Чтобы зверь всегда был поражаем

      — О чем так тяжело задумался, что даже мне заметно? — старик встал и прошелся по комнате, разминая ноги. — Хочешь, я чайку заварю?       — Не откажусь, — улыбнулся я. — Особенно, если у тебя найдется еще одна шоколадка.       — Найдется, парень, — Гван уже деловито гремел посудой, согревая воду и споласкивая чашки. — Я же не знал, сколько времени займут твои поиски.       — И именно поэтому запасся моим любимым соком и шоколадом? — я, наконец, решился задать беспокоивший меня вопрос. — Как ты узнал, какой шоколад мне нравится?       — Это было не сложно, сынок, — ответил он, насыпая в чайник травы из нескольких бумажных пакетиков. — Мне пришлось покопаться в твоей сумке, чтобы собрать одежду, на всякий случай. Так вот, на самом дне я обнаружил аккуратный сверток, в котором была едва начатая плитка шоколада именно этого сорта. Из того, как она была завернута и как аккуратно надломлена, я сделал вывод, что этот шоколад тебе очень нравится.       — Ты прав, я очень люблю этот шоколад, — я вновь приподнялся, ведь тонкий аромат чая с травами уже ласкал мои ноздри. — Только он для меня был слишком дорогим, поэтому я старался растягивать каждую плитку как можно дольше, отламывая очень маленькие кусочки. Боюсь, тебе пришлось изрядно потратиться, но я все верну.       — Даже не думай, об этом, Ки Рин, — неожиданно строго отозвался старик. — Ведь я это сделал бескорыстно, чтобы было, чем тебя хоть немного порадовать. Ну и накормить заодно. Ведь я был уверен, что если с тобой что-то сделают, то есть ты не будешь. А вот от любимого шоколада вряд ли сможешь отказаться. В таких случаях заводить разговор о деньгах не стоит.       — Ох, прости, папа, об этом я не подумал, — мне было стыдно за свои слова, поэтому я намеренно назвал Гвана именно так, надеясь немного выправить неловкую ситуацию.       — Ничего, я не обижусь, просто знай это на будущее, парень, — он поставил рядом с кроватью табурет, принес две чашки и чайник, аккуратно разлив по чашкам чай, аромат которого был просто восхитителен.       Наслаждаясь вкусом напитка и любимого шоколада, я подумал, что сейчас как раз удобный момент для того, чтобы попытаться выяснить, почему Гван Ло уделяет мне такое внимание. Правда, я совершенно не представлял, с чего начать разговор. Поэтому решил начать с того, как случайно назвал старика этой ночью:       — Дедушка Ло, скажи, я не огорчил тебя, когда назвал папой? Ведь ты не давал мне разрешения на это.       — Боишься, что случайно мог причинить мне боль? — старик улыбнулся, от чего черты его лица стали мягче. — Не стоит. Конечно, пока ты меня знаешь, я всегда жил тут один. Но так было не всегда. Мне очень нравилось, когда мой сын так называл меня.       — Нравилось? — мне пришлось переспросить, потому что слова старика наталкивали на грустные мысли. — Но почему ты говоришь в прошедшем времени? Неужели с твоим сыном что-то случилось?       — Нет, что ты, — улыбнулся Гван, — с ним ничего не случилось, кроме времени. Он уже давно вырос, я перестал быть для него «папой» и стал «отцом». К тому же, он сейчас очень далеко от меня. Как и жена с дочкой, впрочем. А почему ты спросил об этом?       — Я не знаю, как это правильно сказать, дедушка, — прямой вопрос сбил меня с толку, заставив смутиться, — но ты столько делаешь для меня, что я просто теряюсь в догадках, чем заслужил такое отношение.       — Вот оно что, — старик отхлебнул чай и улыбнулся еще теплее. — Твоя правда, мы довольно долгое время жили тут, как простые соседи, разве что здоровались при встрече. Но в тот вечер я просто не мог пройти мимо, сделав вид, что ничего не заметил, и не помочь тебе. Это оказалось неплохим поводом, чтобы узнать тебя получше.       — Но из-за меня ты ввязался в столько проблем, — я почувствовал, что краснею. — Другой уже, наверняка, пожалел бы о своем поступке.       — Другой — вполне возможно, — ответил Гван, попивая чай между фразами, — но я не жалею, что жизнь свела меня с тобой. Ты очень добрый мальчик с чистой душой, даже врать толком не умеешь. Так что, знаешь, что я тебе скажу? Невзирая на все проблемы, которые на тебя свалились, и на твои, не всегда обдуманные, поступки, я всегда хотел, чтобы у меня был еще один сынок, вроде тебя. Вот и все объяснение моих действий. Какое уж есть.       Его последние слова прозвучали как-то уж слишком грустно. Гван словно показался мне каким-то постаревшим и одиноким. Поэтому я смахнул неожиданную слезу, протянул руку, вкладывая свою ладонь в его, и попросил:       — Тогда, может быть, ты позволишь мне называть тебя не «дедушка», а «папа»?       — Я-то позволю, сынок, — поглаживая мою ладонь, старик посмотрел мне прямо в глаза, — мне только приятно будет. Но у тебя же есть настоящий отец, ведь твои родители живы, не так ли?       — Живы, — пробормотал я в ответ. — Вот только им никогда не было дела до нас с сестрой. Даже когда они еще были вместе. Понимаешь, дома их почти никогда не было, у них на уме был только бизнес, бизнес, бизнес, черт бы его побрал!       Обида за утраченное детство и за потерянную на долгое время связь с сестричкой Со Рин, вновь всплыла в мозгу, расшатывая психику. Но я протер увлажнившиеся глаза и продолжил, распахивая израненную душу:       — Мы с Со Рин сначала обижались на родителей, а потом привыкли, что нас всегда только двое. Мы были, словно сироты, понимаешь? При живых родителях сироты! Да, мой отец жив, но разве ты видишь его здесь, рядом со мной? Уверен, сейчас ему так же безразлично, что со мной происходит, как было и в детстве. А я всегда, всю жизнь мечтал, чтобы отец был ко мне хоть немного более внимателен, хоть чуточку заботлив. Чтобы он, хоть раз в жизни, повел себя со мной так, как ты!       Меня уже несло, я не мог остановиться, поскольку больше не мог держать в себе эту обиду, поэтому я продолжал, сев в кровати, не смотря на боль в нижней части тела, и размазывая по лицу слезы, пока старик молча слушал мою исповедь:       — Я мечтал об этом, слышишь? Это было все, чего я хотел с детства. Чего хотели мы с Со Рин, но так и не дождались. Сестра была для меня единственным дорогим человеком, а потом я потерял и ее. Я остался совсем один, понимаешь? И это решение проникнуть в Клуб, чтобы отомстить, возможно, было лишь способом самоубийства! И тут, вдруг, появляешься ты. Ты понимаешь меня с полуслова, заботишься обо мне, рискуя собственной жизнью, помогаешь выбираться из передряг, в которые я попадаю по собственной глупости, и не требуешь ничего взамен.       Сдерживать рыдания становилось все труднее, голос срывался, становясь все тише:       — Я привязался к тебе. А вчера, когда ты простил мне те грубые и обидные слова, я готов был провалиться сквозь землю. Если бы мой отец был таким, моя жизнь сложилась бы иначе. Поэтому у меня сейчас нет никого ближе и дороже тебя.       Последние слова я почти прошептал, обессилев от избытка эмоций. Из-за слез, заполнявших глаза, я почти ничего не видел, а руки, которыми я пытался их вытирать, дрожали. Я чувствовал, что снова боюсь, боюсь, что мог отпугнуть старика своей неистовой исповедью, но Гван снова преподнес мне сюрприз.       — Ну, папа, так папа, — ласково сказал он, взяв меня за плечи и притягивая к себе. — Пусть будет так, сынок. Так даже логичнее, правда? Иначе мне нужно было бы называть тебя внуком.       — Ты разрешаешь? Правда? — с надеждой спросил я.       — Конечно разрешаю, сынок, — ответил он. — Ты хотел, чтобы у тебя был отец, а я — чтобы у меня был сын. Вот наши два одиночества и встретились.       Я не стал ничего говорить, потому что слова вновь были лишними, а просто обнял Гван Ло, прижавшись своей щекой к его колючей щетине. Возможно, со стороны это выглядело нелепо, однако мне это было не важно. Я снова плакал, но это были слезы счастья, потому что теперь я действительно осознал, что не одинок в этом мире, и это придавало мне сил.       Дождавшись, пока я успокоюсь, Гван снова уложил меня в постель, проверил на месте ли тампон и уговорил немного поспать, пообещав приготовить на ужин что-нибудь замысловатое.