Зарисовки

Братья с разницей в возрасте умеют дружить. Пока Сарп караулит маму, что болтает с соседской Зейнеп-тейзе, Умут открывает ящики на кухне. Старое дерево скрипит выцветшей краской, поэтому малыш осторожничает: чуть оттягивает блестящую ручку под серебро, встаёт на цыпочки и ищет глазами сладости. Умут умеет считать до пяти: ровно пять конфет в правый карман для аби, пять конфет в левый для себя — повторить два раза. Громкий голос брата начинает песню — мама возвращается в дом. Волнуясь, Умут толкает ящик второй полки и цепляется рубашкой, одно неаккуратное движение, — и ручка слева летит как маятник. Но малыш этого не видит: нужно выбежать на задний двор, спрятать конфеты под плюшевого мишку и сделать вид, что дремлешь под солнцем. Через две минуты придёт Сарп и всё неважно, ведь с аби не бывает скучно. Вот они стоят на кухне с легкими облаками белых занавесок, залитых солнечным светом: два родных друг другу человека — и нет двадцати лет пустоты. (Такими их видит Эйлем, заглянувшая за чаем). Нет упущенного детства и кошмаров по ночам, длинной дороги, усыпанной страданиями как песок на морском берегу. Нет историй, где один поднимался наверх, а другой бесконечно вниз, и 8 тысяч дней спустя их параллельные пересеклись. Есть Сарп, внимательно заглядывающий в лицо своему брату. Его распирает от внутреннего ликования, но он слишком серьезен, чтобы закричать так же, как не в силах удержать расплывающийся в улыбке рот. Есть Умут, вальяжно скрестивший ногу на ноге. Вот он оценивает взглядом аби и довольно хмыкает, определив (почти) одинаковый прикид обоих. Немного ерзает, лихорадочно блестя глазами, словно пытается не выдать большой секрет, — Эйлем ещё не знает, что этот вечер изменит её жизнь. Сейчас их так легко представить тощими мальчишками, с криками забегавшими за ней в соседний двор. Через мгновение послышится мамин крик: она спросит, почему обедает одна, и Умут, спохватившись, подбежит к столу раньше, чем раздастся ответ. Сарп встретит понимающий взгляд Эйлем и мягко улыбнется: они оба так долго ждали этих моментов. Семья — это оплот. То, что держит на плаву и продолжает держать всегда. То, что доказывает — каждая слеза, каждая потеря и смерть в этой истории не просто так. Поэтому когда Умут утыкается в объятия аби, он отчетливо слышит бесшумный отголосок любви — ты семья. И это самый счастливый момент. Это стальной канат, не дающий утонуть, и Умут знает, что отныне за ним есть такие же, как он. И снова. Ты семья, ты семья, ты семья. Поэтому когда старший брат ерошит волнистые волосы младшего, где-то в кудряшках он может разобрать — и я тебя. Спустя годы аби будет расплываться в улыбке, едва завидев деревянную рамку, хлопая брата по плечу. И каждый раз глаза Умута будут сиять спокойным безмятежным светом, что так сводят с ума Эйлем: — Всё в порядке — и нежно брать ее за руку. И в голосе его последний недостающий пазл целой коллекции. Много позже эта рамка будет облапана детскими ручками в сладком сиропе, а потом еще раз и еще. Эйлем будет делать вид, что не слышит перешептывания детей на кухне, наблюдая за разговорами двух взрослых мужчин на летней веранде — ведь братья с разницей в возрасте умеют дружить.