Он рад быть (не) свободным

Юри его приручает. Виктор не успевает понять, как же так, но он его приручает. Тёплым взглядом, робкими касаниями — он весь, кажется, неловкий, смешной, угловатый, настоящий. И у него выходит то, что не удавалось никому. Он его приручает. Не делает для этого ничего. Отдаёт так много, не требует, просто делится всем, что у него есть, не боится показаться нелепым. Смеётся, краснеет — Виктор особенно любит его этот румянец, окрашивающий бледные щёки — и злится. Он даже злится не так, как все. Слишком по-доброму, слишком мягко, слишком не так... Слишком идеально. И это внезапно заставляет себя почувствовать грязным на фоне кристальной чистоты, этого фантастического света, которым он искрится. Раньше, наверное, он бы сбежал и продолжал себе врать, обманывался бы снова и снова. Прыгал аксели и крутил причудливые вращения, стараясь не думать. Терзал лёд коньками, плевал на крики Якова, прыгал и вращался, сливаясь с музыкой, просто чтобы не думать, не чувствовать. Раньше он бы не летел на свет, как мотылёк, и пытался бы изо всех сохранить крылья. К чёрту. Они ему не нужны, когда он смотрит так. К чёрту крылья, когда, кажется, он вполне может взмыть в воздух и без них, стоит ему только бросить на него взгляд из-за стёкол очков. Раньше он не знал его. И это решает всё. Юри его приручает. Катается с таким усердием, так искренне надеясь его удивить, что Виктору банально хочется разреветься. А после благодарить небеса, бога или ещё какие высшие силы за то, что он встретился ему на пути. Он глупеет, наверное. Или просто взрослеет. С ним он учится ценить простые мелочи, которых раньше был лишён, которых не позволял. Учится дышать полной грудью, не заморачиваясь из-за предстоящих чемпионатов, тянет носом морской воздух и чувствует себя так легко, как никогда прежде. Кайфует от совместных посиделок с Юко и Минако, мчится со всех ног наперегонки, и ветер хлещет в лицо, и он снова ребёнок. Учится смотреть чуть внимательнее и ощущает себя полным идиотом, когда несмотря на все старания всё же его расстраивает. Его глаза наполняются слезами, и Виктор жалеет, что не может отмотать, переиграть, потому что быть причиной его слёз — слишком. «Мне просто нужно, чтобы ты верил в меня больше, чем я сам». У него голос дрожит, и слёзы по щекам бегут, а Виктора трясёт. Его выворачивает от столь непривычных ему чувств. Они его крошат в ледяную стружку, и мелькает мысль, что так и должно быть. Чтобы не дышать, чтобы чёртова нежность и желание уберечь, чтобы он, только он, и забыть о себе, не помнить, не знать. Только он. Юри его приручает. Меняет его жизнь, не делая для этого ничего. Он просто рядом, и этого Виктору становится более чем достаточно. «Не своди с меня глаз». Нежность тонет под натиском огня, что разгорается в нём, хрупком, ласковом и чистом, всё сильнее. И Виктор смеётся. Будто бы это возможно — перестать смотреть на него... Будто он когда-нибудь будет способен. «Ты такой красивый». У него голос вновь дрожит, но не от огорчения вовсе. Виктор улыбается, когда различает нотки желания, и открывается, позволяя ему делать всё, что только пожелает. Щёки розовеют, и румянец потрясающе контрастирует с бледными пальцами — он прикасается к его скулам, шее, ключицам. Пальцы порхают по его телу легонько, нежно, и каждое его касание кричит о принадлежности. «Я и так твой, Юри». Он молчит, продолжая трогать его всего, и в слегка осоловевшем взгляде Виктор улавливает то, что знал уже давным-давно. Юри повторяет маршрут губами, вырывая хриплые вздохи, и Виктор убеждён, что момента лучше не найти. Даже если всё это закончится, даже если он не готов, даже если... «Люблю тебя». Он смотрит на него огромными глазищами, что без очков ещё выразительнее, и шепчет заполошно его имя. Пальцы вплетает в волосы и целует мягко. «Можно, я...?» Виктор берёт его за руку и губами касается ладони. Так нежно. «Всё, что угодно. Я так давно этого ждал». Он улыбается, а в глазах всё то же пламя, как тогда. Когда коньки резали лёд, когда его силой можно было сокрушить всё, просить ещё и ещё, лишь бы иметь возможность смотреть. «Витя...» Финальный аккорд. Последняя нота, на которой фортепиано рыдает, и всё вокруг замирает. Юри его приручает. И тисков нет. Виктор отдаётся ему, чувствуя себя свободным.