треть створку, и забавно втягивает щёки, когда подносит сигарету ко рту.***
О том, что Джей-Джей иногда покуривает, Юра узнаёт случайно. Межсезонье предолимпийского года выдаётся не из спокойных. Из привычной суеты подмосковной тренировочной базы, за пределами которой вовсю идут нешуточные допинговые баталии, подопечных Фельцмана почти полным составом сплавляют в Торонто на целый месяц. Для участия в благотворительном шоу мирового уровня, получения бесценного опыта, укрепления международного партнёрства и прочего бла-бла по официальной версии. — И от греха подальше, — по версии самого Якова, который остаётся держать удар в России. — Цирк, конечно, искусство сомнительного качества, однако, бренд Дю Солей, к тому же, на льду… — Пердю Солей, — бурчит Юра под нос, не дослушав высокопарно-едкой речи едущей с ними в качестве надсмотрщи… хореографа Барановской, и идёт собирать вещи, на ходу залезая в поисковик. Местная ледовая арена — одиннадцатая по загруженности в мире. Голова Плисецкого — первая в мире по загруженности тем, что там будет и Леруа тоже. В удалённости от греха, упомянутого тренером, Юра сильно сомневается. — Лилия Владимировна, вы же шари… знаете французский, да? — Ви, Юр’ий. — А как будет «тупой козёл»? Очень надо. * Изнуряющие тренировки в международном коллективе немного охлаждают пыл, но силы на дуракаваляние и взаимный выпендрёж на катке в свободное время всё-таки остаются. — Учитесь у короля, пока можете, детишки! — громогласно объявляет обладатель высочайшего прыжка и самомнения Жан-Жак Леруа и безупречно откатывает свою «Надежду партизана» перед оставшимися после репетиции спортсменами. Детишки, они же юниоры, в восторге. Старшие фигуристы тоже одобрительно улыбаются, некоторые даже хлопают. Юрий Плисецкий, он же надежда России(™), не улыбается и уж конечно не аплодирует. Он в неожиданной ярости, и эмоция требует немедленного выхода. Юра вскакивает с места и орёт с трибуны, сложив для верности ладони рупором: — Ты выучил свою старую программу, придурок! Рядом раздаётся несколько смешков. Впрочем, подъехавший к выходу со льда Джей-Джей тоже улыбается, глядя на Юру в кои-то веки снизу вверх. — Туше, принцесса, — откликается он. — Покажешь что-нибудь новенькое? — Всё-таки насколько интеллигентней выглядишь, говоря «туше» вместо «подъёб засчитан», а, Юрец? — весело спрашивает Мила, но Юры уже нет рядом. Он разъярённой фурией врывается на лёд, шваркнув чехлами с коньков прямо перед Леруа за бортиком, берёт бешеный разгон, опасно разворачивается в центре катка, делает на пробу бойкую либелу — только и мелькает свободная нога в продольном шпагате — и практически без паузы заходит на каскад. Многие на трибуне достают телефоны, чтобы запечатлеть для сторис и истории, как знаменитая русская фея на огромной скорости и приличной высоте чисто выполняет одну из сложнейших комбинаций — тройной лутц-тройной риттбергер — и после приземления и выезда останавливается так резко и мощно, что, кажется, поверхность катка под коньками может пойти трещинами. Давая понять, что шоу продолжается, Юра обводит испытующим взглядом притихших зрителей, чуть дольше задержавшись на одном, горделиво вздёргивает подбородок и грациозным движением разводит руки в первой классической позиции. Выпрямив и без того ровную спину, отталкивается и начинает стремительное нестандартное вращение на одной ноге, при каждом обороте успевая выбрасывать вторую в сторону под углом, как в балете, и точно в такт раскрывать и закрывать руки выверенными движениями, чуть отклоняя корпус, чтобы не терять скорости. Перед его глазами попеременно проносятся полупустые трибуны, разукрашенные яркой рекламой бортики и смазанные лица. Сквозь свист в ушах он начинает различать счёт: — …десять, одиннадцать, двенадцать… Голоса, азартно отсчитывающие обороты, задают ритм лучше всякой музыки. Юра сливается с ним, весь становясь виртуозной последовательностью: в сторону, к себе, от себя, проворот, заново. И сам он в этот момент — настоящая музыка. — …двадцать три, двадцать четыре, двадцать пять! Под восхищенные возгласы Юра опускает на лёд рабочую ногу позади опорной, финальным аккордом вскидывает вверх изящные кисти рук и выходит из образа, азартно скалясь, с хулиганского рывка щёлкает пальцами над головой с однозначным посылом: «Сделай круче или выкуси!». Среди продолжающих овацию фигуристов Джей-Джей рукоплещет громче всех и радостно подмигивает, когда Юра восстанавливает сбитое дыхание и снова останавливает на нём прицел победного взгляда. — Браво-браво! Фуэте на льду! Леди показала класс! — смеясь бесстыжими глазами, кричит Джей-Джей и тоже показывает «класс», высоко подняв большие пальцы. В ответ от Юры ожидаемо получает другую интернационально понятную конфигурацию из оттопыренных пальцев, но ничуть не расстраивается. Поворачивается к стоящей рядом Миле и заговорщицки протягивает ей руку: — Можно тебя, пожалуйста?.. Он договаривает просьбу, наклонившись, уже ей на ухо. Юра, глядя на это, перестаёт контролировать мимику. Мила же не теряется, окидывает Джей-Джея оценивающим взглядом и кивает, вкладывая в его большую ладонь свою, затянутую в тонкую перчатку. Несмотря на то, что коньков на Миле уже нет, Джей-Джей невозмутимо ведёт её к бортику мимо онемевшего от возмущения Плисецкого. Заинтригованные зрители оживлённо перешёптываются и вновь устремляют внимание и камеры телефонов на арену, где Джей-Джей укладывает Милу спиной на лёд, галантно поддерживая под руку, а сам отъезжает к противоположному краю. Там он наскоро крестится, как перед прокатом, размашисто отталкивается и начинает нестись прямо на лежащую посреди катка девушку… Юра зажмуривается, но усилием воли и любопытства распахивает глаза ровно тогда, когда Джей-Джей на той же бешеной скорости разворачивается по ходу спиной и под дружный «ах!» с трибун делает сальто назад, перелетая через Бабичеву так легко и точно, будто всё это давно отрепетировано, происходит на нескользком полу, а коньков нет на них обоих. Мила тут же вскакивает и хлопает в ладоши. Юра с бурей противоречивых эмоций хлопает глазами на то, что под трибуны она уходит с Джей-Джеем вместе. Идёт за ними Юра абсолютно точно по чистой случайности и совпадению, что ему в ту же сторону, и из-за скрипа собственных зубов никак не может расслышать, о чём они говорят. У приоткрытой двери со знаком неперечёркнутой сигареты он, хоть и шёл медленно, переводит отчего-то сбившееся дыхание, бесшумно прислоняется к стене и ловит, наконец, обрывок разговора. Говорит Джей-Джей: — …поэтому извини, пожалуйста. Мне очень приятно и это… мило с твоей стороны, но… Ещё раз прости. — That’s okay. And kinda funny. My name means literally «cute» in Russian, ya know /Всё окей. И довольно забавно. Знаешь, моё имя по-русски буквально значит «милый»/, — доносится с кокетливым акцентом нисколько не расстроенный голос Бабичевой. — О, я это запомню, спасибо, — отвечает Леруа и, судя по звуку, жадно затягивается в последний раз, а после тушит окурок о дно пепельницы. — И спасибо, что угостила. Юра со странным облегчением спешит смотаться подальше от курилки, попутно начав сочинять стендап-лекцию «О влиянии никотина на умственные способности, а также спортивные возможности некоторых канадских лосей». Этот эпизод напрочь вылетает у него из головы ровно до того момента, как один такой лось после очередной репетиции решительно преграждает собой путь, зачем-то откашливается и, проникновенно заглядывая в лицо, выдаёт: — You are… Мила. Юра, до этой реплики примерявшийся половчее, как бы невербально Джей-Джею намекнуть, что очень спешит переодеться, непроизвольно расслабляет сжатые кулаки и оторопело на него пялится, не зная, злиться или ржать. В результате получается нечто среднее между нервным смешком и мученическим стоном: — Ха-а-а, ну какой же ты деби-и-ил!.. Идиот! J-Jerk /Джей-дуралей/! Жан-Жак-мудак! — последнее Юра выплёвывает по-русски и с подступающей паникой чувствует, что щёки заливает непрошеный румянец. Из непонятных ситуаций Плисецкий знает два проверенных выхода: бей или беги. И раз уж с первым как-то сразу не задалось… — Постой! Голос Джей-Джея звучит так умоляюще, что Юра и впрямь останавливается, разворачивается и с недовольной миной делает несколько шагов обратно. — Ну, чего тебе? — Если честно, ещё не придумал, — Джей-Джей, потрогав бритый затылок, виновато улыбается, но смотрит так откровенно, будто всё уже придумал, представил и воплотил в жизнь не один раз. Юре вдруг почему-то так хочет казаться. Он спотыкается об эту мысль и вздрагивает от резкого звука: Джей-Джей хлопает себя по оттопыренному карману спортивок, достаёт оттуда телефон, тыкает в кнопку меню, торопливо что-то листает и разворачивает к Юре экраном: — Это моя сестра Анн-Мари. Юра бросает беглый взгляд на женскую версию Леруа времён юниорства и приподнимает брови с немым вопросом: «И чё дальше?» — Она от тебя без ума. Эмоция на Юрином лице не меняется. Джей-Джей убирает мобильный обратно, зачем-то вытирает руку о штаны, суёт её в карман следом за гаджетом, вынимает снова пустую, сжимает в кулак и, решительно вскинув голову, добавляет: — Это у нас семейное. От неожиданности Юра приоткрывает рот. Джей-Джей ловит это мимолётное движение и застывает странным взглядом на его разомкнутых губах. Словно со стороны Юра видит, как Джей-Джей шагает вперёд, медленно протягивая руку к его лицу, а он стоит и, кажется, не собирается ни бить, ни убегать, отстранённо размышляя о том, что, возможно, сейчас опробует ещё один способ выхода из непонятных ситуаций… От пронзительной трели злополучного мобильного оба чуть не подпрыгивают. Джей-Джей, досадливо хмурясь, не торопится узнать, кем так вероломно разрушена магия момента, а Юра отмирает и, встряхнув длинной чёлкой, уносится прочь, больно задев его плечом вместо прощания. * Взвинченный этим днём до предела Плисецкий натыкается на Милу, селфующую в одиночестве на скамье перед тренажёрным залом, и гневно наставляет на неё указательный палец: — Хренова предательница! Флиртуешь с соперником! На обвинение Мила безразлично пожимает плечами и откладывает в сторону мобильный. — Ну, во-первых, мне он не соперник, — замечает она, — а, во-вторых, не всё же тебе с ним флиртовать. — Вот твой хоккеист узнает… — продолжает Юра в параллель и давится воздухом от догнавшего смысла её фразы. — ЧЕГО?! — Ой, ты бы видел лицо своё сейчас, Юрец! — Мила враз теряет всё хладнокровие и заливисто хохочет, хлопая ладошкой по сиденью. Отсмеявшись, она утирает мизинцем другой руки уголки глаз и добавляет уже не так весело: — Он меня отшил, если интересно. Джей-Джей, в смысле. Юра чуть не отвечает, что слышал, но вовремя спохватывается, неловко, едва не на Милин телефон, опускается рядом и спрашивает как можно равнодушней: — И чё сказал? — Что не для меня его роза цвела, — Мила хмыкает. — А сам без кольца… Тоже мне, шоу «Холостяк»… Юра задумывается на секунду и одобрительно пихает её в бок, чтоб не грузилась. — Милка — фиолетовая корова. И тут же ловит ответочку: — Юрец — любитель падать на попец. После ритуального обмена любезностями они какое-то время молчат, погруженные в свои мысли. — Слушай, Мил, — нарушает тишину Юра, — вот неужели не с кем, кроме своих же, ну, ледовых? Никифоров с Кацудоном. Итальяшки эти чокнутые. Ты вон тоже с хоккеистами… — Ну, в общем, суть, Юрец, ты уловил. Есть ещё кёрлингисты и шортрекисты. А у Леруа невеста, вроде, журналистка… — Мила полувопросительно косится на мгновенно напрягшегося Плисецкого. — Короче, одни «исты», — не глядя на неё, резюмирует он со вздохом. — И «истки»… — Тут главное, чтоб не «асты», — значительно замечает Мила, сведя брови к переносице, но тут же не сдерживает улыбки и легко толкает Юру в плечо: — Среди вас попробуй не «аста» найди, а? — Так парники тоже того… — Юра делает неопределённый жест рукой и забывает поспорить насчет ориентации одиночников. — Вон у этих опять замуж вышел кто-то, из танцоров, вроде. За горнолыжника, прикинь! — Парники — это ещё страшнее, — отзывается Мила. — Там не только коньком от его партнёрши можно словить, но и от мужа огрести… горной лыжей с горной палкой. — Ой, вот вечно ты об одном, Ебабичева… — Юра возводит глаза к потолку. — Так что, Джей-Джей в этом плане вариант неплохой, Юрец, ты подумай, — проигнорировав прозвище, продолжает мысль Мила, — от журналистки максимум блокнотом с ручкой прилетит, да и не догонит она тебя, спортсмена, стопудово… Смех девушки громким эхом летит вслед за Юрой по пустому коридору, заглушая звук его торопливых шагов и неразборчивые ругательства на смеси двух языков. …Впоследствии именно Мила научит Джей-Джея доводящей Плисецкого до белого каления русской песенке «В лесу родилась Юрочка».