Восемь жизней

Худшее пробуждение — это когда ты просыпаешься на аттракционах. Никому не хочется лечь спать в своей постели, а потом вдруг обнаружить себя на самом верху американских горок. Это как когда ты падаешь во сне, — только ты падаешь наяву. Ты не просыпаешься потом. Это не страшный сон. Рядом со мной какой-то парень. Он так кричит, что я кричу тоже. Я не знаю, кто он, но он, кажется, знает, кто я, потому что он кричит: — Ена! — Думает, что знает, потому что я не Ена. Он берет меня за руку, так сжимает пальцы, что они немеют, и кричит: — Это круто, правда? Я кричу, потому что он больно держит мою руку, но он думает, — потому что мне нравится этот чертов аттракцион. Не знаю, кто этот парень, но я уже его ненавижу. А я еще думала, что сломанные ребра — худшее, что я пережила. Меня укачивает в машинах, но теперь я почему-то в парке аттракционов. Видимо, я попадаю в чужие тела лишь затем, чтобы побороть свои страхи. Это просто терапия избавления от фобий. Психотерапевт больше не нужен. Я — сама себе психотерапевт. Когда мы слезаем с этой чертовой горки, я не могу даже стоять. Так странно, что земля больше не уходит из-под ног. У меня кружится голова, а этот парень, вне себя от восторга, прыгает на месте, смеется и кричит: — Может, еще там покатаемся? Он куда-то показывает пальцем, но я не смотрю, а потом еще тянет меня за руку, и приходится бежать за ним. Сложно бегать, когда дорога скачет у тебя перед глазами. А еще оказывается, что я на каблуках. Это Ена просто гений — надеть каблуки в парк аттракционов. Мы оказываемся у аттракционов из фильма ужасов — они только выглядят безобидно, но вертятся во все стороны так, что выжить после этого точно невозможно. — Слушай, — говорю я, пока мы ждем в очереди к кассе, — может, лучше туда? Он смотрит в ту сторону, куда я показываю, и говорит: — Они же детские! Смысл ездить на игрушечной машинке? Я просто молчу. На его логику ответить нечего. А он весь сияет, улыбается от счастья и совершенно не обращает на меня внимания. Тогда я говорю: — Я ни за что не полезу на эту карусель смерти. Не понимаю, как люди не вылетают в воздух при обороте на триста шестьдесят градусов. А он вдруг как-то странно смотрит на меня, больше не улыбается и делает удивленные глаза. Он говорит: — Тебе не понравилось, да? Он теперь такой грустный, что мне даже становится стыдно. Я молчу, поэтому он берет меня под руку и говорит: — На тебе лица нет. Давай присядем, если тебе плохо. Что ты хочешь, чтобы я сделал? Мне уже не так уж и плохо, но лучше сориентироваться в обстановке, пока он ведет меня к скамейке. Снова — незнакомое место. Впрочем, нет ни одного парка аттракционов, который показался бы мне знакомым. — Проводить тебя домой? — говорит он. Господи, наконец-то, я живу не с парнем. Хотя бы теперь у меня есть возможность отделаться от него и выяснить, что со мной такое. Узнать, где настоящая я. Но идти домой нельзя. Еще неизвестно, с кем живет эта Ена. Поэтому я говорю: — Нет, все хорошо. — Он все еще смотрит на меня недоверчиво, поэтому я говорю: — Мне понравилось. Просто закружилась голова. — Ну, слава богу. Ты была такой бледной. — Он берет меня за руку, сплетает свои пальцы с моими, а второй рукой еще и хлопает меня по колену. Хочется, как минимум, отдвинуться, но я просто сижу. — Не пугай меня так больше. Этот парень по-детски улыбается, заглядывает мне в лицо, и я тоже улыбаюсь. Теперь я смеюсь, не потому что смешно, и говорю, не потому что хочу разговаривать. — Я думал, — говорит он, — раз ты сама предложила сюда сходить, то тебе понравится. Ведь американские горки твои любимые. — Я только пожимаю плечами. — Ну ладно. Я сделаю все, чтобы развеселить тебя. Ну вот. Повезло же мне попасть в тело Ены, у которой депрессия. Надеюсь только, что после аттракционов мы не прыгнем с парашютом. Он с каким-то напряженным, задумчивым видом наблюдает за прохожими. Все держит мою руку, поэтому я прошу купить мне воды. Тогда он снова странно смотрит на меня, как-то слишком долго, но уходит. Он уходит, и я провожаю его взглядом, а потом смотрю по сторонам — даже непонятно, где выход. У Ены, видимо, плохое зрение, потому что я не могу разглядеть, что написано на указателе. Впрочем, не страшно, если я не найду себя. Все равно это скоро закончится. И тогда я бегу. Плевать, если я бегу в сторону, противоположную от выхода. И на каблуки теперь тоже плевать. Главное, сбежать. Но я не могу понять, где я. Здесь так много людей. Это — настоящая комната страха. Все кричат и визжат, и выхода нет. И вдруг кто-то хватает меня за руку. Вытаскивает за запястье из толпы и тянет на себя. Это тот парень. Видимо, скрываться я совсем не умею, раз меня всегда ловят. — Что происходит? Теперь он серьезный, не улыбается, просто стоит и продолжает держать руку. И тут он говорит то, что я не ожидала услышать никогда: — Кто ты такая? Чувство, будто тебя поймали за совершением преступления. Прочитали твой личный дневник. Проникли ночью в твою квартиру. Это неловко, — когда ты думаешь, что тебя никто не видит, но оказывается, что это не так. Теперь я не просто дух. — Знаешь, что, — говорит он и держит за запястье, — вообще-то это я предложил сходить сюда, и ты ненавидишь американские горки. Я уговорил тебя покататься на них. Я смотрю на руку, которую он держит, и думаю. Надо снимать туфли и убираться отсюда. Хотя еще неизвестно, как я смогу сбежать от этого высокого, раз не получилось до этого. А он берет меня за подбородок, поднимает голову, чтобы я смотрела на него. — Ена? — Он спрашивает, не уверен. Нагибается, с любопытством заглядывает в глаза, будто бы там можно что-то увидеть. Теперь уже нечего делать. Поздно кем-то притворяться. Можно все рассказать, и плевать, поверит ли он. — Нет, — говорю я и вырываю руку, отхожу на безопасное расстояние. Он смотрит на меня во все глаза, а я говорю: — Меня зовут Джихен. Он, кажется, не верит своим ушам, и только глупо хлопает глазами и открывает рот. А потом спрашивает: — А Ена?.. — Он больше ничего не может сказать, только ее имя. — Я не знаю. Ее здесь нет. Он больше не смотрит на меня, разглядывает асфальт. Мы просто стоим друг напротив друга, люди обходят нас. — Да уж… — Он вздыхает и говорит: — Классное девятое ноября. — Что? — У нас сто дней. А потом до меня вдруг доходит. Я смотрю на него, а он смотрит на меня с какой-то надеждой, ждет, что я скажу еще. Но я просто говорю: — Так сегодня девятое ноября? Он недовольно, разочарованно хмурится и говорит: — Ну да. Девятое ноября. Когда я ложилась спать, было восьмое. Наверное, у настоящей меня сейчас тоже девятое. Впервые дата совпадает. Я больше не в будущем. Где я тогда? И пока я думаю, он говорит: — Я Чонгук. Он стоит с опущенной головой, какой-то грустный, и я говорю: — Почему ты веришь мне? — Не знаю. И мы уходим из парка аттракционов. Мы куда-то идем — просто так, — и я рассказываю ему все. Все то, о чем никто никогда не спрашивал. Все то, что даже не имеет отношения к делу. А он просто слушает и иногда кивает. И даже не говорит, что я сумасшедшая. Или что я призрак. Или что я и есть Ена. Или Даин. Или кто угодно из моих новых семи личностей. Вместо всего этого он говорит: — А давай найдем тебя. Где ты живешь? Доедем на такси. Он смотрит на меня наивно, с детским любопытством и говорит: — Да ладно. Ты ничего не потеряешь. — А после паузы он говорит: — Мы же должны вытащить тебя отсюда. Добираться двадцать минут, и пробок сейчас нет. В прошлый раз ничего не вышло, но, может, то, что сегодня тоже девятое ноября, имеет смысл. Я уже не верю ни во что, но мы все равно садимся в такси и едем. Уже темно. И вот опять я вижу свой дом чужими глазами. Пока я выбираюсь из машины, Чонгук бежит к двери — там кто-то вышел. Когда мы поднимаемся на лифте, я говорю: — И что мы скажем? — Не волнуйся, — отвечает он. — Я что-нибудь скажу. У меня нет дверного звонка, и здесь его тоже нет, поэтому Чонгук стучит. Нагло барабанит в дверь, хотя уже поздно. Человек, живущий там, должен бросить все дела и немедленно открыть нам. И он открывает. Это мужчина среднего возраста, немного седой, в очках и рубашке. Я смотрю через щель — моя квартира выглядит абсолютно по-другому. Это не моя мебель. У меня нет ковра. Чужая люстра висит в моей прихожей. И этого мужчину я никогда не видела. Раньше, чем мы успеваем что-то сказать, женский голос кричит из другой комнаты: — Кто там пришел? Это Сивон? Эта женщина выходит из кухни и говорит: — Да куда она пропала? Мужчина спрашивает, чем он может помочь. Они оба смотрят на нас, а я смотрю на Чонгука. Он говорит: — Мы ищем Ю Джихен. — И берет меня за руку. Мы оба знаем, что нам ответят. И нам отвечают: — Вы ошиблись квартирой. Мужчина говорит: — Она здесь не живет. Мы собираемся уходить, но эта женщина вдруг говорит: — Подождите. Она подходит ближе к двери и говорит: — Это же та девушка, которая жила тут до нас. Извините, — она смотрит на нас, — она недавно умерла. Пару недель назад. Я закрываю рот рукой. Кажется, мне сейчас станет плохо. Никогда не думала услышать известие о собственной смерти. А Чонгук сжимает мою руку, — почти так же, как на американских горках, — и с большими глазами спрашивает у нее: — А вы не знаете точную дату? — Не знаю, — отвечает она. — Мы переехали сюда в конце сентября. — Прости, — говорит Чонгук на улице. Мы сидим на скамейке возле моего — или теперь уже нет — дома. Меня уже не существует, но уходить не хочется. Идти все равно некуда. Чонгук сидит, опустив голову, и болтает ногами. — Я правда хотел тебе помочь. Я просто киваю ему. — Я знаю. Мы сделали все, что могли. Он молчит. На небе уже звезды, хотя их плохо видно. У меня хороший район, здесь тихо. К дому подходит какая-то девушка. Наверное, это та Сивон, которая теперь живет в моей квартире. — Все это началось в конце сентября, да? — говорит он. — Как думаешь, что происходит потом? Когда ты исчезаешь, что делают эти девушки? — Ну, ты скоро об этом узнаешь. — Не понимаю, как они все не заметили, — говорит Чонгук. — Эти парни. — Он поворачивается ко мне, разглядывает лицо и говорит: — Ты другая. У тебя даже взгляд другой. Ты не Ена. Я вижу, ты ее подавила. А потом он исчезает. Он говорит что-то еще, но я уже не слышу. Все как обычно. Я просыпаюсь у себя дома на полу — упала во сне. Одеяло свисает с кровати. Звонит будильник на телефоне — уже минут пятнадцать. Сегодня — девятое ноября.