Взлёты

— Рикотта и персики, Джеймс? Серьёзно? Тони долго вертит в руках новый сэндвич. Баки давно не экспериментировал с рецептами, а вчера увидел этот и не смог устоять. На его собственный вкус — довольно странно, но в целом съедобно, хотя повторять он едва ли станет. На тарелке лежит ещё один сэндвич, из проверенных, с курицей, но Тони не торопится за него схватиться, смотрит на рикотту, будто подозревает её в связях с Гидрой или русской мафией. Наконец, кусает. Молча доедает весь сэндвич и смотрит на Баки с каким-то сложным выражением лица. — Не повторяй. Баки кивает: такое в его книгу рецептов точно не попадёт. Вообще, сэндвичи хороши тем, что их, как и пиццу, например, можно приготовить из чего угодно, главное — подобрать удачное сочетание продуктов. Тони лениво жуёт второй сэндвич и поглядывает на часы. Стив вернётся с пробежки минут через пятнадцать — времени как раз выпить чашку кофе. Отношения у них вроде бы стали лучше, но по утрам Тони по-прежнему предпочитает уходить раньше. На лоб Тони падает прядь волос, и Баки прикипает к ней взглядом. Проблема влюблённости в Старка первая: его хочется касаться. Прямо сейчас у Баки в кончиках пальцев зудит желание аккуратно отвести прядку назад, коснувшись лба, и очертить едва ощутимо контур лица. Задержаться на подбородке, сжать его, проходясь большим пальцем по аккуратно остриженным волоскам, приподнять его голову… Тони доедает сэндвич, и на верхней губе остаётся полоска соуса. Баки нестерпимо хочется попробовать языком этот соус на этих губах, так, что желание проходит разрядом по его телу и собирается в паху. Как хорошо, что они сидят за столом. Как хорошо, что Тони всегда уходит раньше, чем возвращается Стив. Благодаря этим немудрёным привычкам Баки и удаётся раз за разом избегать неловких ситуаций. Сегодня Стиву снова придётся завтракать в одиночестве или в компании Сэма. Кофе допит, Тони наливает себе вторую порцию и идёт с кружкой в кабинет — нужно разобраться с делами компании, потому что накануне Пятница уже трижды вслух, а не в наушник Тони, сообщала о звонках мисс Потс. Это был тревожный сигнал. Тем более, что трубку Тони так и не снял. Тони выходит из кухни, обходя стол со стороны Баки, чтобы попутно похлопать его ладонью по спине. — Хорошего дня, Джеймс. И, сделай милость, больше никаких персиков. Проблема влюблённости в Старка вторая: сам Тони никогда не стесняется дотрагиваться до людей, если ему хочется, и делает он это настолько легко, между делом и походя, что от его прикосновений никак не защититься. А к Баки он в последнее время прикасается часто. И, в теории, Баки мог бы дать Тони понять, что это лишнее, что ему неприятно, что он не любит, когда до него дотрагиваются посторонние, но Тони давно не посторонний, и прикосновения ему приятны, и чёрта с два он рискнёт от них отказаться, даже если от некоторых, как теперь, горит фантомным огнём след на теле. Баки отвечает «Хорошего дня», сдерживает дыхание, считает шаги Тони до лифта. Как только двери подъёмника смыкаются, встаёт из-за стола, оставив пустую кружку, и торопливо поднимается в свою комнату. В душ Баки не идёт — тот давно уже не спасает. В душ Баки пойдёт позже, смывать свидетельства своего грехопадения — своего падения в Старка. На самом деле всё не так плохо. Баки давно не подросток с бушующими гормонами, он способен себя контролировать и не сходит с ума от возбуждения всякий раз, когда Тони оказывается рядом — даже если он оказывается предельно близко. Баки может без задних мыслей смотреть на Тони, когда тот в майке и потёртых джинсах, блестящий от пота, возится с механизмами в мастерской, может любоваться кошачьей вальяжностью Тони на диване перед телевизором, может с удовольствием смотреть на бугрящиеся под кожей крепкие мышцы, если Тони боксирует в тренировочном зале… Дело, собственно, даже не в сексе как таковом. Тот давно в его жизни потерял значимость — потребность тела можно удовлетворить и самому. Желание на Баки накатывало в те моменты, когда Тони казался особенно… уязвимым. Возбуждение шло рука об руку с потребностью прикоснуться, обнять, оградить, защитить от мира, спрятать хоть ненадолго в безопасный кокон — стать этим самым коконом, стать для Тони безопасным миром. Прибежищем. Запираясь в пространстве своей комнаты — комнаты на базе, оборудованной на деньги Старка, по проекту Старка, наполненной вещами, купленными Старком — Баки чувствовал самого себя заключённым в такой кокон, и здесь он оставался сам с собой, с теми своими чувствами, желаниями и фантазиями, которые никогда не выпускал наружу. Он представлял, как целует Тони, как пробует на вкус его нёбо, проверяет языком твёрдость белоснежных зубов, как оставляет дорожки влажных поцелуев на шее. Баки мысленно прижимал Тони к постели, погребал под собой, впечатывал себя в его тело, чтобы остаться в жизни Тони неистребимо. Воображал, как Тони сам раскладывает его на своём верстаке или опрокидывает на кровать, подчиняя, завладевая им целиком, плавит пальцами кожу, куёт и лепит из покорного каждому движению солдата своего идеального любовника. Баки было бы всё равно, как, он просто хотел бы быть для Тони подходящим. Прохладный душ смывает непристойные следы и мысли, но когда Баки уходит, чтобы провести очередной день с друзьями, комната, наполненная приглушённым светом, всё ещё хранит в себе образы и желания. Те, с которыми Баки ни за что не захочет расстаться. Баки не знал, что ему делать с чувством, которое с некоторых пор поселилось в его сердце. Оно было сладким, но горчило. Дарило счастье, но неизменно скручивало внутри тонкий жгут боли. Баки не знал, стоит ли ему оставить всё навсегда в себе, запереть, как он запирает комнату, когда представляет себя с Тони, или же попытаться что-то сделать: шагнуть навстречу, переступив невидимую границу, вторгнуться в личное пространство, осмелиться наконец провести кончиками пальцев по скуле, ощутить кожей чужое живое тепло, заглянуть в тёмные, такие глубокие, такие выразительные глаза — и прочитать уже в них свой приговор… Чего Баки точно не хотел, так это перестать любить. Лучше боль, чем осушающая пустота, которой он за семьдесят лет наелся досыта. Баки никак не мог понять, есть ли у него вообще шанс? Между ним и Тони были сплошные пропасти: они принадлежали разным эпохам, были разного социального положения (свой собственный статус Баки даже определить не брался), имели совершенно разные навыки и интересы, а о возрасте лучше было не заикаться: как вообще считать, Баки ли старше Тони в два раза, потому что родился раньше, или Тони старше Баки в полтора, если вычесть годы, проведённые в криокамере? Они оба были мужчинами. Не то чтобы в двадцать первом веке это было большой проблемой. Не то чтобы это было проблемой для Баки — в пору бурной юности он от жизни брал, что мог. Отрывался ли Тони с парнями в своё время или мысль о близости с мужчиной его никогда не посещала? Может, даже вызывала отвращение? Едва ли об этом писали в газетах, а даже если писали — было написанное реальным мнением Тони Старка или пресс-служба просто продала наиболее выгодный для имиджа компании вариант ответа? У кого о таком спросишь? Но это всё отговорки. Баки сковывали не условности. Его кандалы были тяжелее: Пеппер Потс, родители Тони и Зимний Солдат. *** — Ну Пеппер, дорогая! Ты проведёшь эту встречу гораздо лучше меня. Именно ты знаешь досконально все отчёты, цифры и показатели. — Не прибедняйся, Тони, ты знаешь эти цифры не хуже. — Я опять ляпну что-нибудь, что тебе не понравится. — О, это непременно! — кивает мисс Потс, не сбавляя шага. Они идут по коридорам к выходу на парковку, и их голоса разносятся по всем близлежащим залам и офисам. — Ты снова будешь недовольна и скажешь, что из-за меня падает прибыль. — А потом она снова вырастет. Мы это уже проходили, — мисс Потс резко останавливается и разворачивается к идущему за ней Тони. — Тони, ты нужен своей компании. Ну какая пресс-конференция Старк Индастриз без Старка? — Смени фамилию, и проблема решена. Мисс Потс закатывает глаза: — Тони, мы же уже всё… — Я не зову тебя замуж, просто смени фамилию, и сможешь представлять Старк Индастриз когда и где угодно. — Это абсурд, и я тебя больше не слушаю, — фыркает мисс Потс и снова решительно направляется к выходу. — В четверг ровно в одиннадцать, Тони! Это не обсуждается! Тони провожает женщину взглядом. — Мистер Старк, мне внести пресс-конференцию в ваш график на четверг? — интересуется Пятница. — Да, внеси. И закажи цветы для мисс Потс в офис. — Букет ирисов? — Камелий. Сегодня пусть будут камелии. — Как скажете, босс. «Пеппер, дорогая», — неизменно тянул Тони, когда та ему в чём-то отказывала, и в его голосе, наигранно трагическом, Баки всегда слышал нотку подлинной тоски. Тони Старк совершенно очевидно любил эту женщину, несмотря на то, что расстаться окончательно было их обоюдным решением. Значило ли это для Баки надежду или безнадёжность, сказать было трудно. От одинокой фигуры Старка посреди коридора веет любовью и тоской. И Баки, как в зеркале, видит в этих чувствах собственное отражение. *** Тони входит на кухню в обед, и это совершенно ему не свойственно. Он выглядит оживлённым, но Баки почему-то чудится в его глазах странная потерянность, как у ребёнка, отставшего от матери в переполненном людьми торговом центре. Вижен и Ванда воркуют у плиты, забыв обо всём на свете. Уилсон трепется по телефону с новой подружкой, о которой трещит без умолку всё остальное время. Наташа вместе с Баки лепит пельмени. Зачем он на это подписался, Баки до сих пор не понимает, но, пожалуй, выражение лица Тони, когда он застаёт их за этим занятием, стоит потраченного времени. — Это ещё что? Секретное оружие русской разведки? — Это пельмени, — отвечает Наташа, потешаясь над его озадаченным лицом. — Вижен с Вандой готовят очередной паприкаш, и я решила, что немного пельменей разнообразит наш рацион. — Можно было просто заказать еду из ресторана. Пиццу, стейки, вок… равиоли. — Брось, Старк, это весело. Присоединяйся. Тони выразительно смотрит на Баки, который не слишком похож на веселящегося или горящего энтузиазмом человека. — Эм, нет, спасибо, я лучше… — Тони и двух шагов не успевает сделать, как Наташа хватает его выпачканной в муке рукой прямо за лацкан пиджака. — Садись, — приказывает Наташа. Тони бросает ещё один взгляд на Баки и, видимо, решает, что раз уж сам Зимний Солдат не решается перечить Чёрной Вдове, то ему и подавно не стоит. Пиджак оказывается небрежно брошен на ближайший стул, рукава дорогой дизайнерской рубашки закатаны по локоть, и вот они уже лепят пельмени в шесть рук. — А этот почему отлынивает? — спрашивает Тони, кивая в сторону Сэма. — У Сэма важный телефонный разговор. Тони с полминуты прислушивается к сюсюканью, кривится, в точности отражая чувства Баки, и вновь окидывает кухню взглядом. — А Роджерс где? Он почему не лепит эти… пельмени? — Стив на свидании с Шэрон, — отвечает Баки. Тони изумлённо моргает, качает головой и бормочет под нос: — Вроде уже не март за окном. — Завидуешь, Старк? Голос у Наташи насмешливый, но выражение глаз серьёзное, несмотря на улыбку. — Просто удивляюсь. Паркер вчера половину своего патрульного отчёта посвятил, кажется, составлению топ-10 мест, куда отвести девушку на первое свидание. Куда ни глянь, всюду любовь. — И только мы трое здесь невостребованные, — хмыкает Наташа. Тони бросает на Наташу тревожный взгляд, похожий на тот, что сам только что получил от неё, но та кажется спокойной. — Это легко исправить. Бэмби, ты как, поди, сто лет уже не отрывался? И заметь, я почти не шучу. Процентов на семьдесят. Баки фыркает и скептически приподнимает брови, глядя на Тони. — Шуточки за триста? — Ну же, Терминатор. Даже твой дружок Роджерс, смотри, оттаял слегка. Я думал, ты-то поживее. Знаю одно отличное местечко. — «Лагуна»? — интересуется Наташа. — Низко летаешь, Романофф, не похоже на тебя. «Юпитер». Как там у них слоган? «Спутники на любой вкус». — Полагаю, ты платишь? — заинтересованно улыбается Наташа. Тони явно собирается что-то возразить, но передумывает. — Филантроп я или кто? Должен же кто-то помогать сирым и обездоленным. — Я в деле. Соглашайся, Бэмби, надо пользоваться моментом. — Разве в таких ситуациях не выгоднее быть Терминатором, чем Бэмби? — Мода на военных давно в прошлом, касатик, — поддразнивает Тони, глядя на него насмешливо. — Сейчас высокий спрос на грустные глазки. — Среди мужчин тоже? — вообще-то Баки, бросив короткий взгляд на предвкушающую веселье Наташу, подразумевал её, и слишком поздно понял, как двусмысленно это звучит. — Ну, кхм, находятся любители, да. — Не слушай его, Баки, — вклинивается Наташа. — Военные всегда пользуются спросом, это классика. — Кто бы говорил, — Тони смотрит на неё выразительно, и Наташа кривит губы в ответной усмешке, но глаза её как-то резко тускнеют. Тони чуть слышно вздыхает и, кажется, мысленно костерит себя за подначку. — В любом случае поехать сможем не раньше среды. — Четверга, — возражает Баки. — У тебя в четверг с утра пресс-конференция. Вряд ли мисс Потс будет счастлива видеть твоё помятое после бурной ночи лицо. — Ты не мой секретарь, Барнс. — Пятница? — вопрошает Баки в пространство. — Мистер Барнс совершенно прав, босс, — отвечает искин. — Заговор! — фыркает Тони преувеличенно возмущённо. — Тебя загнали в угол, признай это, Старк, — Наташа смеётся и складывает на доску последний пельмень. — Ну вот, осталось сварить. — Мы вообще до четверга-то доживём? — задаётся вопросом Тони и получает горсть муки в лицо. — Насчёт тебя, Старк, ничего не могу сказать с определённостью. Баки протягивает отплёвывающемуся Тони полотенце трясущейся от смеха рукой. Сэм как-то предложил им создать комедийный дуэт «Старк&Романофф». Баки тогда промолчал, но про себя подумал, что не пожалел бы денег на билет. Впрочем, им и без того регулярно устраивали бесплатные представления. Тони и Наташа, казалось, дня не могли прожить, не подколов друг друга, но теперь делали это как-то особенно тепло, по-семейному, чем походили на брата с сестрой. В такие минуты Баки часто ловил направленные на них сумрачные взгляды Ванды. Возможно, ей казалось так же. *** За полтора года, проведённые на базе Мстителей, Баки ни разу не слышал, чтобы Тони и Ванда разговаривали. Они не игнорировали друг друга специально, участвовали в общих разговорах и обсуждениях, могли перекинуться парой фраз по делу, но обращались друг к другу будто по касательной. Стив рассказывал про Альтрона, Соковию, про погибшего Пьетро. Про эксперименты Гидры и двух осиротевших когда-то детишек, навсегда запомнивших слово «Старк» как синоним слова «смерть». Впрочем, про насланные кошмары и натравленного на город Халка Стив сказал тоже, и Баки был далёк от мысли о двух невинных, наивных подростках. Невинные не поставят под удар жизни таких же невинных людей. И на опасные эксперименты сомнительной организации не подпишутся тоже. Тони, судя по всему, к Алой Ведьме в свою очередь большой симпатии не испытывал и вообще старался иметь с ней поменьше дел. Сложно было сказать, как он к ней относится. Терпит? Считает обузой? Воспринимает как данность? Несёт ответственность как за результат своих прошлых ошибок? Заботой и опекой там точно не пахло — контраст в отношениях с Вандой и с пацаном Паркером был разительный. Впрочем, о Паркере разговор вообще особый. В отношении к нему Тони сквозила не просто забота — это была опека, принимавшая временами угрожающие масштабы. Нет, Тони не диктовал пацану каждый шаг и по большей части присутствовал в его жизни вообще незримо, предоставлял свободу действий, доверял. Но количество предупредительных мер пугало. Ничьей амуницией в команде Тони не занимался столько, сколько костюмом Человека-Паука, даже разработка нового Марка стояла на втором месте. Когда Тони начинал перечислять улучшения, которые внёс в костюм, Баки мог только слушать, вытаращив глаза, потому что — ну как всё это вообще способно поместиться в какое-то там тоненькое трико с маской? О дронах, которые периодически патрулировали Куинс в районе школы и дома Паркера, а также о протоколах Пятницы, по которым она регулярно отслеживала все потенциальные угрозы в том же районе через имевшиеся камеры и спутники (и это уже точно было противозаконно), Баки вообще старался не думать. Новостные сайты регулярно пестрели заголовками о том, как же сильно снизился уровень преступности в Куинсе. И заслуга Паука в этом, безусловно, была. Вот только об анонимных доносах на наркоманские притоны, мелкие банды и готовящиеся вооружённые разбои, регулярно поступающих в полицейские участки, нигде не писали. Часто бывало, что, войдя в мастерскую, Баки заставал Тони за работой под аккомпанемент торопливо-сбивчивой, энергичной речи Паркера. Тони слушал паучьи отчёты фоном, но не из пренебрежения. Те, кто знали Тони достаточно близко, могли точно сказать: он слышит и воспринимает каждое слово. Тони часто в повседневных разговорах поминал, прямо или косвенно, какие-нибудь из случаев с Паркером. Мальчишка нравился, кажется, абсолютно всем. Ворчливый Хэппи всегда провожал его неосознанной улыбкой, Роуди при встрече от души хлопал парня по спине, так, что худой, как жердь, Паркер пошатывался на ногах от удара. Бартон звал «сынком», Сэм регулярно скармливал чипсы и арахис, Вижен с неизменным интересом наблюдал за парнишкой, когда тот находился поблизости. Наташа обожала дразнить ребёнка, то и дело вгоняя в краску, хотя, надо отдать ему должное, на язык он был бойкий и удар держал достойно — «весь в папочку», как шутили за глаза. Стив парню тоже изрядно симпатизировал, регулярно спрашивал, как у того дела в школе и не появилась ли подружка, и этим смущал сильнее, чем удавалось Наташе. Но приобщения юного супергероя к Мстителям, пусть и в качестве резервного игрока, не одобрял. Только стоило Баки многозначительно хмыкнуть или кашлянуть, как Стив притихал на эту тему — вспоминал себя в его годы. У них было много общего, Питер немного напоминал Стива в юности — нетерпимостью ко злу и несправедливости, отчаянным рвением, доходящим до безрассудства, импульсивностью. Но несмотря на это, Паркер казался Баки скорее юной версией Тони, нежели Стива. Мальчишка был открытым, непоседливым, любознательным, находчивым, острым на язык (и в этом совершенно определённо равнялся на Старка, хотя склонность всё комментировать и сыпать шуточками была его собственной). Но главное было в том, как Паркер осознавал ответственность и что ставил во главу угла своей супергеройской миссии. — Но мистер Старк! У меня пуленепробиваемый костюм! Вы же сами его делали! — Это ещё не значит, что ты можешь изображать из себя Терминатора и вставать под обстрел. Костюм пуленепробиваемый, а не железный. И даже если тебя пуля не пробьёт, она может повредить какую-нибудь из важных систем. — То есть вы за костюм переживаете, — в голосе Паркера явственно звучала обида. Тони выглядел так, будто вот-вот его прибьёт. — Я переживаю о том, что в критический момент тебе откажет паутиномёт или забарахлит какой-нибудь из датчиков искина, который обеспечивает твою безопасность, — выговорил — процедил — слова сквозь зубы, явно сдерживаясь. — Не говоря уж о том, что бесследно для тебя эти пули всё равно не пройдут. Паркер, пристыженный, смотрел виновато, но упрямо гнул своё: — У меня не было выбора. Если бы я не подставился под пули, они бы попали в людей, которые там стояли. Не мог же я остаться в стороне. Вы бы не остались! Тут Тони крыть оказалось нечем — Питер был абсолютно прав. Тони бы точно так же загородил людей собой — даже и (от этой мысли Баки холодеет) без костюма. Тони ограничился тем, что попросил быть осторожнее и больше не подставляться так глупо. В другой раз не Тони вызвал Паркера «на ковёр» — парень пришёл сам, подавленный, хотя, насколько Баки было известно, ничего страшного не произошло. — Вы были правы, мистер Старк. Вы были правы тогда, — Питер давился словами. — Ты сделал всё, что мог, Питер. И все живы, всё нормально. — Но тот мальчик, Джейми, он так хотел попасть на матч! А теперь он в больнице, и… Если бы не я, не было бы никаких «охотников за Пауком», и… Тони крепко сжал плечи парня и поймал его взгляд: — Плохим парням нужен лишь повод, чтобы творить зло, Питер. Ты — только повод, не причина. Джейми жив, и жив благодаря тебе, малыш. А насчёт матча… Кто там его любимый игрок? Вдруг ему после игры тоже нужно в больницу? Питер смотрел неверяще, но преображался, светлел на глазах. Тони подмигнул и вышел — ответить на звонок. Ванда фыркнула. Питер резко обернулся и мгновенно ощерился: — Что смешного? — Смешно, что Старк думает, будто всё можно исправить деньгами, стоит только назвать сумму покруглее. Баки напрягся и приготовился разнимать подростков, но Питер, против ожидания, не вскипел. Напротив, выдохнул и посмотрел на Ванду почти с жалостью: — Если ты так думаешь, то ты ничего не знаешь о мистере Старке. А, впрочем, — махнул он рукой и повернулся к выходу, но Ванда не дала уйти, окликнула. — Договаривай. Что «впрочем»? — Впрочем, удобное оправдание для той, кто убила одиннадцать человек, и при этом никому не заплатила ни цента. Ещё и сбежала от ответственности. Баки никогда не слышал, чтобы Питер хоть с кем-нибудь говорил так — желчно, ядовито. Но и близких ему людей при Баки никто никогда не задевал. Ванда моментально побледнела. — Удобно бросаться обвинениями, когда за все твои ошибки и просчёты платит Старк. — По крайней мере, мои ошибки никому не стоили жизни. — А что бы ты сделал на моём месте?! — Если бы из-за моих действий погибло одиннадцать человек? Честно? Понятия не имею. Может, сбежал бы. Может — сдался бы властям. — Питер сжал руку в кулак и посмотрел на неё испытующим взглядом. — Моя сила должна служить людям. Если же она будет приносить зло и несчастье, то лучше бы ей вовсе не быть. Если сила калечит людей, возможно, её следует держать от них подальше. С этими словами Питер посмотрел на Ванду, и глаза его в тот момент принадлежали не восторженному мальчишке, который резвится на улицах, катаясь на своих паутиновых тарзанках. Это был взгляд человека, который на свои плечи взвалил немалую ношу и вполне осознаёт, какова цена его ответственности. Человека решительного и упрямого. После этого Питер развернулся и ушёл прочь с кухни. Ванда смотрела ему вслед застывшим взглядом. И Баки в ту минуту отчётливо понял, почему Тони так заботится о мальчике. Что именно изо всех сил старается сберечь. А ещё Баки осознал, что Паркер, как и Тони, сражается не за закон или справедливость, не за идеалы. Он бьётся за людей. *** Широкая ухмылка, как огромная трещина, раскалывает лицо Красного Черепа. Начало всех кошмаров, дьявол во плоти. Он ничего не говорит, только нависает и довольно скалится. Бешенство застилает глаза пеленой, черты стираются, а когда картинка вновь становится чётче, контуры лица меняются, округляются, и на Баки с сосредоточенным любопытством смотрит — разглядывает, как насекомое под лупой — Зола. Его губы шевелятся, и Баки слышит противный, внушающий ужас голос, но не понимает ни слова. Зола склоняется ближе и ближе. Над ухом раздаётся отчётливое «Актив» — резкое, как хлыст, сухое, командное, и на короткое мгновение — самое ужасное мгновение — Баки чувствует, как поддаётся этому голосу, как испытывает желание подчиниться команде. Не подчинится — боль. Провалится — боль. Необходимо только выполнить команду и, может быть, тогда не будет боли. В глазах Пирса — превосходство и привычка отдавать приказы. Его послушают, ведь иначе и быть не может… «Выполняй приказ, актив», — говорит Пирс голосом Рамлоу. К горлу подступает ярость: нет, нет, нет! Он не «актив», он не будет подчиняться! Он дёргается, бросается вперёд, сминает пальцами горло, такое жёсткое, такое неподатливое — горло Рамлоу… Но если он не актив, то кто? Почему не слушается? Если подчиниться, тогда не будет больно, не будет так больно. Металлические пальцы стискивают горло, пережимают трахею. «Баки». Да! Да! Он — Баки! Он не «актив», он не «Зимний Солдат», он — Баки! Пальцы сжимаются сильней. «Баки». Голос в голове хриплый, задыхающийся, и он понимает, что душит Стива. Он пытается убить Стива, ведь ему приказали, но он не слушает больше приказов! Не слушает! Не слушает! Он разжимает пальцы, выпускает Стива. Тот отходит, садится за стол, чуть подаётся вперёд. Улыбается. На Стиве не звёздно-полосатое трико. Какая-то ношеная рубашка, свитер с растянутыми рукавами, потрёпанный пиджак… и почему-то очки. «Давайте поговорим о вашем доме». Ярость снова вскипает в крови, льётся лавой — только левая рука холодна, как лёд, и хватает горло крепко — до хруста, до хрипа. Он больше не слушает приказов, он не Зимний Солдат, он Баки. Он Джеймс Бьюкенен Барнс. «Джеймс», — слышится, словно издалека, сиплый шёпот, прежде чем пальцы стискивают и переламывают хрупкую шею. Ярость исчезает, а на Баки смотрит мёртвыми глазами Тони Старк. Отдышаться получается не сразу. Поверить, что увиденное только сон, удаётся, лишь когда он смотрит на свою руку. Новую, другую, не руку Гидры. Во сне он всегда убивает Тони или Стива — или обоих — рукой Гидры. Баки шумно, хрипло выдыхает, выводит руку из боевого режима и оглядывает постель. Вот будет смешно, если Тони Старк однажды разорится на подушках. Хотя, зная Тони, тот скорее наладит собственное их производство — прямо в Нью-Йорке, чтобы далеко не ездить. Истерзанная наволочка и вывалившийся наполнитель отправляются в припасённый здесь же, под кроватью, мешок. Можно достать запасную и попробовать поспать ещё, но кошмар не отпускает, слишком силён. Чтобы проветрить голову, Баки отправляется на кухню, попить воды, хотя у кровати и стоит целая бутылка. Света нигде нет, в общих комнатах тишина, даже неспящий Вижен, скорее всего, сейчас караулит сон Ванды. Но стоит Баки войти в кухню, как он ощущает чужое присутствие. За столом, всё ещё в дневном костюме, в компании бутылки и бокала сидит Тони. Он выглядит ещё более потерянным, чем днём — или просто больше не скрывает эту потерянность. Тони не выглядит так, будто пьёт с горя или от отчаяния. Никакого надрыва, словно просто решил немного расслабиться после тяжёлого дня, и неладное выдаёт только тяжёлая задумчивость. Присутствия Баки он не замечает. — Какой-то особенный день? Тони резко вскидывает голову, вглядывается в силуэт и расслабляется. — Особенный, да. Практически мой второй день рождения. Составишь компанию? — Раз есть повод, почему бы нет. Баки идёт к шкафчику, достаёт бокал и присоединяется к Тони за столом. — А если бы не было? Тони щедро льёт что-то — кажется, скотч — в бокал Баки, немного плещет в свой. — Отказался бы. И тебе посоветовал. — Тогда хорошо, что повод есть, — усмешка на губах Тони кривая и почему-то до жути сейчас напоминает оскал Красного Черепа. — За моё второе рождение! Стекло тихо звякает, соприкасаясь, и горло обжигает алкоголем. Баки хочется спросить, что Тони имеет в виду под своим вторым рождением, но молчит, не осмеливается. На столе начинает дребезжать телефон Тони. Экран светит фотографией Пеппер, но Тони не отвечает. — Плохая ночь? — вместо этого интересуется он, разглядывая Баки. — У тебя в волосах… Тони делает короткое движение рукой возле головы. Баки проводит рукой по волосам и вылавливает кусочек наполнителя от подушки, бросает на стол. — Угу. — Да уж. Никто из них никогда не спрашивает о чужих кошмарах — каждому хватает своих. Но если хочешь высказаться — говори, тебя выслушают. Это что-то негласное среди тех, кто ведёт жизнь на грани: военные, разведчики, Мстители. Баки не делится своими кошмарами — не с Тони. Не хочет говорить ему, чей мёртвый взгляд преследует его изо дня в день. С Тони станется взять на себя вину и за его сны. — А знаешь, мною ведь тоже убивали людей, — хмыкает Тони, болтая скотч в бокале. — Ты делал оружие, и его кто-то использовал по назначению. Ты не виноват, что это оказались не те люди. — О, Ванда с тобой не согласится. — Она тебя так и не простила, — Баки сам не понимает, что хочет услышать в ответ, потому что, если продолжить аналогию… — Мне не хватило твоего благородства вручить ей автомат. Впрочем, она и без него бы справилась. — И тем не менее, не стала. Хоть и не простила. — Ну, она по-своему отомстила. Вопрос в том, порвётся ли порочный круг. Мы словно наследство друг другу передаём, — морщится Тони. — Тебя использовала Гидра, меня — Обадайя, Ванду — Альтрон. Правда, тебе, в отличие от меня или Ванды, даже видимости свободы не предоставили. Баки ловит в потоке речи незнакомое имя — Обадайя — и запоминает. Чувствует, что Тони не зря его помянул. — Агентам её вообще редко предоставляют. Это вещи, которые выполняют функции. — После промывки мозгов так точно, — невесело усмехается Тони. — Только люди всё равно не вещи. Взять Наташу, которая, как и ты, полжизни провела по чужой указке. Её личность тоже ломали, пока делали машину для убийств. Да ты получше моего знаешь, вы ведь сталкивались? Если честно, совсем не понимаю, как она из этого выкарабкалась. Я-то всегда был и остаюсь собой. Ты до Гидры тоже нормальным парнем был. А из чего Наташа себя вылепила? Она же в эту мясорубку совсем рано попала. Тони впервые назвал Наташу по имени, но так естественно, будто и не звучит изо дня в день насмешливо-тягучее «Романофф». «Я всегда зову тебя Джеймс», — вспоминается вдруг. — Почему ты не спросишь её об этом? — интересуется Баки. — О чём ты! Мы с Романофф не задушевные подружки. И ей это не надо. Перед глазами встаёт образ другой тёмной комнаты: силуэт на диване и едва заметный отблеск на лице — то ли слёзы, то ли свет Луны. — Как знать, Тони. Может, именно это ей и надо, может, именно из этого — из веры в неё — она себя и «вылепила», как ты выразился. Из веры Бартона, из веры Стива. Я сам здесь потому, что Стив в меня верил. На лицо Тони набегает тень, и Баки почти жалеет о своих словах. Почти. — Ты ведь веришь в людей не меньше Стива. Веришь в Паркера. В полковника Роудса. И в Наташу тоже. Скажи ей об этом. — Мы не настолько близки для подобных излияний, Джеймс. Слова — как ледяной душ. — Прости… Баки чувствует себя до крайности неловко: кто его за язык тянул? Кто он такой, в конце концов, чтобы лезть в личные дела Тони Старка? Но Тони поднимает на него взгляд и смотрит странно. Растерянно. — За что ты из… Ох! Я имел в виду, мы с Романофф не настолько близки. Я не имел в виду, что ты… Тони явно не знает, как закончить, но Баки облегчённо выдыхает и улыбается, хотя не уверен, что его лицо видно в темноте. — Когда вы двое валяетесь в обнимку на диване, складывается иное впечатление. С того раза, как они смотрели «Властелина колец», Тони и Наташа то и дело вытесняли друг друга с дивана, что, после недолгих разборок, шипящей сквозь зубы беззлобной ругани и возни, заканчивалось обычно мирными объятиями. — Мы не валяемся в обнимку, — Тони не стесняется отрицать очевидное. — Это война за территорию. Баки тихо смеётся. Смех обрывается, когда он слышит тихое: — В тебя я тоже верю, Джеймс. Иначе не пил бы здесь с тобой. Баки на миг забывает, как дышать. Тони тем временем поднимается, оставив недопитый бокал, обходит стол и останавливается рядом с Баки. Оперевшись на край, кладёт руку ему на плечо — жест дружеский, но ладонь лежит совсем близко к шее, так, что кожу в вырезе футболки обжигает прикосновением. Сердце мгновенно разгоняется и стучит, кажется, прямо в глотке. Баки цепенеет, застывает, обмирает весь, боясь спугнуть мгновение, боясь чем-то себя выдать. Жар накатывает волнами — каждая последующая сильнее предыдущей. Баки плавится под этой рукой, и в то же время его тело словно деревенеет — каждая мышца натянута, как струна. — Я не шутил, когда говорил, что отпустил прошлое. Ты хороший парень, Джеймс. Старомодный немного, но быстро учишься. И с тобой… комфортно. — Не надо, Тони. Это… слишком. Слишком большое доверие. Каждое слово из перехваченного горла Баки приходится выталкивать силой. Слишком много теплоты, слишком много доброты, он не привык к этому, даже в лучшие годы его жизни с ним не обращались — так. Дело даже не во взбесившемся сердце, не в туманящем голову желании — он способен с ними совладать. Но доверие… Тони убирает руку и ничего не отвечает. Нащупывает позади себя свой бокал, допивает. — Ещё по одной? Баки слабо улыбается в ответ и кивает, жалея, что алкоголь не может на него подействовать. Может, тогда в чём-нибудь стало бы легче. Тони иногда ведёт себя так, что Баки даже на короткие мгновения начинает верить — у него может быть шанс. У них со Старком может быть… что-то. Что проще: верить в возможность или твёрдо знать, что ему не светит, — Баки не знает. А скотч в бокале действительно приятен на вкус, и Баки рад, что может отвлечься на него. — Вкусно. — Вот за что я тебя люблю, Джеймс, так это за прямоту и искренность, — смеётся Тони, и Баки знает, что шутки в его словах ровно пятьдесят процентов. Вторые пятьдесят тонкой иглой пронзают сердце и сворачиваются где-то там, в глубине — согревать и колоть. Вдвоём в уютной тишине они допивают бутылку. Тони немного пошатывает, и Баки, не слушая возражений, провожает его до комнаты, доводит до самой постели. Тони улыбается немного пьяно, разглядывает лицо Баки в темноте. — Нет, нам определённо нужно вывести тебя повеселиться. Это просто преступление, что такой красавчик пропадает, — Тони легонько хлопает его ладонью по груди пару раз, задерживает ненадолго руку и отступает к постели. — Доброй ночи, Джеймс. И спасибо, что проводил. На прощанье не целую, помнится, по вашим стариковским правилам, на первом свидании не целуются. Баки привычно пропускает шутливую тираду мимо ушей, старательно не вдумываясь в смысл. — Доброй ночи, Тони.