***
Тогда. — Бесплатно же ничего не бывает, Никуля, а тем более кайф. — Я найду, найду, сегодня же! Клянусь, прошу тебя, не делай… — Уже сделал, угомонись, чё ты завелась то?! Было бы из-за чего! Ты должна мне, а я Реджу. Он уже давно по тебе слюни пускает, давай, не тупи! — Охренеть, их там четверо, сучоныш! — Э-э-э, язык прикуси, нахуй ты им сдалась, сука костлявая? Не по твою душу! Ну, не все, я думаю. А вот твоя курочка беленькая, Глория… — Нет, не смей!!! Гло!!! Мощный удар в лицо, нос как будто прямиком в мозг поехал. Вскользь по рёбрам, а потом ещё раз уже в полную силу. Всё кружится, какая-то вонь, вкус крови во рту, крики… на себя уже плевать. «Гло!..» … кожа на левом запястье содрана — след от недавней привязи. «Уроды, надо было сразу за шею привязывать, не так долго бы тогда дёргалась, меньше возни». «Открой глаза, просто открой глаза». Всё в плоскости пола. Весь мир вокруг — пол. Ника, как грязная муха. Дохлая. Шевельнулась — больно. Больно везде. Нет, не дохлая, но близко. Запекшаяся короста на лице, левый глаз почти не видит, носом дышать тяжело. Трогает языком зубы — вроде целые. Из одежды — только растянутая до колен длинная майка. Алиша называет её «платьичко». Алиша. Солнечная девочка — пахнет летом. «Платьичко». Смех сквозь слёзы. Недалеко лежит Гло, совсем нагишом, только в… узорчатой татуировке на спине. Кончики белых волос слиплись. Подрагивает. Живая. Кроме них двоих — никого, и Ника соскакивает, прихрамывая. Завернуть Глорию в чью-то куртку, растормошить и уходить, быстро. Уроды могут вернуться. «Долги выплачены, никаких авансов, суки!»***
Сейчас. Ника быстро застегивает на рубашке оставшиеся целыми пуговицы. Надо же, она так и осталась почти белоснежной, даже хрустящей. Какая-то парадно-выходная, стыренная у нового папки Трэвиса: «Сам сказал, что мы может нормально жить вместе, как большая дружная семья! Вот и одолжилась, нехер было болтать». Джинсы тоже подтянуть. «Хм, внутри не больно, может, Гло опять баловалась?» — Глорию под кайфом постоянно пробивало на «пошалить», привязывалась и ластилась — не отцепишь, а Ника и не пыталась особо. Так, а где все?.. «Глория? Эй, Гло?..» Какой-то странный отчаянный крик недалеко, у Ники мурашки по коже дружной гурьбой. Еще не отпустило до конца — размашистое граффити на стене вдруг зыбко вьётся вверх чёрным дымком, плавно сворачиваясь в кольца. Ника встряхивает головой. Граффити прилипает обратно и больше не дурит. За поворотом — труп с разорванной глоткой. Еще раз встряхивает головой. Но труп никуда не делся, на месте. Это Редж. Из раны словно какие-то толстые нитки торчат, видно белую кость. Урод Редж. Кто-то сделал то, что привязанной и шипящей Нике тогда так и не удалось осуществить… Времени насладиться местью нет — Нике так страшно, что опять начинает тошнить. А вот и Гло, трусами наружу. «Ух, сразу отлегло! Стерва, напялила всё-таки мою майку-платьичко!» «Пойдем, тут хрень какая-то творится!» У Глории мёртвые белые глаза и полный рот мяса. Она неторопливо ест лицо незнакомому парню. Ника почти кувыркается от неё назад, только голые пятки сверкают, захлёбывается страхом, и бежит, бежит, бежит… Что происходит? Что? Это сон, дурман? Тогда надо проснуться! «Открой глаза, пожалуйста, просто открой глаза!!!» Нет. Не вышло. Утро, улица, машина, хруст ветрового стекла. Удар об землю. Белая рубашка в хлам. «Прости, Трэвис, прости!» Мир снова в плоскости пола, а Ника — муха. Просто грязная муха.