Двадцатого числа в Вайс-Элизе я с нетерпением буду ждать Вашего визита. Будьте готовы и ничего не бойтесь.
Валентайн Фицджеральд.
Всю ночь Леви не смыкал глаз. Сначала вертелся на холодных простынях, затем, оставив попытки увидеть очередной кошмар, прихватил бурбон, припрятанный на кухне, и вышел на балкон. Он не ощущал ни ночную прохладу, ни терпкое послевкусие напитка, а только мерзкое шептание, звучащее совсем рядом, где-то над самым ухом. Двадцатое число. Это ведь обычный день, обычный вечер роскоши карнавальных масок и нарядных костюмов. Но почему сердце бьется быстрее, а руки немеют и не удерживают бутылку? Потому что вечер двадцатого числа скрывает в себе нечто большее. Утро в таверне прошло без приключений: на верхних этажах отсыпались участники ночной гулянки, а в подвале опохмелялись бандиты. Поганая рожа с дикой улыбкой не попадалась на глаза, что приятно удивляло и одновременно настораживало. Никто из присутствующих не знал, куда запропастился Кенни после похода в кабак, он таинственно исчез, оставив от себя лишь недопитую бутылку спиртного и ключи от склада на рабочем столе. После обеда в «Перевал Трины» явился Черч. И если Леви даже не дремал, то Фарлан проспал столько, что сможет смело бодрствовать всю ночь. До торжества аж девять часов, но его уже переполняли эмоции так, как Магнолию, прилетевшую в таверну спустя время. Влюбленные вмиг оказались под властью двадцатого числа: они, позабыв обо всем, репетировали танец под пение не совсем трезвой Фредди. Аккерман, взглянув на друзей, провел ладонью по лицу и отвернулся к барной стойке. Репетиция танца для торжества обернулась новым собственным «праздником» во дворе таверны. Ближе к шести была готова карета, скрытые тканью устройства маневрирования теперь хранились под сидениями. Моргана тоже решили приодеть в честь события — Изабель сбегала к знакомому конюху и взяла на время узорчатый серебряный налобник. — Будешь самым красивым мальчиком на вечере, — девушка ласково провела ладонью по черной гриве. — А я? — обиженно пробубнил Фарлан, затягивая ремни упряжи. — Ну и ты тоже, — улыбнувшись, Изабель махнула рукой. Она приблизилась к Моргану и, заглядывая в его темные глаза, отражающие легкий свет, прошептала: — Не переживай, ты самый-самый красивый. Когда на небе появились алые линии заката, костюмы уже лежали на диване. Изабель пришлось внести дополнительные изменения в свой наряд на случай внезапного побега: в пышной юбке далеко не убежать, и чтобы в любой момент сбросить ее, как ненужный балласт, она отрезала нити от корсета. Фарлан же долго провозился с пиджаком, он решил пришить на внутренней стороне еще один карман для оружия. Опять же на случай побега. Истинный вид скрыт красивой обложкой. Под воздушной юбкой персикового цвета скрывались брюки, а под черными пиджаками — ножи и лезвия. Бандиты, нет, настоящие аристократы остановились перед большим зеркалом, любуясь отражением. Два джентльмена и одна леди. Стрелка часов останавливается на нужной цифре. Пора взглянуть на мир через карнавальную маску.***
— Ты боишься? — Нет. Валентайн говорил, что не нужно бояться.
Тело горит от желания окунуться в бурю эмоций и неведомых чувств, нечто прекрасного, ранее запретного. Но страх, животный страх предательски вырывается наружу и не дает вдохнуть полной грудью. Ей страшно, но она хочет этого. Она не понимает цену жертвы, она слепо идет к чужой мечте и не слышит ничего. Не слышит отчаянный крик, не видит женскую фигуру в алом одеянии, что бежит навстречу и пытается вырвать ее из оков красивой иллюзии.— Не трогайте ее! Оставьте!
Но ее уводят в неизвестность и не возвращают.***
Лесная чаща окутана ночной симфонией: листья шелестели от легкого ветра, вдалеке напевали птицы и стрекотали кузнечики. Здесь, на ветвях высокого дерева царило умиротворение, воздействующее на организм как сильное снотворное, и Леви отметил про себя, что с радостью бы устроился поудобнее и, наплевав на торжество, вздремнул часок-другой. Идеальный вечер двадцатого числа. — Ты спишь? — в повисшей тишине голос Фарлана показался слишком громким. Леви вернулся из забытья — перед ним расстелилось сияющее лунным светом поле и поместье Вайс-Элизе, в этот раз вдохнувшее в себя жизнь. Яркие огни просачивались через тени деревьев, шум торжества пока доносился неразборчивым гулом — до официального начала оставался час, но, судя по внешнему виду, праздник уже в разгаре. — Мне уже нельзя просто закрыть глаза? — пробормотал Аккерман и поднялся на ноги. Ветка затрещала под подошвами, бодрящая прохлада пробралась сквозь рубашку. Черч, поднимаясь следом, оценил усталый вид товарища. Интересно, сколько он не спал? Сутки? А может больше? Фарлан тяжело вздохнул, в очередной раз поражаясь его умению не спать по несколько дней и работать на полную силу. — Летим к западному крылу. Тросы со свистом разрезали воздух, позади остался сгусток дыма. Еще несколько дней назад Вайс-Элизе пребывал в полном одиночестве, но сейчас это переполненный клочок земли в ярком свете. Кареты и нарядные фигуры людей, которые казались совсем крошечными на фоне величественного строения, бесконечным потоком охватывали территорию. Сегодня высокие окна открыты для чужих глаз, но не все — четвертый этаж оставался загадкой. Ничего не выдавало его тайну: ни малейшее движение, ни просвет сквозь золотистую ткань портьеры. На заросшем плющом балконе собралась небольшая группа гостей. Они выпивали принесенное официантом шампанское, закусывая фруктами, вели беседу и громко смеялись, совершенно не замечая странных движений на деревьях. Обрывки разговоров долетали до листвы: первый возмущался, что его головной убор — гигантская шляпа с полосами белоснежного пуха и нитями жемчуга, видите ли, имеет неправильную форму и не соответствует задуманному образу. Второй, наоборот, хвалился и не раз упоминал стоимость драгоценных камней, покрывавших оборку его аксессуара. Поднявшийся хохот оглушил хруст веток. Задняя часть замка окутана ночным мраком. Нет ни ярких вспышек, ни огней, ни блеска, только свет, скромно пробивающийся через стекла. Две тени скользнули по серому камню, с любопытством заглядывая в окна второго этажа, и замерев у балкона, покрытого бутонами растений, они присмотрелись к мерцающей фигуре. В центре комнаты, перед зеркалом стоял таинственный незнакомец, облаченный в черную мантию — неясно, гость или один из хозяев. Прикрыв глаза, он что-то говорил вслух и водил ладонями по лицу, периодически взмахивая ими, отчего воздушно колыхались рукава. Со стороны это выглядело странным: он либо читал молитву, либо пытался вызвать нечисть, а может быть, он просто переборщил с шампанским. Наблюдатели скрылись за стеной, когда незнакомец, завершив свой «обряд», обернулся к окну. Лунный свет коснулся его обезображенного многочисленными шрамами лица. — Да благословят нас Всевышние, — хриплый голос эхом разнесся по комнате. Таинственный незнакомец взял со столика маску и, помедлив, покинул помещение.***
Карета, запряженная одной черной лошадью, подъехала к парадному входу. — Ну что там? — Леви взглянул на Изабель, сидевшую напротив. — Погоди, сейчас, — Изабель подвинулась вперед, и ее платье зашелестело под длинным плащом. Она аккуратно поправила криво надетую карнавальную маску и встретилась с равнодушным взглядом серо-голубых глаз. — Братик… — Все настолько плохо? — поинтересовался мужчина, когда девичье лицо озарилось восторженной улыбкой, а глаза заблестели. — Ты чертовски хорош! Неописуемая радость захлестнула Магнолию. Пальцы дрожали, а сердце готовилось выпрыгнуть из груди и умчаться в собственный пляс под музыку торжества. Девушка не могла поверить в реальность, в то, что они действительно здесь, вместе. Ее маленькая мечта близка к осуществлению, осталась лишь самая малость. — Десять минут, — Аккерман положил ладонь поверх ладони подруги. Изабель кивнула, пытаясь сдерживать слезы счастья, правда получалось это плохо, особенно под звонкий смех гостей, что пробивался через окна кареты и призывал как можно скорее присоединиться к веселью. Дверь кареты отворилась. Леви, напоследок взглянув на Фарлана, принявшего роль кучера, растворился в толпе. Фраза «Добро пожаловать» растворяется в голосах, пригласительное на имя Зейлера остается в руках прислуги. Швейцары, одетые в черно-белые костюмы, пытались противостоять лавине гостей: они не успевали приветствовать каждого, крепко вцепились в ограждение балкона и ждали, когда завершится давка. Все стремились к приключениям. Взглянуть на происходящее без прищура было невозможно: яркие краски обволакивали главный зал, разноцветные блики кружили в воздухе, смазывая реальность в нечто непонятное. Гости сочились со всех сторон, не оставляя свободного пространства; их голоса оглушали мелодию струнного оркестра, а пышные наряды переливались блеском и сияли подобно звездам на небе. Ароматы дорогого парфюма образовали единую приторную массу, отчего неистово кружилась голова. Торжественное празднование... Ничего особенного. И хорошего, ведь кроме желания поскорее вырваться из гущи и вдохнуть свежий воздух ничего не чувствовалось. У Леви не было времени разглядывать невероятные росписи на высоком потолке, без внимания остались и золотые узоры на колоннах. Пропуская все архитектурные изыски, а также мерзко улыбающегося официанта, что предлагал шампанское, мужчина пробился сквозь толпу изысканных фигурок и скрылся за дверью, оказываясь в длинном коридоре. Тишина, спокойствие. Звук медленных шагов утонул в шорохе ковра. Леви остановился перед колонной и, вглядываясь во мрак горящих свечей, прислушался: скрип двери, легкий шелест платья, чей-то голос… — Как же так, мисс Норрис? Выглянув из укрытия, Аккерман увидел тощего мужчину в белом костюме. Тот схватил ладонь женщины, видимо, той самой мисс Норрис, и прижал к своей груди. — Я бы все отдала, чтобы остаться. Но эти дела… Боже! — взмолилась она. — Никакого покоя! Никакого праздника! Я даже не знаю, успею ли на аукцион. Аукцион? А вот это уже интересно… — А выставка? Вы же преодолели такой путь! — Я знаю! Ради нее я месяц держала пост, чтобы потом насладиться и… — голос мисс Норрис задрожал от возбуждения, — и лично отблагодарить господина Фицджеральда… Аккерман затаил дыхание при упоминании сложной фамилии. — Пожалуйста, мистер Хикс, — женщина коснулась лица мужчины, — если я не успею и на аукцион, то передайте Аристарту от меня спасибо. — Конечно, — с грустью согласился Хикс. Зашелестело платье — мисс Норрис отправилась в главный зал. Мистер Хикс, протерев мокрое от карнавальной маски лицо, скрылся следом. Леви прислонился спиной к стене, откинул со лба упавшие черные волоски и усмехнулся про себя. Аукцион. Выставка. Неужели… Неужели Валентайн Фицджеральд простой художник, а «Звездная Бездна» — название выставки, о которой шла речь? Теперь ясно, зачем хозяин торжества упомянул немаленькую сумму в пригласительном. Паранойя с волнением пожимают плечами и скрываются во мраке.***
Как можно тише прикрыв за собой скрипучую дверь, гость обернулся и часто заморгал, ведь комната, в которой он оказался, погружена в темноту, и силуэты мебели расплылись. Мужчина приоткрыл тяжелые шторы, отворил стеклянную дверь балкона, и лунный свет проскочил вслед за спасительным воздухом. Находиться в Вайс-Элизе, где каждый предмет благоухает ванилью — настоящее испытание. Аккерман вышел на балкон, и листья деревьев странно зашелестели, меж веток показались тени. Раздался свист — тросы устройства вонзились в каменное ограждение. — Помогите, — донесся знакомый хрип, и Леви подхватил Изабель, спрятанную в многочисленных слоях платья. Пока Магнолия освобождалась от ремней снаряжения, попутно восхваляя незабываемый полет в пышном наряде, Аккерман помог Черчу забраться на балкон. — Прячьте устройства, я подожду в коридоре.***
Они сделали это. Дни ожиданий тянулись мучительно долго, и вечер двадцатого числа казался недосягаемым, но теперь, когда перед глазами обилие красок и блеска, они могут окунуться в пьянящую атмосферу торжества, влиться в общий танец и кружить под золотистым сиянием, пока не устанут ноги. Пока не успокоится душа. Леви, держа в руках бокал с шампанским, стоял у колонн и наблюдал за друзьями, за их счастливыми лицами, прикрытыми карнавальными масками. Он и сам улыбается уголком губ, когда замечает тень ботинок и белизну брюк под юбкой Магнолии во время грациозного пируэта. Радость не имеет предела, они смеются и танцуют, пока не замирают от изумления. В центре зала внезапно появляются артисты в довольно экстравагантном виде — сначала казалось, что их тела скрыты плотно облегающим костюмом, но, если хорошо присмотреться, можно понять одну очень интересную деталь. Гости пришли в восторг и залепетали с новой силой, Фарлан прыснул смехом, а щеки Изабель вспыхнули румянцем. Нагие. Абсолютно. Замысловатые узоры покрывали их кожу от макушки до пят, скрывая пикантные места. — Это вообще законно?! — прикрыв глаза ладошкой, Изабель увела довольного Фарлана подальше от артистов, которые однозначно не имели чувства стыда. Вот как развлекаются богачи… Грация и гибкость тела, выразительные движения — все закружилось в диком темпе, в нескончаемом вихре под чарующим блеском конфетти. Белоснежные полосы ткани, что тянулись от самого потолка, воздушно колыхались от прикосновений. Акробаты взмыли на полотнах вместе с восхищенным «ах» и, застыв в одной позе, резко сорвались вниз. Тонкий вскрик слетает с чьих-то уст, ведь разукрашенные фигуры вот-вот разобьются об мраморные полы и разлетятся осколками. Но одна крепкая хватка — и они останавливаются в метре от гибели. Дух торжества заключает в свои крепкие объятия. Нет сил вырваться наружу, нет желания вернуться из красочного забытья в реальность. Каждый дышит праздником, каждый понимает, что вечер двадцатого числа безусловно хранит в себе нечто большее. Волшебное, незабываемое. Но все ли так просто? Фарлан с трудом перевел дыхание. Интересно, сколько прошло времени с тех пор, как Изабель, схватив его за руку, повела в самую гущу? Взяв со столика бокал с шампанским, а также тарталетку с непонятной начинкой, мужчина обернулся к Аккерману. Тот весь вечер простоял на одном месте, так и не удосужившись пригласить какую-нибудь девушку на танец. Ну что за человек? — Выставка, говоришь… — Черч, переваривая новую информацию о Валентайне Фицджеральде, хмуро оглядел начинку выпечки: алая желеобразная масса с мелкими кусочками. — И что? Когда она начнется? — Не сказали, — скрестив руки на груди, Леви пожал плечами. — Но упомянули еще и аукцион. Может, он уже начался. — Так чего мы ждем? Я бы хотел посмотреть на великого Валентайна, что подарил нам такую возможность, — Фарлан откусил маленький кусочек тарталетки, и, медленно прожевывая желе, он сначала удивленно раскрыл глаза, а потом поморщился. — Леви, ты это пробовал? Посмотрев на закуски, а затем на побледневшее лицо друга, Леви ответил: — Нет. — Не ешь, — Фарлан кинул остатки на тарелку. Выпив второй бокал шампанского, он продолжил: — Редкостная дрянь со вкусом металла. В этот момент возвратилась Магнолия со слегка покрасневшими щеками. Когда Черч решил сделать перерыв, к скучающей девушке подошел один из гостей и почтительно пригласил на танец. Разве можно было отказать? — Пить, — коротко бросила Изабель и схватила со стола два бокала. Она, стараясь унять бешеное сердцебиение, по очереди опустошила каждый. — Много не пей, нам еще до кареты лететь. — Уже? — поперхнулась девушка. Если товарищи собрались уходить, то она не знает, что сделает. — Но я не хочу сейчас домой! — Да кто сказал «сейчас», — светловолосый, положив ладони на прикрытые рюшами девичьи плечи, вовремя предотвратил истерику, — потом, после выставки. — Выставки? — в изумрудных глазах сверкнул огонек азарта. — Какой выставки?***
Еще один час пролетает незаметно. Два джентльмена и одна леди шагали по длинному коридору с тянувшимися вдоль стен колоннами. Швейцары открыли гостям тяжелые двери, пропуская в менее людный зал. Здесь нет блеска, нет конфетти, только тусклое освещение и возбужденная толпа, окружившая невесть что. Любопытно... Магнолия, оставив друзей, быстро пробилась вперед и широко улыбнулась. Камни их нарядов завораживающе переливались разными цветами, лицо каждой скрыто маской. На невысоком подиуме выстроились виновники всеобщего интереса — девушки, выхваченные теплым светом. Они — произведения искусства, скульптуры, нежные и хрупкие, созданные рукой настоящего творца. — Вы только взгляните! — бас растворился эхом. Скрытая перчаткой рука худощавого мужчины скользнула по ткани наряда одной из дам. — Это ведь настоящая роскошь. Невероятная, изысканная красота. Я бы даже сказал авторская работа, — гости, тихо перешептываясь между собой, захихикали. Мужчина, видимо, исполняющий роль аукциониста, подошел к невероятно красивой девушке с другой стороны. — Такое великолепие стоит немалых денег, — голубой шелк мягко струился под его пальцами. Изабель раскрыла рот от восторга — платье бесспорно роскошное. Воображаемые картинки заплясали перед глазами, она уже представляла платье на своей фигуре. Как бы элегантно смотрелись обшитые жемчугом бретельки на ее плечах, как бы легко тянулся шлейф… — Оказывается, Фицджеральд — портной… — искренне удивилась Магнолия, оборачиваясь к застывшим позади товарищам. Завидев голодный взгляд, устремленный на даму, она с недовольством толкнула Фарлана в плечо, и тот зашипел, потирая ушибленное место. — Тридцать тысяч. Из числа присутствующих с важным видом вышел мужчина в белом одеянии. Серебряные волоски выглядывали из-под шляпы с перьями, под хитрыми глазенками залегли тени, лоб прорезали морщины — такой типичный дворянин с обвисшим животом и поросячьей мордой, который положил глаз определенно не на платье. Девушка на подиуме заметно дрогнула. И тогда Аккерман перестал дышать. Радостный смех гостей медленно приобретает неискренний окрас, лицемерие как зловонная грязь начинает вытекает через прорези карнавальных масок. Он словно оказывается в другом помещении, в совершенно другой атмосфере, в окружении настоящих монстров. Нет больше блеска и конфетти, черный пепел холодно мерцает в воздухе, и время застывает. Леви смотрит на счастливые лица и видит пугающий хищный оскал. Двадцатое число. Это ведь обычный день. Обычный вечер ярких красок торжества и огней веселья. Но почему сердце бьется быстрее, а дрожащие ладони сжимаются в кулаки? Потому что вечер двадцатого числа скрывает в себе нечто большее. Настоящую человеческую гниль. — Нет, Изабель… — Продано! — Они продают не платье. Магнолия встревоженно посмотрела в серо-голубые глаза. — Нет… — с отчаянием в голосе зашептал «товар», задыхаясь от слез. Они больше не статуэтки, фарфор трещит и разбивается на мелкие осколки. — Пожалуйста, только не я! Мерзкий хохот гостей режет слух — такое начало представления явно пришлось им по душе. В зале появляются помощники аукциониста — таинственные мужчины в мантиях. Они крепко хватают тело в голубом платье и уносят под тихие всхлипы других жертв. Кто-то из них пытался держать себя в руках, боясь отправиться вслед за блондинкой, а кто-то откровенно показывал эмоции, зажимая рот ладонью. — Нет! Не надо! — от пронзительного вопля кровь стынет в жилах. — Не трогайте меня! Помогите! Ну кто-нибудь! Когда стихают крики и скрипит дверь, тройка бандитов словно вырывается из транса. Фарлан рычит, его трясет от ярости, а руки горят от желания прикончить каждого, кто смеет забавляться. Чертовы работорговцы... Он уже срывается с места, намереваясь превратить поганую рожу аукциониста в кровавое месиво, но его останавливают до смерти напуганная Изабель и внешне спокойный Леви. — Нет, — преграждая путь к неисправимым последствиям взмахом руки, Аккерман смотрит в обезумевшие глаза товарища. — Ну и что это такое? — спрашивает аукционист у девушек, указывая на потекшую тушь под карнавальными масками. Он подошел к шатенке в зеленом платье, которая, сойдя с ума, оглашала зал громкими, неистовыми рыданиями. — Ты! А ну перестань, живо! — Тише! — сквозь пелену слез шепчут другие девушки. Одно проявление чувств могло обернуться в неминуемую гибель. — Я с-сейчас успокоюсь, обещаю! — она, замахав руками перед лицом, отшатнулась от приближающегося мужчины. В этот момент она выглядела не как произведение искусства, а как пугливая лань, что угодила в смертельную ловушку и не могла спастись. — Пожалуйста, не подходите… Но хрупкую статуэтку сталкивают с подиума, и гогот присутствующих переплетается с треском платья. Болезненный стон слетает с уст после тяжелого удара о мраморный пол, локти сдираются в кровь. Лиф разорван, узорчатый лоскут повис, и общему взору предстала маленькая нагая грудь. Жертва поспешно прикрылась руками и зажмурила глаза — боль растекалась по телу, а слезы нескончаемым потоком лились по щекам. За что? За что им такое наказание? Она не может дышать, задыхается, жалобно хрипит, когда подоспевшие помощники аукциониста хватают и ее. — Приведите ее в порядок, — указал мужчина и, широко улыбаясь, обернулся к радостным гостям. Звук аплодисментов ласкает его слух. — Итак, дамы и господа, наш следующий лот! Я с гордостью могу сказать, что это один из лучших товаров. Магнолия сильнее прижимается к товарищам, чувствуя судорожную дрожь. Ее испуганный взгляд устремляется на распахнутые двери — двое мужчин в черных одеяниях ведут под руку тот самый лучший товар. Насыщенный красный бьет в глаза. Мелкие камни наряда мерцают холодным огнем, длинный шлейф легко струится позади; тонкое кружево обрисовывает линии декольте, тяжелый шелк подчеркивает изящные изгибы фигуры. Новое произведение, новая фарфоровая статуэтка, готовая сломаться в любой момент. Она отчаянно пытается вырваться из хватки, рычит от ярости, когда присоединяется к остальным. Взгляд темно-серых глаз пропитан ненавистью к каждому присутствующему в этом зале. Алые губы плотно сжались в тонкую линию, руки задрожали. Грудь быстро вздымалась и опускалась от тяжелого дыхания, и казалось, что еще одна неописуемо красивая девушка вот-вот сорвется с цепи и разорвет всех в клочья. — Посмотрите, — голос мужчины трепетал от восторга, — какая красота! — он коснулся ее тонкой руки. — Белая как снег кожа, черные как ночь волосы. Восхитительна, не так ли? Мужские пальцы больно впиваются в запястье и слегка выворачивают его до хруста костей, до болезненного стона. — Улыбайся, Микаса, — тихий шепот сливается с восхищением толпы и заставляет кожу покрыться мурашками. Мужчина со взаимной ненавистью смотрит в покрасневшие глаза, скалится при виде искаженного болью лица, получая от этого удовольствие. Он надеется выдавить из девушки ту самую улыбку, но она сдерживает себя, терпит жгучие слезы под черной карнавальной маской. Гости дико смотрят на брюнетку в алом платье. Кто-то уже выкрикнул цену. — Не-ет, господа, — смеется аукционист, — товар считается редким и стоит намного больше. Вы можете подойти поближе и убедиться в этом, — он замахал рукой. — Ну же, подходите! Голодное стадо вмиг окружило жертву. Каждое прикосновение как сильный ожог, каждый похотливый взгляд вызывал приступ тошноты. Микаса яростно выдергивает руку, освобождаясь из хватки одного мужчины, и резко втягивает воздух, ощущая скользящую по пояснице ладонь уже другого. Она дрожит всем телом, шипит, когда особо несдержанные гости с неутолимой жаждой касаются запретных мест, едва не срывают с нее платье, и слышит всхлипы жертв, охваченных новым приступом. Микаса проклинает этот день, проклинает всех: торжество, собравшихся гостей, чертов Вайс-Элизе, ставший для нее клеткой, и Фицджеральда, который однажды выкупил ее. «Чтоб ты сгорел в аду, Валентайн» Скрытая в тени тройка бандитов наблюдала за происходящим. Изабель, крепко обнимая возлюбленного, уже подрагивала от тихого плача. Яркие впечатления покрылись слоем грязи, сердце больше не трепетало, а болезненно сжималось от хрипа жертв. В душе Фарлана все еще бушевала буря, он шумно дышал носом и поглаживал рыжую макушку девушки. Брюнетка вскрикнула от нового прикосновения, и лицо Леви поморщилось от омерзения. Он видит, как постепенно трещит фарфор. — Я хочу эту женщину! — кричит один из обезумевших гостей. Но не успевает он назвать свою цену, как его опережают: — Сорок тысяч! — А я даю сорок одну! Гости торжества как животные, перебивают друг друга и готовятся перегрызть глотки. Их война заканчивается на огромной цифре, и аукционист готовится плясать от радости. Он уже приоткрывает уста, дабы огласить зал громким «Продано». Леви поднимает взгляд на прорези черной маски, обшитые алым бисером, и замечает чарующий блеск глаз, таких глубоких и темных, будто из недавнего сна.Выстрел.
В один момент все рушится, иллюзия торжества красиво разбивается на мелкие осколки — они как конфетти в главном зале, танцуют в пространстве и переплетаются между собой. Крик пронзает воздух, кровь стынет в жилах от вида незваных гостей. — Военная полиция! Невообразимая паника охватила весь Вайс-Элизе, и бесконечное число нарядных фигур хлынуло со всех сторон. Волна свинца накрыла пространство — служащие замка заняли позиции на балконах и открыли ответный огонь. Все обратилось в замедленную съемку: народ бежал, куда глаза глядят, сносил все на своем пути, и никто не слышал хруст ломающихся костей под ногами, только оглушающие выстрелы. Люди толкались и падали, оказываясь живой землей, их дорогие наряды разрывались на мелкие куски, жемчуга украшений сыпались на пол, а перья витали над головами, напоминая воздушных акробатов... Вот оно. Истинное обличие вечера двадцатого числа. Аккерман быстро выискивает взглядом знакомые силуэты и терпит поражение — Фарлана и Изабель унесло волной хаоса. Но вместо этого замечает знакомый отблеск красного платья. Микаса бежала так быстро, что черные туфли давно остались где-то позади. Ее губ касается безумная улыбка — свобода совсем рядом, она уже раскидывает руками и ждет крепких объятий. Брюнетка скользит по мраморному полу босыми ногами и чуть не падает, в ужасе раскрывает рот, когда слышит отчаянные крики жертв аукциона. Мужчины в черных мантиях ловили девушек и оттаскивали от спасительного выхода, и те сопротивлялись как могли, срывали голоса, однако оказывались в неизбежной ловушке. Микаса зажимает рот ладонью и убегает. Нельзя останавливаться. Бежать. Только бежать. Она без какой-либо жалости толкает ненавистных людей, всеми силами пробивается к свободе и почти касается ее. Но пронзительный вопль вырывается из груди, грубая хватка останавливает на полпути. — Куда собралась, дорогуша?! Мужская рука крепко сжала короткие черные волосы — визжащую девушку поволокли в сторону, подальше от желанного выхода. — Отпусти, ублюдок! — Микаса выскользнула из лап негодяя и упала на пол. На ушибленном колене выступила кровь. — Ты сейчас же вернешься к господину Фицджеральду! — неугомонный повторно схватил ее за локоть и поднял на ноги. — Нет! — брюнетка плюнула в мерзкую физиономию. Белоснежная рубашка затрещала по швам, на руках мучителя выступили красные царапины от женских ногтей. Злобный рык — мужчина отшвырнул хрупкую фигуру к столикам с закусками. У одного стола сломалась ножка, тарелки осколками полились на пол, задевая нежную кожу девушки и оставляя тонкие полосы пронзительной боли. — Бешеная сука, — голос служащего дрожал от гнева. Микаса, схватившись за голову, со страхом взглянула на сверкающий холодом нож. Ее дрожащее тело забилось в угол, а под маской вновь выступили слезы. — Всем нервы потрепала. Какое же будет удовольствие, когда я зарежу тебя… Плевать на приказ Валентайна! Убью! Свободы нет. Привкус смерти уже на языке. Но вдруг нож со звоном падает на пол. Открыв глаза, Микаса замерла в одном положении, не веря происходящему. Откуда ни возьмись появился таинственный защитник: не очень высокий, но крепкого телосложения мужчина в черном фраке. Одним сильным ударом он уложил на лопатки слугу Фицджеральда, а затем еще одного, подоспевшего спустя несколько секунд. Эмоции овладели разумом, и Микаса, тянувшись к ножу, понимала, что никто не будет спасать за «просто так». — Эй! — вырывается недовольное рычание, когда лезвие ножа сверкает перед глазами. Леви успевает отскочить в сторону и бросить гневный взгляд на вооруженную девицу. Ее грудь вздымалась от тяжелого дыхания, покрытые синяками бледные руки дрожали; адреналин бурлил в крови, темные глаза полны безумия и ненависти, даже несмотря на то, что ее спасли от гибели. Для нее он монстр, дикое животное, гость торжества. Участник аукциона. Тогда, чувствуя унижение и дикую тошноту, она заметила его, совершенно спокойного, в обществе еще двух человек. Каждое движение девушки было настолько быстрым, что Леви даже не успевал удивляться. Он по-хорошему попытался отобрать опасное оружие из ее рук, но та испуганно закричала, взмахнула ножом и рассекла ткань дорогого пиджака. Терпению пришел конец. Будет по-плохому. Один резкий удар — стихает буря. На костяшках остается алая помада. Нож выскальзывает из женский рук, и изящная фигура падает вниз, но не успевает коснуться пола. Кажется, кое-кто перестарался. — Чертово отродье, — мужчина легко подхватывает тело и шипит от злости, бегло проверяя сохранность лица девушки. Под карнавальной маской нет крови — жить будет. Отлично! Ну и что ему делать? По залу свистят пули, обезумевшие гости толпятся у выхода, на полу сверкает пролитая кровь. Нужно срочно уносить ноги, а также найти друзей, но на руках «редкий товар» Валентайна Фицджеральда. Конечно, только Леви Аккерман может сорвать джекпот и одновременно оказаться в самой глубокой заднице. — Леви! — мерещится голос Фарлана сквозь хаос. Мужчина оглядывается по сторонам и видит отблеск светлых волос. Он вздыхает с облегчением — Черч, целый и невредимый, пробивается через плотную людскую стену и несется навстречу. Его внимание сразу привлекает безжизненное женское тело на руках товарища. — Кто так знакомится с девушкой?! — возмущается разбойник, и Аккерман недовольно фыркает. Сейчас не время обсуждать тонкости мастерства пикапа.Выстрел.
Они даже не успевают сдвинуться с места, смотрят на расколотый мрамор у ног и перестают дышать. — Ну как же так, Леви? До боли знакомый голос впивается в слух, и Аккерман чувствует холод, жар, все одновременно. Так вот чьих рук это дело, вот кто заляпал вечер двадцатого числа каплями крови. За один момент вспыхивает дикая жажда убить обладателя баритона. Обладателя хищного оскала из ночного кошмара. — Отправиться на бал-маскарад и не позвать любимого дядю? Леви со всей ненавистью смотрит на балкон, где при параде стоял сам… — Кенни! — яростный крик заставляет Аккермана-старшего залиться смехом и направить дуло пистолета на племянника.