Мерзавцы

— Вот как. Интересно…       Капитан Молчаливого удовлетворённо оглядел скрючившуюся на каменном полу фигуру. Нет ничего честнее боли — Эурон понял это давно. Простая истина в который раз не подвела. Правда, пришлось замучить до полусмерти того, постарше, оказавшегося, по большому счету, жертвой обстоятельств. Второй мужчина оказался не так прост — молчал и трясся, пока пытали товарища, но стоило лишиться уха, завопил, каясь во всех грехах: даже в том, что мальчишкой подглядывал за купающимися сестрами.       Король железнорожденных только покачал головой. Люди, люди… Везде одинаковы. Надави на слабое место — сломаются; откроются створки раковины, обнажая сокровенное. Совсем как в детской забаве, когда они с братьями соревновались, кто быстрее вскроет устрицу. Он почти всегда побеждал. В отличие от Виктариона, что делал упор на грубую силу и Бейлона, терявшего терпение всякий раз, как что-то шло не так, Эурон искал слабое место. Скол, трещину или просто чуть более широкое отверстие между створками. После оставалось только воткнуть ножичек по самую рукоять и провернуть, наслаждаясь щелчком вскрываемой раковины.       Так или иначе, он получает, что хочет. С той лишь разницей, что некоторые ломаются сразу, не отнимая много времени и терпения. Как, например, одноухий. Скучно.       Подозрение закралось у Эурона еще до явления младшего братца — чего стоило неловкое враньё оборванцев, а уж после… Осведомленность Мокроголового лишь подтвердила то, что он и так знал — у Эйрона повсюду глаза и уши. Жрец знал больше него и это раздражало. Впрочем, сие недоразумение удалось быстро разрешить. Этот умалишённый — врать капитану Молчаливого, по меньшей мере, глупо — рассказал, как все было. Как нашли тело среди обломков, как остались развлечься и чем это кончилось. В деревне ему никто не поверил, не поверил и старший, отказавшийся участвовать в их «милых» забавах. Вернувшись, они не нашли ничего, кроме женского тела. Девица лежала на том же месте, в той же позе, словно ничего и не было…       Вот только она была живая. — Д-думал, что совсем сб-брендил… но там б-была только девка. Хромого и след простыл. — И, конечно, вы не придумали ничего лучше, как отнести ее мне, — усмехнулся Вороний Глаз. — Все г-говорят о В-вашей щедрости… о полных золота сундуках. Мы и под-думали…- проскулил рыбак, прижимая ладони к кровоточащей ране, оставшейся на месте правого уха. — Я х-хотел сказать, к-как было. Он запретил. Сказал — нечего нести всякую х***, помалкивать, тогда, возможно, нам перепадёт монета-другая. П-простите, — заплакал мужчина, — умоляю т-только не убивайте… П-пожалуйста! — О, нет, я не убью тебя. — Эурон жестом подозвал одного из своих, шепнул пару слов. Единственный глаз таинственно заблестел. Самое время привнести немного веселья в этот, до зубного скрежета унылый, день. На чем их прервал Мокроголовый?       Те, кто хоть немного знал Вороньего Глаза, понимали — бедняга ещё пожалеет о своем желании. Смерть куда милосерднее Эурона Грейджоя. — Любишь, значит, мертвечину? Я не осуждаю, нет, нет. У всех нас есть маленькие «увлечения», правда? Пожалуй, нет человека, понимающего это лучше меня. Почему ты умолк? Продолжай! Кажется, ты остановился на моей справедливости и милосердии… — кто-то судорожно закашлял, пытаясь скрыть смех. — Эурон Милосердный. Как вам нравится? — обратился Вороний Глаз к свите, — не переименовать ли мне ладью? — Отчего же нет? Милосердие Молчаливого! — воскликнул Рыжий Гребец. Его поддержали нестройным смехом. Людей в чертоге заметно прибавилось. Они стягивались как стервятники, в предчувствии лёгкой добычи. Или веселья. В случае Рыжего. — А звучит! — Да, пожалуй, ты прав. Это именно милосердие — разбавлять их скучное однообразное существование. Огнем и сталью. Кровью и крепким семенем кракена. Кто знает, как много мужчин я убил, сколько их жён, сестер и дочерей облагодетельствовал? Я жёг города, убивал сыновей на глазах у отцов, топил матерей в крови их маленьких детей. Что ждало их, не появись Молчаливый на горизонте? Одинаковые дни, полные суеты и недовольства — неверным мужем, подурневшей женой, властью, соседом, погодой… День за днём, год за годом и так до самой старости. Утонувший знает, как я милостив! Ведь, встретившись со мной, они начинают ценить жизнь. — П-прошу… — радость, облегчение, охватившие рыбака поначалу, сменились сомнением, затем страхом и, наконец, настоящим ужасом. Ему бы молчать, правильно говорила мать — язык его погубит. Он понял, что сказал что-то не то, когда вокруг начали посмеиваться, но продолжил раболепно восхвалять нового короля Железных островов. И только встретившись с блестящим синим взглядом, умолк, поперхнувшись воздухом и готовыми сорваться с губ словами. Тело стало липким от страха. Может и правда, смерть Хромого только привиделась ему? Настоящее чудовище — не баба с языком змеи и черными провалами вместо глаз… вовсе нет — вот она, валяется без памяти: баба как баба. А он боялся ее даже касаться, но донесли же до замка и ничего — никто не помер. Нет, настоящее чудовище имеет один синий глаз, добрую улыбку и дюжину уродов за спиной. А Сиг… Кто знает, что взбрело тому в голову? Тем более, тела они так и не нашли… — Ох, бл***! — тихий всхлип-выдох на грани слышимости. Мысль несчастного оборвалась, оставив за собой звенящую пустоту.       В чертог внесли останки. — А вот и твой приятель, — хлопнул в ладоши Вороний Глаз.       Чертог загудел, будто потревоженный улей — людям было любопытно взглянуть на жертву про́клятой. От пусть и не совсем здорового, но вполне живого, каким тот был ещё утром, мужчины действительно мало что осталось: сморщенная кожа, совершенно седые сухие волосы, впалые щеки, грудь, живот; конечности худые, словно кожей обтянуты кости.       Рыжий Гребец присел на корточки, погрузил указательный палец поочередно в провалы щек, хохотнул: — Смотрите-ка, беднягу и правда будто высосали! — Вы ведь были друзьями? — мягко, будто бы даже с сочувствием, спросил Эурон у рыбака. — Д-да, — неуверенно ответил тот, чувствуя, как от дурного предчувствия рот наполняется вязкой, кислой слюной. — Как удачно! Особенно в свете маленькой слабости, питаемой тобой к мертвецам. Думаю, — Грейджой заговорщически понизил голос, — твой друг не осудит, если ты… хм… воспользуешься им. Кажется, у вас были общие увлечения? Уверен, он был бы рад оказать тебе небольшую услугу и после смерти. В любом случае, ему уже все равно, — уже громко произнес он. — П-пожалуйста… — Нет, нет, не надо стесняться своих желаний. Мы здесь никого не осуждаем, правда?       Вороний Глаз повернулся к людям: — Не осуждаем! — Клянусь Утонувшим! — Не суди, как говорится…       Удовлетворённый ответами, капитан Молчаливого вновь обратил свое внимание на дрожащую, сгорбленную фигуру: — Пора оставить вас наедине. Как видишь, я не только милосердный, я еще понимающий и добрый, — синий глаз весело подмигнул рыбаку. — Нет, п-прошу… п-пожалуйста, пожалуйста…       Эурон остался глух к мольбам. Свое обещание он сдержал — оставил в живых. — Запереть голубков! Не кормить. Воды давать ровно столько, чтобы протянул дольше трёх дней. И… как только сделает дело, накормить и отпустить на все четыре стороны. Не изверги же.       Двое мужчин споро утащили под руки плачущего мужчину — тот не сопротивлялся. Вороний Глаз скривил губы в жестокой улыбке. Он сразу понял — перед ним трус. Даже перед таким унижением ни разу не заикнулся о смерти. Просил, молил и скулил, да все не о том. Эурон был абсолютно уверен: мужчина не покончит с собой — не хватит духа. И не умрет с голода.       Да, он определенно богат на выдумки.       Вороний Глаз опустился на корточки рядом с про́клятой и проведя пальцем по девичьей щеке, негромко сказал: — Ты ведь давно пришла в себя, сладкая.