Мориш, сын Кикиморы Болотной

Долго бежал зверь, прозванный поездом, ночь темная опустилась на Верхний мир. Прибыли дети людские к Хогвартсу. А место то было волшебное, что ни одними словами не сказать: сказочный замок острыми шпилями башен рвался в небо, словно хотел оторваться, но тяжелое величавое тело древней крепости прочно лежало на земле — эфемерное, доброе. Дух вокруг этих земель был приятный, чистый — хоть и не такой, как дома, в болотной локке, но куда лучше, чем в человеческих городах. Духи местности стекались к детям облачком светляков, смеясь и протягивая тоненькие ручки-соломинки. Обрадовался им Мориш, протянул руку в ответ, и села ему на ладонь тройка хохочущих фей. — Поразительно! — загорелись восторгом глаза Невилла, а Тревор на его плече довольно квакнул. — Как ты это сделал? — Любопытные они, — улыбался ему Гарри. — Красавицы, а не хотите познакомиться с моим другом? Феи вспорхнули, закружив Невилла, сев ему на волосы, прядями играть, темны локоны расплетать. Нравились духам такие люди. Впустил Хогвартс в себя новую кровь, встряхнулся, будто могучий лев буйну гриву всколотив, и словно стало в замке светлее. Давно древние стены тонкие пальчики дриад не касались, уж многие века истекли, как в последний раз слышал Хогвартс голоса драконов, да и не помнил, когда стены были овиты давно сорванным плющом и дикими гибкими деревьями. Все ждал старик, когда в него жизнь вдохнут, окостеневшую оболочку снимут, пустят свежие соки по сухим жилам. Но истекали зимы за зимами, вёсны за вёснами, а всё не было чуда. В очередной раз позволил замок детям зайти: будет он за ними приглядывать-оберегать, от опасностей всяких прикрывать, надеясь, что вырастет из них тот, кто подарит Хогвартсу то, чего он желал. Да только Мориша среди новых детей не было. Увели его местные духи прочь, забрали в Лес, а тот и не противился, играл с дриадами, пританцовывал с хитрыми эльфами. Те хотели пуститься с ним в пляс, закружить, затанцевать до изнеможения. Падали после такого танца смертные в высокую траву, засыпали навечно, пока вино, сваренное из клевера, не оживит их. Да только Гарри вырос среди духов — не обманули его, не заставили пуститься в пляс. А вели его существа вглубь Леса, в самую чащобу, куда людям путь заказан. Разы, когда люди заходили в самое сердце, по пальцам одной руки пересчитать можно. Вернувшихся и вовсе не было, и не будет. «Куда идешь, мой мышонок? — звал его Сулфур. — Здесь не место смертным». — Но я с тобой, в моем сердце огненный змей — разве меня не пустят туда? «Не ходи, Мориш. Не твой там мир». — Был ли ты там? «Крылатые змеи летают выше небес, видят все вселенные, все пласты. Мир по ту сторону чащи другой — нет там плоти, нет времени, и тебя тоже не станет». Уколола мальчика вина — если ж его не будет, что станет с Сулфуром? И остановился он. Посмотрели на него добрыми голубыми глазами единороги, завертели пуще прежнего эльфы хороводы, но не поддался он им. — Вы были так добры, приглашая меня в свои чертоги, — поклонился он духам. — Но я еще не могу пойти с вами. Зашелестели листвой деревья, затрепетали крылышками феи, зафыркали белоснежные кони с рогом в самом центре лба. Прискакал из темной изумрудной глубины олень, статный и исполинский. Пустил он Мориша на свою спину, увез далеко от границы миров. Ехали они половину ночи, но мальчик совсем не уставал. Золотые рога освещали путь, а огни-звезды наблюдали, паря на своих длинных белых крыльях выше всех миров. Остановился олень, вырвавшись из леса — да был то не Хогвартс, а высокая гора, на вершине которой они стояли. Лежала под горою юдоль* зелено-голубая, раскинувшая свои границы далеко-далеко, и летала над ней Солнце-птаха. Опускала она крылья вниз, и вся долина возгоралась, становилась оранжевой и черной от гари и пылающей смерти. Поднимала крыла вверх — возрождалась земля, превращала пепел в траву, копоть в реки, и вновь все повторялось по кругу. «Вечный круг возрождения без начала и конца — так борются Солнце-птица с самой жизнью, и никто, кроме неё, не может в этой долине жить. Гордыня птахи была выше неба, а жадность сильнее солнца, и стала она такой. Вечно одинокая единая владычица, выжигающая каждого, кто явится на эти земли — сама для себя она выбрала подобную судьбу». — Что же это за земли? «Это земли первого короля. Он был первым царем смертных, и когда пришла ему пора умирать, не захотел он отдавать корону преемнику, унес ее с собой за черту смерти. Вросла эта корона в него, и стал он птицей, сбежал из лодки, что несла его Вечной рекой к миру Нижнему, улетел на самый край Срединных земель, где никого нет, и с тех пор летает над этой долиной — сжигает все, чтоб не пришли туда духи али смертные, не забрали его в царство Элрика». Поскакал золоторогий олень дальше, по белым облакам, по темным ветвям тысячелетних древ, прыгая звонкими серебряными копытцами. Во второй раз остановился могучий зверь, встал над городом древним, желтыми плющами, травами-разрушительницами поросшим. Выточены были когда-то дома те и дворцы из радужного камня, что был голубым в тени, а красным на солнце — руины его лежали, позабытые всеми давным-давно, ненужные, брошенные. Скакал по пустым одиноким улицам лишь ветер-проказник на неустанном коне, гнал серую пыль, как стадо покорных овечек. — Что за земли это? — спросил вновь Мориш. «Это королевство магов. Утонуло оно в войнах, а в самом последнем своём бою столь много крови волшебной пролилось, с магией смешавшись, что откололась сама реальность: исчез город из Верхнего мира, очутился не в Срединной полосе и не в мире смертных — город-фантом, которого нет. И не вернет уж его никто назад, пока не очистится это место от костей всех, кто пал в нем, пока не истлеет последняя капелька крови, став грунтом для новой жизни», — отвечал ему огненный змей. И понял Мориш, что это не камень в стенах краснел под солнечными лучами — то алели брызги крови, не засохшие за тысячи лет. И не дорожки лежали меж дворцами — то белели кости чародеев и магических созданий, втянутых в бессмысленную бойню. Так жаль ему стало погибших, что упала с его ресниц слезинка. А едва коснулась она разлитой внизу крови, как вдруг взросла на ее месте свежая трава, красивее которой никогда не росло. Не заметил того мальчик, и понёсся олень вперед. Долго он бежал. Становилось все холоднее, ветер трепал Гарри одежду, царапал снежинками лицо, и вдруг вырвались они туда, куда ни единая птица не залетит. Самые высокие небеса лежат далеко, где парят железнопёрые драконы, но выше не посмеет зайти никто: там, за холодом и синью, — небо огненных змеев, чьи крылья звёздами освещали все миры с начала всех времён. Олень остановился на жемчужном облаке, тоже не посмев подняться выше. Лежала земля смертных так далеко, что её и не различить было, но к звёздам они и не приблизились совсем; знай, мерцали крошечными искорками — так далеко змеи парили. Величайшие. Склонил олень голову, и Гарри поспешил сделать то же, отдавая им уважение. И сбросил олень мальчика со своей спины, растворившись золотавым туманом. Полетел Мориш вниз, к далекой-туманной земле людей, но не было в нем страха: захватил его восторг и счастье, будто он стал ветром, самым свободным на свете. Словно он и сам был крылатым змеем. Засмеялся Сулфур, и будто наяву увидел мальчик, как изгибает он лебединую свою шею, прищуривая огненные глаза в улыбке. «Лети, моё сердце…» И они летели. Проносились мимо облака, скромные и титанические, крылатые кони, железные птицы-самолёты — все были его братьями и сестрами, все были ветрами, и он был среди них. Пело в груди от восхищения: крылатый змей был рождён для небес, и эта часть Сулфура передалась ему, Моришу. А, может быть, он и сам родился душой в небесах. Выросли за его спиной чужие белые крылья — Сулфур обнял его могучими лапами, прижимая к накалённой груди. Летали они всю ночь, пока солнце не задребезжало у самого края крошечной-крошечной Верхней земли… А с восходом принёс его огненный змей к Хогвартсу, и встрепенулся древний замок, почуяв змея, почуяв силу — вдохнув его огонь, как дышат после долгого плавания. Хогвартс, наконец, нашёл того, кого так долго искал.

***

Переполошились тогда смертные не на шутку: дело ли — детей терять из-под самого своего носа. Да вернулся Гарри сам, невредимый, но задумчивый. Показал ему олень те странные земли неспроста. В мире духов не бывает ничего случайно. Теперь думал он, как ему понять увиденное, и решил отправить послание Баюну совой — чай, он что-нибудь скажет. Кошачий царь знал всё. А в школе дела странные делались. Едва появился Гарри Поттер на пороге, так вдруг смолкли все разговоры, глазели на него и старые, и молодые, словно на духа-степового, что приносит дурные вести. А пристальнее всех смотрели двое мужчин: один — сухой и с затаённой злобой, таких духи за десять вёрст чуяли, а другой — расколотый душою, одетый в чудные наряды и с тряпкой на голове. Шепнули ему феи, порхавшие по залу большому, что звали их Северус Снейп и Квинтус Квирелл. Как сын своей матери, Мориш пожелал им обоим помочь, отвести беду от их душ. И стал он привычно, не задумавшись ни разу, вытягивать злую энергию из замка: постепенно, неспешно. Слишком уж много её скопилось, не на одного сына Кикиморы работа. Только не хотели человеки дать Гарри покой, не нравилась им его сосредоточенность, когда он в одну лишь точку смотрел, и больше ничего не видел. Дёрнули его какие-то дети, и потоки злой силы, обрадованные, тут же убежали, спрятались в тенях и не давались больше. — Мой мальчик, ты в порядке? — спросил седобородый старец за учительским столом. Про таких говорят: сивая мудрость. Не стал мальчик ему перечить, ведь феи не сбегали от него, а сидели на его колпаке с узором из звёзд. А старец лишь улыбался, как ребёнок. — Что ж, если тебе было весело, я очень рад. Гулять должны дети, а не скучные учебники листать… Ох, я имею ввиду, наоборот, — игриво блеснул глазами старый маг. Мориш искренне засмеялся. — Гарри, почему бы тебе не пройти распределение, чтобы выбрать, в каком доме учиться? — В чем же разница между домами? — О, — оживился чародей, и рассказал всё. Но Мориш совсем не понимал, зачем ему выбирать что-то одно. Разве был в этом смысл? — Быть может, — улыбнулся вдруг старец, заговорщицки склонившись над столом, будто не было сотен чужих ушей, — сам выбери себе место по душе? Я верю, что в тебе есть все качества, которые ты только захочешь. Лишь слушай своё сердце. — Альбус! — возразила женщина, сухопарая и не такая живая, как старик. Тот добродушно хохотал, и понял неожиданно Мориш, что нашелся в Верхнем мире человек, который бы понял все, что он рассказал о Срединной полосе, о Вечной реке, обо всем, что приключилось с ним за десять вёсен. Последовал мальчик совету Альбуса, и спросил сердце. «Где же нам будет лучше?» «Садись там, — засмеялся Сулфур. — Рядом с камином. Так с тобой всегда будет огонь». На том и порешил Мориш, опускаясь за стол из тёмного дерева, над которым реяли флаги голубые с орлом бронзовым. Ему еще столько предстояло узнать о людях — дом, где ценят знания, был хорошим выбором. Шептались духи Леса, разнося вести: просыпался Хогвартс из своего холодного сна, силу огненного змея почуяв. Надежда вновь затрепетала в каждом вздохе сквозняков, каждом прикосновении света, каждом клубке угольных теней, с веселым шипением скользящим по углам. Уж скоро что-то изменится.