Восемь жизней

Трудно дышать. Здесь не хватает воздуха. Душно. Надо проветрить комнату, или я заснула под одеялом? А потом я открываю глаза. Я просыпаюсь в другом месте и понимаю, что меня душат. Сегодня я — другой человек. — Еджи, — говорят мне и держат за горло, вжимая в диван. Только что я была в своей постели, но теперь я на чужом диване. Неизвестный человек держит меня за горло и говорит: — Ты же обещала, что больше не пойдешь туда. Ты обещала завязать. Он, наконец, отпускает меня. Я могу дышать, а он хватает меня за руку и резко закатывает рукав моей рубашки. Рубашки, которой у меня нет. Там — следы от уколов. Он, этот парень, говорит: — Ты ляжешь в клинику. Еще пять минут назад я была человеком, который никогда не пробовал наркотики, но теперь мне нужно ложиться на реабилитацию. Парень вдруг берет телефон, набирает номер, а потом говорит: — Алло? Он договаривается насчет того, чтобы меня — девушку по имени Еджи — отправили в диспансер для наркозависимых, пока я просто сижу. Он говорит и все время оборачивается на меня, будто бы хочет проверить, что я все еще здесь. Но меня здесь быть не должно. Я смотрю по сторонам. В его квартире — на часах полдвенадцатого ночи. Рядом с часами фотография незнакомой парочки в рамке в форме сердца и подпись: «Тэхен и Еджи». Хоть я и не Еджи, я говорю: — Пожалуйста. Я говорю: — Дай мне шанс. Эта Еджи еще скажет мне спасибо. А этот парень, Тэхен, отвечает: — Я это уже слышал. — Он убирает телефон, кладет руку мне на голову. Просто держит ее там и говорит: — Собирайся. Завтра утром ты без очереди ложишься в клинику одного моего знакомого. И он просто уходит в другую комнату, чем-то там шумит. Я смотрю — он достал чемодан и скидывает туда женские вещи. — Еджи! — кричит он, и я иду к нему. Он показывает мне кофту не моего размера и говорит: — Понадобится теплая одежда. Он все собирает чужие вещи, а я думаю, что делать. Я иду в ванную, — но там нет окна. Потом иду искать балкон. Повсюду — на стенах, на тумбочках — фотографии этих Тэхена и Еджи. Еджи, которая совсем на меня не похожа. Смотрю из окна и вижу маленькие машины, а людей не вижу. Пятнадцатый этаж, не меньше. В кухне чей-то телефон — не Тэхена. Телефон в стразах и с разбитым экраном. В контактах незнакомые имена, и я не знаю, кому звонить. Надо вызвать полицию. Алло, меня похитили. Помогите, меня хотят сдать в сумасшедший дом. Спасите, меня держат в заложниках в чужом теле. Тэхен кричит из комнаты: — А твоего медведя тебе положить? — Он скрипит шкафом и говорит: — Так тебе будет спокойнее. Я иду к входной двери. Там стоят слишком маленькие женские кеды, но сейчас они мне как раз. Везде эта Еджи, и я уже не понимаю, фотография это или зеркало. Я пытаюсь открыть дверь. Тут два замка, и я не знаю, в какую сторону крутить. — Куда это ты? Тэхен стоит в прихожей. У него в руках маленькие женские джинсы и розовая расческа. Он говорит: — Ты курить? Без куртки? Он подходит ко мне и говорит: — Вообще-то сегодня двадцать первое декабря. Нет, сегодня двадцать восьмое сентября. Тэхен запирает дверь моими руками, долго держит их в своих. Он говорит: — Думаю, тебе стоит бросить курить тоже. Я бросила курить три года назад, и теперь делаю это снова. А все благодаря моему парню или мужу, которого я никогда не видела. Что бы я без него делала. — Пошли спать, — говорит он. Я ненавижу стразы и мягкие игрушки, но теперь я сплю с медведем. У этого медведя нет одного глаза, а второй — перевернут. И весь он будто покусан тигром. — Не знаю, почему он тебе так нравится, — говорит этот Тэхен, когда мы ложимся. Я ложусь на край, так, что у меня свисает нога. Я лежу так далеко, что между нами поместится еще один человек. В любой момент я готова сорваться с места. Я схвачу обувь и убегу. Главное только понять, как открывается входная дверь, и сделать это тихо. На прикроватной тумбочке розовый телефон с потрескавшимся экраном — там уже набран номер службы спасения. Просто спасите меня от самой себя. А мой муж или кто он там мне, о котором я знаю лишь то, что он слишком вспыльчивый и агрессивный, все возится в постели, без конца взбивает подушку и тянет одеяло на себя. — Я делал тебе подарки и лучше, — говорит он потом, потому что я молчу, притворяюсь спящей. Глаза закрыты, дрожат веки, словно я вижу кошмар, но у меня кошмар наяву. — Это было мило, — говорит он снова после долгой паузы, и я резко распахиваю глаза от звука его голоса. На нем маска для сна, но он все равно разговаривает. Он улыбается и говорит: — Этот дурацкий автомат обманул меня на десять тысяч вон, но я все равно выиграл тебе этого медведя. Я не знаю, что сказать. Никто никогда не выигрывал для меня ничего в автоматах, но вдруг выясняется, что это не так. Потом он и вовсе щекочет мне подбородок, словно я — кошка. Притворяться спящей больше не удается, потому что я вскакиваю. Он уже без маски, поднял ее на лоб, все еще улыбается, и я поворачиваюсь к нему спиной. Я лежу так далеко, что лбом касаюсь тумбочки. Я лежу с закрытыми глазами, на всякий случай, и жду, пока он заснет, чтобы сбежать отсюда. Не знаю, кто я теперь, но надо выбираться наружу, хотя больше хочется свернуться калачиком и не шевелиться. Проходит много времени, — у меня часы на руке, но в темноте плохо видно, — и он должен был заснуть, но тут он вдруг ложится мне на плечо, да еще и пальцами открывает мой глаз. Интересно, он так каждый день мешает ей спать? — Прости меня, ладно? Ты же знаешь, что я хочу тебе добра? Тэхен обнимает меня — Еджи — и говорит: — Все будет хорошо. Он берет меня за руку и говорит: — Я буду рядом, Еджи. Он говорит это, чтобы успокоить меня, но мне страшно, потому что я не Еджи. А потом я просыпаюсь и смотрю на знакомый потолок, на знакомую лампу, на мои шторы. Рядом на кровати никого нет и не было, потому что у меня одна подушка. На часах — три тридцать утра. Рядом с часами моя фотография. Сегодня я — это я.