Мориш, сын Кикиморы Болотной

Жилось Моришу хорошо в большом старом замке. Твердыня та живой была, мудрой и скрытной: незаметно защищала она детей, не давала падать на лестницах, осторожно вела. Но было в ней что-то веселое и игривое, как и во всех Древнейших. Любил Хогвартс безобидно пошутить, водя кого-то кругами, а кому-то вдруг запирая или отпирая двери. Но вреда никогда не причинял. Однако заметил как-то Гарри, что на него замок особое внимание обращает, словно с затаенным дыханием следует по его стопам шелестом ветра. Провожали его взглядами каменные горгульи, улыбались цветные стёклышки в окнах яркими лучами. Присмотрелся к Хогвартсу мальчик внимательнее, и начал он понимать, как ощущает себя замок. Словно наполовину высохшее русло реки, текла его магия вяло и слабо, не как почтенный лев, но как старый барсук. Стал Мориш замечать, что пауков в стенах этих совсем нет, как и всяких насекомых, не часто летали вокруг птицы, а духов было настолько мало, что плакать хотелось. Дриад и вовсе не водилось. А развелось в Лесу, что подле замка, множество акромантулов, темной силой напитанных: не живут такие в светлых местах. Заволновался сын Мары. — Что же здесь происходит? — удручённо спрашивал он у крепких крепостных стен. «Если из волшебного места совсем душа его Древнейшая уйдёт, покинут его окончательно духи, и не станет здесь магии. Запустеет Лес, измельчает Озеро, погибнет Холм, — ответил ему Сулфур. — Но спасти их ещё можно». И решил Гарри замок исцелить. Вытягивал он злые эманации, покуда мог, зазывал духов Холма, пел эльфам и феям, приглашая к Хогвартсу. Порой его ловили учителя или другие дети людские, но то, что делал мальчик, вызывало в них лишь отвращение. — Что вы делаете, мистер Поттер? — отчитывала его мадам Макгонагл. Мориш искренне удивлялся: — Поселяю пауков. Так пусто без них в углах… — Люди не живут с пауками! Но Гарри жил. Восьминогие крохи были его друзьями, когда он еще был младенцем, они рассказывали ему истории на своих паучьих полотнах, рисовали самые красивые серебряные картины, не давали ни единому чертёнку или мушке пробраться к спящему мальчику. Как и змеи, что были его приятелями — они все были родными и знакомыми. Но людям этого было не понять. И пусть отвергали его попытки спасти замок, он не сдавался. Мало того было, слишком мало, в одиночку он не сумел бы управиться с такой большой землёй. Но даже за это крепость словно осторожно благодарила его. Он чувствовал это в воздухе. Вестей от Баюна всё не было. И тогда, конец-концом, понял Поттер, что нужна ему помощь. Отправился он к Дамблдору. Вёл его замок сам, будто почуяв его желание: то гобелен взмахнёт от порыва ветра, то картины укажут путь. Пришёл он к стражу-грифону каменному. Тот стерёг кабинет директора, никого не пускал, но пред Моришем посторонился, открыл дверь. Очутился сын Кикиморы в самом странном помещении, что доводилось видеть ему. Встретил его директор радушно, словно давно ждал визита. Налил чаю, предложил удивительных человеческих сладостей — Гарри никогда таких не ел. Спросил Дамблдор, за чем мальчик пожаловал к нему. — Не гневайтесь на мои слова, — решительно отвечал Мориш. — Хогвартс умирает. Уж давно с ним это происходит… Темнота отравила его: опустела его магия, зачахла. Замок этот древний, душа его могучая, лишь потому он ещё держится. Нахмурил директор брови. Внимательно всё выслушал, не перебив, а затем сложил ладони пред собой в предвкушении. — Так что же мы сидим?

***

Придумал Гарри, как помочь замку, но нуждался он в совете Баюна. И, наконец, он дождался Хедвиги, что прилетела к нему с вестями. Собиралась матушка забрать его в локку болотную на две ночи и два дня, с духами повидаться, о мире людском рассказать. Ведь хоть духи и поддерживали Верхнюю землю, за последние столетия лишь некоторые из них с человеческим племенем в живую виделись, а заговаривали и вовсе единицы. Всё было им любопытно. С нетерпением дожидался он указанного часа, едва не подпрыгивая, когда в полночь вышла из тени деревьев Кикимора — бросился мальчик ей на шею, улыбаясь, позволяя взять себя руками о совином пере да птичьих когтях, дал завернуть себя в шаль из мха. Было в его мыслях лишь желание поскорее отправиться в локку болотную, в большое дупло в старом-старом дереве, где плели картины пауки, а железнозубые змеи ластились ему о руки. Домой. Очутился он там скорее, чем сердце сделало удар. И тут же был заключен в объятия мягких белоснежных рук Болотницы. — Хороший, что же ты так долго томил нас? Уж двенадцать дней прошло, — щебетала юница, прижимая его к полной груди. Одежды она никогда не носила — человеки почему-то были этим очень озабочены, и Мориш до сих пор не мог их понять. А увидь кто из них прелестницу-жену Болотника, что бы подумали они? — Ты прилежно учился, дитя духов? — мурлыкнул знакомый голос. Вскочил Моришу на плечо кот, да не простой — всем котам кот. Потоптался лапами розовыми, да и разлегся подобно меховому вороту, хвост и лапы вниз свесив. — Знаю я, что за вопросы терзают тебя. Но знай, путь, что ты избрал, труден для всякого смертного. — Ужели это труднее, чем выбраться из царства Элрика? — улыбнулся Гарри. Фыркнул Баюн. — Много труднее. Примирить людей и духов пытались тысячелетиями и до твоего рождения, дитя. — С Пограничья тоже никто не возвращался, — горд был Мориш, и за самоуверенностью не видел он опасностей. Но видел их Сулфур, в затылок со смешком подув, осадив пыл своего мышонка. «Думай, что произносишь, — хохотал огненный. — Ты не знаешь, через что тебе пройти придется». «Ну и пусть, — думал сын Мары. — Я сделаю невозможное!» «Тогда, — обвил его ноги горячий хвост, коснулось шеи дыхание невидимого для всех крылатого змея, — я не дам тебе упасть». Пробрало мальчика до самых кончиков пальцев. Сила Сулфура, столь великая, была прямо за его спиной, но он знал, что, обернувшись, никого не увидит. Эти чувства предназначались одному ему. И исполнился он уверенности: человек способен на всё, пока в сердце живет огонь. — Запомни, Мориш, что скажу тебе, — мурлыкнул Баюн, колдовские глаза прищурив. — Тот Лес, что взрос около замка, появился лишь благодаря магии, окружавшей Хогвартс. Теперь же Лес сам способен вернуть крепости былую силу. Но придется тебе найти и уговорить помочь его Царя. — Как же мне найти его? — Ты должен сам понять это, — махнул кот хвостом, и вдруг соскочил с его плеч. Обернулся он у выхода. — Те странные земли не случайно показаны тебе. Помни это. Теперь, когда ты выбрал этот путь, сама планета станет поддерживать тебя, давая подсказки, порой, совершенно неясные. Не упусти.

***

Искать Царя Леса оказалось труднее, чем он думал. Чем дольше длились поиски, тем больше возникало вопросов. Кто же был тем самым владыкой? Лесовик? Тогда искать его предстояло в деревьях. Тролль? Единорог? Кентавр? Спрашивал он всех духов, да те не спешили говорить, но Гарри понимал их: смертному не выдадут самого Короля. Однако он не хотел отчаиваться и продолжал поиски. Однажды ночью, выбившись из сил, сел сын Мары на корягу и стал смотреть в небо. Бесчисленные звёзды, бесконечное множество белых огненных крыльев манили его, но искал он лишь одну точку на небосклоне. И сердце его откликалось на зов. Взгляд безошибочно находил ту самую звезду. Мориш знал, что не спутает её ни с чем на свете. Своего Сулфура. Чем дольше Гарри жил вместе с ним, тем ярче ощущал его присутствие. Сейчас, услышав своё имя, Сулфур откликнулся тихим урчанием; бледным маревом ощущалось его тепло за спиной. Позвоночник к позвоночнику, были они неразрывно связаны. Я не дам тебе упасть, сказал огненный змей, а значит, Гарри не станет бояться ничего. Вдруг раздался треск и хруст. Где-то полыхнуло болью: крик боли духа совсем иначе ощущался, нежели человека. Сорвался Мориш с места, у Леса спрашивая дорогу. Открылись ему тайные тропы, что привели его кратчайшими путями к поляне пустой, закрытой от света лунного. Спотыкаясь, шел едва живой единорог, весь в крови своей, животным ужасом охваченный, а за ним стелился смертный в глухом балахоне. Рассвирепел сын Кикиморы. Лишь чудовище посмеет ранить священного духа! В тот же миг выросли на его руках когти орлиные, набросился он на смертного, предотвратил добивающий удар в сердце единорога: располосовали чёрные крюки руку убийце от плеча до пальцев, брызнула кровь человеческая, окропив траву. Закричал смертный от боли, попытался сбежать, но не тут то было. Разгневанный Мориш словно сорвался с цепей, выпустив свою силу на свободу. Покоряясь его ярости, срослись древа толстыми ветвями, а кусты колючками ощетинились, не пуская преступника, запутав его ноги и руки, задержав на месте. Чернота в груди Поттера жгла незнакомым сыну духов чувством. Ненавистью. «Стой, — приказывал ему глубокий голос Сулфура. — Совершивший преступление против духов принадлежит Царю Леса». Остановилось тело Мориша, переставшее ему подчиняться: покорилось оно воле огненного змея. Зашлось сердце в бешеном ритме. Ступило на темную поляну чье-то копыто. Не видел его обладателя сын Кикиморы, стоя с головой опущенной в поклоне. С появлением этого духа стало в Лесу светлее, а единорог, бившийся в конвульсиях, успокаиваться стал. Подошел Король к раненому, склонился. Тот самый златорогий олень, что нёс Гарри по невиданным мирам, собирал губами кровь серебряную, и где касался он, исчезали раны. Исцелил он единорога, помог подняться, крепкую шею для опоры подставляя. Пленник ветвей задергался. Наступал на него олень, высокий и великолепный, и от его сияния съеживался смертный все больше и больше. Вгляделся Царь Леса в него глазами глубокими, ударил трижды копытом по земле, и вдруг вырвалась из балахона чернильная тень, с криком жутким улетевшая прочь. Подул сильный ветер, капюшон с фигуры сбросив, и Гарри с упавшим сердцем посмотрел на профессора Кривелла. Тот, кому он хотел помочь, оказался убийцей. Олень тем временем что-то едва слышно говорил на чистом языке духов. «Что сказал он?» — с замиранием спросил Гарри. «Кара этому смертному предстоит. Сто жизней будет он долг духам своей кровью возвращать, и еще пятьсот перерождений страдания и лишения будут преследовать его за столь страшное преступление, — невесело ответил Сулфур. — Больше не думай о нём, сердце моё. Человек расплачивается за каждый свой проступок, хочет он того или нет». Профессора они отпустили. Духи не убивают — люди сами наказывают себя. И ощутил Гарри укол вины за собственное жестокое желание. А золоторогий олень тем временем обернулся к нему. Он ничего не говорил, но Гарри всё понимал. Царь Леса всё знал. Он глубоко заглянул в глаза Моришу, и возник у того в разуме змей великий, Василиском именованный. Обещал олень вернуть древнему замку его силу. Но убрать сперва нужно источник черноты той, что Холм поглотила.

***

— Слыхали ли вы о черноте, что кроется в подземельях Хогвартса? — Слыхал, — ответил ему Дамблдор, со всем вниманием слушая мальчика. И поведал он легенду о четырёх колдунах, и о том, как четвертый из них не пожелал общих идей держаться. Говорила молва, что невиданное чудовище по сей день скрывается в тайных ходах, готовое пробудиться. — Правдива легенда: кроется где-то василиск, старший из змей на Верхней земле, — задумавшись, не заметил Мориш, как оговорился. — Позволишь ли ты задать тебе вопрос, мальчик мой? — седобородый старец, заинтригованный, склонился через стол. — Откуда ты знаешь всё это? И Гарри рассказал без утайки, где жил всю свою жизнь, кого повстречал в глубине Леса, и что стоит сделать для спасения Холма. — Ясно… Вот, как ты жил. Я рад, Гарри, что ты счастлив со своей семьей… — улыбался он сквозь грусть. — Что же за Холм это? — Это все земли Хогвартса: замок, Лес, Озеро. Когда-то они были гнездом великой магии, но минули столетия, и сила начала таять. Василиск этот — источник темной силы, что точит Холм изнутри, как червь — корни древа. Должны мы найти его. — И что же сделать, когда отыщем? — Узнать правду.

***

Вновь поиски, вновь усталость — нагружали учителя, нагружала подобная торопливая жизнь. Тяжко жить, словно завтра можешь умереть. Со временем догадался Гарри, что Хогвартс ему мешает. Замок вёл его, когда Мориш хотел, но только не тогда, когда следовало найти василиска. Как будто опасался древний за жизнь мальчика, отваживал от змея. Да только на зверя страшного найдётся свой однажды волкодав*. Долго упрашивал он замок, да тот оставался непреклонным бастионом. Замечали дети человеческие, что с Гарри неладное творится, да никому из них сын Мары доверять не мог. Невилл, видя усталость его, зелья бодрящие приносил, с работой домашней помогал, ведь никогда за свою жизнь Мориш подобным не занимался. Лишь ему раскрыл Поттер правду. Друг его, хоть и побледнел, испугавшись, но держался твёрдо. И предложил он пойти к директору вновь, раз не пускает замок ребёнка самого. Лишь тогда Хогвартс смягчился. Вдвоём нашли они путь к потайному ходу, да здесь и остановились: открыть дверь крепость не могла. Не брали ни заклинания, ни просьбы. И тогда рискнул Мориш обратиться к самому василиску. — Впусти нас, старший из змеев! И путь вдруг открылся. Не замечал Гарри, что не человечьим языком говорил, да только привычно для него это: речь духов совсем отличается от привычных смертным слов, и говорил он на ней легко, с младых ногтей живя на Срединной полосе. Спал василиск, огромным телом своим опоясав колонны, что подпирали свод Тайной Комнаты. Не стали Дамблдор с Гарри будить его. Довольно и того, что нашли они искомое, а прежде стоит подготовиться ко встрече. Неведомо даже богам, как встретит их змей.

***

Занимался рассвет, розовой дымкой поднимаясь над Озером. Не хотелось спать, и проводил Мориш время на высокой башне, вглядываясь вдаль, провожая взглядом далекие звёзды. Оставались минуты до восхода. Коснулось его волос знакомое дыхание. Не стал мальчик оборачиваться, но и глаз не закрыл. «Эмоции злые — источник темной энергии, — сжали его плечи в обжигающих лапах, без боли, словно дитя. — Не поддавайся им, мышонок мой». — Я понимаю, — вздыхал Мориш. — Я был так зол на убийцу, что перестал различать зло и добро. «Не держи в себе зла, и зло не коснется тебя. В твоих мыслях не должно быть недоброго», — приподнял Сулфур лапой его подбородок, наверх посмотреть подталкивая. Вгляделся Гарри в небеса, теплом наслаждаясь. Горела в сереющем куполе небосвода последняя — самая прекрасная — искра. Разве в природе есть зло? Коль живёт в груди Мориша самая яркая звезда в поднебесье, не должно с ней рядом ютиться тьме. Он вновь устыдился себе. «Дуальны люди, в их сердцах могут тесниться и добро, и зло. Не стыдно быть человеком, — пророкотал из самой груди Сулфур, напоследок коснувшись гладкой чешуёй щеки к шее своего мышонка, — стыдно им не быть». Краешек солнца облизал горизонт. Заиграло озеро горящей ртутью, блики отбрасывая. Мир окутывала уютная тишина, поглотившая два сердца, объединённых в одно.