***
Нора обожала дождь. Даже когда обувь промокла и начала хлюпать, она не поспешила найти укрытие. Ей нравился дождь, солнце, снег — всё; ей нравились все проявления природы. И животные. Нора обожала животных. Но, к горю или к счастью, Нокс жила в Нью-Йорке — городе, далёком от природного естества, со зверьми, которых можно увидеть разве что в зоопарке. Взять бы и уехать искать приключения, но она консервативна. И ей нравились её библиотека и воскресные вечера, в которые к ней приходили маленькие книголюбы, и Элеонора читала им вслух. Это ещё одна её страсть — книги. Особенно те, в которых есть волшебные существа и миры, полные необъяснимых чудес. Пусть это всего лишь воображение, но чувства, которые вызывали в ней эти истории, настоящие. Дождь накрапывал всё сильнее, но вместо того, чтобы ускориться, девушка остановилась. Если закрыть глаза, можно представить, что она не на улице Нью-Йорка, а где-нибудь далеко, в лесах или джунглях, и запах мокрого асфальта — на деле запах чистой, не вспаханной земли. Ах, Нора очень мечтала о приключениях, но одна она никогда бы на них не решилась! Не в её это натуре — идти куда-то в одиночку, не имея рядом ни советчика, ни просто плечо, на которое можно опереться. — До чего же волшебно, — сказала Нора сама себе шёпотом и тут же воскликнула: — Ой! — в лужу подле неё что-то плюхнулось. Это «что-то» отряхнулось, приподнялось на задних лапах, поглядело на неё глазами-бусинками и, повернув к Норе блестящий от дождя клюв, замерло. — Привет? — неуверенно спросила Нокс, но живой комок шерсти не отреагировал на её приветствие. Элеонора опустилась на корточки перед зверьком, не заметив, что пальто и юбка под ним промокли снизу в грязной воде лужи. Зрение у неё не то чтобы отличное, так что поначалу девушка не обратила внимания на внешний вид зверька. Но при приближении увиденное повергло её в ступор: тельце, покрытое чёрным мехом, когтистые лапки, хвост, словно из перьев, а на мордочке — утиный клюв. Нора моргнула, уверенная, что ей померещилось. Она даже протянула к зверьку указательный палец, медленно и нерешительно, и всё это время глаза-бусинки пристально следили за её движением, и тронула его живот. Девушка толкнула существо совсем слабо, едва нажимая на мягкое тельце, но зверёк, замерший на месте, плюхнулся наземь. У Элеоноры мелькнула мысль, что, возможно, это всего лишь плюшевая игрушка. Только вид у той смущающий и отчего-то больно знакомый… И в этот момент существо ожило и вытянуло лапу, в которой что-то блеснуло, а затем... крякнуло? Девушка часто-часто заморгала, но ладонь всё-таки протянула, — скорее заинтересованная, нежели напуганная странным зверьком, — и тот уронил ей в руку часы, украденные сначала у незнакомого старика с Таймс-Сквер, а после — прямо из кармана Ньюта Скамандера. Нора не могла объяснить, почему вдруг начала смеяться. Смех её, кажется, испугал зверька — он вздрогнул и поднялся на задние лапки, — однако не убежал, а склонился к ней и вроде как стал принюхиваться. А потом тело его сотряслось, словно тоже от смеха, и он издал протяжный и недоверчивый радостный клич. И всё это выглядело настолько нелепо, абсурдно и неуместно в сыром, нормальном Нью-Йорке, что Элеонора не знала, что и думать. Нокс выпрямилась и заметила, что оставила свой драгоценный крафтовый пакет на мокрой земле, и на нём уже появилось влажное пятно. Девушка раскрыла свёрток, чтобы убедиться в целости содержимого, и знакомая форма выпечки заставила её склонить голову и перевести взгляд обратно на странного зверька. — О, так вот, в чём дело. Бабуля Джонс говорила, что погружаться в воображаемые миры опасно. И посмотри, к чему это привело, — просто сказала она зверьку, который с помощью острых коготков взобрался по её одежде на плечо, заглянул в пакет и чихнул прямо туда. — Ну и что ты на это скажешь? Зверёк прижался пушистым боком к её щеке, пока пытался залезть в пакет и выцарапать весь изюм из булок, и опять чихнул. — Нюхль! Девушка и существо повернули головы почти синхронно. Нора почувствовала, как зверёк напрягся и крепче вцепился коготками в её пальто, а внутри у него образовался какой-то звук, похожий не на рычание, а на недовольное ворчание. К ним подбежал молодой мужчина, и Нора увидела, что он немного задыхается и смотрит на неё как-то странно, из-за чего она ощутила смятение и... и... вину. — Нюхль? Так это ваш зверёк? — спросила она, но в голосе её не было вопроса. Ей достаточно того, как существо отреагировало на незнакомца: уж они-то явно знали друг друга. — З… зверёк? — переспросил Ньют. — Вы что, его видите? До него запоздало дошло, что действие заклинания прекратилось. — А что, кроме вас, его никто не видит? — рассеянно поинтересовалась Элеонора. — Это что-то вроде галлюцинации, и вы меня ею заразили? — Что? — Скамандер почувствовал себя едва ли не более смятенно, чем девушка. Почему она смотрит на него, словно они незнакомы? Почему не узнаёт нюхлера? Почему..? — Могу я взять его обратно? Но стоило ему протянуть руки, как Нокс отступила, и Ньюту показалось, что, умей нюхлер показывать язык, непременно бы ему показал. — По-моему, этот малыш не очень хочет к вам возвращаться. Вы что, его били? — задала свой строгий вопрос Нора. — Бил? — Вы какой-то экспериментатор? Почему у него тело крота и клюв утки? — продолжила допрос девушка, а нюхлер зашипел, недовольный таким определением. — И почему он так похож на мои булочки? Не в том смысле, что он сладкий — хотя, признаться, он сам как сладкая булочка, — а в том, что выглядит в точности… Нора всё говорила и говорила, и нюхлер издал звук, — что-то среднее между «ква» и «кря» — и в этом звуке была заключена необъяснимая нежность. — Погодите, — Ньют выставил перед собой руку, отгораживаясь от вопросов девушки, и та замолкла и выжидающе посмотрела на него. «Выжидающе» — не совсем верное слово. Потому что даже сейчас в светлых глазах её светилась ласка, которую Элеонора Нокс дарила всем — человеку ли или животному. Ласка, которая когда-то давно убедила Ньюта, что в этом мире и для него, чудаковатого мальчика, есть место. — Мисс Нокс, вы всё не так поняли. Нора прищурилась: — Откуда вы знаете, как меня зовут? Нюхлер тоже посмотрел на Ньюта, — слегка злорадно. Наверное, если бы он мог говорить, то сказал бы что-то вроде: «Смотри, а мне объясняться не надо. Я могу обнять её, и мне ничего не будет, бе-бе-бе, ну и кто теперь плохой мальчик». — Меня зовут Ньют Скамандер. Вы тоже меня знаете… знали… — сбивчиво произнёс мужчина. — Четырнадцать... пятнадцать лет тому назад. В Хогвартсе. Мисс Нокс, вы меня помните? Элеонора моргнула, не в силах собраться с мыслями: ни обвинить незнакомца в безумии, ни сказать, что он с кем-то её перепутал, ни — что более вероятно — спросить, что это за Хогвартс вообще такой. Ньют увидел, что глаза у неё прежние, такие добрые и знакомые, но совершенно его не узнающие. Элеонора Нокс не знала, кто он, как и не знала, кто такой нюхлер. И даже Хогвартс не вызвал в ней и проблеска узнавания. — Мисс Нокс, — наконец спросил Скамандер, — что с вами случилось?1
1 апреля 2020 г. в 23:10
Якоб Ковальски стал для Ньюта другом. Скамандер успел забыть, каково это — дружить с кем-то. За всю жизнь у него было лишь два человека, которых он мог назвать друзьями, — и оба старше него, снисходительны и восхитительно умны. А ещё они когда-то были его преподавателями.
Но это в прошлом, а в настоящем есть Якоб, добрый, не глупый, просто знающий чуть меньше него самого мужчина, и что удивительно — магл.
Оказывается, не все неволшебники представляют угрозу миру магов, как принято считать. Некоторые, как мистер Ковальски, дают ему надежду. И Ньюту, конечно, — тоже.
Потому что, сколько бы фантастических существ ни было рядом с ним, людей подле Скамандера часто не бывало вовсе. И Якоб Ковальски — его первый друг за долгие годы — делал это одиночество не таким очевидным.
Даже теперь, когда он не помнил Ньюта и их приключения, воспоминания, оставшиеся у второго, приносили Скамандеру утешение.
Это чувство не описать словами, но молодой человек чувствовал, что хоть он и вмешался в жизнь этого мужчины столь беспардонно, вмешательство это оказалось до приятного благотворным.
Благодаря ему у Якоба сбылась мечта жизни — открылась маленькая, но прибыльная булочная, да и сам он как бы расцвёл… Словно Ковальски, хоть и подвергся заклинанию, продолжал что-то помнить о нём и волшебном мире, скрытом от многих глаз.
Мысль об этом приносила Ньюту необъяснимую радость: он повлиял на что-то в мире и сделал его лучше, а вместе с тем ощутил, что ему есть здесь место. Скамандер давно не чувствовал ничего подобного — с самого Хогвартса. После его исключения из школы всё пошло не так. Даже раньше — всё изменилось с того момента, как…
Ньют покачал головой и вздохнул.
Это в прошлом. Ему давно пора перестать думать о том, что случилось.
Нюхлер ущипнул его когтистой лапой за мочку уха, и тот окончательно пришёл в себя: убрал в карман позолоченные часы — осталось придумать, как вернуть их старичку с Таймс-Сквер, — снял с плеча зверька и вытянул его перед собой на руках.
Существо вздохнуло — то ли разочарованное тем, что у него опять отняли побрякушку, то ли ожидая очередного выговора.
— Мы это уже обсуждали: нельзя воровать у людей, — в который раз повторил Ньют, и хоть в голосе его и был упрёк, но мягкий, совсем не обидный, почти ласковый. — И я просил тебя остаться дома.
Зверёк, конечно, не ответил, только пошевелил в воздухе передними лапами, норовя вырваться.
— Придётся тебе, дружок, теперь потерпеть, — молодой мужчина перехватил существо одной рукой и прижал к своему корпусу наподобие того, как некоторые носят портфели. — Сальвио Гексиа.
Как именно срабатывает дезиллюминационное заклинание, Ньюту узнать не дано: для него нюхлер так и остался нюхлером, а вот прохожие маглы увидели его чем-то иным, что не выбивается из окружающей среды.
Заклинание, как удалось убедиться Ньюту за много лет его использования, действует совсем недолго, но много времени ему и не нужно.
Он хочет одним глазком взглянуть на булочную Ковальски, ещё раз ощутить свою принадлежность к этому миру, подтвердить собственную значимость и удостовериться в своём существовании.
Ньют уехал из Нью-Йорка, как и обещал мадам Пиквери, прихватив чемодан. Но были в его жизни минуты, подобные этой, когда он просто должен был вернуться. Словно часть него всё ещё осталась здесь и звала его, и когда зов становился совсем невыносимым, он возвращался.
Булочная Ковальски такая же, какой он видел её в последний раз: вкусно пахнущая, уютная, с людьми, выходящими из её дверей какими-то по-особому счастливыми.
Может, и ему стоит однажды наконец-то войти внутрь и улыбнуться старому другу, который улыбнётся в ответ, даже не узнавая его.
Но сегодня, как и всегда, Ньют лишь подошёл к витринам и заглянул внутрь. Нюхлер, зажатый его рукой, издал воодушевлённый писк, когда мимо прошла женщина с огромными золотыми серьгами в ушах.
Внутри, сколь видно Скамандеру, пятеро посетителей: четверо детей столпились у прилавка, восхищаясь видом сластей, и невысокая женская фигура, склонившаяся у стойки.
Якоб Ковальски над чем-то громко рассмеялся и что-то сказал посетительнице. Когда покупательница выпрямилась, Ньют, хоть она и стояла к нему спиной, увидел, что она изучает маленькие копии нюхлера, вылепленные из теста с глазами-изюминками.
Настоящий зверёк — из плоти и крови — удерживаемый им, замер, тоже заметив сладкие изделия, и раскрыл свой утиный клюв.
Дети с восклицаниями и весёлым восхищением фантазией пекаря покинули булочную, и сквозь приоткрытую дверь до Ньюта донеслись обрывки разговора:
— Мисс, вы всегда покупаете эти булочки, но у меня много и других интересных животных: посмотрите на того, с каплями глазури. Мысленно я называю его камуфлори.
Девушка рассмеялась:
— Мистер Ковальски, я говорила вам сто раз и скажу снова: я поклонница этих маленьких утконосых зверьков, которых вы выпекаете. Не знаю, как вам только пришло в голову создать нечто настолько великолепное.
Якоб с улыбкой положил несколько пирожных в крафтовый пакет, завернул и протянул покупательнице:
— Сам не знаю, откуда эти идеи. Думаю, это всё мои сны.
— Если бы только ваши сны могли стать реальностью!.. — с нотками мечтательности протянула девушка, забирая пакет и оплачивая покупку.
Они перекинулись ещё парой слов, которых Ньют уже не услышал. Якоб Ковальски приподнял руку в прощальной жесте, и она сделала то же самое.
Посетительница булочной развернулась и направилась к выходу, и это лицо с вечной задумчивой улыбкой оказалось знакомо Ньюту настолько хорошо, что он отступил, словно ошпаренный.
Конечно, это не могло быть то самое лицо.
Но когда девушка оказалась на улице, вытянула руку ладонью кверху и, косясь на кучевые облака, которые вот-вот скинут на город первые ледяные капли, подняла на него взгляд — всё тот же, светло-зелёный, подёрнутый какой-то дымкой, — и взгляд этот соскользнул с него как со случайного прохожего, Ньют уже знал, что это она.
Нюхлер тоже обратил на девушку внимание в поисках драгоценностей и обмер так, словно на него наложили оглушающее заклинание.
Они оба, как остолбенелые, смотрели на ту, кого здесь никак не могло быть.
Не могла она появиться здесь, в булочной Нью-Йорка, в которую Скамандер решил заглянуть именно сегодня по чистой случайности, и выглядеть совсем как тогда — тот же взгляд, та же улыбка, те же морщинки у глаз, ни единой новой.
А потом эта девушка прошла мимо них, и длинные полы её пальто, кажется, коснулись ног Ньюта, и его пронзило воспоминание о том, как всегда шуршали и колыхались её юбки, задевая парты, когда она проходила между рядами столов.
Начался дождь, а Скамандер смотрел на знакомую спину и ждал, когда она растает под неумолимыми годами, прошедшими с последней их встречи. Но она осталась — этот стан, о который разбивался дождь.
Девушка уходила дальше и дальше, даже не прибавляя шаг из-за непогоды, просто уходила, и руками, сложенными крест-накрест, прижимала к груди крафтовый пакет.
Когда-то Ньют думал, что бы он сделал, если бы видел её уход, если бы она не растворилась в коридорах Хогвартса, подобно школьным привидениям. Если бы однажды она просто-напросто не исчезла около пятнадцати лет назад, не оставив следов, — что бы он тогда сделал?