Когда цветут липы

В кроссфит-клубе «ЭраФит» предпочитали английские названия, и потому упражнение дня называлось «deadlift». «Становая тяга», — по привычке перевёл Андрей, плотнее обхватывая гриф штанги натёртыми мелом ладонями. Сзади нарисовался Алекс, владелец клуба и главный тренер, проговорил вполголоса: — Задницу не отклячивай. Держи спину прямо. Подними грудь. Андрей расправил плечи, присел чуть ниже, на выдохе толкнул пол ногами. От напряжения гудящие струны натянулись в шее, в руках, в груди, в животе, почти болезненно обожгло бёдра. Из горла вырвалось хриплое рычание, когда он выпрямился, последним резким движением бросив бёдра вперёд. — Отпускай! — рявкнул Алекс, позабыв о своём драгоценном поле. Андрей разжал руки. Тяжеленная штанга глухо звякнула, кто-то из девушек зааплодировал. Алекс хлопнул по плечу: — Молодца! Иди записывай. Андрей направился к стене, увешанной небольшими досками с разноцветными маркерами. Ноги подрагивали, слегка кружилась голова. Под надписью «Deadlift-500» вывел нетвердое «Андрей Дымов». Его строка была четвёртой в коротком списке. Оглядел «стену почета». Его имя повторялось снова и снова. Легче было перечислить упражнения, в которых он ещё не вошёл в число лучших в клубе. Взгляд остановился на одной из досок. Вот, например, «Overhead squats-200» и, соответственно, «Snatch-200». Следующий рубеж, новая цель. Время отработки техники закончилось, начались круговые упражнения, или, по-здешнему, «workout». Звучала громкая музыка, лязгали об пол штанги, щёлкали скакалки, пот стекал по вискам, по шее, по плечам. Все было как всегда, как в каждый понедельник, среду или пятницу, вот только обычное отрешение не наступало. Слишком близко, по живому пришлось грубоватое тренерское «не отклячивай задницу». «Он не имел в виду ничего особенного», — уговаривал себя Андрей, стоя под прохладным душем. Здесь он становился невидимым, пользуясь твёрдым и простым правилом: если ты ни на кого не смотришь, ты никогда не увидишь, смотрит ли кто-нибудь на тебя. А смотреть нельзя было, сплошь двадцатилетние мальчики, гладкая кожа, рельефные мышцы, животы плоские, ноги длинные… Даже думать о них нельзя. Андрей был одним из самых старых в клубе. Одним из самых сильных. «Он ничего не знает о тебе, у него просто такая манера выражаться. Алекс, скажите пожалуйста! Скорее всего, ещё один Лёха, пизданутый малёха». Вышел в осень, под влажное, быстро темнеющее небо, в запах увядающей листвы и мокрого асфальта. Мелкая морось коснулась лица. Она была, пожалуй, приятна. Прошёл через пустынный сумеречный сквер, как старым знакомым, кивнул двум черным кошкам, нарисованным на стене, и оказался на узкой, но людной улице. Cafe de Paris нравилось ему всем, кроме названия. Уездный город N-ск, начало века. Век поменялся — вкусы остались прежними. Прошёл к бару, присел за стойкой в конце. Знакомый бармен Никита поздоровался кивком и, не спрашивая, поставил перед ним бокал пино гриджио. Андрей вдохнул свежий запах, аромат горного ветра над лимонным садом. А может быть, все-таки тренер сказал так нарочно? Может быть, его болезнь заметна глазу, и каждый, кто даст себе труд взглянуть на него повнимательнее, непременно увидит эту червоточину, трещину в металле, трудно описуемый, но осязаемый изъян. Вот даже Никита не водки налил, не виски — белого вина, как девице. И, несомненно, угадал. Кстати, о девицах: женщины его никогда не любили. Видимо, в нем, высоком и статном, сильном и, пожалуй, привлекательном, они не видели пару, самца, человека другого пола. Мужчину, иными словами. Правильные и мужественные черты лица не могли их обмануть, женским инстинктом они чувствовали его дурную кровь. Нет, конечно, расчётливые и корыстные сучки проходу ему не давали, но не любила ни одна, это уж точно. Даже Анна. Особенно Анна… Андрей пригубил лёгкого вина. Сегодня у него был повод. Сегодня ему исполнилось тридцать пять. Половина жизни прошла, облетела осенней листвой, упорхнула календарными листками. Сколько же из них несёт на себе хоть какую-то пометку, хоть сколько-нибудь важную дату? Снова подошёл Никита, спросил: — Ужинать будете? Вы можете сесть за столик или заказать прямо здесь, у нас полное меню. — Спасибо, Никита, давайте меню. Есть хотелось. Ещё больше хотелось выпить. Андрей уже почувствовал, как темное и вязкое течение подхватывает его, и сопротивляться ему не было ни малейшего желания. Всегда, сколько Андрей себя помнил, ему было комфортнее в компании мужчин. Это вполне естественно, ведь был он мальчиком, тянулся к отцу, старался подражать старшему брату. И, как всякий мальчик, предпочитал рыбалку или лыжный поход театральным матинэ с мамой. Маминых подруг он не любил, видел, как придирчиво они оглядывали его, будто сравнивая с каким-то своим эталоном и со скрытым удовольствием отмечая отличия. Их молчаливое осуждение, скрытое притворными улыбками и приторным сюсюканьем, он запомнил навсегда, и это было первым, что запомнил он о женщинах. С друзьями отца было хорошо. Они пили пиво и водку в гаражах, ругались матом и никогда его не прогоняли. С ними он не был просто тенью отца или старшего брата, они воспринимали его вполне самостоятельной единицей, мужчиной, может быть, и не равным, но своим, принадлежавшим братству полутемных, захламлённых гаражей, зимней резины и электрических дрелей. А со своим можно было грести на байдарке по реке, ходить за грибами и смотреть футбол. Они тоже, конечно, осуждали, но понятно, за дело. И крепкая затрещина всегда сопровождалась ясным и четким: «Вот же лопух, кому я говорил: «Подсекай!» Такой окунь сорвался!» Или же: «Табань! Табань, блядь, не спи!» Или хотя бы: «Какая кулёма оставила на ночь кеды на улице? Теперь в сырых будешь ходить!» С ними он пропитывался запахом костра и сигаретного дыма, от них слышал анекдоты про поручика Ржевского, от них узнавал о финансовом положении государства и мудаках в Думе. Его отец был начальником участка на заводе многослойных печатных плат. Это звучало красиво. В бракованной плате можно было прокрутить дырку и повесить её на шею на шнурке в виде военного жетона, эльфийского амулета или гангстерской метки, в зависимости от фантазии момента. Когда одноклассники вдруг заметили девчонок и воплотили это открытие в поступки, удивительно разнообразные по глупости, Андрей мог в одиночку поставить палатку, разжечь костёр с одной спички, наловить раков руками и открыть пиво без открывалки. Любое из этих умений он не променял бы на способность пригласить девчонку в кино. Однако со временем Андрей понял, что ответившая взаимностью девчонка придаёт победителю определённый статус. Пришлось ходить на школьные дискотеки, танцевать с девчонками и говорить с ними о глупостях. Потому что разговоров о том, как правильно снарядить удочку на плотву, они не понимали. Он пригласил в кино Таню Бабенко, она отказала. Отказ не обидел, а скорее, удивил отсутствием логики: за день до трагической развязки она позволила поцеловать себя в губы и потрогать грудь, правда, через одежду. Впрочем, в то время его намного больше мучило другое поражение: второе место в городских соревнованиях по кунг-фу. По этому поводу отец сказал: «Второе место — это не победитель, а первый проигравший». Андрей запомнил это на всю жизнь. Поделиться горем было не с кем: его любимый брат Антон, вечный товарищ по походам и рыбалкам, который мог за дело дать крепкого леща, но мог и проложить для него лыжню в глубоком снегу, служил в это время в армии. Андрею страшно его не хватало. На фоне этих переживаний неудачный опыт с женским полом казался такой мелочью. Так когда же это произошло? Когда он сам понял, что носит в себе глубоко под кожей эту невидимую чёрную метку? Или, может быть, мутацию в каком-нибудь гене, одну из тех, что не убивает и не меняет внешних признаков, но как-то неправильно замыкает нейроны или мешает белку создать правильную структуру?.. Наверное, это произошло поздно, в шестнадцать лет. Когда в его жизни появился Влад. Появился, чтобы на долгие четыре года стать эталоном желания и запретного удовольствия, мощным и ярким секс-символом. Вернувшийся из армии брат показался Андрею чужим. От него даже пахло по-другому. Другими были и интересы: девушки, попойки с друзьями, разговоры о непонятном. Это было бы огромной потерей для Андрея, если бы не одно отвлекающее обстоятельство: Антон привёз с собой сослуживца. Его звали Влад. Из этого периода жизни Андрей не запомнил ничего, кроме Влада. Радости летних каникул, тренировки, посиделки с папиными друзьями и вылазки с ними на природу — наверное, все это тоже было в то лето, но в памяти осталось только одно. Только один. Едва взглянув на него, Андрей ослеп. Он так никогда и не узнал, был ли Влад красив. Запомнился только жесткий ёжик светлых волос, чуть обветренные, жёсткие даже на вид губы, холодные серые глаза. Этого хватило. Этого было слишком много. Широкие плечи, тонкая талия, длинные ноги и этот взгляд, от которого хочется скулить по-щенячьи, от которого подгибаются колени. Влад видел его насквозь. Он сразу заметил в нем это пятно, о существовании которого сам Андрей ещё не знал. Просто хотелось смотреть на него, быть рядом, слышать его низкий голос, от которого шли по коже мурашки. А однажды, проходя мимо, Влад провёл пальцами вдоль позвоночника, от затылка до лопаток. И было это так, будто на Андрее не было футболки, и кожи не было, а лишь обнаженные, до предела натянутые нервы. В ту ночь Андрей дрочил, не впервые в жизни, но впервые — на мужчину, так ясно представляя себе сильные, поросшие густыми золотистыми волосками предплечья, жёсткие губы, длинные пальцы, будто он, его викинг, стальной и холодный, и вправду лежал рядом с ним. А назавтра Андрей не находил себе места. Казалось ему, что Влад читает у него в глазах позорные ночные фантазии и, вообще, знает о нем совершенно все. А он и знал. Смотрел на него по-другому, с лёгкой улыбкой, с жёстким приказом в глазах. Андрей не выдержал, сбежал в зал, уселся на диван смотреть телевизор. Влад пришёл следом, сел рядом, с той же улыбкой бросил: — Не помешаю? — Да нет! — отозвался Андрей и хотел было отодвинуться от слишком близкого соседства, но Влад вдруг положил ему на колено ладонь. Все так же, не отрывая взгляда, провёл вверх по бедру, очень легко, едва касаясь. Стало нечем дышать. Нужно было бежать, оттолкнуть опасного человека, может быть, дать ему по морде. Андрей закрыл глаза и откинул голову на спинку дивана. Что-то бормотал телевизор, совсем рядом, на кухне, звенела посудой мама, напевая что-то вполголоса, а он словно переместился в другую вселенную, где сильная ладонь гладила его бедро, сжимала, ласкала и мучила. Когда ласки переместились к паху, он инстинктивно, уже ничего не соображая, раздвинул ноги и сквозь тонкую ткань тренировочных штанов почувствовал, как сильные и ласковые пальцы скользят по члену, легко и быстро перебирают яички… Влажный язык прошёлся по шее, зубы легонько прикусили мочку уха, и сквозь грохот крови в ушах он услышал хриплое, невозможно возбуждающее: — Малыш, ты меня с ума сведёшь… Тихо скрипнул диван, и Андрей остался один. Бросился в свою комнату. Едва захлопнув дверь, сунул руку в трусы и задохнулся от ослепительного, ударившего в голову взрыва. С того дня жизнь Андрея разделилась на дневную и ночную. Днем он изобретательно и, на первый взгляд, совершенно случайно сталкивался с Владом в передней, на кухне, на лестничной площадке, сталкивался с его ладонями, губами, широкими плечами и узкими бедрами, с блестящим взглядом, раздевающим догола, с запахом молодого и сильного самца. Это было страшно, опасно и жутко хорошо. Это было круче любого шпионского детектива. А ночью Андрей вспоминал поцелуи и прикосновения, хриплый шёпот, жёсткие мышцы под тонкой майкой и дергал себя за член до боли в запястье, с остервенением, будто наказывая, кусая подушку и содрогаясь всем телом. Спать приходилось с открытым окном. В комнате пахло сексом, которого все ещё не было. Однажды Влад застал его выходящим из душа, быстро затолкнул обратно, закрыл дверь на защелку и прижал к стене, по-хозяйски раздвинув ноги коленом. Накрыл губы жёстким поцелуем-укусом, сдёрнул и сбросил на пол майку, широко провёл ладонями по груди и бокам. Андрей, мгновенно возбудившись, застонал, двинул бедрами. Влад одним махом стянул с него пижамные штаны и обхватил ладонью член. Андрей толкнулся в жёсткую ладонь и почувствовал, как прохладные пальцы скользят между ягодицами, прикасаются к отверстию, кружат, надавливая все сильнее, быстро, почти щекотно задевая края. Потерявшись в новых ощущениях, он не заметил, как прервался поцелуй, как острый язык прочертил складки уха. Влажный горячий шёпот прошёл по обнаженным нервам: — Я так хочу тебя, малыш, так хочу… Хочу трахнуть тебя, насадить на член по самые яйца, отодрать в попку… Хочу тебя стоя, сидя, раком, по-всякому, пополам тебя согну… Хочу, чтобы ты кричал подо мной, просил ещё, ещё, ещё… От этого жадного хриплого шёпота, больше чем от движений руки, Андрей затрясся, задыхаясь, прижался губами к влажной шее и выплеснулся Владу в ладонь. Тот тихонько засмеялся. — Горячий ты, заводной. Теперь ты мне подрочи. Давай, сам. Не отрывая лица от плеча Влада, он на ощупь нашёл ширинку, потянул собачку молнии. — Э, нет. Я хочу, чтобы ты смотрел. Давай, не робей. Андрей закивал, стянул джинсы и трусы своего викинга, взял в ладонь горячий, большой и очень твёрдый член, двинул. Увидел, как обнажается крупная розовая головка, как из маленькой дырочки выступает круглая, будто перламутровая капля, скатывается вниз… Зрелище чужого члена в ладони завораживало. Дрочить пришлось довольно долго. У Андрея снова встало. Влад кончил лишь тогда, когда сам зажал в ладони оба их члена, быстрыми и сильными движениями довёл их до готовности и в самый последний момент ввёл палец. Не слишком глубоко, наверное, на одну фалангу. Ощущение было новое, не болезненное и неприятное, просто необычное. Но когда Влад подвигал пальцем, будто изнутри поглаживая стенки, Андрея бросило в дрожь, потом в жар. Викинг, не сводя взгляда с его пылающего лица, тихо сказал: — Если дашь мне в попку, я тебе отсосу. Дашь? Андрей несколько раз быстро кивнул. Потом, испугавшись, добавил: — Но не сейчас, хорошо? Антон дома, мама… Влад тихо рассмеялся, все так же легонько пошевеливая пальцем: — Ещё бы! Не сейчас. Ты даёшь. Надо пару часов, чтобы такую тугую целочку распечатать. Им ещё удалось украсть несколько сладких моментов, быструю взаимную дрочку, долгие минуты сводящих с ума, выворачивающих душу поцелуев. А потом настали те самые выходные. Пришло то самое, чего Андрей так хотел и так боялся. Но хотел все-таки больше, чем боялся. Родители уехали к друзьям на дачу, Влад и Антон к вечеру принарядились, пошли куда-то к девчонкам. Пропадая от злой тоски, Андрей слышал обрывки их разговора: «Только сразу договоримся: Ленка, та, что беленькая, моя, а кого она приведёт…» — «Ленка в общаге живёт, соседки на лето разъехались…» — «Туда на автобусе, а обратно такси взять придётся, если на ночь не оставят…» — «Нет, водки не надо, белого вина и конфет, что ли, или лучше тортик?» Он очень сильно расстроился, ведь этой ночью Влад будет кого-то трахать, какую-то девку, безымянную Ленкину подружку, а Андрей будет лежать в кровати и дрочить, думая о нем, о его губах и руках, о крупном и твёрдом члене с розовой блестящей головкой. Брат с другом ушли, а Андрей поиграл в стрелялку, потом включил телик, завис на какой-то поздней передаче, да от расстройства и печальных мыслей как-то незаметно задремал. Проснулся он оттого, что кто-то осторожно, едва касаясь, целовал его шею, ключицу, нежное место за ухом. Проснулся и потянулся к знакомым рукам в безмолвном чувственном восторге: он вернулся, вернулся к нему. А Влад легко, как ребёнка, подхватил его на руки и понёс в спальню. Задёрнули шторы и включили маленький ночник, сбросили с кровати все лишнее. Влад раздел его, целуя шею и ключицы, втягивая губами соски, а когда Андрей захихикал от щекотки, прикусил, и это было больно и сладко, больно-сладко. Поцеловал и живот, и косточки бедер, легонько прикоснулся губами к кончику стоящего члена. Андрей ахнул: «Вот сейчас начнёт сосать!» Ничего подобного. Заставил согнуть ноги в коленях и развести очень широко, придерживая руками. От одной этой позы, такой беспомощной, такой бесстыдно открытой, становилось ещё страшнее, но стрелял в голову и особый, почти спортивный азарт. Это вам не курить за школой и не девчонок трогать за грудь. Это самое настоящее, и происходит оно с ним, сейчас, взаправду! И этот охерительный парень хочет именно его, а не какую-нибудь Ленкину подругу. А жёсткие пальцы уже трогали прямо там, смазывали чем-то масляным, как будто массировали промежность, яички и дырку, к которой даже самому касаться противно. «Как же так, а ему не противно? А вдруг там?..» Он инстинктивно сжался, раздалось тихое рычание: «Нет, так не пойдёт». Влад вышел. Андрей спрятал пылающее лицо в подушке: «Лузер, сопляк, все испортил! Теперь уже никто и никогда…» Слезы брызнули из глаз, он смахнул их нервно, зло. Но Влад вскоре вернулся. Он держал два стакана, наполненные почти на треть чем-то темно-золотистым. — На, держи. Андрей сделал хороший глоток. Ему и раньше приходилось пить спиртное, но в основном пиво с отцом, братом и их друзьями да дешёвое винишко с одноклассниками. Коньяк приятно обжигал. Это было то что надо. Влад отобрал стакан, вовлёк его в хмельной, коньячный поцелуй. Не отрываясь, подхватил его и усадил на себя верхом. Подушечка большого пальца закружила, нажимая на края, она была чуть шероховатой. Её сменило что-то круглое, гладкое, большое, нажало сильно. «Ч-ш-ш-ш, я не буду, это просто чтобы ты привык». Снова появился у губ коньяк, потекло по горлу приятное тепло, чуть качнулась полутёмная комната, и Андрей простонал: «Дааа, хочууу…» Потянулся было к члену, но крепкая рука перехватила: «Нельзя пока что. Терпи». Терпеть становилось все труднее. Скользкий от масла палец вошёл довольно легко, задвигался медленно и ритмично, будто уже трахая его. Когда к пальцу присоединился второй, Андрей снова лежал на спине в той же позе и снова не мог подрочить себе, руки были заняты. Влад убрал пальцы, хлебнул коньяка и прижался к его губам, переливая напиток изо рта в рот, отвлекая, чтобы снова войти в него, обжечь горячим шепотом: «Ты уже готов, малыш, три пальца принимаешь, сейчас все будет». Его перевернули на живот, подложили под бёдра подушку, заставили широко раздвинуть колени и поднять, выставить задницу. От желания сильно тянуло в паху, коньяк ударил в голову, стена перед его глазами плыла, покачиваясь. Он услышал шуршание обертки, движение за спиной, почувствовал, как прогнулся под весом второго тела матрац. Ладонь легла на ягодицу, отвела её в сторону, Влад прижался грудью к спине, зашептал в самое ухо: «Сейчас придётся потерпеть, потерпишь для меня, маленький? Потом сделаю тебе хорошо, обещаю». Андрей молча кивнул. Страх прошёл, хотелось, чтобы все уже закончилось, чтобы можно было поскорее кончить, чтобы распрямилась эта жёсткая пружина, сжатая в его горле, груди, животе. Наконец, что-то большое, скользкое и тёплое коснулось его входа, толкнулось мягко и неглубоко, отступило, толкнулось снова, чуть глубже, задвигалось быстрее, с каждым движением проникая немного глубже, но все равно едва заметно. Андрей двинулся навстречу, но крепкая рука удержала его за бедро, и он заметил что-то другое, жёсткое, твёрдое, мешающее им соединиться. Тогда он понял: Влад держал свой член в ладони, позволяя только кончику головки прижаться к его входу. Он по-детски захныкал, заныл: «Вла-а-а-д, ну чего ты-ы-ы». И услышал сдавленное: «Подрочи себе». Долго просить не пришлось, несколько движений, и он кончил с криком. Почти теряя сознание от удовольствия, почувствовал, что член Влада раздвигает кольцо его мышц и входит, совсем неглубоко, но все же входит. А потом Влад захрипел, навалившись ему на спину, задёргался в судорогах, только вот его члена Андрей больше не чувствовал. Потом они лежали, усталые и немного пьяные. Влад принёс ему с кухни воды и сам допил его коньяк. — Тебе хватит, мелкий. Я не хочу, чтобы ты сейчас отрубился. У меня на тебя большие планы. — Ты же меня ещё не трахнул? — Андрей оторвал тяжёлую голову от жёсткого плеча любовника. — Ещё нет. Это закуска. Основное блюдо ещё не подавали. Влад подтянул его под мышки, уложил повыше, закинул его ногу себе на бедро. Мягко и медленно ввёл два пальца, задвигал ими, как ножницами, почти сразу добавил третий. Андрей потянулся за поцелуем, почувствовал, как вокруг его члена сжимается ладонь, но двигаться не спешит. Тогда он сам задвигался, заметался между двумя сумасшедшими огнями, насаживаясь глубже, толкаясь сильнее, пока сильные руки не схватили его и одним движением не швырнули лицом в матрац. Снова оказалась под бедрами подушка, и он замер в прежней позе, но сейчас уже две руки раздвигали его ягодицы, и не было между любовниками никакой преграды. Влад старался не спешить, рычал и хрипел, приподнимая его бедра, двигаясь короткими толчками, замирая, давая ему время отдышаться, привыкнуть к огромному и твёрдому, наполняющему и растягивающему, горячо пульсирующему, страшному и потрясающему. Андрей сам себе казался раздавленным фруктом, размазанным по постели. Слезы текли по щекам, но не от боли, боль как раз была пустяковой и, пожалуй, приятной, а от какого-то другого, намного более сильного чувства, разрывающего его грудь, сжимающего горло так, что трудно становилось дышать. От этого чувства он закричал, когда Влад перехватил его за плечо и бедро и стал сильно и быстро вбиваться в него, входя уже до конца, влажно шлепаясь о ягодицы. Андрей просунул руку между бедром и подушкой и принялся дрочить так же сильно и резко, стараясь попасть в такт и не попадая. Оргазм был жуткий и оглушительный, может быть, он на мгновение потерял сознание, но тотчас же пришёл в себя. Движения Влада стали быстрыми и мелкими, он захрипел, несколько раз сильно и плотно прижал к себе бедра Андрея, и тот почувствовал, как глубоко внутри его тела резко сокращается большой член любовника. А когда обессиленный викинг, смахивая пот со лба, упал на спину, дрожащей рукой стягивая наполненный презерватив, он вдруг заметил, что у Андрея снова стоит. — Ну, ты даёшь, мелкий! — поразился он со смехом. А делать нечего, дал слово — держи. Конечно, сначала они снова долго и со вкусом целовались. Потом Влад целовал его соски и внутреннюю поверхность бедер, касался языком промежности и ставшей вдруг жутко чувствительной дырки, а в конце все же взял в рот его член, прижал языком, принялся сосать, пошло и стыдно причмокивая. Кончая, Андрей вдруг разревелся, а едва успокоившись, и в самом деле вырубился, достигнув предела, за которым он уже ничего не мог воспринимать. Поразительно, но даже тогда, ясно и откровенно оттраханный в задницу, он так и не понял своей сути. Не было ни мужчин, ни женщин, был только Влад, его глаза, и руки, и член, да, крупный и каменно-твёрдый, с рельефной головкой и выпуклой синей веной на стволе. Было ещё несколько встреч: быстрый секс в душевой кабинке, где пришлось до крови прикусить себе губу, чтобы не закричать, осторожный, медленный и очень тихий секс в его спальне, в квартире, полной спящих людей. И был день, когда Влад за завтраком спокойно сказал маме: — Спасибо большое за все, Ольга Николаевна, завтра уезжаю домой. Дальше говорилось о неудачах в поиске работы, о возможности поступления в столичный вуз, о родителях, которые ждут и скучают. Андрей отказывался верить. В тот же день увязался за Владом в магазин. Из путаного, неважного разговора о работе запомнилось только одно. Глядя себе под ноги, Влад проронил: — Я старшим сержантом дембельнулся. Меня на сверхсрочную звали. Я не пошел. Что такому, как я, делать в армии? Ведь рано или поздно спалюсь. «Такому, как я»… Тихая фраза прогремела набатом. Страшная, непреодолимая стена встала между Владом и остальным миром, отгородила его от других, как стыдная болезнь, как чёрная метка. Впрочем, не его, а их… Наверное, именно тогда Андрей впервые ощутил свою неполноценность, почувствовал её, как смертельную заразу в крови, как злокачественную опухоль где-то в самом центре его человеческой, мужской сути. И похолодел от ужаса, как в зеркало, глядя в погасшие глаза своего сильного и бесстрашного викинга.