как дела с математикой?

      у донхёка особое табу на засосы. на любое их проявление на его коже.       его никогда не привлекали эти кровоподтеки, как минимум, из-за того, что у него была очень чувствительная кожа; малейшее покусывание за рекордное время цвело тёмно-фиолетовыми крапинками. особенно на шее, куда почему-то тянулись все, с кем он мог по случайности или стечению обстоятельств переспать. и выглядели они не так уж и красиво — всего лишь синяки, меченые участки кожи, которые всё только усложняли и донхёка к чему-то обязывали., а донхёк ненавидел что-то усложнять и не любил, когда это делал кто-то другой по отношению к нему.       ему не нравилось то, как человек мог пренебрегать его просьбами, но все, кто ему попадались — почему-то бредили властью над своим партнером: там зажать, там пережать, воздух перекрыть. и даже если иногда (редко) донхёка вело от подобных манипуляций — это не должно было переходить границы дозволенного. ничего личного. как там говорилось, секс без обязательств? такой секс нравился донхёку больше всего, хоть и случался он у него не так часто; пока его не тянуло заводить серьёзные отношения.       джемин, его так называемый друг, охотно поддерживал донхёка, но в отличии от старшего — на подобные выпады своеволия разбивал носы, и костяшки всегда у него были заклеены пластырями, что очень умиляло одного парня с третьего курса, который к чьему-то удивлению, но точно не донхёка, был с разбитым носом. донхёк скептически отводил взгляд, пока его друг нависал ему над ухом, жалуясь на некого джено, и на то, что из-за того у джемина кончалась уже вторая пачка с пластырями.       донхёк подпирал голову рукой, слушая в пол уха, но на то, что джемин носил странные растянутые свитера в раннюю осень, когда солнце ещё с издевкой пекло до тридцатиградусной жары, — не обращал внимания.       до того, что джено почему-то ходил с пластырями джемина на носу, ему тоже не было дела. подумаешь, сколько таких, с ракетами, в мире продается.       и всё же парочка засосов у донхёка имелась, где-то возле тазобедренной косточки слева. смотря на них, он невольно начинал кривиться от их странного месторасположения и ярко красных краёв от зубов. донхёк не мог вспомнить откуда они, но если бы встретил этого засранца, — считай, дело бы разбитым носом не ограничилось. донхёк бы постарался.

\\

      с джемином они учились на разных факультетах, но при этом виделись довольно (очень) часто: на переменах в столовых, в обкуренных туалетах и иногда на совместных парах. донхёка, конечно, это не устраивало, по большей части из-за того, что помимо плохого характера, — знакомиться и поддерживать разговоры он не умел.       казалось бы, это вроде и беспокоило его, но сам донхёк не особо стремился хотя бы запомнить всех своих одногруппников в лицо. не говоря уже о каких-то личных данных, по типу имени, где родился и какого-то числа день рождение; в группе их было довольно много, и эта кучка взволнованных и возбужденных молодых людей перед тестом шумела громче вчерашнего по-настоящему осеннего ливня.       донхёк готовился, честно. пытался, и джемин, который тоже готовиться старался, вынужден был слушать то, как донхёку осточертел уже этот тест, который им обещали два месяца. соответственно, к нему они и готовились столько же времени. оставалось только догадываться, когда к ним смогут приставить нового преподавателя по высшей математике.       вместе они надеялись, что никогда. весь университет, наверное, тоже на это молился, но за пять минут до начала пары — все только и делали, что обсуждали самую актуальную новость за этот толком ещё не начавшийся день. некоторые, театрально размахивая руками, доказывали, что видели их нового преподавателя у дверей ректора, кто-то расстроенно ронял голову на парту, кто-то спешно рылся в сумке, дабы найти последние заметки в тетрадке по всем предметам. ну, а кто-то был донхёком и молча слушал всё, о чём трындели.       по истечению тех драгоценных минут, которые он мог потратить на повторение, донхёк уже знал, что новый учитель был привлекательным корейцем, — по мнению всех девушек в этом помещении — не особо высокий и был больше похож на обычного студента, нежели на кого-то, кто пришел сюда с целью что-то рассказывать о интегральных исчислениях и теории вероятности.       классика жанра.       донхёк уже достаёт самую большую книжку из своего портфеля, дабы остаться незамеченным. желательно и до конца урока, и до выпуска из университета.       в аудиторию хлопает дверь, и все с замиранием сердца, даже донхёк, оборачиваются и смотрят на вошедшего; ещё никто так не надеялся увидеть вечно опаздывающего ренджуна с неизменно заспанным лицом и мятым следом на щеке от подушки.       донхёк, сидя на почти пустом ряду, вместе со всеми проводит взглядом какого-то подростка, и только по каким-то бумажкам в правой руке и папкой в другой — понимает, что этот подросток и есть их новый учитель по высшей математике.       донхёку он сразу не нравится; в каком-то смысле он знает, что так будет лучше, нежели влюбиться (громко сказано) в этот режущий глаза желтый свитер и выпирающий кадык. донхёк бросает свою голову об парту аккуратно ложится щекой на изрисованную поверхность и прикрывает глаза в попытке вспомнить, что он повторял прошлой ночью.       кажется, ничего — они с джемином по скайпу смотрели какую-то дешевую фантастику про пришельцев. черт.       папка с чем-то, наверное, очень тяжелым плюхает на стол, донхёк слышит, как отодвигаются стулья и, он уверен, каждый боится создать едва уловимый шорох — этот человек почему-то выглядит не так доброжелательно, как хотелось бы. и эта серьёзная мина никак не сочетается с общей картиной, которую видит донхёк, выглянув из-за широкоплечего джонни.       к желтому свитеру прилагаются потертые джинсы и серые кеды с идеально чистой подошвой и такими же шнурками. донхёк серьёзно не дал бы ему больше своего возраста, но иногда внешность бывает обманчива, даже слишком, и донхёк готовится. готовится к чему-угодно, но не к следующему.       — привет, меня зовут марк ли. ваш новый преподаватель по высшей математике. могу сразу сказать, что я всегда готов идти вам навстречу. от вас будет требоваться немного. первое — это посещать мои лекции, и второе — не стесняться спрашивать о непонятных вам вещах.       донхёк на последней парте ловит какие-то флэшбэки, отсылки к недавнему прошлому, связанному с этим именем, и всё как-то вспоминается само по себе: фантомный обволакивающий сознание запах алкоголя из своего и чужих бокалов, его ярко-оранжевая футболка, на которую кто-то проливает своё пиво, быстрое перемещение с кем-то за руку в туалет, и те самые засосы со следами от зубов, что не собираются сходить уже какой день подряд.       донхёк думает, что этот марк ли дурак, раз сказал непонятно кому своё имя, являясь при этом, блять, преподавателем в университете.       донхёк хмурится и снова разглядывает человека, стоящего в нескольких метрах от него. «красивый», — рассуждает он и, в принципе, то, что этот марк нарушил табу донхёка, ни разу не меняет его мнения.       то, что было в том баре, — там и останется, — решает донхёк. более того, потащил не он, а его.       что ж.        донхёк постарается до последнего притворяться в том, что этого человека, как и все остальные, он видит впервые.       дальше всё, вроде бы, идёт как было задумано. донхёк вполуха слушает о предстоящем тесте, каких-то личных консультациях; его не замечают — их новый учитель смотрит в основном на первые парты, изредка бросая взгляды на последние, рассказывает к чему придирается, на что обращает внимания, когда проверяет работы, и прочую чепуху.       донхёк и правда не думал, что всё будет так просто.       до конца остается около десяти минут. в аудитории тихо, так как какой-то заумный выпендрежник решает уравнение возле доски, а остальные клюют носом тетрадь. марк опирается о (теперь) собственный стол и, как кажется донхёку, скользит взглядом по рядам, отмечая что-то для себя.       «поздновато ты», — думается донхёку, а сам не успевает увернуться, когда чужой взор доходит и до него. и тут уже никакой джонни не поможет, никакие книжки и непричастный ни к чему видок. марк смотрит на него.       и, судя по всему, помнит; встает вопрос: как самым первым выбежать из помещения и стать невидимым, при этом появляться на парах этого марка.       донхёк опасно долго собирается отвести взгляд, но собственный интерес оказывается необоримым, и ему становится любопытно то, как изменится преподаватель в лице, когда до него дойдёт. доходит, видимо, очень долго, но первым, кто начинает жевать губу и изучать малейшие детали на своей одежде, — всё же становится марк.       донхёк это за победу (в чём?) не считает, но еле скрывает зубы в заметной улыбке, принимаясь наконец-то списывать с доски, когда возле неё уже никого нет и марк собирается стереть знакомые ему формулы, графики и ответы в конце, подчеркнутые жирной линией.       далее он говорит, что все могут быть свободны, и это, вроде как, поднимает настроение донхёку, уверенному в том, что на сегодня его больше никаких подстав не ждёт. он как и обычно собирает свои немногочисленные вещи в спешке, но из аудитории выйти так и не получается.       донхёк смотрит вслед своим одногруппникам, пока его останавливают несмелым касанием к плечу.       — задержись, — холодно, бесстрастно, так, словно его сейчас за что-то отчитают, но донхёк понимает, что отчитывать-то и не за что, а единственный кто здесь в зоне риска — так это марк.       донхёка разворачивают почти грубо (только ему так кажется), сжимают плечо крепко, и он сразу же сталкивается с серьёзным выражением лица; марку так идёт хмуриться. жаль, что донхёк заметил это именно в таких обстоятельствах.       — как твоё имя, говоришь?       — я не говорил своего имени.       — мне, кажется, говорил. только не сегодня.       — донхёк, — послушно выдыхает он, и плечи его от напряжения совсем чуть-чуть поднимаются. марк выглядит, как минимум, угрожающе красиво; донхёк, конечно, и не вспомнит, но, скорее всего, об этом он подумал и тогда, когда от алкоголя не различал лиц и был, видно, настолько пьян, что позволил неизвестно кому утащить себя подальше от глаз и-       марк больше ничего не говорит с минуту, и донхёк это считает логическим завершением их разговора, разворачиваясь на пятках и преодолевая пару метров между ним и дверью. он выходит с поджатыми губами и закрытыми глазами, будто бы боясь, что его окликнут, но этого, к счастью, не происходит.       донхёк закрывает дверь и только сейчас замечает, что сердце звучит громче собственных мыслей, громче, чем кого-либо в этом оживленном коридоре.       донхёк, кажется, пообещал себе делать вид, что ничего не произошло, но возможно, это будет не так просто, как планировалось с самого начала.

\\

      донхёк стабильно посещает пары, почти что не просыпает первые, успевает поесть перед выходом, пьёт растворимый кофе с джемином у кофейных автоматов, изредка подслушивает, как одногруппники переговариваются между собой о всё ещё неслучившемся тесте, и всё так же тяжело вздыхает.       а ещё избегает их нового учителя настолько, насколько это возможно, даже на его парах.       хотя избегать то и, оказывается, нечего, но донхёк всё же как-то умудряется; марк, так же как и в первый рабочий день, смотрит только на первые парты, невозмутимо объясняет свой материал и по-прежнему предлагает репетиторские услуги в конце пары всем и в особенности тем, у кого достаточно серьёзные проблемы (донхёк так удачно входит в их число), — ими оказываются почти все девочки в их группе, та же хваён, что никому не уступает первую парту среднего ряда и учится на отличные отметки.       общая картина не меняется, разве что донхёк становится более дерганым и менее сконцентрированным, — его часто сбивают на коридорах, вынуждая сдавленно извиняться, путает аудитории и всё никак не может вспомнить, что произошло между ним и марком.       это действительно беспокоит его больше, чем аналитическая геометрия, и так выходит, что он часто зависает на преподавателе, думая о чём-то своём. о том, что сходящий засос сначала казался ему противным, а теперь — узнав, кто его сделал, донхёк отчего-то, касаясь кончиками пальцев кожи, считает его даже немного привлекательным из-за своего (всё ещё странного) расположения и изогнутой линии зубов вокруг. донхёк думает и думает, но всё никак понять не может, почему не помнит ничего, и было ли у них вообще что-то.       донхёк сомневается, но всё же решает спросить на прямую. просто чтобы узнать и больше не думать об этом.       просто прекратить думать об этом.       донхёк задерживается, ждёт когда все выйдут, и он бы даже поблагодарил того, кто закрыл за собой дверь, если бы, опять же, знал всех своих согруппников в лицо.       марк удивленно вскидывает брови, и это выглядит так, словно он действительно удивлён, словно и не замечал, как усердно порой донхёк рассматривал его, как отворачивался после, фыркая, и как потом с отсутствующим — совсем поникшим — видом уходил из аудитории. марк не придавал значения, но что сейчас ожидать от донхёка — не знал.       в любом случае он бы точно не хотел забирать документы, только недавно их подав, и клеймовать своё имя в кругу коллег.        просто так получилось, он был пьян, а этот студент был невероятно красив и пах бананами, окей?       — как дела с математикой? — спрашивает марк, не смотря на донхёка, пока разбирает какие-то бумажки на своём столе. треть он сгребает в руку и выбрасывает в мусорку, остальное каким-то образом (донхёк не видит из-за спины) исчезает, кажется, в ящиках. и всё это происходит так быстро, буквально за считанные секунды, что донхёк не успевает ещё сто раз передумать.       — хуже, чем ты можешь себе представить.       — отлично, — марк тихо смеётся.       — только не вали меня, а?       — с чего бы? ты почти не проявляешь себя на уроках. оценки ещё нужно заслужить, — донхёк недовольно щурится на последнем предложении; не то чтобы он придал этим словам иное значение, совсем нет.       у них, кажется, могут сложиться странные и своеобразные отношения, но донхёк, к удивлению, чувствует себя спокойно; немного раздражительно, да., но всё это он списал бы на горький кофе, который натощак выпил перед парой. да, определенно два сахара было мало.       — ладно, забей.       донхёк не знает, когда они перешли на неформальную речь, но он даже позволяет себе оборвать разговор вот таким образом и бесцеремонно вильнуть задом, направляясь прочь., но его побег перебивают словами:       — ну говори уже.       — что говорить? — донхёк оглядывается назад.       — видно же — тебя что-то беспокоит.       — не принимай на свой счет, — фыркает донхёк, сразу же прикусив себе язык за неконтролируемую дерзость. характер у него и правда не сахар.       марк пораженно скрывает улыбку в вороте и качает головой.       такое ощущение, словно они просто друзья; обычные друзья, разговаривающие между собой неформально и улыбающиеся друг другу вот такими вот улыбками.       донхёк был бы не против улыбнуться марку в ответ, но ему почему-то кажется, что-либо слишком рано, либо слишком поздно.       для чего?       — ну так что?       — у нас что-то было?       — что-то — это что? — их диалог определенно на пятьдесят с половиной процентов состоит из одних только вопросов, и донхёк ненавидит, когда так. он закатывает глаза и снова пытается уйти.       но его опять останавливают рукой за запястье. донхёк оборачивается и смотрит с явным раздражением, но с лица марка почему-то так и не стирается эта улыбка, больше напоминающая ухмылку.       бесит.       — а ты не помнишь?       — помнил бы — не спросил.       между ними повисает нескладная пауза, и только спустя пару шумных вздохов со стороны донхёка, марк многозначительно закусывает губу и слишком очевидно (донхёку эта резкая смена выражения лица кажется милой) становится серьёзным, таким же, как донхёк видел его ещё тогда, — холодным, взрослым, который точно знает, что за любое своё слово может взять ответственность.       — было, — выдыхает марк.       — ч-что?       — напишешь хорошо тест — расскажу.       марк отпускает донхёково запястье и возвращается к столу, чтобы снова опереться о него и скрестить ноги в своей манере, а руку поставить сзади себя так, чтобы легкая рубашка с коротким рукавом съезжала на одно плечо. это он специально?       донхёк уже откровенно психует, сверлит дыру в марке, но она так и не появляется, закатывает глаза и роняет глухое «больно надо», выходя из класса. заодно пообещав неизвестно кому, что постарается завалить все тесты марка.