«Им не понять, как детям малым, Что счастье не влетает в рот. Я б философский камень дал им, — Философа недостает» — Иоганн Вольфганг Гёте, «Фауст»
Глава 1
Мягкий свет от множества расставленных по всему помещению свечей ложился на каждую причудливую вещь, окрашивая её тонким слоем оранжевого цвета. Огромное количество книг, картин, пыльных безделушек и всяческих волшебных старых артефактов взирало на вошедших в комнату людей. Прилипшая к каждому сантиметру помещения тишина вдруг потеснилась двумя тихими голосами: — Вы преувеличиваете моё влияние, мистер Люпин, — пожилой мужчина с длинной белой бородой внимательно смотрел на своего собеседника через поблёскивающие стёклышки очков-половинок. — Наоборот, это вы недооцениваете своё влияние, профессор, — мягко переиначил Люпин слова Альбуса Дамблдора. Директор школы Волшебства и Чародейства медленно прошёл к своему рабочему столу, но не сел, а лишь опёрся рукой о его край. Блики танцующих огоньков многочисленных свечей замерли на его лице, словно пугаясь скрытой мощи этого человека. Ремус нервным движением натянул рукава свитера ещё ниже. Стоять перед своим бывшим директором и таким сильным магом было неуютно, почти страшно. — Неужели, Ремус, вы уверены в его невиновности? — Я без понятия, он ли это, но есть вероятность огромной ошибки. — Такая вероятность всегда имеется. — Тем более, мы обязаны убедиться наверняка. — Нужна ли вам эта убеждённость? — Да. — Но если результат будет не самым приятным для вас? — Тогда я хотя бы буду знать, что его обрекают заслуженно. — Справедливо. Но всё же, мальчик мой, подумайте сами, что будет с вашим сердцем, когда вина подтвердится? — Не когда, профессор, а если. Молодой человек пристально смотрел в глаза Альбуса, впервые встречая чей-то оценивающий взгляд так прямо. В его ореховых больших глазах залегли тени печали и грусти, словно он и не надеялся на помощь или какой-то более-менее удачный исход. В его глазах цвета излюбленной осени читалось откровенное одиночество. Дамблдор ухмыльнулся, пряча улыбку за свои длинные сложенные вместе пальцы. — Что ж, думаю, я мог бы поговорить с некоторыми людьми, — непринуждённо начал Альбус, блистая своими озорными не по возрасту глазами из-под очков. — Да, пожалуйста, — облегчённый, вымученный выдох. Если ничего не получится? Если всё же виновен? Если действительно потерял рассудок? Люпин не знал, что будет делать, если ответы на все мучившие его вопросы окажутся утвердительными.*****
Груз невыразимо давящей боли обрушился на хрупкие плечи этого когда-то сильного и яркого человека. Мокрая, спёртая атмосфера камеры выедала воспоминания и эмоции. Он не знал, что сможет предоставить теперь дементорам. В нём от человека — грязные, спутанные волосы и потрескавшиеся губы, забывшие, как ослепительно они способны улыбаться. Стеклянные, треснувшие потерей глаза неподвижно уставились в стену напротив, пытаясь не закрываться ведь каждый раз, когда веки опускаются перед мысленным взором всплывают вспышками калейдоскопа недавние события, о действительности которых хотелось просто напросто забыть. Убийца. Об этом кричали взгляды охранников. Убийца. Шептали голоса из соседних камер. Убийца. Такие родные мелодии любимого голоса повторяли слово-клеймо, слово-ложь. Тонкие, узловатые, пальцы зарылись в длинные тёмные волосы, сжимая со всей силой, пытаясь физической болью вытравить из головы желание действительно стать тем самым убийцей и разорвать ненавистного бывшего друга на кровавые лоскуты. Бессилие во всём теле граничило с кипящей ненавистью и от этого контраста становилось лишь холоднее. Звуки чьих-то чётких шагов и спокойного голоса доходили до ушей непозволительно долго. — Сэр, мы не можем пустить вас к нему, — пролепетал взволнованный аврор почти неслышно. — Друг мой, не переживайте, сейчас придёт представитель судьи и мы вместе, официально сделаем всё необходимое, но мне бы хотелось увидеть заключённого лично, сейчас. — Но так не положено, без… — Повторяю, мне бы очень хотелось, — прозвучало так же размеренно и спокойно. Дверь издала противный поскрипывающий звук и впустила вошедших в камеру. — Сириус, вы слышите меня? Собственное имя вызвало у пленника лишь вспышку незаслуженного отвращения и головную боль, пытающуюся разбить череп. Говорить, повторять в миллионный раз уже сказанное, оправдываться не было сил. Человека в идиотской остроконечной шляпе видеть не хотелось вовсе. Сириус лишь подтягивает колени ближе к грудной клетке, где почти уже не бьётся, горбится сильнее, опускает голову ещё ниже. Горло раздирает от желания совсем по-собачьи завыть, но с каждым приближающимся шагом посетителя оно издаёт лишь нечто схожее с рыком. Он чувствует, как от всего происходящего собственная личность тускнеет, оставляя только звериное, присущее любому анимагу, нутро. — Профессор Дамблдор, неужели всё это необходимо? — раздаётся чей-то новый голос. — Что вы имеете в виду? — Альбус оборачивается налево, к говорящему. — Вспомните репутацию его семьи, здесь и не нужно всех магических ухищрений, чтобы вынести вердикт. Семья. Блэк срывается на хриплый, нервный смех. Конечно, его родственники поголовно чокнутые. Истеричка-мать с её высокосортной кровью и протухшими традициями древнего клана. Обсессивная двоюродная сестричка, маниакально влюблённая в своего мерзкого лорда. Бесхребетный, не умеющий сказать нет и беспрекословно ведущийся на поводу у матери брат. Конечно, Сириус такой же. Если не был бы таким сумасшедшим, как эти ненаглядные родственники, то скорее всего понял, что творится вокруг и спас бы их, спас, спас, спас… По вымазанной кровью щеке скатывается насмешливо чистая слеза, а смех обрывается судорожным кашлем. Сириус не вникал в речь внезапных гостей и лишь кивнул на вопрос, как порядочный бывший ученик своему порядочному бывшему директору: — Вы готовы начать? Через какое-то скучное количество минут в руках у обвиняемого в убийстве своих лучших друзей и предательстве древнего заклятия оказывается чаша с мутноватой жидкостью. Им нужна правда, и всем плевать, что она уже была произнесена в его истошном крике при задержании и на каждом последующем допросе. Все не хотели принимать правды от человека с этой опасной, тёмной бурей, расплывшейся по радужке синих глаз. — Вы виновны в убийстве супругов Джеймса и Лили Поттер, особо жестоком убийстве Питера Петтигрю и нарушении заклятия Доверия? — Нет, — едва различимый благоговейный шепот.*****
Ремус Люпин ненавидел прессу так сильно, как только мог своей исключительно дружелюбной душой. Держа в немного дрожащих руках новый выпуск Ежедневного пророка он боролся с желанием разорвать этот безжалостно испорченный кусок бывшего дерева. Чернилами, тоже потраченными абсолютно бездарно, были выведены самые ужасающие и вместе с тем невозможные в представлении Ремуса строки: «Самоубийство вместо Азкабана! Обвиняемый в тройном убийстве, предательстве заклятия Доверия и совершении колдовства в присутствии множества магглов Сириус Блэк покончил с собой в одиночной камере временного заключения Аврората, выкрав палочку у одного из охранников, решившего проверить его состояние. Специалисты из больницы Святого Мунго говорят, что подобное могло быть следствием умственного помешательства или маниакального расстройства заключенного…» Молодой человек комкает листы, испачканные этой статьёй, стараясь не следить, куда именно приземлится клочок. От напряжения этого месяца все его нервы истрепались, а среди пшеничных волос, таких мягких и шелковистых, начали появляться первые седые прядки, абсурдно подчёркивая усталость, скопившуюся за двадцать один год жизни. Ремус не сдерживает обречённого вздоха. Всё чаще мир представляется ему чем-то, где просто невозможно жить. За окнами небольшого скрытого в деревьях домика надвигалась густая темнота, обещая порцию новых сюжетов в привычных кошмарах. Люпин вглядывался в прозрачное стекло, подмечая боковым зрением пыль, разруху, несобранность, покинутость своего временного жилища. Состояние души юного оборотня ничем, по сути, не отличалось от всего перечисленного. От звука, с которым открылась входная дверь, занося в холодное помещение ещё больше прохлады, плечи Ремуса содрогнулись каким-то паническим, нервным движением. На загривке и шее, не спрятанных тканью потрёпанного бежевого свитера, поселились неприятные мурашки. Руки мигом сплелись на груди в защитном, по мнению магловских психологов, жесте. Хотелось куда-то срочно убежать. — Ремус, мальчик мой, вы не рады нас видеть? — насмешливый голос пронзил комнату этой затхлой постройки. — Нет, извините за мою грубость, профессор, я слегка задумался, — после длинной заминки Люпин наконец оборачивается на вошедших, застыв в парализующей нерешительности. Глаза оборотня были обращены к полу, а понурые плечи выдавали всего его с головой. Неловкость. — Думаю, Сириус, вам стоит отдохнуть, а позже мы обсудим все дальнейшие действия, — голубые, полные жизни глаза взирали на двух молодых людей, глаза которых потухли так рано, с покровительством и пониманием. — Нет, Дамблдор, сейчас, — твёрдый, требовательный голос Блэка привлёк к себе внимание. Что-то в этом голосе навсегда неуловимо изменилось, но Ремус так и не мог понять, что именно. Нотки отстранённости заставили Люпина сжать пальцами совсем не согревающий свитер сильнее. — Сириус, ты всё ещё считаешь меня врагом? — А ты всё ещё пытаешься найти уязвимое место Джеймса? Оборотень незамеченным движением встряхивает головой, отгоняя воспоминания. О них, как об громадные льдины, дробились едва зажившие рёбра, осколками вспарывая гниющее от всех предыдущих ранений сердце. Этот хилый орган уже ни на что не годен. — Хорошо, уточним наш план сейчас, — великодушно соглашается Альбус, — Так как официально вы, Сириус, считаетесь мёртвым, нам стоит поддерживать это мнение как можно дольше. Иначе, вероятно, вас попытаются убить на самом деле. — Это всё понятно. Что с Гарри? — темноволосый юноша нетерпеливо перебивает. — Можно назначить его опекунами Петунью Дурсль и её… — Нет. — Боюсь, другого способа просто не существует. Сириус убирает мешающие длинные пряди с лица и хмурится, стараясь ухватиться за какую-то мысль, выдумать что-то гениальное, под стать его репутации. Молчавший всё это время Ремус неожиданно подаёт голос, выговаривая тихо, но внятно: — Знаете, я мог бы… — Прекрати! Ты же оборотень, как можно доверить тебе ребёнка, — Сириус говорит это быстро, обрывая, слишком переживая за крестника, что бы заметить в своих словах возможность обидеть. — Я имел в виду, что раз придётся скрываться, то я мог бы привезти Гарри к Сириусу, меня мало кто знает в лицо, — будто совсем не задетый продолжает Люпин, — Джеймс хотел бы, чтобы его сына воспитывал именно он. — Но как я, буквально мёртвый для магической Англии, могу вообще дать этому ребёнку что-то стоящее? — горечь не укрывается ни от одного из собеседников. Повисла тишина, заполненная нехорошими мыслями и новыми проблемами. — Знаете, мне кажется, в этом что-то есть, — многозначительно тянет Дамблдор, скользя взглядом по растрёпанным книгам. — О чём вы? — все эти недосказанности старика всегда злили Блэка. — Ну, вы не можете воспитывать Гарри здесь, так как это слишком рискованно, вверить его сестре покойной Лили вы не желаете, и у вас есть на это право, как у крёстного, к тому же сам Джеймс хотел бы этого, спасибо, Ремус, за напоминание. Что ж, — профессор наконец-то переводит взгляд своих льдистых, но горящих непонятным огоньком глаз на молодых людей, — магическая Британия действительно не то место, где получится обеспечить безопасность вам и маленькому Поттеру. Вообще, думаю, Британия всецело небезопасное теперь место. Но, если позволите, я обращу ваше внимание на магловский мир. — Абсурд, я ничего почти не знаю о маглах, как я буду жить среди них и тем более воспитывать ребёнка? — Сириус был раздражён от одной только идеи их с Гарри отлучения от родного мира. — Не горячитесь, а поразмыслите. Чем дальше от магии и знакомых, тем лучше. Возможно, другая страна — это оптимальный вариант. Тёмный лорд не успел натворить ничего за пределами Англии, а значит, там меньше его последователей. — Вы переоцениваете мои силы, Дамблдор, вряд ли я один справлюсь в другой обстановке, среди маглов. — Почему же один? — мастерски скрыв улыбку в своём голосе Альбус оборачивается в сторону притихшего оборотня, — У вас, Сириус, есть друг, прекрасно осведомленный о жизни простых людей. Ремус, простите меня за бестактность, но ваша мать, кажется, была маглом, не так ли? — Эм, ну да, — к чему шёл этот разговор, все уже поняли. — Ну вот, друзья, проблема решена. Вы оба будете оберегать Гарри, пока он не вырастет. Как близким людям Поттеров, вам известно об их желаниях по поводу воспитания больше, чем другим. Возразить вполне логичным рассуждениям директора Хогвартса никто не посмел. Альбус ещё раз оглядел замолкших собеседников и кивнул каким-то своим никому непонятным мыслям, роем возившимся в седой, полной загадок голове. — Итак, вам стоит отдохнуть, я вас утомил и заболтался. Как только всё будет улажено, мы с Минервой привезём Гарри к вам, молодые люди, а дальше судьба этого ребёнка ляжет полностью на ваши плечи, — легко произнёс директор, направляясь к двери, — а судьба всего мира ляжет на плечи самого Гарри, — беззвучно проговорил он, прежде чем аппарировать. О всех несчастьях, свалившихся на голову этому ребёнку, даже Дамблдору было грустно вспоминать. Сириус ещё несколько минут смотрел на закрытую дверь, проклиная хитрого старика, знающего всё на свете и пользующегося этими знаниями. Через растянувшееся количество времени у Блэка всё же хватило сил поднять голову и посмотреть на друга. Если он ещё имел право так его называть. Люпин разглядывал Сириуса с какой-то жадностью. Целый год он не мог даже прикоснуться к нему из-за всех этих подозрений и ссор. Иногда казалось, что если бы Джеймс с Лили не завели семью, то всего этого ужаса можно было бы избежать. Но судьба не считается с эгоистичным мнением жалкого оборотня. — Может, расскажешь, что именно произошло? Дамблдор ничего не объяснил, как всегда, а остальные из Ордена считают тебя предателем. — Ты тоже считаешь? — Сириус воровато смотрел на Ремуса, ожидая то ли подвоха, то ли злости. — Я бы не стал уговаривать Дамблдора воздействовать на суд, если бы это было так. Брюнет нахмурился, понимая, как сильно скучал по этому тихому голосу, полному уверенности, когда дело касается его, Сириуса. От понимания, что лично разрушил связь с этим человеком, повинуясь домыслам и подозрительности хотелось избить себя до полусмерти. — Это был Питер. — Поэтому, ты сделал это с ним? — Нет! Нет, Ремус, я не убивал его. Хотел, Мерлин, ты представить себе не можешь, как хотел, но просто не успел. Эта крыса устроила целое представление и пожертвовала пальцем, лишь бы спасти свой зад, — зло выдаёт он, плохо справляясь с эмоциями. — Никогда бы не подумал, что Питер, милый, робкий, застенчивый Питер способен так поступить с нами, с Джеймсом. — Я тоже, мне он казался слишком глупым, поэтому… Поэтому я предпочёл записать в изменники тебя. Блэк замолкает, отворачивается. Ремус не может сдержать маленькой улыбки, видя как Сириус переживает из-за их ссоры. — Прости, — одновременно полушёпотом выговаривают они, прося прощение за все грехи разом. Сириус поворачивает голову, сверлит своими штормовыми, полными ярости на мир глазами тусклые радужки оборотня, залитые вязким янтарём и волчьей преданностью. За полчаса, что они находятся рядом, им удаётся увидеть друг друга. Молодой Блэк, последний из древнейшего рода, великий волшебник и яркая личность потускнел, огрубел, стёрся до своей основы, растерял нахальство. Путаные кольца волос висели, едва касаясь плеч, и совсем не походили на тот угольный шёлк, которым были раньше. Одежда, что два месяца назад была впору, неуклюже повисла на костях своего обладателя, рубашка из дорогой ткани прекратила подчёркивать пропавшую аристократическую спесь. Музыкальные пальцы с обгрызенными ногтями, синяк под правой скулой и рассечённая до будущего шрама бровь. Ремус знал, что немного домашнего уюта, тёплого шоколада, ночных посиделок и прогулок по лесу хватит, чтобы вернуть друга к жизни и прежней форме, но вот злобный шторм в глазах и тоску по Джеймсу изменить не в его силах. Но, если будет позволено, он постарается. Освободив свои руки из хватки друг друга, Ремус поправляет русую чёлку, убирая подальше от глаз. Блэк скучал по этому привычному движению чужой кисти. Подойти ближе и позволить себе ещё больше сентиментальности, прижавшись в объятиях, оба не решились. Один — из-за чувства вины и неуверенности в прощении, другой — из-за приевшегося ощущения полной собственной ненужности. Через четыре часа и двадцать три минуты на пороге маленького, косого, потонувшего в нервозности дома появляются двое преподавателей Хогвартса. Минерва Макгонагалл с особой осторожностью держит на руках мальчика, обёрнутого в тёплое детское одеяло. Профессор Дамблдор открывает дверь, пропуская её вместе с драгоценной и капризной ношей вперёд. — Мы думали, вы никогда не появитесь, — недовольный Сириус тут же встаёт с пыльного кресла при виде собственного крестника. — Всему своё время, мистер Блэк, и придержите при себе подобный тон, — как всегда строго вещает Минерва, покачивая Гарри на руках. — Вам стоит поторопиться, я уже предупредил гоблинов Гринготтса, и все ваши средства будут доступны для вас в любом банке Европы, конечно, при полной конфиденциальности и анонимности переводов, об этом не волнуйтесь, — деловито начал Дамблдор, поправляя свою длинную бороду. Молодые люди подошли к своим бывшим преподавателям и товарищам по Ордену Феникса, застыв в нерешительности перед ребёнком и своим будущим. — Может, уже возьмёте его? — приподнимая острую бровь, интересуется Макгонагалл. — Не уверен, что сделаю это правильно, я никогда не держал детей, — смущённый Сириус не хотел признавать, что миссис Поттер строго-настрого запрещала ему приближаться к своему сыну во избежание несчастных случаев, а иногда и вовсе выгоняла их с Джеймсом из детской комнаты, так как они мешали успокаивать младенца. — Ничего, давайте я, — видя заминку Блэка, тут же вмешивается Ремус, аккуратно беря Гарри на руки. — Откуда ты знаешь, как это делать? — Сириус почти возмущён. — Лили была моей лучшей подругой, Сириус, когда она была беременна, именно я ходил с ней по врачам и находил всю информацию, необходимую для будущих родителей. Блэк знал, что они были близки и осознание своего ужасного поведения в сторону их Муни после известия об угрозе и шпионе опять заставило его возненавидеть себя. Не только он один лишился лучшего друга. Ремус провёл целый год в отчуждении, справляясь с полнолуниями самостоятельно и не имея шанса доказать свою невиновность из-за недоверчивости Блэка. Сириусу хотелось молить его о прощении на коленях на протяжении ста лет, но присутствие других людей и гордости мешало. — Как только прибудете, отправьте мне сову, только не указывайте в письмах никакой подробной информации. Так как мы с Минервой не будем знать вашего места нахождения, то всегда пишите первыми и используйте разных птиц, — воспользовавшись молчанием Сириуса произнёс директор Хогвартса. — Хорошо, мы будем предельно осторожны. Спасибо вам за всё, — сказал Ремус, посмотрев на своих бывших учителей. — Удачной дороги, обязательно свяжитесь с нами и, прошу, не забывайте, что даже в Европе есть лояльные к Тёмному Лорду люди, — Минерва не могла скрыть волнения. Выйдя из тут же потускневшего дома, волшебники растворились в своей магии, отправляясь разными дорогами, но с общим тяжёлым грузом на сердце: лорд Волдеморт ещё вернётся, в этом ни у кого из них не было сомнения, а значит, чтобы спастись вновь, Гарри придётся стать невероятно сильным. Сильнее каждого из них.*****
Стук каблуков неприлично дорогих туфель пронзал собой высокие своды Малфой-манора. Нарцисса летела по длинному коридору поместья, нервно оборачиваясь через правое плечо. В её больших голубых глазах застыла паника и скопились прозрачные хрусталики слёз, пытающиеся скатиться вниз по щекам. Она всё стремилась к закрытым дверям кабинета, грациозно сбегая по мраморной лестнице с большими ступенями. Маленькая ножка в брендовой обуви на такой ступени смотрелась гротескно, чужеродно, но на мелочи эстетики хозяйка обуви не обращала внимания. Её худое, красивое тело, обтянутое шёлком изумрудного платья, тряслось от страха, бледная грудь с красивыми разветвлениями ключиц чуть выше часто и судорожно вздымалась Добравшись до двери с изящным завитком ручки из тёмного, холодного на ощупь металла, миссис Малфой распахнула её с раздражённым нетерпением. Дверь поддалась с первого раза, скрипнув своими старинными петлями. — Люциус! Мужчина, стоявший у стола, полного различных бумаг с государственными печатями, поднял голову на вошедшую. Её тонкая фигурка, полная лёгкости, бросилась к мужу, падая в его крепкие руки, подбитые дрожью. Измятые тёмные одежды и полукруги синяков под серыми глазами мужа заставляли сердце забиться в переживаниях. Нарцисса окутала усталое лицо Люциуса ухоженными ладонями и принялась осыпать его солёными, горькими поцелуями. Пухлые губы бледно-розового оттенка оставляли после себя мокрые следы из-за всё-таки скатившихся слёз. Малфой нежно отстранил хрупкую супругу, заглядывая в её глаза и убирая выбившуюся из необычно неопрятной причёски вьющуюся прядку. — Моргана, милый, тебя отпустили, — будто не желая рушить момент, едва слышно произносит девушка. — Да, всё хорошо, мне удалось убедить их, что я действовал под империусом, — в тон ей, совсем тихо. — Мне было так страшно, за тебя, за меня, за нашего Драко. — Мне тоже, любовь моя, мне тоже. Люциус притягивает свою жену обратно в объятия, не желая терять её прохладу и шлейф приятного цветочного аромата. Флаконы этих духов он заказывает специально для неё в лучших парфюмерных столицы, вызывая довольную улыбку у супруги. Их запах всегда успокаивал, напоминал о доме и красивых нарядах миссис Малфой. Люциус вдохнул его глубже. Растрёпанные белые волосы обоих, влажные, прикрытые глаза, сломанная нужда в касаниях безжалостно убивали в них аристократов, создавая образ до безумия влюблённых, но несчастных детей. И сейчас никто из них не стал бы спорить с этим утверждением, позабыв о клановой гордости. — Люциус, послушай меня, Люциус, — спохватившись начинает торопливо Нарцисса, — нам стоит уехать. Не перебивай меня, я по глазам вижу, что хочешь, но не перебивай, молю, — сделав тяжёлый вдох она продолжает, — Эта страна, твоё окружение, наше прошлое, которое вернётся, я убеждена, всё это погубит нас. Погубит Малфоев как род, дорогой. Мы потонем в грязи и позоре, запомни мои слова. Я не виню тебя, лишь себя за то, что не остановила, но теперь у нас есть шанс скрыться от всего этого. Пусть сбежать, пусть трусливо, мне плевать, как это назовут, главное, что вы с Драко будете в безопасности. Мы все сможем начать сначала. Прошу. — Ты всегда права, во всём права. Но если он вернётся, за такое предательство нам придётся заплатить жизнями, ты же знаешь, — сжав в своих руках тонкие ладони жены говорит глава дома. — Нет. Нет, не придётся, мы уедем во Францию, купим красивый дом с садом, ты перевезёшь туда своих павлинов, мы посадим вишни, которые заколдуем, чтобы цвели круглый год, научим Драко играть на пианино, соберём ещё большую библиотеку, заведём собак. Давай, давай же, мы сможем. Люциус скользил потемневшим взглядом по лицу Нарциссы, отмечая, как нервы испортили его, проявив первые морщинки. Мужчина знал, что решение останется за ним и его обязательно примут с уважением и покорностью, но быть причиной стрессов и новых изъянов своего любимого человека он не хотел. Через долгие и мучительные пять минут Люциус отходит от девушки, поднимая со стола кучу каких-то одинаковых на вид бумаг. Плавным движением руки все листы с подписями и печатями отправляются в тёплое пламя камина, а по помещению раздаётся голос Малфоя: — Добби, собери наши вещи и предупреди всех домовиков, мы уезжаем.