И вот он здесь.
В третий раз Юрин покой нарушает ритмичное пыхтение где-то сбоку от кровати. Фырканье над неоднозначными звуками выходит у него само собой, но монотонное «фух-ха-мм» не прекращается и даже не притормаживает.
Поразившись такой наглости, Юра перетекает к краю и, свесившись, открывает одновременно глаза и рот, чтобы выдать обличительное «ага, дрочишь!», но так и застывает с нелепым выражением лица: Джей-Джей, вопреки ожиданиям, всего-навсего отжимается на полу над планшетом с открытой, судя по чёрным строчкам на экране, книгой. Из наушников в обоих оттопыренных ушах едва уловимо шуршит какой-то неопознаваемый мотив. Домашняя светло-серая – не красная, вау! – майка вдоль позвоночника темнеет мокрой пятнистой дорожкой. Джей-Джей, видимо, дочитав до конца очередной страницы, с усилием отрывает кисть, чтобы мазнуть по планшету пальцем, не прекращая упражнения на одной руке – натруженные мышцы бицепса с капельками пота поверх рисунка татуировки перекатываются, совсем как в рекламе мужского дезодоранта.
Посмотрите на своего мужчину, а теперь на себя.
Юра, насмотревшись, отваливается обратно на середину кровати и какое-то время пялится в светло-серый потолок без рисунков и пятен. Потом кивает сам себе и метким красивым перекатом оказывается у Джей-Джея на спине, которая, ожидаемо вздрогнув, напрягается, но стойко выдерживает и ещё пару раз поднимает и опускает коварно распластавшегося по ней Юру.
Когда руки у Джей-Джея всё-таки подламываются, Юра довольно устраивается верхом на поверженном теле, поёрзав для пущего эффекта на ягодицах Джей-Джея под аккомпанемент его тяжёлого дыхания. И светски интересуется:
– Чё читаешь, Юлий Цезарь?
– Про эмоционально-фокусированную терапию, – в тон ему буднично отвечает Джей-Джей и перекладывает в одну руку предусмотрительно вынутые до этого эйрподсы, вызвав неслабое сотрясение конструкции из себя и сидящего сверху Юры. Тот немедленно прижимает его ноги к полу своими, фиксируя сильными голенями, и спрашивает с ехидным участием:
– И как, помогает?
Джей-Джей под ним молчит и как-то совсем размякает, а после одновременно прогибает спину, ставит не занятую наушниками руку в упор на локоть и, подцепив в развороте Юрину лодыжку хитрой подсечкой, вдруг оказывается свободен.
– Как видишь, очень, – невозмутимо отвечает он, возвышаясь в полный рост над лежащим теперь навзничь на полу Юрой, секунду любуется его сбитым с толку выражением лица и тут же мирно предлагает руку, чтобы подняться.
– Я тебя разбудил, да?
– Ага. Я сначала подумал, что ты дрочишь, – делится Юра, принимая помощь и вертикальное положение.
Джей-Джей, не выпуская Юриной ладони, неторопливо окидывает его с ног до головы взглядом, который нельзя назвать раздевающим только по причине того, что на Плисецком, кроме леопардовых боксеров, ничего нет.
– Возможно, – произносит Джей-Джей загадочно, – ты и пропустил кое-что интересное, спящая красавица. – Он, поднеся к лицу, манерно трогает губами костяшки Юриных пальцев, но, не удержавшись в образе, начинает хохотать, когда Юра с чувством выдёргивает руку и плюхается обратно на кровать, заползая в импровизированную пещеру из свёрнутого одеяла.
– У меня джетлаг! – объявляет он оттуда.
– По Москве как раз пора вставать. – Джей-Джей, отсмеявшись, берёт с тумбы Юрин до сих пор выключенный телефон, присаживается на край кровати и протягивает его в сторону одеяльного кокона, говоря ласково, словно выманивая дикое животное: – Тебя, наверное, уже потеряли, котёнок.
Из-под одеяла высовывается бледная рука, а потом и её продолжение в виде взъерошенного Юры целиком. Мобильное устройство в чехле тигриной расцветки возвращается к владельцу и к жизни, радостным треньканьем оповещая о новых сообщениях во всевозможных социальных сетях.
Джей-Джей с лёгкой улыбкой наблюдает за Юрой, морщащимся после каждого касания большого пальца к экрану и бормочущим под нос по-русски нечто, звучащее как «всехкхерамзабанюбля».
– У тебя тоже так? – Юра разворачивает к Джей-Джею смартфон с фотографией. Джей-Джей присвистывает, но не потому что впечатлён чьим-то эрегированным пенисом на снимке, нет, скорее, он впечатлён регулярностью, с которой дикпики валятся в Юрин директ.
– Ну-у-у… – Джей-Джей медлит с ответом, раздумывая, съязвить ли про свой размер, что явно посолидней, отводит лукавые глаза от полного надежд Плисецкого, тыкает пару раз в экран своего телефона и, повторив жест, показывает:
– Почти.
На фотографии в личке Джей-Джея внушительный бюст в не внушающем доверия полупрозрачном кружевном лифчике.
Юра смотрит, моргает, отворачивается и очень чётко посылает Джей-Джея по маршруту, про конечную точку которого тот минутой ранее так благородно решил всё же не шутить. А потом с любопытством косится на то, как Джей-Джей безразлично удаляет эту и ещё с десяток подобных ей фотографий.
Какое-то время они оба сидят, углубившись в виртуальные дебри. Поэтому листающий ленту Джей-Джей не сразу замечает повисшее в комнате нервное напряжение: Юра в той же позе гипнотизирует немигающим взглядом телефон и не ругается – а это уже серьёзно.
Джей-Джей тут же оказывается рядом, мягко отбирает гаджет, кладёт вниз погасшим экраном и искренне просит:
– Не читай. Что бы там ни было – не надо. Пожалуйста, Юра.
– Что-что, – откликается Юра с горькой иронией, наконец, сморгнув оцепенение. – Меня уже успели списать в профессионалы*, вот что.
– Добро пожаловать в клуб, – так же невесело усмехается Джей-Джей, переварив информацию. В ответ на вопросительно взлетевшие светлые брови поясняет:
– О, ты бы видел, что и как пишут обо мне, когда я предпочитаю музыку спорту, как в этот раз, или, к примеру, не приношу Канаде очередное золото. – Он цитирует по памяти, специально гнусавя: – «Из великой династии ледовых чемпионов – в посредственные музыканты». Профессионал – не самое страшное слово, которым меня называли, как ты понимаешь. А знаешь, что?
Джей-Джей решительно встаёт с постели:
– Собирайся, принцесса.
– Куда? – оторопело спрашивает Юра, едва успевающий за скоростью импульсивной мысли Джей-Джея. Но больше он не хмурится и бросает короткий взгляд в телефон только для того, чтобы уточнить время:
– Час ночи, если что.
– Вот именно! – Джей-Джей оживленно поднимает вверх указательный палец. – И я только что понял, что не хочу потратить эту ночь с тобой на сон.
– Это значит, что спать мы не будем? – уточняет Юра полуутвердительно, уже зная ответ и, кажется, смирившись.
– В точку. Мы профессионально идём гулять.
______________
*в фигурном катании переход в профессионалы означает завершение соревновательной карьеры и "выход на пенсию", а в основных турнирах принимают участие спортсмены-любители.
*
– Рю Сен-Жан, – читает Юра на табличке здания и раздражённо поджимает губы. – Есть хоть что-нибудь без твоего имени, а?
– Угу, – глубокомысленно отвечает Джей-Джей и кивает на неприметную с двух шагов вывеску без единого Жана и претензий на святость. – Мы пришли.
– Круглосуточный спорт-бар? Серьёзно? – спрашивает Юра, напуская скепсиса в голос.
– Ну, мы же спортсмены. – Джей-Джей открывает перед Юрой звякнувшую колокольчиком дверь и читает в его взгляде обещание скорой и мучительной смерти, если при этом посмеет открыть ещё и рот в лучших традициях их первых стычек. Поэтому он молча пожимает плечами и, как можно шире улыбаясь, заходит первым. Юра, от неожиданности чуть не получивший массивной дверью по носу, тоже это никак не комментирует, только ещё сильнее поджимает губы, переступая порог вслед за Леруа, и озирается по сторонам.
Изнутри бар как бар: на стенах пластиковые панели под дерево и несколько больших мониторов, без звука транслирующих баскетбол, за столиками пара мелких компашек, компенсирующих немногочисленность громкими голосами, и пожилой бармен, в довершение стереотипного образа меланхолично протирающий пивной стакан за пустой стойкой.
Пока Джей-Джей вешает на деревянный рожок у стены свою куртку поверх чужой одежды, Юра, стараясь сильно не вертеть головой, прикидывает, откуда идёт звук вездесущей современной попсы. Ответ обнаруживается в колонках под потолком.
Джей-Джей внимательно прослеживает линию напряжённой шеи, скрытой по кадык за воротником худи, острый подбородок и скулы в обрамлении выбившихся из причёски светлых прядок и натыкается на внимательный прищур зелёных глаз с яркими отблесками огоньков от здешних ламп на радужке.
– Ну, ты пока осмотрись и располагайся, я там… сейчас, – быстро говорит Джей-Джей и отворачивается, не дожидаясь ответных возмущений, форменным образом сбегая за дверь туалета. Якобы по зову природы.
Но зовёт его на самом деле нечто неопределяемое так просто и одним словом, что-то, что сладко ноет в области груди вот уже почти сутки как. Хотя, какие там сутки... С тех самых пор, как.
Джей-Джей с минуту полубезумно лыбится в зеркало. Подносит предательски подрагивающие руки к исправно сработавшему сенсору крана, зачёрпывает полные ладони и, так и не донеся до лица, выпускает воду сквозь пальцы.
Его догоняет и накрывает осознание: это взаправду. В самом всамделишном деле. Не сон и не глюк. Вот они, здесь. Юра здесь. Приехал. Почти семнадцать часов с двумя пересадками. Опять. К нему, к Джей-Джею. А он, как последний дурак, стоит в барном толчке и на пару со своим отражением пытается подобрать слюни, которые вот уж сколько лет льёт по Юре Плисецкому. Плисецким. Он обнаруживает и выделяет их для себя за эти годы бесчисленное множество, и каждого – с восторгом первооткрывателя.
Сначала ребёнка. Потом противника. Фею. Победителя. Котёнка. Воина. Мальчишку. Язву. Балерину. Хулигана. Актрису. Тигра. Принцессу. Мужчину. Бойца. Любовника. Любимого. Любящего? Юра всегда непредсказуемо разный и при этом одинаково желанный.
Джей-Джей бегло проводит мокрой пятернёй по непослушной чёлке и торопится обратно в зал, к Юре. Любому из – хороши все без исключения.
Улыбаясь этой мысли, Джей-Джей бодро вышагивает за дверь и попадает прямиком в разгорающийся межнациональный конфликт.
– …biche /малышка/! – долетает до его слуха обрывок фразы.
– Мамка твоя бич! – доносится в ответ сердито.
Джей-Джей находит глазами злого Юру (среди самых лучших Юр) и спешит на подмогу. Попутно он дорисовывает пропущенную сцену, как до стойки Плисецкий дойти в его отсутствие успевает, а вот расположиться и чувствовать себя как дома ему мешает незваный гость с однозначными намерениями, на которого Юра, всегда закипающий с полуоборота, уже начинает неотвратимо надвигаться, сверля не предвещающим ничего хорошего взглядом. Кому тут ещё нужнее помочь, вопрос, конечно, интересный...
Джей-Джей на ходу прикидывает, пришло ли время adresser une situation /разрулить ситуацию/ или можно ещё понаблюдать. Вовремя вспомнив, что вообще-то пацифист, да и драка в баре им ни к чему, он всё-таки сжаливается над горе-пикапером и вырастает рядом с Юрой, по-хозяйски закидывая руку ему на плечи и нагло улыбаясь:
– С'est ma puce /Это моя крошка/.
– Мокро, между прочим, – параллельно жалуется Юра и не отстраняется при этом ни на миллиметр.
Незнакомец разочарованно оглядывает их и миролюбиво выставляет вперёд ладони, мол, понял, не тупой, ловить тут нечего, и уже разворачивается уйти, но всё-таки не удерживается и проникновенно сообщает Юре на прощание:
– T’es belle en maudit /Ты чертовски красивый/!
– Абсолютно согласен, – говорит Джей-Джей уже по-английски, провожая нехорошим взглядом спину несостоявшегося соперника, и отодвигает перед Юрой тяжёлый барный стул.
– А что он сказал? – с интересом спрашивает Юра, устраиваясь удобнее.
Джей-Джей не отвечает, садится на стул рядом, с обаятельной улыбкой машет в сторону бармена, бросая ничего не говорящее Юре название, и перед ними мгновенно оказывается один стакан чего-то подозрительно синего, со льдом и двумя трубочками.
– Он сказал, что пошёл дрочить на тебя в туалет, – наконец произносит Джей-Джей и поворачивается к Юре за реакцией. Юра совершенно не удивлённо замечает:
– Жалкая пародия на неповторимый оригинал. И комплименты у него отстойные.
Он придвигает стакан к себе, вытаскивает трубочки, окропляя столешницу цветными каплями, придирчиво нюхает содержимое и разочарованно отставляет, подтвердив свои худшие опасения об отсутствии в коктейле алкогольных компонентов.
– Вот! – Джей-Джей, проигнорировав шпильку про оригинальность побегов в туалет, играет густыми бровями. – Тебе повезло, что с тобой король офигительнейших комплиментов!
– О, нет…
– О, да! – восклицает Джей-Джей и решает тут же подкрепить свои слова ещё большим количеством слов:
– К примеру, твои глаза, Юра…
Под прицелом этих самых глаз Леруа внезапно тушуется.
– Твои глаза… глаза, как… – Он ищет, за что бы зацепиться в поэтическом сравнении и не находит ничего лучше мелькающего телеэкрана. – Твои глаза, как блики в играх NBA!
– Чего, блин? – Плисецкий, уже приготовившийся ржать, оторопело моргает.
– Ну, они такие же яркие и… И красивые… И способны приковывать внимание…
– Ой, всё, остановись, не то я сейчас кончу. – Юра машет на Джей-Джея рукой и прячет улыбку в смачном зевке.
Тут с потолка раздаются первые аккорды до боли знакомой попсовой песенки, звучавшей почти на каждой разминке всех соревнований, а вне ледовых арен – буквально из каждого окна, авто, киоска, кафе и, собственно, бара.
– Есть одна идея. Чтобы леди перестала скучать. – Джей-Джей толкает Юру в плечо своим, пробегает пальцами по столу, попадая в музыкальный ритм и улыбаясь, спрашивает:
– Можно твою руку?
– Джеджейпрекрати, – отвечает Юра скороговоркой в поднесённый к губам стакан. – Никто же не танцует.
– О, это ты не был здесь, когда Хабс вышли в одну восьмую финала Кубка Стэнли…
Юра на это неопределённо хмыкает.
– Давай же, следуй за мной, – подпевает Леруа, двигая плечами в такт, и легко соскакивает с высокого стула. Обходит яростно вцепившегося в питьё Юру и выдыхает низкое «м-м-м-м» по ходу песни прямо ему на ухо, красный оттенок которого не скрывает даже здешний полумрак. Остальными же частями тела Юра старательно демонстрирует индифферентность к происходящему.
Мелодия нарастает, и Джей-Джей, без риска быть услышанным кем-то другим, спрашивает в полный голос, едва не задевая губами небрежный хвостик на светлой макушке:
– Давно ли бесстрашный Юрий Плисецкий боится быть трендсеттером?
Низкая спинка барного стула позволяет Джей-Джею обхватить сзади и погладить почти не уступающую ей в ширине Юрину талию.
– Я влюблён в твоё тело, – вторя вокалу в песне, Джей-Джей, так и не дождавшись реакции, делает несколько пружинистых шагов от стойки на свободное пространство между ней и столиками, пританцовывая, разворачивается, большой палец правой руки залихватски закладывает за ремень на джинсах и, убедившись, что Юра смотрит, делает телом волну в одну и другую стороны. Что-что, а двигаться Леруа умеет.
Юра ещё раз прикладывается к коктейлю, искоса наблюдая, как Джей-Джей, рисуясь, заводит за голову левую руку и, стоя на месте в такой расслабленной позе, покачивает под музыку бёдрами. Когда их глаза встречаются, он медленно освобождает из-под ремня правую кисть и манит Юру пальцем.
Плисецкий отставляет стакан прочь с такой силой, что тот по инерции, чуть не слетев со стойки, останавливается на самом краю.
– Ну, всё…
Юра плавно соскальзывает со стула, ловя настроение и подстраиваясь под мелодию, и становится напротив Джей-Джея.
«Вызов принят», – хором говорят Юрины поза, приподнятые в предвкушающей усмешке уголки губ и разгорающийся игривый огонёк в прямом взгляде.
В ответ Джей-Джей улыбается особенно широко и, выждав до нужного такта, исполняет нехитрую, но зрелищную танцевальную связку, а после приподнимает бровь с азартным кивком: «Повторишь?»
Юра фыркает и без усилий, с небрежным изяществом, зеркалит движения Джей-Джея, без паузы надвигаясь на него локальным танцевальным ураганом. Толстовка задирается, оголяя плоский живот каждый раз, как Юра поднимает руки. В прорезях чёрных рваных джинсов мелькают голые колени, на которые Джей-Джей засматривается и пропускает момент, когда Плисецкий оказывается к нему почти вплотную, уверенно сжимает руку на его талии, а другую кладет на плечо, будто для вальса. Джей-Джей прекрасно знает, что Юра с его растяжкой способен с такой же лёгкостью закинуть туда же ногу. Он ухмыляется этой мысли, позволяя Юре вести, и тоже устраивает обе ладони у него на поясе. Не встретив сопротивления, уверенно ведёт ими вниз и беззастенчиво обхватывает аппетитную задницу, тесно прижимая к себе, но Юра, коварно оскалившись, тут же уходит в глубокий прогиб, поднимая согнутую в колене ногу и скользя ей по бедру Джей-Джея.
«Не наглей!»
Джей-Джей делает вид, что сейчас отпустит.
«Не нарывайся!»
Юра делает на это страшные глаза, поспешно ставит ногу на пол и сбрасывает с себя горячие даже через грубую джинсу руки. Одним пластичным движением он оказывается от Джей-Джея на достаточном расстоянии, чтобы снова прогнуться в пояснице, выпрямиться, скрестить над головой кисти рук, сжать в кулаки и, резко опустив, ударить себя два раза по выпирающим тазовым косточкам, а после приглашающе развести в стороны открытые ладони, кривя губы в хитрой полуулыбке: «А что, нравится?»
Джей-Джей, ослепительно ему улыбаясь, описывает указательным пальцем в воздухе круг и чуть наклоняет голову: «Не представляешь, как. Повернись».
Перед его лицом немедленно происходит маленький взрыв светлых волос, которые мягко задевают шею и подбородок: Юра резким оборотом вокруг себя окончательно рушит на голове подобие причёски. Резинка на его запястье похожа на прозрачный провод старого телефонного аппарата. Джей-Джей поверх неё перехватывает Юрину руку и накрывает своей, направляя их обоих.
Они двигаются слаженно, откровенно притираясь друг к другу торсами, и раскачиваются так в такт финальным аккордам.
Когда песня окончательно смолкает, дальний столик взрывается свистом и аплодисментами, на что отпустивший Юру Джей-Джей отвешивает в ту сторону озорной поклон. Очнувшийся Юра тащит его на выход так стремительно, что Джей-Джей едва успевает опомниться и сдернуть с вешалки у двери свою куртку.
Пожилой бармен, улыбаясь в бороду, убирает со стойки одинокий стакан с остатками льда.
*
– После такого сигарету бы… – Джей-Джей мечтательно выдыхает облачко пара. На его раскрытую ладонь, высунутую из-под козырька над входом в бар, меланхолично опускаются крупные снежинки.
– Курильщик дофига, – откликается Юра, одетый по-прежнему только в худи, кеды и рваные джинсы, и зябко переступает с ноги на ногу. – У тебя даже зажигалки нет.
– Зачем мне, если моя детка – огонь? – Джей-Джей наклоняет голову к плечу, ловит Юрин возмущенный взгляд и подмигивает: – Юра, это было…
– Стрёмно это было, – отрезает Юра, пряча обе руки в глубокий карман на животе. – Ладно бы ещё в клубе, например...
– «Клуб – не лучшее место для поисков пары, – напевает Джей-Джей, – поэтому бар – вот куда я иду»... Эд Ширан знает толк.
– Кто? – рассеяно отзывается Юра, примеряясь краем резиновой подошвы к корочке льда на замёрзшей луже.
– Ты не перестаёшь меня удивлять, принцесса. Это тот, под чью песню ты только что так самозабвенно зажигал.
– Я ебал ещё знать всех по именам. Под это танцоры латину катали в том сезоне, ну, те, помнишь, которые эти… Там ещё у партнёрши бретелька от платья оторвалась на Олимпиаде…
– Мы же не говорим о фигурном катании, – напоминает Джей-Джей полувопросительно. Юра, тут же помрачнев, ничего ему не отвечает.
– Эй, будь мы парниками, у них бы не осталось ни единого шанса, – заходит Джей-Джей с другой стороны.
– Хрен знает, – отзывается Юра задумчиво, но хмуриться перестаёт. – Вот твизлы бы у нас точно были охеренные! Ты сдурел?! – без перехода вскидывается он, когда на плечи опускается спасительное тепло, а Джей-Джей снова остается в одной рубашке и очень серьёзно отвечает:
– Давно. Ещё когда увидел тебя впервые.
– Придурок… – Юра давит непрошеную улыбку и закатывает глаза. Воображаемые судьи мирового глазозакатывания единогласно ставят ему четвёртый уровень со всеми возможными плюсами.
Джей-Джей разводит руками:
– Не могу же я оставить леди мёрзнуть.
– Я тебе покажу леди, – ворчит Юра беззлобно и запахивает плотнее куртку, выглядящую на его фигуре модным оверсайзом.
– Жду с нетерпением.
До дома терпения Джей-Джея действительно не хватает: он прямо на улице под откровенно дурацким предлогом («чтобы не стало холодней, Ю-рат-чка!») Плисецкого сначала обнимает, а потом вжимает в широкий ствол старого клёна. Случайный прохожий присвистывает. Юра умудряется одновременно прикусить Леруа за нижнюю губу и показать морозному воздуху за его спиной средний палец. Им чего-то весело желают на проклятущем французском и проходят мимо. Джей-Джей не дёргается, и Юра забивает: всё-таки они не в России. Хотя тут тоже снегопады по весне.
А между ними – как в жарком Акапулько – все плюс тридцать три по Цельсию. И плевать, что вокруг метель, а градусы здесь считают по Фаренгейту.
***
– Я погуглил, кто такой Эд Ширан.
Юра убирает телефон в карман отжатой насовсем ещё вчера Джей-Джеевой куртки. Джей-Джей, идущий рядом в похожей, но другого цвета, предпочитает считать это подарком и не комментировать вслух. Он еле сдерживается: курточка так хорошо сидит на новом владельце...
– В общем, – продолжает Юра уверенно, – если у такого, как он, получилось стать суперзвездой, у тебя вообще все шансы.
Они бесцельно шатаются по городу, наслаждаясь весенним теплом, пока оно снова не надумало превратиться в зимнюю слякоть, болтают ни о чём и иногда целуются. Пока никто не видит. Потому что «сосаться на людях – это пиздец зашквар». Юре, конечно, виднее.
– И это он мне что-то ещё говорит про неудачные комплименты… – хмыкает в сторону Джей-Джей и натягивает пониже кепку с красным кленовым листом. Уровень конспирации с позавчера не меняется.
– И, кстати, чтоб ты знал, Юра, я уже суперзвезда, – говорит король маскировки в городских условиях, кивая на билборд впереди. Со щита на них смотрит Жан-Жак Леруа собственной отцветокорректированной персоной. Пронзительно-синие глаза горят решительным огнём, правая рука гордо сжимает в кулаке над головой пучок медалей, левая держится за лезвие перекинутых через шею за связанные шнурки коньков.
– Ю кен ду энифин /Ты можешь всё/! – торжественно декламирует Юра единственную английскую надпись на плакате. – Ну-ну…
Стальные пластинки щита проворачиваются с неприятным звуком, оставляя только огромное «CAN», к которому добавляется «ADA» и что-то уже мельче и наверняка тоже хвалебное по-французски.
Юра щурит один глаз, чтоб видеть из всего этого только «NADA». Тоже ничего так мотивация… Картинка на билборде вновь меняется: реклама какого-то летнего фестиваля с крупным фото его хедлайнера.
– О, Weeknd, кру-у-уто, – тянет из чистой вредности Юра, в целом равнодушный к представителям канадской эстрады, за исключением, разве что, одного придурка, но, уже предвкушая реакцию этого придурка, не может удержаться. Джей-Джей, однажды пойманный на неприязни к более успешному на музыкальном поприще соотечественнику, оправдывает все ожидания, хмурясь.
– Тоже мне, fin de semaine /конец недели/…– бурчит он.
– Это ругательство? – оживляется Юра.
– Да, очень страшное, – кивает Джей-Джей. – Переводится как «не хвали при мне других парней».
– Сам себе противоречишь. – Юра ухмыляется, переводя взгляд с Джей-Джея на снова появившегося на билборде Джей-Джея. – Я могу всё, что угодно.
– Например, остаться? – с плохо скрытой надеждой в голосе уточняет Джей-Джей и, не дожидаясь ответа, указывает на очередной поворот.
Вообще-то, изначальной целью прогулки они выбирают добраться до пристани, откуда из Леви каждые полчаса ходит паром до Квебек-сити, но Джей-Джей поворачивает раз, другой, третий, ненавязчиво уводя недоверчивого Юру с маршрута в его мобильном навигаторе.
– Может быть, я просто хочу побыть вдвоём подольше? – искренне отвечает он на резонное замечание Плисецкого.
«NADA», – вспоминает Юра, но его обычная реакция на «эти сопли» притормаживает. Надо бы осадить, конечно. Как и улетать через двое суток. Семьдесят два часа. Так звучит внушительнее, но всё равно – панически мало. И поэтому, может быть, всё-таки и не «nada».
– И ты не представляешь, сколько туда народу набивается по выходным, – приводит ещё один аргумент Джей-Джей, ободрённый Юриным молчанием.
– Уж явно меньше, чем в наше метро в час-пик.
– А мне откуда знать? – хитро спрашивает Леруа. – Меня-то никто в Россию не приглашает…
– О-о-очень толсто, Джеджей! – Юра показывает ему язык. – Не дождёшься. И ты был в нашей подземке на Капе.
– Мне же удобней. – Джей-Джей, перенимая его тон, пожимает плечами и ступает на тонкий лёд, поддавшись моменту:
– Когда-нибудь ты просто останешься насовсем. А что? Сделаем тебе гражданство, получишь права… Машину ещё одну купим… Или байк. Потом собаку заведём…
Светлые брови взмывают вверх, и он тут же исправляется:
– Кота! Для Путс! Будем разводить котят в качестве репетиции перед тем, как стать роди…
Из-за угла, как по заказу, раздаётся громкий свисток и весёлый гул, а следом появляется и его источник: женщина в форме во главе колонны яркого молодняка школьного возраста, замыкает которую дама преклонных лет в фиолетовой шляпке с цветочком. Цветочки жизни довольно смирно встают на светофоре по её команде.
«Наверно, из какого-нибудь музея идут», – думает Юра, чтобы не думать об окончании всяких странных мечтательных фраз, и ещё думает, что на родине принудительное просвещение по выходным стопроцентно было бы расценено школотой как суровое наказание, а эти вон ничего, довольные даже.
Он неосмотрительно делится мыслью с Джей-Джеем, и разговор слово за слово опять приводит к детской теме.
– Ну, так, если чисто теоретически… – Юра делает в воздухе рукой широкую дугу. – Кого бы?
– Сына, – не задумавшись ни на секунду, отвечает Джей-Джей. – Жан-Жак-джуниор.
– Жан-Жак Жан-Жакович, – по-русски хмыкает Юра, потом его осеняет. – Не-не, Три-Джей! Его задразнят насмерть.
– Тогда хорошо, что у меня его не будет.
Плисецкий давится смешком, недоверчиво косится на Леруа и натыкается на мягкий, спокойный и совершенно не осуждающий взгляд.
– Когда Эмм только родилась, ма шутила, что я справляюсь с отцовской рутиной лучше него самого.
– Серьёзно?.. – выдавливает Юра, смутившись. Уж очень ярко ему вдруг представляется Джей-Джей с почему-то белокурой малышкой на руках, хотя Анн-Мари Леруа точно не в кого быть блондинкой.
– Ага, – откликается Джей-Джей. – И дочка – это тоже отлично. Женевьева-Жаклин?
– Ну, тебе ещё не поздно осуществить задуманное, – не поддержав игру в имена, сухо роняет Юра. – Найти продолжательницу вашего королевского рода... Давай, только свистни, супер, блин, звезда...
– Юра. – Джей-Джей останавливается. Юра проходит вперёд по инерции ещё пару шагов и останавливается тоже, глядя себе под ноги.
– Ну, чего ты устраиваешь этот…
р’амс? – Непривычное русское словечко находится в памяти не сразу и эффект производит какой-то неожиданный: напряжение момента лопается вместе с Плисецким. От смеха. Юра фыркает, хлопая себя по бедру, фыркает ещё раз и, пытаясь не ржать в голос, выдыхает:
– Бо-о-ожечки!.. Ты машину времени угнал? Так вообще никто сейчас не говорит у нас, ин Раша.
– Отабек так говорит, – веско замечает немного озадаченный Леруа. Он тут, видите ли, искренне старается быть на волне загадочной русской культуры, а Юрочка его опять высмеивает. Впрочем, пора привыкнуть. – Я услышал как-то и спросил, что значит.
– Ну, так он же бывшая республика, там жизнь как раз тогда и остановилась, когда у нас так говорили, – парирует Юра, всё ещё мелко трясясь плечами, и делает страшные глаза. – Они, прикинь, вообще в своих степях лошадей едят до сих пор и молоко их пьют!
На светофоре он украдкой отправляет Отабеку в ватсап хохочущий стикер. Джей-Джей, пользуясь их вынужденной остановкой, прижимается сзади, придерживая Юру за локти.
– Ты сам спросил про детей. И, кстати, сын у меня уже есть, – убийственно серьёзно произносит он в светлую макушку.
Юра, у которого только-только отлегло от сердца, тут же выворачивается из рук и вскидывает на Джей-Джея полные немой паники глаза. Он ужасно жаждет услышать хоть какое-то продолжение, но Джей-Джей, шагающий рядом по белым полоскам, лишь загадочно улыбается.
Когда они оказываются на другой стороне улицы, Юра начинает нервно примерять, в какую бы часть молчащего Леруа поудачней двинуть локтем в качестве намёка на объяснения.
Поравнявшись с фургончиком мороженого, Джей-Джей, как ни в чем не бывало, продолжает:
– Говорю же, у меня богатый опыт общения с детьми. – Поймав отчаянный взгляд зелёных глаз, он игриво подмигивает: – Угостить тебя,
сынок?
Юрин локоть прилетает ему точно в солнечное сплетение. Джей-Джей артистично корчится от боли и не видит, как облегчённо Плисецкий выдыхает в сторону.
– Du chocolat? – спрашивает продавец и добавляет ещё что-то.
– Шоколадное? – переводит Джей-Джей и так очевидное.
Вместо ответа Юра красноречиво тыкает пальцем на контейнер с нужным вкусом, кладёт на блюдечко в форме сердца помятую синюю бумажку, берёт протянутый ему рожок в истошно-розовой салфетке и только потом поворачивается к Леруа.
– Ты даже и не знаешь, что твой сын не любит шоколад,
папочка, – лукаво произносит он и трогает сладкий белый шарик высунутым языком, смотря на Джей-Джея в упор.
Мороженщик старается пялиться на это не очень заметно и от усердия роняет сдачу.
– Оставь себе, дрочила, – весело кидает Плисецкий по-русски. С мороженым он расправляется за пару минут. Конечно, не без помощи Джей-Джея.
Таять между ними теперь абсолютно нечему.
27.03.17 – 29.08.19
