На свадьбе у смерти

      Черная слизь.       Она была повсюду — на траве, на дрожащих руках, в волосах, во рту, в горле. Ей казалось, ещё немного и эта дрянь потечёт из глаз. Девушка без имени, без сил и без памяти о прошлом, блевала черной слизью уже без малого три дня, с тех пор как обрела сознание. Но всё же этот день несколько отличался от предыдущих: ей стало казаться, она себя вспоминает.       Была ли она человеком или всё же не жила никогда? Чувствовала ли хоть что-то, кроме слепого отчаяния и одиночества, кроме боли, хоть когда-то? Когда-нибудь?..       «Всё, что я знаю о себе… — думала она, — всё, что есть во мне, что я представляю из себя. Всё это слизь. Черная слизь».       Она бы плакала, если бы только умела. Мысли путались со вспышками панической агрессии, и нужны были огромные усилия воли, чтобы удержать хоть одну. Одну единственную.       «Танец», — прошипела, сжимая зубы, и это было первым словом, сказанным этими губами. Слизь на какое-то время перестала извергаться — воспользовалась этим, чтобы встать, вытирая рот. Она старалась не смотреть на себя. За эти три дня её тело бегало варгом, клевало стервятником и жрало субстанции настолько мерзкие, что, будь силы, она бы блевала слизью ещё года три, не отвлекаясь на глупые мысли.       Хуже того, оно постоянно болело. Как будто… будто…       — Танец! — закричала со всей мочи, ощутив силу и неколебимость собственного голоса. — Танец!.. Танец!       Казалось, если повторить громче и много раз, память всё же выдавит значение слова. С макушек гигантских сосен слетела пара напуганных птиц. Её окружила тишина. Тишина и безвременье в бесконечном заколдованном лесу.       Боль становилась всё менее милосердной, расцеловывая каждый сантиметр тела. Слизь покрывала траву везде, где она была вынуждена остановиться. То есть, почти везде.       «Танец — это когда танцуют, что бы оно ни значило. Мне это ничем не поможет…» — обессилено пронеслось в голове, и отчаяние с новой силой охватило её помутненный рассудок. Оно заставило выть, заставило бежать, расцарапывать руки до крови. До слизи. Секунда — и она взлетела, почувствовав как два агрессивных крыла разодрали спину со звуком треснувшей плоти. Уже ничего не было важно. Танец! Это слово причиняло боль, подобную той, что может испытать умерший, услышав собственное имя где-то на грязном перекрестке между смертью и полузабытой жизнью.       Всё живое в страхе улетало, убегало от неё, и это порой придавало лицу существа смазанные черты хищной улыбки. Существа, которым она была сейчас.       «Я всегда была им, — думала, пролетая над лесом, высматривая себе новую жертву. — Ведь это я. Что ещё, черт возьми, я могу назвать собой?»       Три дня ей понадобилось, чтобы, наконец, позволить пробиться в голову таким сложным мыслям. До этого она была животным, почти не думала. А до этого вообще не была. А до этого… до этого…       Танец.       Девушка упала с огромной высоты, разинув пасть сильнее, чем позволял здравый смысл и физика. Клыки вонзились в горло старой женщины, зачем-то копавшейся на окраине её бесконечного леса. Смерть наступила мгновенно. Кровь, вперемешку с всё той же слизью, разливалась по земле, одежде старушки и подбородку существа. Благодатное чувство насыщения на короткий промежуток вытеснило все мысли. Она ела. Кожа, мясо, органы… самое вкусное, конечно, глаза.       Понадобилось быть очень внимательной и волеспособной, чтобы заметить и другие такие, со страхом вонзенные в неё прямо во время обеда. Эти были живые. Маленькие. На маленьком и никуда не пригодном теле. В таком никуда не сбежишь от существа.       Ребёнок не издавал ни звука, продолжая смотреть в какой-то прострации на картину красным по чёрному. Существо было всё чёрное, кроме человеческого, женского лица — оно было, будто мираж: казалось, в любой момент может полностью поменять форму. Девочка сжала кулаки, продолжая смотреть прямо в глаза чудовищу.       — Танец! — неожиданно рявкнуло оно, небрежно бросив растерзанную тушу и подползая к ребенку. Выглядело странно сконфуженным. — Тан… танц… танцуй!       Она продолжала молчать, как и всегда делала, когда ей снились кошмары.       — Танцуй! Танцуй! Танцуй танец! — заходилось истерически орать создание своим окровавленным ртом, уже превратившимся из клыкастого рыла в человеческие губы.       И всё же, это был не кошмар. Девочка упала на колени, дав волю молчаливым слезам.       — Какой танец? — наконец, спросила она.       — Танец?.. Какой? Какой! — бессвязно пробормотало чудище. Её злило поведение ребёнка. Почему она не понимает? Ей же гораздо легче понимать — она живая! Знала бы эта мелкая сопля, чего стоит сдерживаться и продолжать этот разговор, вместо того, чтобы разорвать её на мелкие кусочки. Только жажда к памяти и стальная воля к обретению себя ещё позволяла девушке продолжать формировать и излагать мысли.       — Танец. Который я. Который связан со мной.       Девочка раскрыла свои вкусные глазки настолько широко, что их впору было выковырять одним только когтем, а затем прикрыла рот руками, будто осознав.       — Ты станцевала? Его?.. Танец из песни? Нет! — она заверещала, словно напуганная чем-то хуже смерти. — Нет! Не подходи ко мне! Не скажу!       Может быть, это было и неправильно, убивать её. Теперь танец никогда не станцуют. Но он ведь из песни, верно? Песня…       «То, что люди поют», — продолжала с трудом размышлять девушка, лакомясь по дороге глазами и сейчас задумчиво передвигаясь глубже в чащу леса на четырёх полупаучьих лапах.       Танец. Песня.       Танец из песни. Песня о танце.       Она снова взлетела, будто подвешенная гигантскими крюками, вонзавшимися в спину. Было до безумия больно, но узнавать в этих словах что-то знакомое было в разы больнее. Если танец вообще существовал, если вообще было что-то, похожее на эту песню, — то это было тем, что напрямую относилось к ней. Да. Это было тем, что случилось с ней.       Бледные щеки существа обагрились полосами чего-то красного из встревоженных глаз. Начало смеркаться.       К вечеру небо стало алым целиком, лишь слегка разбавляя своё кровожадное настроение чёрными тучами. Под этой агрессивной пеленой бесконечным потоком простирались выжжено-чёрные ели.       Черный и красный. Кровь и слизь. Других цветов она сейчас не различала. «Смерть смеётся всем смертным в лицо. Ведь сегодня она Обручена И у каждого на пальце кольцо».       Резким рывком распахнув глаза, она закричала, взвыла сиреной от шока и ужаса наконец услышать… это. Будто слова, пронесшиеся в голове, были сказаны чужим голосом — настолько пронзительно они звучали, настолько невыразимо сложно было поверить, что их кто-то произносит. Те самые слова.       Но кто? И где? Она опустила взгляд вниз, задержав дыхание. «Так станцуй же на свадьбе её. Вскольз кольцо урони, Влево шагни, И вертись, пока в сердце не сгаснут огни — Ей мило представленье твоё».       Незнакомка сидела на старой поваленной ели. Голос был низким, жутко-чарующим, будто сладкоголосая песня самого беспощадного на свете палача. Худощавое и нагое серое тело казалось хрупким и мертвым, но в то же время вселяло самый неподдельный панический ужас. Длинные чёрные волосы скрывали лицо. «Может, она сама смерть?..» — сообразила девушка, неумело маневрируя по направлению к цели. «А затем, упади ей на грудь. Упади навсегда. Крикни туда, И о всём, чем была ты, забудь».       Она приземлилась, встав прямо напротив девушки, которая уже смотрела на неё с легкой усмешкой, продолжая песню. »…Ты послушай, малышка, сквозь сон: Ногу прямо, и вбок, Шаг, и прыжок. И пусть вечно продлится твой стон».       «Смерть» лениво откинула локон волос, открывая богатое мелкими шрамами бледно-серое лицо. Выжидающе и снисходительно взглянула на гостью.       — Это ли ты искала?..       — Кто ты?! — перебила её та, не дав договорить. Она нервничала, машинально расцарапывая себе бедро когтями. — Ты смерть?!       Неизвестная рассмеялась: громко, зычно и явно польщённо. Словно убийца, она устремила свои серые на черных белках глаза на неё, коротко фыркнув:       — У Друи нет имён.       Существо замолчало. Плавно втянуло крылья, очеловечивая фигуру и возвращая девушке вид своих рук. Ей было страшно. Она не помнила буквально ничего. Но Друи — это просто кошмарные твари, вот что она помнила.       — Мне говорили о …       — Ну ещё бы, — неожиданно перебила её вторая фигура. Несчастная готова была поклясться, что её не было здесь и секунды назад. И не могло быть! Она бы почуяла…       Эта вторая девушка выглядела покрепче и выразительней первой: на вид человек, темнокожая, она стояла, скрестив руки под грудью, с копной объёмных «диких» кос на голове и такой же снисходительной усмешкой. Но далеко не такой уже страшной.       — Ещё бы тебе не говорили о Друи. Наверняка твоя мать?.. Она же и пела тебе эту песню.       — Откуда ты знаешь?! — разозлилась та. Её начинало раздражать возрастающее количество незнакомых и небезопасных объектов, которых явно не получится съесть. От эмоциональных перепадов и гнетущего страха на теле в буквальном смысле заточились иглы, вновь пронзая плоть. А боль злила ещё сильнее.       — Знаю, — ответила темнокожая. — Все матери по всему миру поют эту песню своим дочерям. Песнь о танце «nuptialem mortem» — «свадьбе смерти». Ты тоже его станцевала. Поэтому ты здесь. Тебе придётся…       — Она довольно неплохо говорит и думает для третьего дня, не находишь? — нагло прервала её жуткая Друи, оторвавшись от дерева и приближаясь к бедолаге. — Что-то здесь нечисто…       — Не подходи ко мне! — девушка выкрикнула это так громко, что едва не сорвала голос, а по всему телу вновь обострились и выросли иглы. Теперь ещё сильнее, больнее. Она уже ничего не соображала, осознавая только то, что ей, скорей всего, придётся встретиться со смертью — или чем-то куда хуже неё. В спине вновь завыла режущая боль. — Оставь меня!       — Не то что? — хмыкнула та, продолжая провокационно приближаться. — Ты мыслишь. Ты говоришь. Стало быть, не так уж и больно тебе?.. Зачем ты тогда танцевала?       — Ну перестань, — вторая девушка резко возникла между ними, выставив руку вперёд. — Она напугана. У тебя совсем сердца нет?.. Некоторые отшельницы сильны, смирись.       — Отшельницы?! — несчастное существо уже вновь обрело громоздкий, несуразный облик, оставив от прежнего лишь напуганный взгляд. — Я — отшельница?!       — Тише. Пока что — да, — попыталась успокоить её та. — Ты совсем недавно среди проклятых. Но ты сама избрала этот путь, и поэтому можешь стать ведьмой. Мы пришли рассказать тебе об этом…       — Полная чушь, — сплюнула набок Друи и теперь подошла к чудовищу властной походкой хозяйки. С каждым её бесшумным шагом, мускулы существа сжимались, готовясь к нападению. — Мы пришли научить тебя подчиняться. И только. Ты не представляешь из себя ничего ценного — ни сейчас, ни когда-либо в прошлом. Я здесь, чтобы показать тебе это. Ты не годна ни на что…       Остервеневшая тварь привстала на корточки, когтями сгребая землю. Она была готова к прыжку, лишь выжидала подходящей секунды. Пусть ненавистная Друи подойдёт ещё ближе.       — Может, ты и рассчитывала стать ведьмой, когда танцевала. А может, просто сильно боялась за свою тушку?.. Ведь ты убила их без боя. Всего этого мало, чтобы быть достойной даже смотреть мне в глаза. Ты — бессознательное ничтожество. Ты здесь, потому что сделала то, чего даже не понимаешь. Мне мерзко владеть тобой. Ты — ничто!       Чудище прыгнуло, одновременно растянув себя в огромную полузмеиную субстанцию, с одной только ясной целью: убить её. Почему это всё прозвучало так больно? Кто эти двое, зачем они пришли? Всё это сейчас было неважно. Может, она и не помнила себя, но свою гордость и достоинство она бы никогда не предала. И если выбор Друи был унижать, значит, её выбор был умирать. Всё просто.       Клыки уже были на расстоянии пальца от шеи, как вдруг та крикнула, и зверя отбросило мощной волной. Она не успела упасть: черные ветви из земли и деревьев оплели её форму, не давая пошевелиться. Друи неколебимо продолжала подходить к ней. Девушка изо всех сил старалась концентрироваться на иглах, чтобы разорвать хватку, но ветвям не было до них дела. Когда «Смерть» подошла совсем близко, скалясь не без удовольствия, у неё уже не оставалось других вариантов.       Чего бы это ни стоило, как бы гадко ни было… она скрючилась, дав выйти наружу отчаянию. Чёрная слизь. Чёрная. Слизь. Она попала прямо в самодовольные глаза.       Похоже, серая не ожидала такого подвоха, и на долю секунды утратила контроль над ветвями. Этого было достаточно, чтобы из последних сил, с кровавым рыданием порвать себе к чертям позвоночник, и взмахнуть вверх крыльями невиданных масштабов, что, казалось, жили своей жизнью. Девушка уже не соображала и не видела совершенно ничего. Она очнулась, только когда почувствовала вкус странной, до тошноты отвратительной и несъедобной крови, похожей на яд. Раздался придурковатый смущённый хохот, и кто-то неласково отпихнул её рукой.       Открыв глаза, бедняга застала себя истерзанной, человечной и скованной под самое горло — и всё же, на лице у Друи был след от пореза — она стояла, с восхищением рассматривая каплю крови на пальце, которым недавно прошлась по губе.       — А с тобой нельзя расслабляться, — фыркнула уже заметно ласковее. Опустила руку и вновь приблизилась — на этот раз девушке уже было всё равно. Она ничего не могла ей сделать. Разве только упрямо смотреть в эти странные зловещие глаза, куда была «недостойна» смотреть.       Друи вновь как-то смущённо заулыбалась, наклонившись прямо к её лицу. Коснувшись его холодными, тонкими, несколько грубыми пальцами:       — Буду ждать на горе, в полнолуние… Герда.       Затем удалилась, бесшумно исчезая в гуще деревьев.       Магия отпустила едва что не мертвое тело проигравшей, и она с грохотом упала, удивляясь лишь тому, что ещё не потеряла сознание. Темнокожая села рядом, с интересом наблюдая за ней.       — Почему ты не помогла? — разочарованно и злобно прохрипела та. Усталость сковывала горло, усложняя ей речь. Хотелось остаться одной.       — Потому что я фикция, — спокойно раздалось в ответ, — меня даже нет здесь. Я очень далеко…       — Ты ведьма? — нетерпеливо перебила её тварь.       — Да.       Они помолчали.       — Я здесь, чтобы рассказать тебе, что произошло… с тобой и твоим телом. Ты тоже можешь стать ведьмой.       — Чего же ты ждёшь?.. — едва слышно сорвалось с губ. Отдалось хрипом в груди, — Рассказывай.       Ведьма легла, распластавшись рядом с ней на грубой земле, глядя сквозь мрачное небо. Чернела глубокая ночь.       — У людей одним из древнейших верований является культ Матери Смерти, — начала она тихо, — легенды о той, кто открыл нам пути проклинать других. Её последователи и сейчас обладают этой страшной силой. По велению сердца наложить проклятие, обрекая врагов страдать вечно, не зная покоя смерти… но где есть убийство, там и самоубийство, верно? Ритуальный танец «Nuptialem Mortem» — это самоубийство с одновременным принесением в жертву избранных обидчиков и причинением им страшных вневременных мук. Вот только танцовщица сама должна вытерпеть десятикрат на каждого, кому причиняет боль. Любая женщина, девушка или девочка, знающая танец из песни может станцевать его, когда ей нечем себя защитить. Или… когда убийство не кажется достаточной мерой.       Ты должна знать, милая, — «Nuptialem Mortem» танцуют до безвозвратного конца. Ты никогда больше не станешь человеком. Не вернёшься к прежней размеренной жизни. После смерти земной ты становишься монстром — отшельницей, в течении трёх дней продолжая испытывать чудовищные муки и боль, а в первые два дня они сильны настолько, что сознание и мысли вымещаются таким неестественным количеством.        После этого у тебя появляется выбор: остаться отшельницей, или кануть в ещё один древний ритуал, став ведьмой. В первом случае тебе со временем станет легче, ты научишься управлять собой, потеряешь человеческий облик и чувство вечной боли. И пусть силы ослабнут, ты не утратишь своё сознание. Вот только одиночество… неизменный спутник отшельников. Как и беззащитность перед людьми. В самом наилучшем случае, тебя возьмёт на службу кто-нибудь из ведьм, а в худшем животный облик и образ жизни изменят тебя — я знала многих из тех, кто навсегда утратил разум в этом лесу. Одичал до того, что теперь их не отличишь от зверей. Помимо того, отшельниками поневоле становятся все проклятые, но только тем, кто станцевал танец Смерти, мы предлагаем посвящение в ведьмы.       Я не буду осуждать, если, несмотря на это, ты всё равно не захочешь ей становиться. Будучи ведьмой… — она горько усмехнулась, — тебе придётся забыть об ослаблении боли навсегда. Муки, испытываемые тобой сейчас, не закончатся. Твои раны всегда будут болеть. Несмотря на человеческий облик, ты не сможешь родить, не сможешь жить в обществе людей без последствий, но ты станешь… чем-то большим, чем всё это. Понимаешь? Сила, что недоступна людям и зверям — живым ли, проклятым — подчинится тебе. Пройдя ритуал посвящения на горе, ты выберешь себе новое имя. Новый путь. Станешь одной из тех, кто не побоялся сделать то же самое.       Девушка не слушала её уже довольно давно. Она плакала — теперь уже обычными слезами.       — Скажи, как же так произошло?.. — всхлипывала чуть слышно, заливаясь хрипливым стоном. — Почему матери поют своим детям эти страшные песни?.. Чтобы заставить их вечно страдать? И моя мать была такой?!       — Чтобы дать им возможность выбрать, — спокойно ответила ведьма. — Иногда одного такого волевого решения достаточно, чтобы предотвратить изнасилование. Иногда ритуальным танцем можно спасти деревню. Близкого человека. Унести с собой врагов, навсегда — не дать им и шанса уйти безнаказанными, не имея в руках ни оружия, ни магического свитка, будучи простой крестьянкой, одетой в убогое платье на выданье. Иногда в жизнях девчонок такой танец — единственный момент, когда они являются собой. И помни, дорогая… ты одна из очень немногих, кто выбрал именно это.       Она плакала ещё долго после того, как ведьма исчезла. Плакала слезами, кровью и слизью. Разбивала руки об острые камни в земле, на которой лежала — когда больше ничем не могла пошевелить. Думала о старушке и девочке, которых съела не раздумывая. О жизни, которую могла бы иметь. О людях, что могли быть близки ей, но о которых в памяти ни намека. О бесконечном жалком существовании в мире вечной боли, которое она сейчас с удовольствием променяла бы на обычную смертную любящую маму. Как там было?.. »…Ты послушай, малышка, сквозь сон Ногу прямо, и вбок Шаг, и прыжок И пусть вечно продлится твой стон» И пусть вечно продлится твой стон.