Взлёты

Дополнительная сцена к части 17. — Романофф, на пару слов. Ей всё ещё немножко хочется свернуть Тони шею и так и подмывает гордо пройти мимо. Но она не ребёнок, чтобы позволять себе глупости, да и само по себе звучит интригующе. Они заходят в ближайшую пустую комнату. Тони прикрывает дверь, отставляет свою неизменную чашку кофе… и молчит. Наташа ждёт. Когда терпение подходит к концу, и она уже открывает рот, чтобы сообщить об этом, Тони произносит: — Думаю, я должен извиниться за вчерашнее. Прости. Это настолько неожиданно, что от испуга она вдруг начинает злиться: — Барнс надоумил? — Вообще да, но он в чём-то прав. Я обманул тебя, воспользовался твоим доверием. Поступок скорее в твоём духе, и не то чтобы я этим гордился. — И это твоё извинение? Типа «прости, что получила по заслугам»? Иди ты к чёрту, Старк! Она совсем не понимает, почему перед глазами всё плывёт, а голос звучит так жалко. Тони вдруг вскидывается, затем кривится. — Я не это имел в виду. Если бы что-то пошло не так, у тебя были бы проблемы со Стивом и Джеймсом из-за этого, я понимаю… — Если бы что-то пошло не так, я бы… мы бы тебя потеряли, Старк. И мне пришлось бы жить с тем, что я тебя убила. Думаешь, по сравнению с этим, меня так сильно заботят испорченные с кем-то отношения? — Смотреть на то, каким потрясённым выглядит Тони из-за её слов, наверное, больнее, чем что-либо ещё в этой ситуации. — Ты понятия не имеешь, каково это — смотреть, как ты гонишь по трассе в спорткаре, как исчезаешь в открытом космосе с атомной бомбой в руках, как ты выходишь из костюма и остаёшься один на один с… Ты не знаешь, каково это — беспомощно наблюдать за тем, как кто-то дорогой тебе вот-вот может погибнуть, и знать, что ничего не можешь сделать, Тони. — Я знаю, — каким-то внезапно хриплым, чужим голосом отзывается Тони. Какими-то совершенно чужими, чёрными глазами смотрит он на неё. «Думаю, он за тебя перепугался. Я толкнул тебя. Туда, куда тебя ранило в прошлый раз». Может быть, Барнс в чём-то и прав. — Я знаю. И именно поэтому делаю всё, чтобы никогда больше не оказываться в такой ситуации. Не быть беспомощным наблюдателем. Видимо, иногда это значит, что таким наблюдателем становится кто-то ещё. Она не успевает до конца осознать смысл сказанного, как происходит что-то уже совсем невероятное. Тони подходит ближе, притягивает к себе в объятия и едва слышно шепчет на ухо: «Прости меня». И, наверное, единственная причина, по которой ей удаётся не разреветься на его плече, в том, что все слёзы кончились ещё вчера. Поэтому она только всхлипывает и льнёт ближе. — Не делай так больше. — Ничего не обещаю. «Мог бы и соврать», — думается ей. — Что, даже упрашивать не будешь? — Ты забыл, кто на тебя характеристику для ЩИТа составлял? Непредсказуемый, самовлюблённый и не работаешь в команде. Потому что всегда пытаешься всё сделать сам. — Неправда. Не всё. — Не всё, — соглашается она. — Но точно — всё самое сложное и опасное. Будешь спорить? — Какой мужчина в здравом уме станет спорить с Чёрной Вдовой? — Что, Старк, в тебе даже иногда просыпаются остатки здравомыслия? — После хорошего утреннего кофе… который, к слову, совсем остыл. — Попьёшь холодный, — фыркает она, отстраняясь. — А меня ждут мои «зимние сэндвичи». — Надейся. Наверняка Уилсон от них ничего уже не оставил. — Уверена, Барнс приберёг для меня парочку. О, не смотри так, Старк! Не ты один пользуешься его особым расположением. Но могу тебя заверить, что причин для ревности нет. — Кого мне ревновать? Тебя? — фыркает Тони. — Ты мне скажи. — Иди ешь уже свои сэндвичи. Тони хватает чашку со своим холодным кофе, делает глоток, морщится и стремительно выходит прочь.