***
На уединенно расположенную ферму где-то в Сассексе они добрались не раньше одиннадцати. Водитель распахнул дверцу и подал руку леди — несмотря на разницу в званиях Джефф в первую очередь был джентльменом. Такси загнал в обширный гараж сорокалетний мужчина, по манерам — явный отставник. В выделенную комнату ее проводила серьезная женщина лет на десять моложе. На столике стоял чай, молоко, шотландское печенье и пара таблеток на блюдце. Здраво решив, что квотермейстер плохого не посоветует, она выпила чай, приняла таблетки, и рухнула в объятия Морфея. Проснулась она в половину шестого от резкого звонка будильника. Давешняя женщина помогла ей одеться и проводила к завтраку. Джефф немного поухаживал за ней за столом, однако вся его любезность мгновенно закончилась, стоило им после завтрака проследовать в кабинет и приняться за изучение полудесятка папок с пересланными майору Бутройду отчетами от Таппенс, Деллы и, черт бы побрал этих мозголомов, ее самой. «Свои» отчеты она читала точно так же, как и отчеты любого постороннего человека. Ничего не дрогнуло в душе, никаких смутных воспоминаний или ассоциаций, даже при анализе отхода из этого самого Коукворта, который она совершенно не помнила. Кто бы ни копался в ее голове, это был стопроцентный профи. Забавно, но своего рода свежий взгляд позволил ей заметить несколько ошибок и упущений, не замеченных даже предельно саркастичным и въедливым майором. Впрочем, его уничижительную критику ей было переносить легче по той же самой причине: то, что было описано в папках, происходило как бы и не с ней, и даже не с Шарлин, а с какой-то другой миссис Кейн. Регулярно приходила горничная с чаем и таблетками, а после неплохого обеда майор натравил на нее сразу двух психиатров. Ничего не помогло, даже сеанс гипноза, единственный плюс — Саманта после сеанса чувствовала себя как следует отдохнувшей, а когда Шарлин попросила горничную принести пачку сигарет, эскулапы и не подумали возражать. Саманта была даже рада, что таблетки не загнали Шарлин обратно в глубину подсознания. Так прошло два дня. В пятницу сорокалетний водитель на стареньком «фордике» съездил в Литтл-Уингинг и оставил на столе в гостиной записку и двадцать восемь фунтов для Гарри: в субботу она обычно рассчитывалась за помощь по хозяйству, а привычную к еженедельной дани Петунью не следовало нервировать понапрасну. На третий день Джеффри наконец захлопнул последнюю папку и тяжело вздохнул. — Просто чудо, Шарлин, что ты не только выжила, но и сохранила хоть что-то в своей голове. Впрочем, видимо, там осталось так мало мыслей, что бедному гипнотизеру-мутанту приходилось гоняться за каждой из них с сачком, — резким жестом майор прервал попытку оправданий. — Я понимаю, что сначала вы все не могли даже заподозрить, во что ввязались, но затем-то, затем! Боже мой, без ресурсов, без элементарного обеспечения… Почему Вы не обратились ко мне сразу? Признаться, я уделил внимание твоим письмам только в середине сентября, да и то не вполне поверил. «Скорее всего, искал подходящего психиатра», — подумала Шарлин. — Именно поэтому, господин майор. Предыдущие попытки привлечь внимание властей заканчивались либо никак, либо печально. Исходя из этого, — она кивнула на стопку бумаг, — у этих «мутантов» есть большая зеленая лапа в Правительстве. — А кто говорит о правительстве? Вот я, например, всего лишь уединенно живущий отставник. Джон и Джейн — кстати, твою машину забирал именно Джон — просто работники у меня на ферме. Британия со времен Дрейка сильна частной инициативой, так почему же это не сработает сейчас? Кстати. Поскольку я тоже не имею официального статуса, забываем про господина майора. Для тебя я Джеффри. — Заметано, Джефф, — перехватившая управление Шарлин выпустила в сторону майора дымное кольцо, — но есть один маленький нюанс. Где те галеоны испанцев, которые обеспечат нам достойную добычу, чтобы расширить операцию? Мы действовали за свой собственный счет. Я, конечно, проверю свои финансы, но подозреваю, что бегство из Коукворта изрядно их подрастрясло. Ты тоже вряд ли стал миллионером за время службы. Что уж тут говорить о привлечении дополнительных сил. Вряд ли твои флибустьеры будут ходить на абордаж чисто из уважения к старому квотермейстеру. Я уже не говорю о психиатрах. — Шарлин, ты и твои коллеги вызываете у меня, несмотря на все ваши ошибки, неподдельное уважение. В том числе и тем фактом, что вы оказались достаточно любопытными и неравнодушными. Но видишь ли, список полных сострадания к сироткам, а главное — очень любознательных пожилых леди в Британии не заканчивается миссис Кейн, миссис Бересфорд и мисс Стрит. И, что важнее, он не ими, в смысле, не вами, начинается. Так что, я полагаю, какими-то средствами мы располагать сможем. Кстати, возьмите вот это, лейтенант Бэлтимор. Отставной майор протянул миссис Кейн бумажный квадратик. — Что это, Джефф? Неужели… — Твои два нуля, Шарлин. Твои два нуля. — Боже мой… Через сорок с лишним лет… Благодарю, сэр, — Саманта щелкнула зажигалкой и наблюдала, как сгорает в пепельнице листок дорогой бумаги.***
В эту ночь таблетки не помогли. Болели простуженные кости, слезились глаза, першило в горле, но главное — их снова, впервые за сорок лет, было двое. «Ну здравствуй, Саманта Кейн, — пожилая леди чиркнула ухваченной с прикроватного столика зажигалкой и выпустила струйку сигаретного дыма, горло все еще немного першило несмотря на несколько выкуренных за эти дни пачек. — Боже, я и не думала, что наше с тобой тело так постарело. Нет, конечно, я видела всю твою жизнь нашими общими глазами, но вот ощутить изменения полностью было несколько… внезапно. В последний раз я делала что-то больше, чем просто наблюдала, когда нам обеим было двадцать четыре. Боюсь, с тех пор я не повзрослела, просто не имела такой возможности». «Прости, Шарлин». «Ерунда. Мне не за что тебя прощать. Я ведь тоже прожила эти наши полвека, просто в режиме, скажем так, созерцателя. Будем считать это отпуском, и видит Бог, как он мне был нужен. И знаешь, когда я глядела на все это, я гордилась тобой. Ты — определенно та, кем я хотела и надеялась стать, когда война закончится. Спасибо тебе, дорогая!» «Не за что, Шарлин Бэлтимор, — едва прикуренная сигарета отправилась в пепельницу, лишь в последний момент рука удержалась от брезгливого смятия. — Не забывай, ты — это я. Только почти полвека назад. И это тебе спасибо за то, что прятала от меня сама-знаешь-что. Без этого вряд ли я могла бы жить нормальной жизнью все эти годы. Удивляюсь, что тебе хватило сил остаться в здравом уме там, в глубине моей — нашей — головы в обнимку со всем этим ужасом». «Не уверена, что психиатры согласились бы с тобой насчет здравого ума, — снова затяжка, — просто чудо, что нам не диагностировали нашу законную шизофрению еще в сорок пятом». «В нашем возрасте мнение психиатров насчет здравости или нездравости должно интересовать только наследников. А их у нас нет. Признаться, я боялась, что встретив тебя там — а нам, знаешь ли, недолго осталось, — я обнаружу во время разговора со Святым Петром рядышком с собой конченую психопатку. Впрочем, подозреваю, нас распределили бы по разным вратам». «Думаешь, тебя отправили бы в ад молитвы учеников, которым ты недрогнувшей рукой ставила «D»? Я-то рассчитываю поиграть на арфе аки мученица, причем с официальной справкой». «Деточка, меня не возьмут в ад. Окажись я там, черти уже через год поднимали бы руку, прежде чем задать вопрос, и ходили бы в котельную парами, за ручку!» «Бабуля, окажись в аду я — ошметки чертей долетят до того облачка, на котором ты будешь играть на арфе, как только я смогу смешать солярку с удобрениями». «Откуда в аду солярка — я приблизительно представляю. Котлы надо топить. Но удобрения?!» «Ходят слухи, дорогая, что политиков и журналистов там держат по ноздри в собственном говне. А где говно — там и селитра. Так что все путем. А если серьезно — единственное, что помогло мне не свихнуться, это возможность спокойно смотреть за тобой. Я ведь тоже очень любила Патрика. И детей. Жаль, что… Боже, как я любила те часы, когда ты в школе». Шарлин зажгла еще одну сигарету, она очень любила французский «Житан», сравнимый по убойности с "Ли-Энфилдом". Саманта не могла терпеть табачного дыма, она всегда гоняла Патрика курить на веранду. Но сегодня можно. И даже нужно. «Я эти часы иногда ненавидела, Шарлин». «Ты пытаешься врать мне, Саманта?!» «Ох. Ну, ладно. Пыталась. Тем не менее, давай поговорим серьезно. Что нам делать теперь?» «Хочешь сказать, что не отпустишь меня обратно в норку, Сэмми?» «Хотела бы, да не могу. Я убегала от того-что-ты-прячешь с самого конца войны, точнее, с самого побега из того эшелона. А теперь это невозможно. Сама видишь, что происходит, и твое присутствие просто необходимо. Даже не потому, что я не умею того, что умеешь ты. А это, знаешь ли, может стать актуальным в любой момент». «И какова же другая причина?» «Разумеется, Шарлин, это мистер Поттер. Он очень чуток, и вряд ли я обманула его своими психологическими трюками. Он продолжал ощущать мое раздражение, злость и, боюсь, даже в какой-то степени и ненависть». «Ты хочешь сделать с этой злостью то же самое, что я сделала с тем-что-мы-спрятали? Закатать в себя и уйти в глубину? Я вижу тут минимум три проблемы». «Всего три?» «Первая — ты уверена, что мистер Поттер не почувствует то-что-я-прятала, Саманта? Это, знаешь ли, не то, что следует пусть даже и не знать, но просто чувствовать десятилетнему мальчику с довольно сложной судьбой». «Мне кажется — и тут я опираюсь уже на мои навыки, сорок лет учительского стажа, Шарлин, сорок лет — что чувствовать то-что-мы-хотели-бы-забыть будет для него несколько проще, чем постоянно находиться под прессом ненависти. И… Да, физически его никто не пытал и не… Но я полагаю, если он ощутит тень, а это будет только тень, мы же не будем рассказывать ему, правда? Мы и себе-то не рассказываем… Скорее всего, он посочувствует нам, и может быть, легче станет и нам, и ему». «Положим. Доверюсь твоему профессиональному чутью, миссис Училка. Вторая проблема — я сама. Ты уверена, что шпионка, диверсантка и вообще весьма легкомысленная девушка, которой психологически по-прежнему двадцать четыре, несмотря на старческое тело — подходящая компания для юного джентльмена? Особенно на фоне респектабельной пожилой учительницы с ангельским терпением?» «Более чем. Боюсь, что опыт общения со шпионками и террористками будет для мистера Поттера крайне полезен. А с добропорядочной учительницей он все равно будет общаться во время занятий по школьной программе». «Не боишься, что мы с ним взорвем твой уютный домик, пока ты сидишь в норке?» «Не очень. Вряд ли ты захочешь в дом престарелых». «Ну, я тебя предупредила. А третья причина — ты сама сможешь вот так сидеть наедине с этой ненавистью? Я-то за все эти годы привыкла». «Ты же смогла. Причем ты сидела там наедине с чем-то много худшим, чем просто злость. Значит, смогу и я. К тому же три раза в неделю ты будешь отпускать меня на уроки с мистером Поттером, не так ли?» «Кстати, ты была права. Проблем-то действительно четыре. Если я, что называется, выйду на сцену и буду там блистать — я не смогу закрыться не только от мистера Поттера, но и от тебя. И наш с тобой замечательный симбиоз, когда я благородно страдаю от кошмаров, а ты живешь и радуешь меня сегодняшним днем, разрушится. Ты готова снова вспомнить тот-самый-год?» «Если бы я не была готова, я не была бы тобой, а ты мной. В конце концов, нам осталось на этом свете заведомо меньше, чем ты прятала то-что-надо-спрятать от меня. Как-нибудь выдержу. И знаешь… Я буду чувствовать себя увереннее и спокойнее, передав нашу общую голову тебе. Если я снова загоню тебя на задворки, боюсь, нам просто может не хватить времени, каких-то долей секунды, чтобы в случае чего вовремя выпустить тебя и дать порезвиться». «Спасибо, Саманта». «Не за что, Шарлин». Саманта Шарлин Кейн, урожденная Бэлтимор, откинула теплое одеяло, шлепая босыми ногами, подошла к окну и, приподняв раму, выбросила оставшийся в гордом одиночестве сигаретный фильтр на крышу пристройки. Тучи немного рассеялись, и две яркие звезды глядели на нее из темного просвета. Видимо, это было все, чего ей не хватало, потому что уже через две минуты она, наконец, заснула. И той, и другой снилось что-то приятное, вот только утром ни та, ни другая не могли вспомнить, что.