Why does my heart cry?

Я не помню, когда последний раз выходил на улицу, кажется, это было ещё до моего заболевания: что-то вроде простуды или ангины, но чувствовал я себя очень плохо. А под ночь меня одолевал озноб и насморк, и в придачу поднималась температура, из-за которой я проводил несколько бессонных ночей. К счастью, всё стихло на третий день и я, наконец, спокойно вздохнул и испытал катарсис, как ни странно. В такое время, вместо того, чтобы лечь спать, я встречался со своим старым другом — Хэнком Андерсоном. Человек по-началу может вам показаться грубым, жёстким и ворчащим стариком, которого жизнь очень хорошо потрепала; но на деле он интересный и достаточно весёлый человек, готовый поддержать вас и стать опорой. Забыл уточнить: он работает в полицейском департаменте Детройта и был в свои юные годы самым молодым лейтенантом за всю последнюю историю Детройта. А я забыл вам сказать, что работаю писателем и пишу детективы, благодаря Хэнку у меня вышла занимательная история. Зарабатываю этим достаточно денег, чтобы прокормить себя и заплатить за свою квартиру. Кстати: окна спальни выходили на парк «Кампус Мартиус», где могли отдыхать не только свои, но и приезжие. И именно почему-то ближе к вечеру, когда солнце уходит за горизонт, мне нравилось сидеть у окна и смотреть на столь прекрасный пейзаж, попутно дописывая новую главу книги или рассказа. В тот же вечер мой друг позвал меня посидеть с ним в баре и немного выпить, от чего я просто не мог ему отказать. Войдя в бар, я увидел Хэнка, всё также сидящего на одном и том же стуле, в одной и той же позе: локти полностью легли на край стола, концы пальцев держали стеклянную рюмку, а он сам смотрел на неё угрюмым взглядом, устало ссутулившись. Я, уже видимо автоматически, сел рядом с ним, как говорится: «На своё законное место» и поздоровался. Уже не первый раз я выслушивал его занимательные истории о том, как на прошлом (или позапрошлом) расследование он взял с собой Сумо — собака породой сенбернар, которая то и дело, что любила при каждой встречи набрасываться на меня и вылизывать моё лицо, покрывая густым слоем слюни; а вместе с ней в добавок шерсть, застрявшая каким-то образом у меня во рту. И вот так мы просидели часа два-три в окружении людей, убивавшие себя то слабым, то крепким алкоголем. Сюда, в бар, приходили многие: полицейские, юристы, пекари, безработные, да что перечислять, разные люди с недугом на плечах. И вот мы только начали собираться по домам, дверь, которая уже вот лет 8 стоит, заскрипела и в помещение зашёл подозрительный мужчина, осматривая всех надменным взглядом: выглядел богато и ухоженно, волосы были причёсаны назад, а блеск мог говорить о хорошем уходе волос; был среднего роста, но выше меня на сантиметров три точно; а цвет глаз был не естественен для брюнета — что-то между пепельным и голубым; а одежда была в странном сочетании: чёрная рубашка, поверх которой был белый пиджак с чёрными рукавами. А на одном из них были остатки кошачьей шерсти. Люди, сидевшие в помещение, которое пропахло острым запахом алкоголя и табака, оторвались от своих дел и с ног до головы осмотрели незваного гостя. Наши взгляды встретились, и я был озадачен, даже очень, так что быстро убрал свой любопытный взгляд. Но не тут то было. Я снова взглянул на него с каким-то опасением, когда услышал стук его каблуков: тёмные туфли выглядели фирменными, сделанные из настоящей кожи, а каблук по стуку были из металла. Я не знал только одного — ждал ли он кого-то, или ждали его — неизвестно. — Коннор, ты идёшь? — Хэнк, стоявший рядом со мной пощёлкал несколько раз перед моим лицом, от чего я перевёл свой взгляд, полный недоумения. Даже показалось, что вздрогнул. Я сказал, что останусь здесь ещё на пару часов, оправдывая это тем, что жду человека, хотя это было глубокой ложью; и он ушёл. Удивительно, но когда мой дорогой друг вышел из здания, на его место сел тот незнакомец; лицо его не выдавало ничего, совсем ничего, как будто он ходячий мертвец. Ей-богу. Хочу сказать, что я был невероятно смущён и боялся пошевелиться, я боялся его бессмысленного и настойчивого взгляда в мою сторону. Я боялся. Его. Но мысли об этой неизведанной личности с призрачным взглядом сразу же улетучились так же мимолетно, как и школьные дни. Я вспомнил, что не дописал седьмую главу своего «наипрекраснейшего» детектива, где, кстати, уже главный герой наконец-то раскрыл дело о девиантах и причину их девиации. И вдруг я перестал печатать текст, потому что почувствовал чей-то взгляд, который так упорно смотрел на то, что я делаю. Нет, на меня. Моё сердце сжалось от этого, пальцы холодели, а ладони предательски потели; я чувствовал как холод скапливался у меня в животе, но мне становилось жарко и я могу сказать, — что это чувство не из приятнейших чувств, которых я когда-либо чувствовал. — У вас хорошо получается. — этот голос было не описать ни одним словом, он казался холодным, но в тоже время таким тёплым, отвратительным и приятным. В жизнь мою я никогда не ощущал такого отвратительно навязчивого чувства, которое долгое время не отпускало меня. Я поблагодарил его, а в ответ получил странную улыбку, которая еле-еле растянулась на его физиономии. Я узнал о нём немного: его зовут Ричард, ему 24 года как и мне, мы нашли много общих и интересных тем. Большего я из него не вытянул, потому что на мои вопросы были следующие ответы: «Да», «Нет», «Я не сильно хочу об этом» — и так далее. И хочу сразу заметить, что его манера речи и тон были для меня совершенно новыми и неизведанными: я был человеком начитанным и знал много значений слов и терминов, но при общении чувствовал себя семилетним глупым ребёнком, который только начал изучать грамматику. И заметил, что слова, которые он вставлял в предложение были совершенно на другом языке; лишь через некоторое время мои уши прислушались — это немецкий. Я был весьма ошарашен этим. Кто-то в наше время ещё так говорит? Его тонкие превосходные губы закрывались каждый раз, когда мой кашель прерывал наиболее занимательные истории, нежели чем мои. В тотчас мои щёки стали гореть и мне становилось стыдно за каждый кашель. Но остановить его не в моей власти. В ту же минуту болезнь стала одолевать меня и чувствовал я себя нехорошо, даже очень нехорошо: в виски воткнулись стрелы; жар поднялся до непривычной температуры; а ноги начали неметь, вскоре я их вообще не чувствовал. Встав со стула, из моих уст вышло только невнятное слово «пока». Я почувствовал, как чья-то рука обхватила мою талию, когда я уже был готов упасть.