jar of hearts

Алек давно отвык от мысли, что ужас, который ему предстояло ощутить лишь четыре раза за жизнь, вернется к нему вновь. Тот самый кошмар наяву, пробиравший до костей и сковывавший тело в ступоре, от которого перехватывало дыхание и подкашивались ноги. Он едва не поседел, когда ощутил его в первый раз, а в четвертый сердце разрывалось от боли. Третий не стоит и вспоминать. Тогда он глушил алкоголь литрами и рецепторы восприятия серьёзно притупились. Однако он отчетливо помнит выстрел, сигнализировавший о начале Семьдесят Первых Голодных Игр. – Возьми себя в руки, – прошипел отец, дергая его за локоть. Алек обвел мутным взглядом пеструю толпу, собравшуюся в приёмной зале. Спонсоры цедили игривые цветные коктейли и с интересом следили за своими любимчиками. Андерхилл, его со-ментор, уже вовсю болтал с богатой дамочкой за столиком у самого экрана, рекламируя своего трибута – Алину Пенхоллоу. Джейс Эрондейл, ментор первого дистрикта, очаровывал любовника Сенеки Крейна – распорядителя игр. Его напарница и наставники четвертого дистрикта следовали его примеру. Алек уже год не мог понять, почему из шестнадцати мужчин-Победителей Второго, ментором выбрали именно его. Да ещё и в первый год после победы. «Ты молчал все две недели на Арене, – объяснял Роберт сыну после Жатвы. – В Туре был слишком сдержан. Отныне ты в сливках общества, ты Победитель Семидесятых Игр. Очаровывай, как Эрондейл, или будь жесток, как Моргенштерн. Только не молчи». Алек забивался в самый угол бара и пил. Единственное, чего ему хотелось после Арены, это молчать. Он не сможет помочь своему трибуту выиграть. Даже если он выживет, уже не помочь. В Играх не бывает победителей. Алек смотрит на экран, на Арену (в этот раз – джунгли). Видит, как Магнус Бейн ударом подобранного у Рога Изобилия мачете отсекает голову трибуту Двенадцатого. Он требовательно стучит по столу, прося ещё виски. Он не сможет помочь своему трибуту, потому что не хочет. Он ставил не на него. * * * – Привет, – голос у девушки нежный, но дрожит. Он слышит это за сотни миль. За шумом океана, плещущемся за её окном. За заполошным стуком своего сердца. Маленькая дрожь, сломавшая большого и сильного мужчину. – Всё будет хорошо, Клэри, – Джейса потряхивает и он опирается о столешницу. Если он прогнется под тяжестью страха, свалившегося на него в одну минуту, девочка в его руках не выдержит давления. – Шансы, что нас выберут, ничтожно маленькие, – убеждает его Клэри. – У вас десятки победителей и каждый хочет славы Победителя Квартальной Бойни. Джейс сжимает переносицу, сжимает телефон. Перед глазами стоит лицо Майи, испуганное и удивленное, и зеленая вода моря, быстро принимающая красный цвет. – Ты прекрасно знаешь, что никто не хочет возвращаться на Арену после того, что мы там видели, – Джейс запрокидывает голову и моргает. – Даже в Первом. Клэри тихонько хмыкает, и для девушки, утопившей десять человек в болоте, смех кажется неуместным. – Если только ты не Себастьян Моргенштерн. Миловидное лицо Себастьяна в его сознании, каким-то образом получившего доверие практически всех трибутов, искажается злобой. Как правило, сформированные группы часто распадаются к концу Игры: выжить может лишь один, поэтому, когда слабаки уже лежат в моргах Капитолия, компания объявляет о распаде и перебивает друг друга. Однако никому не удавалось так виртуозно убивать своих противников, сохраняя на протяжении всей игры статус «чистых рук», как Себастьяну Моргенштерну, победителю Шестьдесят Седьмых Голодных Игр. Возможно, лишь его отцу Валентину двадцать пять лет назад, на второй Квартальной Бойне, в которой участвовало сорок восемь трибутов, вместо привычных двадцати четырех. – Мне кажется, он весь в отца, – заметил Джейс. Клэри не обиделась, он знал это. Они давно привыкли поносить её жестокого папашу, с детства обучавшего детей приемам охоты на воде, а в юности – на суше. Девушка промолчала, но тут же задала вопрос, удививший Джейса: – Что ты сделаешь первым, после того как осознаешь, что Жатва обошла нас стороной? Она судорожно впустила в себя воздух и заговорила снова, не позволяя ему ответить: – Может съешь какой-нибудь безумно калорийный десерт или посмотришь один из отвратительных фильмов Саймона о космосе? Завьешь кудри или… – Попрощаюсь с другом, Клэри, – перебил её Эрондейл, сжимая пальцы на деревянной столешнице. Восемнадцатилетнее дитя, убившее десять человек на Семьдесят Третьих Играх, замолчало. Джейс был уверен, что она поняла его с полуслова. Он был уверен, что после страха о нём, это – первое, что пришло ей в голову после объявления об условиях Квартальной Бойни. – Я попрощаюсь с ним. * * * Одно из преимуществ победителя Голодных Игр – тебя не выгоняют, как стадо, на площадь, смотреть церемонию Жатвы других дистриктов. Закройся в своём коттедже и пей, думая о том, как несколько лет назад переживал то же, что и трибуты, имя которых выпало из шара. На этом преимущества заканчиваются. Магнус смотрит на экран и не видит, что на нем происходит. Он не обращает внимания на робкий стук в дверь, на дальнейший хлопок двери и то, как прогибается диван с двух сторон от него. Катарина обнимает его руками, укладывая голову ему на плечо. Рафаэль не притрагивается к нему, но Магнус чувствует, как он дрожит. Победители-мужчины становятся по правую руку от сопроводителя, единственная девушка-победитель – по левую. Роберт Лайтвуд тянет фальшивую, горькую улыбку на губы. Показывают фильм о благородстве, с которым Капитолий взял под своё крыло Тринадцать дистриктов и какой черной неблагодарностью ему отплатили. Рассказывают о том, как Голодные Игры из года в год, уже семьдесят пять лет, служат напоминанием о жертвах той войны. Сопроводитель трещит о чести, которая падет на дом трибута, о его бессменной славе. Девушка по левую руку от него втягивает воздух с таким громким свистом, что Латвуд замолкает. – По традиции, – на одну ноту голос его срывается, но он подходит к шару с единственным именем вновь с вечной улыбкой на губах, – дамы первые. Магнус кожей чувствует, что Второму дистрикту стыдно за то, что в последние сорок лет ни одна девушка не выиграла Игры. Кроме одной. – Изабель Лайтвуд. Магнус видит, как слеза срывается вниз по щеке Изабель. Отец подводит её к постаменту трибута, аккуратно поддерживая за локоть: ноги девушки не гнутся. Она не говорит ни слова. Не радуется, подобно Лилит Хелл из Первого, вызвавшейся добровольно, и даже не улыбается натянуто, как Эрондейл. Она не сводит глаз с толпы мужчин, ожидающих своей Жатвы. Роберт Лайтвуд на секунду прикрывает глаза, раскрывая карточку с именем трибута. – Майкл Вэйланд. – Я доброволец, – мгновенно выступает Александр Лайтвуд из ряда Победителей. Вэйланд смотрит на жену и сыновей горящими от слез глазами. Изабель откровенно потряхивает, и вместо того, чтобы пожать противнице руку, Алек заключает её в объятия. Сестра обмякает в его руках. Совсем как в тот день, когда поезд привёз семнадцатилетнюю убийцу в качестве победительницы Семьдесят Вторых Игр. Магнус не замечает, что плачет, пока Катарина не стирает слезы с его щек тыльной стороной ладони. Алек только что подписал им обоим смертный приговор.