Колебательные метки

Глубокий вдох облизнул горло прохладой. Постоянное присутствие антисептиков в воздухе почти не ощущалось. И когда только успел привыкнуть. Радау покачался на носках, лениво задевая ладонью поручень. Смещение центра тяжести ходило по мягкой синусоиде, без выпадов. Контролируемая траектория. Превосходно. Полуобернувшись и уловив среди бликов на стеклянной перегородке очертания фигуры, он поманил её ладонью. Одновременно с этим оттолкнулся посильнее и, поймав инерцию, размашисто шагнул в сторону. Пацан за стеклом эхом повторил движение и остановился, ожидая дальнейших указаний. Радау окинул его неприязненным взглядом. Плечи скомканы, руки безвольно болтаются вдоль туловища, взгляд в пол. Снулая рыбина в форме человека. С таким лишний раз даже связываться неохота. Это было их третье совместное занятие. После первого его вывозили на каталке, затянув ремни на максимум. Радау хохотал, плевался кровавой слюной в санитаров и орал, надсаживая глотку, что-то про вращение и детородные органы. Его отконвоировали в палату, где оставили на два дня - без еды, воды и намертво примотанного. Приходя в себя, он обнаруживал на сгибах рук набухшие следы от капельниц, но самих рук почти не чувствовал. Радау выворачивал шею под неестественными углами в попытках понять, в каком состоянии его конечности. Видимые ему участки имели откровенный синюшный оттенок и грозили гангреной. На третий день его отвязали. На тумбочке рядом с кроватью красовался поднос с типичной больничной едой: шмат резинового генно-мяса, водянистые овощи, стакан разведённого сока, долька горького шоколада. Твёрдая еда. Он не помнил за собой, чтобы когда-то поглощал её с таким откровенным удовольствием. Разумеется, попытки встать на ноги провалились. Спасибо хотя бы на том, что рядом не фланировал этот гнусный очкарик со своими едкими комментариями, так что Радау мог унижаться в гордом одиночестве. В четвёртый день он добрался до тренировочного зала самостоятельно. Там обессиленно сполз по стене, откинул голову, щурясь на потолочные лампы. Не то что бы он устал бороться. О, нет. Радау всего лишь следовал своим неписаным заповедям хорошего наёмника, третья из которых звучала как "Используй врагов себе во благо, ты всегда успеешь убить их позже". Очевидно, за "благо" в данной ситуации выступала возможность перемещаться без усилий, как и подобает уважающему себя двуногому. Так что когда кабели с иглами вновь нашли его позвоночник, а зеркальная стена напротив обрела прозрачность, Радау только стиснул от боли челюсти и, прикрыв глаза, отдал телу приказ расслабиться. Занятия приносили результаты. По крайней мере, теперь он мог уверенно двигаться, правда с черепашьей скоростью и костылем в виде параллельно-подключённого недомерка. Радау полагал это временными трудностями. В видимой перспективе - преодолеваемыми. Пацан за стеклом переминался с ноги на ногу - тело Радау слегка раскачивалось в такт - и выжидательно пучил глаза. В голове мелькнула шальная мысль. Не более чем предположение, хотя рискнуть стоило. Единственное "но" - для этого придётся открыть рот и пояснить пацану порядок действий. Радау нахмурился, потёр ладонью шею. - Эй, ты. Слышишь меня? Его голос в пустом помещении прозвучал гулко и как-то чужеродно. Нервно. Морщина на лбу углубилась. Он сипло прокашлялся. - Кивни, если слышишь. Не сводя с него круглых глаз, недомерок медленно склонил голову. И так же медленно поднял. Так. Обратная связь работает, минус одна проблема. - Значит, слушай сюда, - начал было Радау, но голос дал осечку. Он ненавидел объяснять и просить. Ненавидел - и не умел. Одно дело формулировать тактику, раздавать приказы, координировать группу. Бытность полевого командира его вполне устраивала. На фронтирах все казалось до крайности простым и понятным. Хорошо спрячься - или будешь обнаружен. Убей - или будешь убит. Элементарные истины. Сейчас, став вынужденно-гражданским, он чувствовал себя не просто безоружным, а полностью голым. Бесило неимоверно. И теперь ещё это. Необходимо было объяснить этой снулой рыбе, чего он от него хочет. Радау стиснул челюсти, так что под кожей ощутимо вздулись желваки. "Вот дерьмо. Почему до сих пор не изобрели технологию, транслирующую свои мысли в чужую голову напрямую." - Мне нужно... - хрипло произнёс он, потом мотнул головой, - Короче. Вытяни руку. Малец задумчиво посмотрел на свои ладони - сначала на правую, потом на левую. Медленно сжал и разжал пальцы. - Твою мать, издеваешься?! - взорвался Радау, - Это что, невыполнимое задание? Тот явственно вздрогнул от окрика, скукожился, бросил на него мимолётный жалобный взгляд - и наконец протянул вперёд дрожащую неуверенную руку. Слышно было, как костяшки глухо стукнули об стекло. Это простое движение спровоцировало каскад электрических разрядов под кожей Радау - его конечность послушно дернулась в ответ, но, сосредоточившись, он с видимым усилием поборол этот импульс. Рука, приподнявшись на пару сантиметров, упала обратно. Он дёрнул головой: - Ещё. После пяти повторов, каждый из которых проходил немного удачнее предыдущего, он наконец добился того, чтобы во время движения пацана его рука оставалась абсолютно неподвижной. Перекатившись с мысков на пятки и заложив ладони в карманы, Радау удовлетворенно присвистнул: - Неплохо. Теория, что усилием воли можно подавить параллельное подключение, получала подтверждение. Ухмыляясь, он махнул рукой в сторону противоположной стены: - А ну-ка, пройдись туда-обратно. Справиться с ногами оказалось сложнее. Пока малец, уткнув нос в пол, считал шаги, Радау с трудом сдерживался. Тело порывалось синхронизироваться, мимикрировать под чужие движения. В конце концов, оно капитулировало, и Радау, утробно рыкнув и выругавшись, зашагал сам. Ступал тяжело, с усилием - ноги словно вязли в болоте. - Стоять, стоять! - рявкнул он. Недомерок, качнувшись, послушно застыл. Пытаясь отдышаться, Радау обхватил бока руками. Едкий пот застилал глаза. "Да ну что за херня". Внезапно на ум пришло занятие по рукопашному бою, одно из первых, и фраза о том, что обычное прямохождение - одна из самых сложных функций опорно-двигательного аппарата. Радау смахнул испарину и цыкнул: - Обратно. Двигай. "Интересно, если не смотреть, будет легче контролировать?" Сначала показалось, что так оно и есть. В темноте, под закрытыми веками, отделить свои импульсы от чужих казалось вполне реальным. Будто они имели свой запах или, скорее, цвет. Такой контрастный, яркий. Приятный. Лазурно-синий. "Нужно только отодвинуть нужные в сторону - и перерезать мешающие." Он улыбнулся, мысленно перебирая проводки. "Как при разминировании древних снарядов." Воображаемые кусачки клацнули, смыкаясь. ...И все полетело к чертям. Тело изломало, перекрутило и выгнуло дугой. Радау потерял равновесие и рухнул вниз, издав жалкий болезненный крик. Неудачное приземление пришлось прямо на провода подключения, которые что-то задели в его позвоночнике. Что-то нежелательное там закоротили и перемкнули. Как по щелчку отрубилась одновременно вся держащая его на плаву местная анестезия. Исчезающее сознание запеленговало последний четкий сигнал: начало агонии. Все происходящее отдалилось за горизонт событий. Ту воображаемую линию, где теряется само понятие времени. Где висишь в пустоте и вечно наблюдаешь, не в силах вмешаться, как твоё тело перемалывается гравитацией. Как рушатся молекулярные связи и его расщепляет на атомы. Секунда длительностью в бесконечность. Где-то очень далеко Радау неистово сучил ногами и катался по полу в конвульсиях, обнимая своё ходящее ходуном тело, словно пытаясь собраться обратно из ошмётков, на которое оно, видимо, разлетелось. Где-то мигали алым лампы дневного света и выла сирена. Её рёв вибрировал в черепной коробке, бурлил там, доводя до тошноты. Кажется, он орал. Кажется, не он один. ...А потом его обняла синева. Залилась под веки, просочилась в каждый визжащий от напряжения нерв - разглаживая, расслабляя. Перекрашивая. Провода, повинуясь сирене, всосались обратно в стены, подключение прервалось. Радау было наплевать. Широко раскрытыми глазами он всматривался в "синий экран смерти". Цвета лазури, цвета долбаного, никогда не виденного им океана. Лежа на спине, раскинув руки, он лениво дрейфовал в его спокойных водах. В отдалении было слышно, как малец продолжает надрываться. - Эй, чувак, - в горле булькал смех, - Расслабься. Просто...расслабься. Смотри, как круто. Его тело, его сознание - все продолжало стремительно утекать. Становилось бурлящим, грохочущим потоком - из перепутанных и видоизменяющихся букв, незнакомых символов и образов. И когда к воплям прибавился гомон других голосов, когда над ним склонились расплывающиеся силуэты, лишь отдалённо напоминающие человеческие, тогда он - со зрачками величиной с радужку, с безумной улыбкой во весь рот - пробормотал: - Твою мать. Ради вашей безопасности. Надеюсь, я не обоссался, - и отключился. *** Это больше не было аквариумом. От ощущения спокойной и мутной стоячей воды не осталось и следа. Теперь действительность, окружающая его, стала огромным бушующим океаном. И мальчик был в нем крохотной рыбацкой шхуной - терпящей крушение, разбивающейся в щепки, идущей ко дну. Каждый следующий вал был выше и страшнее предыдущего. Он понял, что грядёт буря, ещё когда тот парень, в больничной робе и с костылем под мышкой, только переступил порог. Что-то неуловимо-пугающее было в чеканке его шагов; в воздухе чудились электрические разряды и запах озона. Но поначалу гром не грянул, грозы не случилось - напротив, он был спокоен, и это передалось мальчику. Словно бы их диковинное "параллельное подключение" могло теперь объединять и эмоции тоже. "Параллельное подключение". Кажется, именно так называл эту связь суровый мужчина в халате. Мальчик находил ее поразительной. Она сполна давала то, чего были лишены так любимые им голографические образы, - ощущение присутствия. Непередаваемую гамму чувств, которые люди именовали просто - "быть живым". Это было больно, особенно в начале, когда в спину прорастали кабели. "Потому что быть живым - это больно". Но потом, когда они с тем парнем двигались синхронно, нога в ногу, будто сиамские близнецы, делящие одно тело на двоих, он чувствовал, что их нервные синапсы сплетаются, образуя удивительный симбиоз. Наверное, это чем-то было похоже на формирование микоризы. Взаимное проникновение импульсов. Природное чудо. "Быть живым - удивительно". А потом он с ним заговорил. Мальчик много раз слышал, как трещала аудиосвязь в настенных динамиках, как переговаривались ассистенты-"водолазы". Его голограммы общались между собой, струящимся неразборчивым шепотом. Но всегда это было так, будто его не существует - ни в комнате, ни в целом мире. И мальчик привык к этому чувству. Привык растворяться в пространстве. Это очень помогало в те моменты, когда он на самом деле хотел исчезнуть: когда его умоляли о пощаде и потом тяжело обвисали в его руках, когда их глаза гасли, он говорил себе "Меня нет", - и его действительно не становилось. Поэтому, когда парень обратился к нему, он ощутил, словно его двумерную черно-белую фигуру вдруг заполнили красками и размашистыми штрихами добавили объёма. Он испугался с непривычки, смутился, побоялся вытянуть не ту руку, словно это имело значение. Вздрогнул от крика - но внутренне обрадовался, что это было обращено не в пустоту, как обычно, а к нему. К нему. Он был так ошеломлён, так опьянен этим новым чувством, что совсем забыл про грозу. Первые ее раскаты прокатились, когда рука того парня перестала синхронно подниматься. Потом, по команде шагая вперёд, он почти увидел, как их связь начинает рваться. Медленно, нить за нитью, - но пугающе-необратимо. Он хотел предупредить его, хотел взмолиться, чтобы тот не нарушал этот новый хрупкий баланс, потому что откуда-то знал, что следом придёт боль и огонь, такой огонь, который он не видел до этого и знал, что он существует, - но не смог. И не успел. Дальше он ничего не помнил. Только огромное, яростное, вскипающее море. Мальчик по привычке твердил себе, как мантру: "меня нет меня нет меня нет", но это больше не спасало. Какой-то предательский, крохотный осколок сознания, бывший им, оставался там, такой ничтожный посреди бушующей стихии. Он кричал и не слышал ничего - только сухой треск молний и громовые раскаты. Он и не знал, что такое бывает. Не мог представить себе, насколько это - страшно. Иногда он словно слышал что-то до боли привычное. Что-то, что не мог слышать попавший в шторм. Шорох колёс каталки. Чьи-то высокие, нервные голоса. Надсадный треск аудиосвязи. Но после его разбивало с размаху об очередной девятый вал - и он уже не верил, что это было взаправду. Казалось, прежний безымянный мальчик, носящий в себе болезни и смерть, остался где-то там, по ту сторону потемневшего горизонта. То, что оставалось от него в этой буре, было меньше песчинки. Он молил, чтобы все закончилось - и так же необъяснимо боялся, что это действительно случится. Потому что если этот шторм закончится, то что же будет потом? И будет ли что-то вообще?.. *** Буря исчезла, словно ее выключили. Остались знакомые переливчатые бело-серые стены. Холодная сталь операционного стола под спиной. Резкий запах лекарств и электричества. Громкий писк приборов, выводивших одну и ту же заунывную ноту. Вокруг неровным полукругом стояли фигуры с нечеткими, будто смазанными лицами. Призраки, дагерротипные тени. От них отделилась одна, почему-то удивительно чёткая, режущая глаза. Словно ей добавили резкости и текстур, углов и граней. Так бывает с голограммами - но сейчас это была совсем не она. Нечто более ощутимое. Живое. Чужеродное. Мужчина. Это был мужчина. Очень высокий, в длинном, до самого пола пальто. С задумчивой морщиной между бровей - и с очень добрыми, но усталыми глазами. Он прошёл прямо сквозь фигуры медперсонала, не встречая препятствий. Приблизился к мальчику. И очень медленно, очень аккуратно, почти нежно коснулся ладонью его лица. Прохладные пальцы бережно прикрыли припухшие веки. "Вот и шторм закончился". Безымянный мальчик улыбнулся. Потом глубоко вздохнул - и на выдохе резко распахнул глаза. Но увидел только темноту. *** Мир включился одним прыжком. Из темного, лишенного даже гравитации «ничто» сразу в 7D-реальность. Ещё секунду назад он мог с уверенностью сказать, что видел на изнанке век доисторическое колёсико загрузки с поочередно загорающимися секторами - и вот нос уже забивается больничным смрадом стерильности, а глаза слезятся от жесткого направленного света. Радау замычал и перекатился на бок, закрываясь рукой от невыносимого сияния потолочных ламп. - Твою ма-а-ать... Холодно, как в склепе. Ещё и свет этот... Тело конвульсивно вздрагивало в попытках самостоятельно наладить терморегуляцию, по коже бегали мурашки. Он свернулся на жесткой койке, подтянув ноги к груди, и задышал в сцепленные замком ладони, чтобы хоть как-то согреться. Не помогло. Вокруг тихо жужжали невидимые приборы. Руку на отсечение, что один из них накачивает сюда этот замогильный холод - уши улавливали поблизости тихий шёпот воздушных струй. Где-то в отдалении кряхтела сирена, с ней спорила громкая связь, но о чем - отсюда не разобрать. Свет пробивался даже сквозь плотно зажмуренные веки и шинковал беззащитные зрачки как лазерный нож - брусок подтаявшего масла. - Кто-нибудь, эй... Включите обогрев и вырубите сраные лампы... Есть тут вообще кто? Ответа не было. Внутренняя система "свой-чужой" и выкультивированный рефлекс распознавания чужого присутствия в один голос твердили, что он здесь один, - похоже на правду. "Думай, Радау, думай. Анализируй. Запах больницы, жёсткие кровати, сучий холод, адовые галогеновые лампы, никого в пределах видимости... Это похоже на-" - Я что, в морге? - срезонировало гулким эхом от стен. Радау фыркнул. Потом фыркнул ещё раз, громче, чувствуя, как губы растягивает непрошеной улыбкой. В диафрагме что-то, не помещаясь, заклокотало, поднялось, раздвигая ее, к горлу, мимоходом в случайном порядке задев голосовые связки, - и он, подергиваясь всем телом, исторг из себя залп гомерического хохота. - Серьёзно, в морге?! - Радау задыхался, давился словами, утирал ладонью выступившие слезы; крик переходил в восторженное подвывание, - Эй! Йо, чуваки, вас поимели, я ещё не сдох! Это было так идиотично-смешно, что даже отдышаться как следует не получалось: легкие на предельных оборотах рожали одни только жалкие поверхностные всхлипы. Но хотя бы холод перестал так явно ощущаться. Интересно, есть разница, когда трясёт от холода и когда - от хохота? Уже свесив ноги с кровати, Радау задумался об этом на мгновение, - и его накрыла вторая волна. Толком не поднявшись, он рухнул обратно, вновь захлебываясь смехом, конечности выписывали в воздухе кренделя, как у эпилептика в припадке. - Так, так-так-так, тихо... Тихо, блять! Так. Значит, эти лошки из полевого госпиталя решили, что я кончился на задании, бум! Совсем весь, сука, кончился, обкончался, такскзать, на полную, ааха... а это смешно, бляяяяя, реально же смешно... Так! А ну харе ржать! и привезли, значит, мой трупешник в этот холодильник для глубокой заморозки. О-очень глубокой заморозки, ха! Пойду-ка обрадую их, скажу, что этому полуфабрикату уже хватит. И надо покурить, курить-курить-курить... - встав наконец на ноги, Радау захлопал себя по отсутствующим карманам, продолжая тараторить. - Так. А, мать твою. Ладно, не привыкать, значит, стрельну у военврача. Небось, опять на крыльце никотином дышит, говнюк старый. Проходя мимо больничной койки, он, повинуясь внезапному порыву, отвесил ей смачный пинок, поликарбонатные сочленения жалобно всхлипнули в ответ: - Вы забыли прикрепить к ноге бирку, пидарасы! - уверенно вдавив пальцы в тактильные сенсоры (был же для одного пальца, опять дизайн сменили, что ли?), Радау без труда распахнул дверь, и, продолжая улюлюкать, вывалился из палаты. Дверь задумалась на мгновение, но после, видимо получив подтверждение от системы безопасности, с удовлетворенным писком задраилась за его спиной. *** Оказывается, уже стемнело. Удивительно, как незаметно теряются здесь часы, словно в какую-то пространственно-временную яму проваливаешься. Девушка зябко поежилась и запахнула халат плотнее. Пачка сигарет выскользнула из взмокшей ладони и точно бы упала, не подхвати она ее, извернувшись, другой рукой. От резкого движения полы приветливо распахнулись, и ветер, до того любопытно обнюхивающий голые лодыжки, резво устремился вверх. Она пробормотала что-то вполголоса, стиснула едва не удравшую пачку сильнее, и яростно завернулась в бесполезный тонкий тканеполимер, как в кокон. С момента, когда доктор Мёбиус выставил ее за дверь операционной с категоричной просьбой сходить за сигаретами, прошло уже двадцать пять минут. Восемь из них ушло на путь до улицы и, собственно, саму покупку - да и то потому, что древний, ещё на кнопочном управлении, трейд-автомат не желал считывать ее удостоверение личности, давился им и выплёвывал обратно в руки. Не хотелось себе признаваться, но возвращаться было страшно. Картина распластанного по хирургическому столу умирающего мальчика и вырастающей из-под его спины полупрозрачной паутины проводов и трубок, была до отвратительного реальной. Жестокой. Неправильной. Именно по этой причине после курса общей медицины из двух вариантов, органической хирургии и биокибернетики, она выбрала копаться в механизмах. Люди - они слишком хрупкие. Слишком непохожие друг на друга. Разное взаиморасположение органов, цена ошибки огромна: попадёшь в лёгочный ствол или проткнешь аорту - решают миллиметры. Машины проще, намного. Хотя бы за счёт предсказуемой конструкции внутреннего строения. Но все равно никто и никогда не даст гарантий, что даже самая умная, самая грамотно спроектированная машина сможет работать в унисон с человеческим телом. В глазах защипало. Где-то там, в центре лабиринта одинаковых коридоров и дверей, умирал ребёнок. Умирал по её вине. И она ничем не могла помочь. Поэтому-то Мёбиус ее и выгнал. Дело было вовсе не в сигаретах, это лишь предлог (да и тот неубедительный); просто ее куратор не выносил чужих эмоций, особенно вывернутых на отчаянную мощность. Моментально становился нервным, дёрганым, каким-то всем острым и ломким, как ощетинившийся стеклянный дикобраз. Однажды, в самом начале работы здесь, она рискнула проявить человеческое участие и спросить, может ли чем-то помочь. Больше не предлагала, спасибо, хватило. Хуже этого было только стать той самой причиной, источником тех суетливых, паникующих флюидов, на который самонаведется его ледяная ярость. Хоть он и действовал исключительно в личных интересах, конкретно в этот раз она была ему искренне благодарна. Он дал время на выдох тут, в одиночестве, и поэтому сейчас она возьмёт себя в руки и вернется в строй. В конце концов, грант сам себя не отработает. Кстати, говоря о котором. Девушка развернула к себе левую руку со все ещё зажатой там насмерть пачкой, тронула кнопку дерматрода. Над запястьем, проснувшись и засияв голубым, развернулся цветок голографического дисплея. Она задумчиво поскоблила ногтем отходящий конец липучки. Скоро контакт совсем откажет, не забыть отдать на техобслуживание. Интерфейс открылся дайсовским облаком тезисов, описывающих проблемы синхронизации системы «Симбионт» с опорно-двигательным аппаратом объекта «Р». Параметры лениво дрейфовали в пространстве, время от времени сталкиваясь крайними буквами и после отталкиваясь, как одноименные полюса магнитов. Она собиралась провести корреляцию, когда грянула проблема с Нулевым Пациентом. Проблема. Глаза опять предательски намокли, девушка судорожно потёрла их пальцами свободной руки. «Так, сосредоточься,» скомандовала себе она и решительно запустила процесс. Чуть слышно застучали, перемешиваясь, виртуальные игральные кости. Наверное, неизвестный создатель «Дайсов» потратил не один месяц, чтобы достичь этого идеального баланса. Удивительно успокаивающий получился звук, струящийся, почти медитативный, и почему только доктор Кристоф его не выносит. Мало того, что свою программу вечно ставит на немой режим, так ещё и других принуждает. Ассоциации неприятные у него, что ли... Ей чем-то неуловимо нравились «Дайсы». Основанная на теории вероятности с изрядной примесью статистики, эта программа позволяла учёным спрогнозировать результаты своих экспериментов и выдать сводку с процентами их возможности. Загружаешь облако параметров (например, говоря кулинарными терминами, «кофейные зёрна», «вода», «молоко», «сахар»), нажимаешь корреляцию - и вуаля: «чёрный кофе с молоком» - 46%, «капучино» - 21%, «латте» - 19%, «флэт-уайт» - 14%. Просто, изящно, гениально. Правда, в ее случае это была бы «токсичная переслащенная бурда» - 100%; варить кофе на огне она так и не научилась. На повестке дня стояла попытка определить, какая именно часть мозга объекта «Р» торчит палкой в колесе и мешает встраиванию ее кибер-системы. Аппаратное обеспечение, смутно напоминающее лицевую гарнитуру, было уже готово, но оставался вопрос, относительно чего его калибровать. Увы, она не владела нейрохирургией в той степени, которой требовал от неё доктор Кристоф («у вас невосполнимые пробелы в этой области, девушка»), но рискнуть отличиться стоило. Программа закончила постукивать кубиками и радостно выдала результаты, глядя на которые ей захотелось то ли скрежетать зубами, то ли тихо и тоскливо выть. Судя по сводкам, проблемы с конечностями объекта «Р» могли зависеть от нарушений в интраламинарном звене таламуса, варолиевом мосту или мозжечке примерно с одинаковой долей вероятности. «Шансы встретить на улице динозавра - пятьдесят на пятьдесят. Или встретишь, или нет.» Медленно сцедив воздух сквозь зубы, девушка смахнула зависшие в воздухе строки и выбрала «провести повторную корреляцию», ткнув галочку напротив «с учетом предыдущих результатов», и вновь сосредоточилась на клацании кости о кость. Интересно, почему Иерихон - мультикорпорация на самообеспечении, структура внутри структуры внутри структуры, все части которой так пекутся о своей уникальности - решил работать со сторонней программой. Программой, висевшей в свободном доступе за несерьезную для такой разработки плату. Программой, чьего создателя так и не удалось вычислить. Известная история, почти легенда: все лица, сервера и домены, на которые были зарегистрированы «Дайсы» оказались «пустышками», ни одного настоящего. Должно быть, он (или она, или вообще они) был хорошим хакером и умело подчищал за собой в Сети. В конце концов, Иерихон плюнул, немалыми стараниями вывел «Дайсы» из общего пользования в корпоративное, и официально закрыл сезон охоты на неизвестного, тем самым бесславно капитулировав. В конце концов, программа до своего изъятия работала исключительно на основе данных открытой статистики исследований, так что риска для систем безопасности Иерихона не было никакого, но так наступить на горло собственной песне - это надо ещё постараться. Ей бы вот тоже хотелось познакомиться с этим загадочным автором «Дайсов». Тот, кто смоделировал самый мелодичный перестук кубиков во вселенной (а также тот, кто способен им же довести доктора Мёбиуса до нервного срыва), определенно должен быть неординарным человеком. Девушка, мимолетно улыбнувшись, тряхнула головой. Судя по отсутствию звукового сопровождения, программа завершила второй круг итерации и ожидала дальнейших команд. Она бегло пробежалась взглядом по изукрашенным разноцветным перекрестием стрелок данным. Недоверчиво свела брови. Поднесла руку к самому лицу, прищурившись, словно стремясь разглядеть в массивах букв и чисел какой-то подвох, скрытый смысл, код, написанный от руки невидимыми чернилами, проявляющимися от слишком пристального взгляда. Светящийся ровным светом голо-дисплей почти касался кончика ее носа. «Предполагаемое место разрыва нейронных связей - мозжечок (архицеребеллум; палеоцеребеллум; неоцеребеллум). Вероятность - 87%, в том числе: - нижние ножки мозжечка (две параллельные стрелки, указывающие на окошки «продолговатый мозг» и «спинной мозг») - 29% - средние ножки мозжечка (одна стрелка на «варолиев мост») - 29% - нижние ножки мозжечка (очередная пара стрелок на «средний мозг» и «таламус») - 29%» Поблизости что-то заворчало, спустя мгновение до неё дошло, что это ее горло и ее легкие выдавливают из себя этот тихий утробный рык. «Вам оказалась полезна наша программа?» - незамутненно-открыто интересовались в диалоговом окне «Дайсы». - Сгинь. Просто сгинь, - из последних сил сдерживаясь, девушка яростно, до синяка вдавила дерматрод в запястье, и программа, мигнув, отключилась, - Бесполезный ты софта кусок. После длинного вдоха и такого же длинного выдоха она решила, что знакомиться с автором программы, которая вместо конкретного ответа на конкретный запрос выдаёт бессмысленный набор ребусов, пожалуй, не стоит. В противном случае, без жертв не обойдётся. Ну и что сказать куратору? Проблема находится у объекта «Р» где-то вот тут или где-то вон там, давайте распилим его вдоль и посмотрим? Или, может, поинтересоваться у него самого в духе: «Ей, парень, поиграем в доктора, покажи пальцем, где именно у тебя не ходят ноги?» Да ну ни за что. Если вставать под карающим огнепадом презрения доктора Мебиуса ещё куда ни шло, привычно-фатально, то разговаривать с тем злобным, психически неуравновешенным девиантом было– Автоматическая дверь пискнула, вдвигаясь в паз и пропуская в открывшийся проем кого-то темноволосого, в сине-зеленой пациентской робе. Кого-то ей смутно знакомого. - Йо. Прихрамывая, объект «Р» лениво привалился плечом к стене, в паре сантиметров от затворившейся двери и, уставившись на неё странно-бегающими, нездоровыми какими-то глазами, произнёс: - Сигаретки не будет? –было форменным самоубийством. *** «Я хамелеон, я жук-палочник», сказала она себе, «я умею сливаться с пространством». «Я маленькое насекомое, которое сейчас прихлопнут». Объект «Р» продолжал выжидательно смотреть. Потом выпростал из-за спины мелко подрагивающую руку (девушка мгновенно покрылась липкой испариной, ожидая чего угодно, но ладонь оказалась пустой) и требовательно качнул пальцами. - Н-нет, извините, не курю, п-прошу прощения, ничем не могу вам помочь, - она инстинктивно выставила вперёд руки ладонями вверх. С некоторым удивлением осознала, что все ещё сжимает сигареты доктора Кристофа, уже потерявшие всякий товарный вид, и, дёрнувшись и чуть не потеряв равновесие, рывком протянула их парню, - аа, вот, д-держите, угощайтесь, можете... - она попыталась придать голосу убедительности, но вышло скверно, - можете оставить себе. Парень посмотрел странно, но предложенное взял. Отработанным движением содрал защитный слой, выбил одну сигарету, перевернул пачку, нащупывая кнопку встроенного игнитора, и с наслаждением затянулся. Нападать вроде как не собирается. Пока что. Она медленно выдохнула, вниз по шее сбежала, оставляя неприятный холодящий след, струйка пота. Опустить голову, не смотреть на него, не привлекать внимания. Хищники воспринимают прямой взгляд как агрессию. Как сигнал атаковать. Она ощущала себя кроликом - мягким, откормленным, домашним кроликом, - который застыл в каких-то исчезающе малых сантиметрах от осклабленной волчьей пасти. Чувствуя исходящие оттуда миазмы душного, гнилого смрада. Не в силах ни то что развернуться и бежать - даже шаг сделать. «Впасть в ступор. Вот как это называется». На запястье завибрировал, отдаваясь в руку, датчик дерматрода. Срочное сообщение, канал зашифрован. Что бы там ни было, сможет увидеть только адресат - для остальных диалоговые окна будут пусты. Девушка осторожно скосила глаза в сторону - объект «Р», зажмурившись, как сытый кот, и подёргивая правой ступней, пускал в воздух неровные дымные колечки, - и нажала на приём. д-р Мёбиус: «Задержи его» Сердце пропустило удар. Каким-то чудом она вызвала виртуальную клавиатуру. «Но доктор... Как– » «Датчики зафиксировали двигательную активность девианта. Не важно. Задержи его у двери» и спустя мгновение: «Я уже в пути». Поймав дыхание, девушка медленно, нерешительно развернулась на неверных ногах. Сглотнула. «Я - покойник». - Как вам сигареты? - Ты новенькая, что ли? Они произнесли это одновременно. Парень вздернул бровь. - Отстой у тебя сигареты, новенькая. Типа, совет на будущее, - он прищурился и ткнул в ее сторону тлеющим окурком, - никогда не покупай то, что упаковано в розовую пачку. Беспонтовое девчачье говно. Всегда оно. Так и передай своему старому хрычу-начальнику. Девушка хихикнула. Нервное, не иначе. Но если откровенно - она никогда всерьёз не задумывалась о том, почему ее куратор предпочитает розовое «Собрание» остальным сигаретным маркам. Не успела она выругать себя за неуместные мысли, как объект «Р» добавил: - Но раз ты девка, то простительно, - и беспечно махнул рукой. Она скрестила руки, почти обнимая себя, чтобы скрыть все нарастающую дрожь. Сердце грохотало где-то в горле, проминая трахею. Коленные чашечки, казалось, с минуты на минуту рассыпятся - так сильно они ходили ходуном. Всхрипнув от усердия, девушка набрала целую грудь воздуха и бойким, хоть и срывающимся голосом выдала: - Х-хороший вечер, не п-правда ли? - и с какой-то фатальной обреченностью поняла, что взгляд неестественных глаз объекта «Р», как наведённый прицел, направлен прямо на неё. Она загипнотизировано смотрела, как пульсируют его расширенные зрачки. «Ну, вот и все. Абзац. Попалась. Прощай, жизнь, прощайте, «Дайсы», прощай, «Симбионт». Интересно, расчленение моего трупа хоть ненадолго задержит его у дверей?» - Чо уставилась? - интонации его голоса опасно понизились, он качнулся ближе, - У меня с рожей что-то не то? От объекта «Р» так оглушающе несло никотином и просыпающейся агрессией, что девушка закашлялась. Она отрицательно помотала головой: - Нет-нет, просто... - «говори с ним, говори, тогда его рот будет занят разговором и не сможет тебя сожрать» - У вас красивые глаза, но какие-то странные немного. Не пойму, почему. Парень нахмурится. Зачем-то потёр лицо ладонью. - Типа, ебанутые? - она мимолетно удивилась, насколько равнодушно это прозвучало, - Глаза убийцы, все такое? Он тихо, но поверхностно и очень часто дышал, смазывая ощущение его незаинтересованности в происходящем. Девушка почувствовала, что, несмотря на прохладу вечера, спина под одеждой покрылась испариной. «Он заметил. Бог мой, неужели моя реакция так очевидна?.. Тихо, успокойся. Представь, что ты на лекции, объясняешь аспирантам... Что угодно объясняешь! Просто продолжай свой трёп, идиотка». - Они колеблются, из стороны в сторону, - девушка покачала дрожащим пальцем из стороны в сторону, - Вот так. - М-м, - протянул объект «Р» и, затянувшись напоследок, щелчком откинул сигаретный бычок. Внезапно в голове всплыло: - Саккады. - Это че, насекомые, да? Которые стрекочут, когда жарко. Ну и при чем здесь они? - Насекомые? - тупо переспросила она, - Насекомые, стрекочут... А. Вы о цикадах? Объект «Р» неприязненно дернул плечом: - Цикады, саккады... Какая в жопу разница. Сука, как холодно-то, просто холодильник, - он с ворчанием поёжился, потирая ладони друг об друга. - Саккады - это такие вот непроизвольные движения глаз высокой частоты, как у вас сейчас, - затараторила она, - Хотя, я бы сказала, что у вас скорее нистагм. - Чё? Ещё какая-то живность? Пару раз промахнувшись непослушным пальцем, она нашарила на запястье дерматод и активировала экран: - Вот, смотрите, - пальцы бегло набили «нистагм» в диалоговом окне «Дайсов», кажется, ее уже несло, но это и к лучшему, - Это он, горизонтальный нистагм. Так он выглядит. А это, кстати, программа для вычисления процентов вероятности чего угодно, вот, скажем, можно дополнительно задать ещё симптомы... Что вас беспокоит? - отточенной за годы обучающей медпрактики интонацией поинтересовалась она. - Э-э-э... Чё? - Ну, симптомы. Вот дышите вы неглубоко и часто, сейчас не посчитаю вдохи, но навскидку это уже тахипноэ. Расширенные зрачки. Озноб, тремор? - Допустим, - предположил юноша, хмуро, но слегка любопытно поглядывающий в голографический экран. - Раз тахипноэ есть, то и тахикардия скорее всего тоже. Еще у вас ступня дёргается. Это типичное состояние? Объект «Р» уставился вниз. Видимо, попытался усилием воли зафиксировать мышцы. Видимо, не преуспел, раз нога начала ходить ходуном уже от бедра, неравномерно дергаясь и расчеркивая землю штрихами. - Не-а. - Окей, добавим миоклонус. Повышенная чувствительность к раздражителям наличествует? - Вот конкретно сейчас ты, новенькая, меня уже бесишь, - зыркнул он исподлобья, - Сворачивайся со своей фауной. - Есть, сэр, слушаюсь, сэр, - отрапортовала девушка, лихо заломив ладонь ко лбу, чем вызвала учащенное биение жилки на виске вскипающего объекта «Р», - Вот, один момент, а сейчас мы запустим корреляцию - и... Мелодично застучали игральные кости. В животе что-то ухнуло. - И... «Сколько времени потребуется «Дайсам»? О чем мне теперь-то говорить?» Девушка бездумно выставила вперёд руки в нелепом защитном жесте. - И... Ей отчаянно не хватало кислорода. Стиснув челюсти, парень смотрел посветлевшими от ярости глазами. Примерялся. Кажется, даже начинал разминать отведённую за спину руку. Кости продолжали стучать. - И-и-и... Она уже скукожилась, зажмурилась в ожидании удара, как одновременно случилось несколько вещей. Дверь за спиной объекта «Р» поехала в сторону. Он начал было раздраженно разворачиваться, как ему в голову, прямо по нежному темечку, с силой прилетело рукоятью костыля. Парень охнул - и, качнувшись, свалился прямо в ее протянутые руки, пропахав носом зарябивший голо-экран. И звук перемешиваемых костей пропал. В дверном проеме, сжимая обеими руками костыль, растрёпанный, с перекрученным халатом и съехавшими вбок очками стоял запыхавшийся доктор Мёбиус. Он отбросил костыль, смахнул со лба испарину, отточенным движением поправил очки и произнёс: - Отличная работа, доктор Ли, - и совершенно несоизмеримым с ним жестом показал ей большой палец.