Капризное счастье. Улыбнись ещё раз

      Небо обагрилось алым закатом, бросая кровавые лучи на поляну. С виду обычный вечер, как и все остальные, обычный вечер для всех, но не для них. Как странно, что посреди леса одиноко растет деревце сакуры, выделяясь среди общей массы зелени своими кричаще яркими цветами. Ее изящный и гибкий ствол поднимался почти до небес, раскинув прекрасные тонкие ветви с бледно-розовыми нежными соцветиями. Малейшее дуновение ветерка, неосторожное движение, и цветы опадают, как первый снег. Красиво и завораживающе. Засмотревшись, можно забыть о реальности. На падение лепестков хочется смотреть вечно. И вовсе нет никакой войны, нет смертей, боли и страдании. Наивно. Глупо. Детские мечты и суровая реальность. Постепенно человек привыкает ко всему, а в период войны и подавно: кровь и смерти людей стали настолько обыденным делом, что перестали вызывать какие-то эмоции.       На призрачное мгновение лязг стали исчезает, растворяясь в легком перезвоне ветра, время замирает. Секунда. Минута. Час. А может вечность? А существовало ли оно? Безусловно, да. Но уже исчисляется по-другому; время клинков ушло, на смену пришла эпоха огнестрельного оружия. Эпоха самураев в прошлом, оставив свой кровавый след в истории Японии. Сотни и тысячи загубленных жизней и судеб. Те, кто сумел выжить должны приспособиться к новой жизни, новому политическому строю, что, несомненно, будет в разы сложнее.       Под раскидистыми ветвями сакуры, на холодной земле, устланной бледными лепестками, словно на только что выпавшем снегу, сидела молодая девушка. На ее коленях покоилась голова черноволосого мужчины. Маленькие пальчики перебирали короткие пряди, словно это что-то могло изменить. Словно его смертельная рана от этих действий затянется, и он поднимется на ноги, как ни в чем не бывало. Сейчас дьявольский зам ком Шинсенгуми выглядел обычным человеком: черты лица расслаблены, на губах застыла блаженная полу улыбка, та улыбка, с которой он всегда смотрел на своих друзей вовремя трапезы. Он был счастлив. Фиалковые глаза плотно закрыты, можно решить, что он спит. Спит. И уже вряд ли проснется. Безмятежность на его лице успокаивала.       Серебряная луна осветила заплаканное лицо Чизуру, по щеке скатилась очередная кристально чистая слеза, которую можно было сравнить с прекрасным алмазом или величественным бриллиантом. За последние недели она несколько раз подряд смогла умыться своими слезами, столько плакать никому не под силу. И откуда только берется эта соленая вода? А она-то думала, что уже выплакала все на могиле отца и Хейске-куна, оказывается, нет. То были цветочки. Сколько она просидела на одном месте, оплакивая и проклиная любимого? Чизуру не могла сказать. Это не имело значения. Сейчас девушка была похожа на призрак. Призрачная тень самой себя.       Война и смерть забрали самое дорогое, что у нее было. Отца. Брата. Друзей. Любимого. Семью. Надежды на счастливое будущее. Но в ее памяти все доблестные самураи Шинсенгуми были живы, во всяком случае, те из них, которые ушли на ее глазах и руках — Хейске-кун, Кондо-сан, Ямадзаки, Саннан-сан, Соджи-кун и… Хидзиката-сан. Они живы для нее, в ее памяти, и в сердце для каждого остался пустой стул, который никто и никогда не посмеет занять. Со временем пустой ряд отодвинется в сторону, заполнится новыми знакомствами и привязанностями, но для каждого будет свое место в ее сердце, но пока, что первый ряд полностью занят и пуст. Вот они стоят перед ней, улыбаются, как ни в чем небывало. А глубоко внутри, ее сердце разбивается на кусочки, заставляя разлагаться. — Чизуру-тян, перестань плакать! — притворно надувшись, пропел Соджи. — Не люблю, когда женщины плачут. Чувствую себя виноватым.       Он не кашлял. Болезнь ушла. От этого стало легче, Окита не мучился в новой жизни. — Точно, Чизуру, в последнее время ты только и делаешь, что плачешь! — поддержал Хейске, присаживаясь возле девушки на корточки и положив свою призрачную руку на плечо Юкимуре, стараясь приободрить. Девушка могла поклясться, что ощутила на своем плече чужое тепло и тяжесть. Неужели воображение играет с ней злую шутку? — Простите! — пролепетала демонесса, стараясь утереть дорожки слез, и выдавить из себя улыбку. Ничего не получалось, губы тряслись, внутри зарождалась и ждала своего часа подступающая истерика, а слезы потекли еще быстрее, грозясь в скором времени затопить прекрасную поляну. Но ради них, она попробует на несколько минут забыть о своей боли, дабы не расстраивать друзей. — Чизуру, ты должна нас отпустить, как не тяжело это говорить, но мы пришли проститься с тобой, девочка! — мягко и очень деликатно проговорил Кондо-сан под дружные кивки Ямадзаки и Саннана-сана. Им легко говорить! Им уже нечего бояться. — Я.не.могу, раны слишком свежи, — девушка давилась слезами, но взгляда не отпускала, стараясь запомнить родные лица друзей. Его лицо.       Благородные черты. Она бы и с закрытыми глазами смогла нарисовать его профиль, если бы умела. Как всегда красив и статен. Держится так, будто выходец из королевской семьи. Европейская одежда непривычна и до сих пор режет глаза, но ему безумно шла. Как жаль, что пришлось отрезать волосы и сменить привычную японскую одежду. На секунду прикрыв глаза, одно усилие и вот все юноши в привычных голубых хаори Шинсенгуми и традиционных одеждах Японии. Они всегда были и будут волками Мибу, ходящими под знаменем искренности. — Чизуру… — его голос необычайно мягок, обволакивает словно бархат. — Это нужно сделать, иначе дальше ты будешь существовать, а нужно жить. Мы не для этого сражались. — его правда так жестока. Режет по сердцу, как острый нож.       Хидзиката-сан всегда так. Ставит непосильные задачи, а ты должен их выполнить. Но как? Его это не волнует. Сейчас Юкимура себя чувствовала так, как совсем недавно Тошидзо, потеряв Кондо-сана. Винила только себя. История любит повторяться. — Ты же одна из Шинсенгуми, Юкимура-кун, не вешай нос! — Ямадзаки-сан улыбается, но его глаза наполнены скрытой болью. Именно он доверил ей все секреты отряда.       Сколько приятных воспоминаний пронеслось перед глазами. Сколько в них было тепла. От простых посиделок вечером, до патрулирования улиц. За такой короткий срок, эти парни стали ее семьей. Старшими братьями. А кто-то и вовсе смог похитить сердце, и усилии особых не прикладывая. — Но, что, если я не хочу…не могу? — твердила девушка, упираясь, словно маленький ребенок, увидев игрушку. Перед глазами крутилось одно из воспоминаний в чайном домике Шимабары. Когда все Шинсены спасали ее, нерадивую гейшу от пьяных мужчин. Тогда все командиры были приятно поражены ее красотой. Девушка все бы отдала, чтобы вернуть этот момент. — У тебя нет выбора, Юкимура-кун, не все Шинсенгуми пали, их нет сейчас с нами тут. Осмелюсь предположить, что они живы, возможно, у тебя получится кого-нибудь отыскать. Уверен, Сайто-кун все еще ходит по той стороне, при всей своей холодности, он не оставит тебя, — всегда холодный и неразговорчивый Саннан-сан удивил столь пламенной речью, в его глазах горел огонек надежды. — Точно-точно, Хаджимэ-кун, мастерски владеет клинками, его не так просто убить! — поддержали Соджи и Хейске.       Какая злая ирония. У призраков прошлого есть надежда, а у Чизуру нет. От этого стало больно и стыдно, и девушка опустила голову, не желая больше встречаться с друзьями взглядами. Духу не хватало. Страшно признаться, что у нее нет веры. Но в чем-то и мужчины были правы, троих командиров Шинсенгуми она не видела, еще не все потеряно. Былые времена не вернуть, но попробовать разыскать друзей и убедиться, что они живы и здоровы, представлялось реальным. Харада-сан, Шимпачи-сан и Сайто-сан все еще находятся под обстрелом реальности. Если судьбе будет угодно, и фортуна не будет отворачиваться, она найдёт их. — Мы всегда с тобой, в твоем сердце, — тихо проговорил Хейске, это было прощание, сердце неприятно защемило. Им также больно, как и ей. — Мы будем присматривать за тобой, крошка Чизуру! — улыбнулся Окита.       Легкий ветерок пробежал по кроне несчастного дерева, взметнув до небес соцветия, что дождем упали на землю. Цветочный снегопад осел на водной глади от чего по реке прошла небольшая рябь. Они ушли. Но не все. Он остался. Он еще не все сказал. Он ждет. А она, как последняя трусиха, боится. Где найти силу волю, чтобы остановить поток слез? Чтобы запомнить навсегда его образ, отложить в подкорке сознания, чтобы в часы уныния вспоминать родные черты лица.       Подняв голову, Чизуру встретилась с фиалковыми глазами Хидзикаты Тошидзо. Сердце радостно замерло и тут же рухнуло с обрыва, оставив после себя пепелище и пустоту. Его улыбка такая печальная и вымученная, но такая родная. Ужасной раны от клинка не было, казалось бы, протяни руку и коснись. Но нет. — Чизуру, прости меня, — прошептал Тоши, опускаясь на колени перед возлюбленной. Надменность и холодность исчезли с его лица. Светлая грусть, едва заметная улыбка на губах. Печальные глаза. — За что, Хидзиката-сан? — недоумение и непонимание мелькнули во взгляде девушки, за что ему просить прощение? Если вся эта дуэль с Казамой произошла из-за нее. Он не захотел отпускать ее, отдавать демону. А она глупая не остановила их. А ведь могла же. Всегда можно найти компромисс. — Я подвел тебя, оставил одну. Но не это самое страшное, ты здесь одна, и всю вину взвалила на свои плечи, — мужчина опустил голову, в лунном свете по призрачной щеке командира скатилась одинокая слеза. Кто сказал, что мужчины не плачут? Бред. — Отпусти меня. Моя любовь к тебе навечно, но я уже не смогу дать тебе счастливую жизнь, это уже не в моей власти.       Что это? Неужели в его голосе мольба? Он в курсе, что играет не по правилам? Просит невозможное. Как его отпустить? Чизуру, как будто ударили тяжелым пыльным мешком по голове, оглушив. Она так долго скрывала свои чувства к нему, что не могла вот так запросто отказаться от них. — Я не смогу! — приложив руки к груди, прохрипела демонесса, сердце вот-вот сломает ребра, разорвет кожу и выпрыгнет наружу. Забьется в конвульсиях. Бесполезный кусок мяса. Из-за него ей так больно. Если бы было возможно выдрать ненужный орган из тела, она бы не задумываясь это сделала. Зарыла бы его рядом с телом Хидзикаты. Все что угодно, только бы не чувствовать эту тупую боль. — Юкимура-кун… Чизуру, у тебя получится! Оставайся верна своему сердцу, и ты найдешь силы жить дальше, — ласково коснувшись щеки возлюбленной, Тоши любовался красивыми чертами лица, пока глаза Юкимуры закрыты. Дуновение ветра и ее губ касаются его губы в прощальном поцелуе. Поцелуи с привкусом боли и крови. Почему им было отведено, так мало времени? И снова сакура. Благодаря ей они познакомились, тогда в переулке, он показался ей божеством, сошедшим с небес. А сейчас это самое божество туда и ушло. — Останься! — что есть сил, крикнула девушка, сорвав голос от короткой фразы, и пытаясь схватить рукой ветер. Но призрака Хидзикаты уже не было на том месте, где она его видела в последний раз. — Со мной.       Распахнув карие глаза, Юкимура огляделась. Прекрасное видение исчезло. Друзья в последний раз пришли к ней, подбодрить и дать наставления. Как это на них похоже. Наяву же осталась она одна с бездыханным телом любимого. Нужно было бы похоронить его, да чем только рыть могилу. Руками? Новый приступ истерики накатил, как морская волна, заставив от душевной боли согнуться пополам. Горло болело, но если бы она могла, то кричала бы всю ночь, а то и больше, лишь бы только небеса ее услышали.       Где-то вдалеке возобновился шум и звон клинков. Неужели еще не все? Сколько можно приносить страдания людям. А может просто показалось, и уставшие люди всего-навсего готовятся ко сну? Еще чуть-чуть и луна совсем скроется на небосклоне. Жизнь продолжается, и совершенно неважно, что за горе сегодня настигло тебя. Таких как ты сейчас в Японии сотни и тысячи. А твоя боль капля в море. Найти бы силы покинуть эту проклятую поляну, да ноги не идут.       Тихий, едва слышный жалобный стон, заставил Чизуру приподняться и осмотреться, откуда доносится странный звук. Сначала мелькнула радостная мысль о том, что ее мольбы были услышаны, и это Тоши пытается привлечь ее внимание. Прильнув к телу мужчины, радостная улыбка погасла. Его сердце не билось. Чудес не бывает. Он холоден, а сердце навечно застыло.       Но стон повторился снова. Скосив глаза, в поле зрения оказались дорогие мужские сапоги, она уже и позабыла о демоне, что лежал неподалеку, сраженный катаной Хидзикаты. Боль и тоска по любимому поглотили ее, и она забыла о Казаме. Чизуру была уверена, что он мертв, однако западный лорд поражал своим желанием и стремлением жить. И он до сих пор боролся за свою почти угасшую крупицу жизни со смертью. Как всегда, ходит по острию лезвия, но на этот раз не играет, слишком большая цена поставлена на карту. Жизнь.       Как не хотелось покидать тело возлюбленного, а женское сострадание и любопытство взяли свое. Сострадание и возможность помочь ближнему, всегда были для девушки на первом месте. Аккуратно переложив голову Тоши на холодную землю, Юкимура, пошатываясь, подошла к телу демона, обессиленно рухнув перед тем на колени, от страха затаив дыхание.       От увиденного сердце болезненно сжалось. Из раны сочилась кровь, рядом лежала, окровавленная катана Тоши. Чизуру была уверена, что изначально клинок покоился в грудной клетке Казамы, но как он смог его вытащить? Возможно, пока Юкимура прощалась с друзьями, она не слышала никого и ничего. Покачав головой, отгоняя посторонние мысли, девушка смотрела на демона с жалостью. Сейчас на него было страшно смотреть: мертвенно-бледное лицо, на лбу испарина, пшеничные волосы слиплись и измазаны в грязи, где-то даже виднелась засохшая кровь, глаза полуприкрыты, но вряд ли он ее видит и слышит. Казама Чикаге был на грани.       Самовлюбленный чистокровный демон исчез. Перед девушкой лежал обычный юноша, что горел в предсмертной агонии. И тут либо добить, либо помочь выкарабкаться. Третьего не дано. Первое было не дано сделать хрупкой девушке. Отчасти из жалости, отчасти из-за боязни остаться одной. И все-таки она эгоистка. Она должна была ненавидеть Казаму, всадить повторно катану ему в грудь и провернуть пару раз, отомстив за смерть, но нет, Юкимура никогда никому не могла причинить вред. — Вы говорили, что демона не так легко убить, верно? Быть может я смогу вас спасти, Казама-сан, — всхлипывая, просипела Чизуру, потянувшись дрожащими руками к вороту мужского камзола. Она бы все отдала, лишь бы этот нахальный, высокомерный и самовлюбленный демон остался жив. Именно сейчас ей не хватало его ироничного взгляда, сарказма в голосе, разговоров о женитьбе, да хоть, что только бы не чувствовать эту пустоту вокруг себя. И одиночество.       За что ненавидела Юкимура западную одежду, так за то, что в ней присутствовало много пуговиц, ленточек, ненужных и неудобных оборок и рюшей, да и фасоны слишком приталенные, все напоказ. С трудом удалось расстегнуть ряд многочисленных жемчужных пуговиц, но не это было самым страшным, рана сильно кровоточила, а Казама хрипел от боли, начиная кашлять кровью, что привело в неимоверный ужас молодую демонессу. Где же хваленая регенерация демонов? Почему она не срабатывает? Он бы уже смог давным-давно залечить свою рану, посмеяться над ее горем и презрительно уйти в неизвестность. — О, небо! Только не сейчас! — взмолилась Чизуру, находя в кармане черных брюк маленькую скляночку с жидкостью. Руки тряслись, и постоянно соскальзывали с пробки, глубоко выдохнув, девушка попробовала снять пробку зубами. С характерным чпокающим звуком крышечка вылетела из горлышка. — Нужно обработать рану, иначе будет заражение, если, конечно, оно уже не началось.       Вылив немного на рану, демонесса зажмурилась. Рана зашипела и запенилась, Казама застонал громче. Такими темпами их точно смогут найти и прибить. А что если ему уже ничего не поможет? Ведь она слишком поздно вспомнила о нем, а его рана ужасна и совсем несовместима с жизнью. Как странно, что клинок не поразил сердце. Этому можно было радоваться, впервые зам ком Шинсенов промазал. Руки не поднимались, она не знала с какой стороны взяться за дело, боялась помочь ему, сделать еще больнее. Рана пугала. Вот если бы она не была такой глубокой. — И почему я такая трусиха! — прошипела сама себе под нос девушка.       Вспышка озарения пронеслась, как яркая звезда в безлунную ночь. Кровь. Демоническая кровь. А что если сработает принцип, которым она усмиряла голод Хидзикаты? Но он не расэцу, да какая, к черту, разница? Все средства хороши. Что если ее кровь поможет затянуться ранам демона. Терять уже нечего, а попробовать стоит. — Казама-сан, потерпите, прошу! — но как напоить умирающего демона? С помощью поцелуя? Ни за что! Целовать малознакомого мужчину, когда любишь…предательство. Или уже нет? — Можно попробовать через сосуд.       Но в бутылочке осталось еще немного обеззараживающего. Вылить и надеяться на то, что случиться чудо, и медикаменты не пригодятся. Или оставить все как есть и поцеловать? Однозначно, первое! Откинув все сомнения, Чизуру приступила к задуманному. Содержимое флакона, она вылила на край своей жилетки, отыскав кодати, полоснула по запястью руки. По фарфоровой коже потекла алая струйка крови, в склянку, окрасив рукава белоснежной рубашки. Порывы ветра усилились, превращаясь в холодные и резкие. Буря надвигается, но сейчас не время и не место предпринимать какие-то действия. Помочь бы выжить демону, а затем все остальное.       Наполнив флакон своей кровью, Юкимура с трудом приподняла голову Казамы, вливая в его рот жидкость, слегка надавливая на горло, стимулируя сделать глоток. Во рту появился металлический привкус, голова от напряжения болела, сил не хватало. Сказывался стресс пережитого дня. Глаза не закрывались, только потому, что, Чизуру прилагала все мыслимые и немыслимые усилия. На мгновение западный лорд распахнул алые глаза, затуманенные предсмертной дымкой. Юкимура вздрогнула, но была уверена, что он ее видит на этот раз. Торжество длилось недолго. Тяжелые веки снова опустились, а по лицу скатывались крупные бисеринки пота. Если Казама выживет, она сама его прибьет, но прежде отчитает за такие шуточки.       Найдя остатки мужества и смелости, Чизуру оторвала рукав от своей рубашки, постаравшись перебинтовать грудную клетку демона. О том, чтобы попытаться ее зашить, и речи не было. Задуманное, оказалось, выполнить тяжелее. Ей повезло, что рана была только на груди, клинок не прошел насквозь, иначе бы она не вынесла. Немного приложив усилий, и демонесса смогла наложить на рану подобие бинта, аккуратно протерев краем жилета. Очередной стон. И резкая тишина оглушила. Если бы только Юкимура была хоть немного внимательнее, то смогла бы увидеть, как ее кровь подействовала на западного лорда. Кровоточащий порез на руке, которой Казама убирал катану врага, ухватившись за лезвие, затянулся. Несомненно, успех маленький, но все же незаметен для человеческих глаз. Особенно, если борешься со старухой с косой. — Я бездарная ученица, Ямадзаки-сан! Я не смогла! — слезы медленно начали скатываться по щекам. — Я не смогла спасти вас, Казама-сан, простите.       Прикрыв рот рукой, Чизуру разразилась новой истерикой. Эта боль была иного рода, нежели та, что она испытывала несколько часов назад. Разочарование. Угасшая надежда. Последний вздох с обескровленных губ. И Казама Чикаге присоединился к своему врагу, что опередил его в этом забеге на несколько часов.       Волны истерики накрыли с головой. Ей больше нечего делать у тела демона, она сделала все, что могла. На четвереньках, девушка доползла до тела Хидзикаты, в кровь, сдирая нежную кожу с рук. Все происходящее с ней было нереальным и похожим на дурной сон. Сон, который длился, целую вечность, и, судя по всему, не собирался заканчиваться. А что, если она проснется, а это было всего лишь кошмарным сном? Реалистичным кошмарным сном. — Я не могу Вас отпустить, Хидзиката-сан! — сил на истерику не было. Чизуру лежала на холодной траве, обнимая тело возлюбленного. Слезы безостановочно текли, порой становилось тяжело дышать. Внутри было больно, почему-то болела не только душа, но и каждая клеточка усталого тела.       От сердца разливался странный неестественный жар, но он не согревал и без того продрогшую девушку. Наоборот, от этого неестественного жара становилось плохо, поджав под себя ноги, Юкимура тихо скулила, стараясь унять боль и пытаясь проанализировать ее характер. Не получилось. Мозги плавились, а сознание скачками вырывало из реальности. Резкая вспышка боли ослепила демонессу, казалось, ей сломали каждую косточку. Волосы противно прилипли к телу, словно ее лихорадило. Тошнота. И снова боль. Чернота затопила, словно повязали на глаза темную повязку из шелка. Откуда эти странные и доселе непонятные симптомы, Чизуру не знала, но было страшно до ужаса. Крупица здравого смысла издалека махала рукой, собираясь покинуть ее. Тело не слушалось и билось в конвульсиях.       Маленькое тельце беззащитной девушки боролось само с собой. Это и есть пик мучений, когда помочь некому и ты сам за себя. Захочешь жить — цепляйся за свою судьбу сама. Именно этому научила ее смерть Чикаге Казамы. Демон до последнего боролся в одиночку. Тело ватное, словно чужое, руки инстинктивно прижались к груди, сейчас хотят изодрать до мяса грудную клетку. Противная капелька пота скользнула с шеи, упав на разгоряченную кожу спины, очень сильно испугав Чизуру. Юкимура потерялась в вспышках боли и не смогла бы сказать точно, когда все закончилось.       Все закончилось так же резко, как и началось. Она продолжала лежать в позе эмбриона, размазывая слезы по лицу, ожидая новой порции боли. Но ее не последовало. Проанализировав свое состояние и удостоверившись, что новых вспышек не предвидится, девушка аккуратно села, едва дыша. Тело била крупная дрожь от пережитого ужаса. Перед глазами медленно плясал мир, почему краски такие яркие? Или всегда так было, просто она не замечала? Что-то было не так, но что? Медленно проведя рукой по волосам, желая убрать прилипшие локоны с шеи, Чизуру замерла. В немом крике, раскрыв рот.       Мир в порядке, а вот что случилось с ней?       Сердце забилось сильнее. Набравшись смелости, она взглянула вниз, тело не изменилось, а вот волосы стали длиннее и побелели. Зеркала под рукой не было, но речка извилистой и мерцающей лентой протекала впереди. Пораженно ахнув, девушка кое-как поползла к водоему, боясь одного: если она упадет, то ей не выбраться самостоятельно. Она утонет. С замиранием сердца, девушка взглянула на себя.       В отражение на Чизуру смотрела демонесса: белые длинные волосы, словно само сияние ночных светил обрушилось на нее, желтые глаза с вертикальным зрачком, как у кошек, страшно до жути. Кожа бледнее обычного, видно, как проступают голубые венки, и трепещет пульс, правда щеки измазаны в грязи. Завершали этот ужас маленькие рожки на лбу. Неужели она смогла выпустить свою демоническую сущность? Она столько раз видела, как этот делал западный лорд, но никогда не могла и подумать, что у нее тоже это получиться. И демон каждый раз испытывал такую адскую боль, при этом на его лице никогда не менялось выражение лица. А это было очень больно. И она стала таким же монстром, как Казама Чикаге?       А был ли он монстром? Всего лишь избалованный мальчишка, возглавляющий свой клан. Монстром назвать его язык не поворачивался, а вот упрямцем, да. Если боль надо испытывать всегда, то она не хочет быть чистокровной демонессой. Последней из рода Юкимура. И спросить совета не у кого. У кого могла, спросить, мертвы. А сколько еще на свете чистокровных, знать не хотелось. Это не ее мир. Нет, этого никогда не будет. Она попытается никогда больше не вызволять свою демоническую сущность. Запрет ее в своем сознании. Головная боль и вспышка ненависти заставили молодую демонессу взвыть волком и без чувств упасть на землю, устланную лепестками сакуры. «А что, если у меня нет сил, быть счастливой? Счастливой быть уже незачем. И не с кем. Я устала. Бесчисленное количество раз судьба ломала мою жизнь, заставляя преклонить колени. И вот, наконец, я сдаюсь, покорно встаю на колени и смиренно склоняю голову. Будь что будет, я согласна с тем, что мне уготовано судьбой!» — дыхание становится прерывистым, сердце ноет и кровоточит. — Что это за звук? Как будто бьется чье-то сердце?» — успела подумать Юкимура, сквозь боль, уловив, как трепещет чье-то сердце. Робко. Словно не имеет на это право. Но тьма уже накрыла Юкимуру Чизуру своим покрывалом.