Вот и пришло, вот и сбылось со мной Самое главное. Несколько строк на ржавой стене пустой, Все, что оставлю я. Добро и зло, все висит на ремне Из правды и лжи. Было тепло, не было сил, не мне Учить тебя, как жить. На этой Земле, в огне и воде держись, Не потеряйся Над пропастью во ржи, там где лежит Душа - вечный скиталец. И я Превращения огня Наблюдал день ото дня, За моим лицом нет никого. Теперь намного легче, И мое завтра было вчера. Остался только вечер, И право дожить до утра. Выключить звук, закрыть глаза, Не видеть, не слышать, ничего не сказать. Animal ДжаZ «Давид»
Кире нравился город ранним утром. Только действительно ранним – не в семь-восемь утра, когда офисный планктон уже заполняет улицы кредитными «Фордами» и «Шевроле», нетерпеливыми гудками оповещая мегаполис о начале очередного трудного дня, а раньше, намного раньше. Ей доставляло удовольствие ловить эту тонкую, едва различимую, грань между ночью и днем, которая летом в этом городе, казалось, и вовсе отсутствует. Это было время, когда просыпался ветер, прятавшийся всю ночь во дворах и арках, а теперь вдруг вырвавшийся на широкие проспекты и набережные, поднимая в воздух следы ночных приключений и щекоча бесстыжими пальцами речную гладь. Это было время, когда просыпалась Нева, покрываясь мелкой рябью от нескромных прикосновений балтийского ветра и переливаясь в лучах осторожного утреннего солнца. Это было время, когда просыпался мягкий солнечный свет, который, будто робея и стесняясь, окрашивал сначала лишь верхушки домов, постепенно проникая на улицы и площади, в дома и квартиры и, вконец осмелев, нагло резал усталые глаза редких прохожих. Только ранним утром можно было увидеть этот город таким – пустым, тихим, светлым, сокрушенно осматривающим последствия ночной битвы и затаившим дыхание перед бурей нового дня. Утро не смывало ночные прегрешения, не очищало и не давало облегчения, оно лишь обнажало их. И в этом была его суть, его смысл, предназначение. Все, что ночь прятала от самой себя, все человеческие пороки, которые она покрывала, все поступки, которые оправдывала, все это утро выставляло напоказ, заливая беспристрастным прозрачным светом. Оно было честное и безжалостное и, возможно, единственно справедливое. Кира часто возвращалась домой именно в это время, наблюдая из окна такси за одинокими автомобилями, спешащими по пустым улицам к начинающим по очереди сводиться мостам, и чувствуя, как и ее уродство тоже вылезает на поверхность, подсвеченное неумолимыми утренними лучами. Ночной лоск сползал с нее вместе с остатками макияжа, обнажая истинное лицо жизни успешного менеджера ее поколения – покрасневшие и ввалившиеся глаза, бледная неровная кожа, будто внезапно постаревшие, с вздутыми и напряженными венами руки, смятое в приступе похоти и провалявшееся несколько часов на полу платье. Все преступления, совершенные ночью, утро выставляло напоказ, не гнушаясь мерзких подробностей и смакуя необратимые последствия. Единственный, кто оставался неприкосновенным, был сам Питер. Он только хорошел в лучах рассвета, свободно вздыхая пустыми площадями и стальными глазами пересчитывая уцелевших после ночи жителей. Именно в этот момент можно было столкнуться с ним взглядом и замереть от неподдельного восторга и ужаса, увидев в нем отражение самой себя. В такие минуты Кире, как никогда, хотелось исчезнуть, переродиться, не быть человеком своего города и своего времени, не знать себя, уснуть и не проснуться. Сожалений не было, была лишь пустота и безысходность, несовместимая с жизнью. Спасало лишь то, что никто не мог видеть ее в этот момент. Таксист не в счет. Громова оторвала взгляд от окна и обернулась на Дениса. Утро не пощадило даже его – скулы обострились, под глазами глубокими тенями залегли следы бессонной ночи, линия подбородка ожесточилась, а на виске вздулась изогнутая, пульсирующая отчаянием вена. Кира никогда не видела его таким. Всегда улыбчивый, дружелюбный, до краев наполненный непостижимым для нее внутренним спокойствием Черышев сейчас был по-настоящему зол и даже не пытался скрыть это. Крепко держа руль двумя руками, как будто они ехали не по пустому проспекту, а пробирались сквозь ливень по лесной дороге, он смотрел только вперед, сдвинув к переносице светлые брови и плотно сомкнув губы. Денис Черышев злился крайне редко, а если такое и происходило, то в большинстве случаев его злость была обращена против себя самого, нежели против обстоятельств или окружающих. Вот и сейчас, он не мог винить в произошедшем ночью Киру, проклиная лишь самого себя за бессилие и нерешительность. Почему он дал ей уйти? Почему не удержал хоть бы и силой? Почему позволил ей упасть у него на глазах и ничего не сделал? Денис сам себе не мог объяснить, зачем поехал за ней, зачем простоял всю ночь под окнами чужого дома, прекрасно понимая, что момент уже упущен, и она не выйдет к нему. Просто не смог поступить иначе, будто был привязан к ней невидимой, но бесконечно прочной нитью, которая вопреки любой логике становилась тем крепче, чем безумнее и ужаснее с точки зрения морали были ее поступки и решения. Он уже не принадлежал сам себе, чувствуя, как вся правда его жизни, все впитанные с детства прописные истины, правила и нормы, идеалы добра и зла – все трещит по швам, прогибаясь и ломаясь под ее отстраненным взглядом. Он не оправдывал ее поступки, просто заранее прощал, не вникая и не разбирая деталей, повинуясь одному единственному желанию – быть рядом с ней любой ценой. Черышев не верил в любовь с первого взгляда, но верил в первый взгляд любви. Он отчетливо помнил тот самый момент, когда в его душе что-то щелкнуло, заскрипели, задвигались маленькие шестеренки внутреннего мира, раскрывая сердце перед другим человеком, впуская его внутрь всего без остатка и делая единственным полноправным хозяином. Она понравилась ему еще в их первую встречу, когда в полумраке подсобки питерского ночного клуба он заметил ее необычную, непривычную европейскому глазу красоту. Она понравилась ему еще больше, завораживая смелостью и уверенностью, когда они встретились во второй раз, в коридоре спортивной базы в Новогорске, где она так лихо оттаскала за ухо в чем-то провинившегося перед ней Дзюбу. Кира была не похожа на всех девушек, которых он знал до этого – противоречивая, неправильная, дерзкая, непостижимая, но вместе с тем такая притягательная. Он обратил на нее внимание, но то, что он увидел на теннисном корте на следующий день, окончательно перевернуло его жизнь, не оставляя шансов на возвращение к себе прежнему. Там, в смешных не по размеру шортах и с ракеткой в руке она превратилась в огненный шар, сотканный из страсти и воли к победе. Громова играла так, будто это был не дружеский, ничего не значащий матч, а, по меньшей мере, финал турнира Большого шлема. Она отдавалась игре без остатка, не щадила себя и не думала о последствиях, жила и дышала только этим моментом, отрабатывая каждую подачу, как последнюю. Она играла так, как он не мог играть уже много лет, сжимаясь в вечном страхе перед новой травмой, неудачей, поражением. Он привык осторожничать, беречься, перестраховываться, и в этом была его слабость, мешающая реализовать свой природный талант в настоящий успех и полезность команде. Слабость, которой не было в ней. Кира была так увлечена игрой, так радовалась победе, что не заметила, целуя его после выигранного матч-пойнта, что он уже полностью в ее власти. Она не заметит и позже, увлеченная собой и своей жизнью, что именно ее огонь стал для него основной движущей силой, помогая раскрепоститься на поле, добиваясь результата в каждом матче, что именно она стала причиной его успеха, стала примером, новым смыслом, бесценным сокровищем. И за эту свободу от собственных страхов он был готов простить ей все самые страшные грехи. Лишь бы это пламя продолжало согревать его, даже если однажды ему суждено сгореть в нем. Кира поежилась, плотнее кутаясь в его пиджак, и включила печку и подогрев сидений. Озноб бил все сильнее, раздражение и разочарование, всегда сопутствующие выводу наркотика из организма, уже полностью охватили ее, а присутствие рядом Дениса делало ее еще ужаснее в собственных глазах. Его правильность и нелепая преданность сейчас были особенно неуместны и приводили девушку в ярость, которой требовался выход. - Ну и куда мы вваливаем с экстремальной скоростью шестьдесят пять километров в час? – вглядываясь в его лицо, ехидно спросила Громова. Черышев инстинктивно бросил взгляд на спидометр и снова посмотрел на дорогу, только сейчас осознавая, что просто едет прямо, совершенно не разбирая дороги. Не дождавшись ответа, Громова достала телефон, открыв навигатор, выбрала в списке избранного базу «Зенита» и установила гаджет на приборную панель. - Доедем до базы, а оттуда я сама до дома доберусь, - проговорила она под указания системного голоса, рекомендующего свернуть налево. Не говоря ни слова, Денис зашел в раздел сохраненных адресов и выбрал новую точку назначения, обозначенную в ее телефоне именем «Дом». - Прямо два километра, - моментально откликнулся женский голос навигатора, перестраивая маршрут. - Надо же, какие мы сообразительные, – усмехнулась Кира, открывая окно и прикуривая сигарету. - Ты для этого всю ночь на улице провел, чтобы утром ко мне в гости напроситься? Черышев не отвечал, упрямо глядя на дорогу и выполняя указания навигатора, но девушку это только еще больше раззадоривало. - В молчанку будем играть? – зло проговорила она, все заметнее дрожа всем телом от врывающего в салон холодного ветра. - И что ты ко мне прицепился… Я же сказала тебе вчера, все это было ошибкой. Ты мне не нужен, и я тебе не нужна, ты просто этого еще не понял. Ночь, проведенная на улице, ничему не научила? - Закрой окно, тебе же холодно, - сдавленно проговорил Денис, не оборачиваясь на нее. - Ой, смотрите, икона заговорила, - нервно рассмеялась девушка, делая глубокую затяжку и выбрасывая окурок в окно, и сурово добавила, понижая голос. - Довезешь меня до дома, так и быть, а потом можешь валить на базу. У меня сегодня неприемный день! - Тебя забыл спросить, - грубо ответил Денис, резко сворачивая на набережную и прибавляя скорость. Громова только фыркнула в ответ и снова отвернулась к окну. Усталость накатила с новой силой, спорить и что-то доказывать совершенно не было сил.***
- Извини за бардак, я не ждала гостей, - устало проговорила Кира, когда они зашли в квартиру и, не глядя, кинула ключи на столик в прихожей. Денис молча огляделся по сторонам, изучая незнакомую обстановку. Он не спрашивал у нее разрешения на этот визит, просто молча зашел вместе с ней в парадную, поднялся на лифте и прошел в квартиру, не встречая ожидаемого сопротивления. То ли она слишком устала, чтобы противиться, то ли поняла, что это бесполезно. Смирившись с неизбежностью его присутствия, Громова прошла в ванную, и через пару минут грохота и чертыханий, вышла оттуда в черной шелковой пижаме с едва различимыми белыми полосками. Пройдя на кухню, она достала из верхнего шкафчика маленькую деревянную трубку и устало опустилась на пол в углу, поставив рядом пепельницу и свою сумочку. Вынув из сумки взятый у Салимова коробок, она открыла его и вдохнула аромат содержимого. Не обращая внимания на Дениса, будто его здесь и вовсе не было, она насколько могла аккуратно стала перекладывать содержимое коробка в трубку, полностью отдаваясь процессу и стараясь не рассыпать ценное содержимое. - Это что, марихуана? – спросил Черышев, усаживаясь на стул напротив нее. - Лучше! Это бошки, - криво улыбнулась девушка, сосредоточенно утрамбовывая зеленые шишечки в трубку. - Как там у Гуфчика? «Хочешь накурить – неси бошек, только хороших». Эти хорошие! - Кир, зачем? Тебе мало того, что ты ночью приняла? – непонимающе протянул Денис, возмущенно глядя на ее манипуляции. - Черри, не влезай в то, в чем не разбираешься, - хмыкнула Громова, поджигая содержимое трубки зажигалкой и с нескрываемым удовольствием вдыхая терпкий дым. - Я не усну, пока с кокса не снимусь, сердце разогналось слишком сильно. Это поможет. - Но это же замкнутый круг, один наркотик сменяется другим, - обреченно констатировал мужчина очевидный и для Киры факт. - О, да, - протянула она, удовлетворенно прислоняясь спиной к стене и выпуская изо рта дым. - Можно еще водки выпить, но мне сегодня еще за руль садиться. К тому же, у Маратика всегда отменный стафф, так к чему экспериментировать… - Он тебе нравится? – вдруг сдавленно спросил Черышев, глядя куда-то себе под ноги. - Кто? Марат? – удивленно переспросила Кира. - Боже упаси! - Тогда зачем ты к нему поехала? – снова переводя на нее взгляд, произнес Денис. - Из-за этого, - честно и совершенно неожиданно для самой себя ответила девушка и, достав из сумки сложенные пополам бумаги, кинула их на пол перед собой. - Я не понимаю, что это, - поднимая и просматривая документы, растерянно сказал Денис. - Какие-то графики? - Это доказательство совершенного мной уголовного преступления, - равнодушно ответила Громова, снова поджигая тлеющие в трубке шишки и глубоко вдыхая дым. - Я изменила медиа-планы рекламной кампании, чтобы выиграть на разнице, присвоила себе государственные средства. Марат получил доступ к документам и за свое молчание попросил часть комиссионных и немного ласки. Не так уж и много, учитывая статью, по которой можно присесть за такие дела. Черышев молча уставился на нее, не отводя взгляд удивленных голубых глаз и, казалось, не веря своим ушам. Он мог предположить все, что угодно, но не такое… - Ну что ты так смотришь? – усмехнулась Кира. - Что, твоя девочка оказалась не совсем такой, как ты себе придумал? Какая жалость! А я ведь предупреждала, просила даже… - Главное, что с тобой все в порядке. И теперь ты в безопасности, - совладав с собой, тихо сказал Денис и, взяв у нее из рук зажигалку, подошел к раковине и поджег документы, отрешенно наблюдая за тем, как исчезают в языках пламени компрометирующие ее цифры. - Черри, я тебя вообще не понимаю. Ты либо сумасшедший, либо идиот! – обескуражено наблюдая за его действиями, воскликнула девушка, постепенно переходя на крик. - Может, пора прозреть? Это я, Кира Громова, украла государственные деньги, нанюхалась кокса и всю ночь трахалась с мужиком, которого терпеть не могу. И ты знаешь, это было совсем не плохо! Оказалось, что секс и ненависть – это отличное сочетание! Особенно, если добавить в этот коктейль немного волшебства! Очнись, неужели ты не видишь, кто я на самом деле? Кира не понимала его, и от этого ей становилось страшно. Она прекрасно осознавала, насколько ужасны ее поступки, специально вываливая на него факты, за которые ее осудил бы любой здравомыслящий человек. Тем более Денис, с его четкими представлениями о добре и зле, который воспринял как смертный грех даже ее невинное московское приключение с Игорем. После сегодняшнего он вообще должен был бежать от нее на край света, проклиная день, когда они встретились, но вместо этого он собственными руками уничтожил улики, доказывающие ее вину, оставался спокоен вопреки любой логике. - Неужели ты не видишь? – тихо повторила она, наблюдая, как улыбка подернула уголки его губ при этих словах. Денис смыл в раковину оставшийся от документов пепел и, присев перед ней на корточки, взял за руку и тихо заговорил: - Мои глаза в тебя не влюблены, Они твои пороки видят ясно. Он аккуратно провел тыльной стороной ладони по ее щеке и с едва заметной улыбкой произнес: - А сердце ни одной твоей вины Не видит, и с глазами не согласно. Кира опустила голову и, пряча улыбку, продолжила за него знакомое стихотворение: - И все же внешним чувствам не дано, Ни всем пяти, ни каждому отдельно, Уверить сердце бедное одно, Что это рабство для него смертельно. Денис грустно улыбнулся, вздохнул и, подняв ее лицо к себе за подбородок, тихо проговорил: - В своем несчастье одному я рад, Что ты – мой грех, и ты – мой вечный ад. - Это признание? – улыбнулась девушка, глядя в голубые глаза, которые сейчас были так близко. - Понимай, как хочешь, – пожал плечами Черышев. - Не ожидал, что ты так хорошо знаешь Шекспира. - Это один из моих любимых сонетов! – воодушевленно отозвалась девушка. - А вот откуда ты его знаешь, вот что удивительно! Ты же спортсмен! - Одно другого не исключает, вопреки стереотипам, - ответил он и поднялся на ноги, подавая ей руку. - Пойдем спать, тебе нужно отдохнуть хотя бы пару часов. - Тебе тоже, – ответила Кира, вкладывая руку в его ладонь. Они не обсуждали это, но то, что он будет спать здесь, в ее квартире, в ее постели, показалось сейчас каким-то очевидным и само собой разумеющимся. Кира прошла в спальню и, обойдя кровать, юркнула под одеяло с той стороны, где привыкла спать. - Ты не против, если я разденусь? – спросил Денис, в нерешительности останавливаясь у свободной половины двуспальной кровати. - Мне закрыть глаза? – хихикнула девушка, картинно прикрывая веки ладошкой. - Не обязательно, - улыбнулся мужчина, сняв джинсы и футболку, кинул их на стоявший в углу стул и забрался под одеяло. Он притянул ее к себе, скользя ладонями по атласной ткани пижамы и зарываясь лицом в ее длинные волосы. Кира с готовностью обхватила его руками, утыкаясь носом ему в грудь и вдыхая умиротворяющий и бесконечно надежный запах его кожи. - Прости меня, - тихо сказала она, целуя его в ключицу и проводя носом по оставленному влажному следу. Черышев прижал ее к себе еще плотнее, прерывисто вздохнув и обхватив ее голову рукой. Громова не видела его лица, но каким-то шестым чувством ощутила, сколько боли сегодня ему причинила. Кира почти физически чувствовала, как эта боль вырывается наружу именно сейчас, когда она сдалась и оставила за ним этот раунд. Даже с закрытыми веками она видела слезы, наполнившие его глаза. - Не плачь, пожалуйста, - со всей силы вжимаясь в него, прошептала девушка. - Все будет хорошо. Только не плачь.***
Кира проснулась в начале двенадцатого от жуткой головной боли, разрывающей мозг на части, невыносимой сухости во рту и свалившегося на плечи груза всей мировой скорби. Она обернулась и, задержав взгляд на мирно посапывающем рядом с ней мужчине, аккуратно потрясла его за плечо. - Черешня, вставай! Мы чемпионат мира проспали! – просипела она не своим голосом, стараясь не делать резких движений головой. Денис приоткрыл один глаз и, скользнув взглядом по часам на руке, добродушно пробурчал: - Еще только одиннадцать. До самолета еще несколько часов, а тренировки сегодня нет. - Вот, ты только о себе думаешь! Кроме тренировок других дел у людей быть не может? – выбираясь из кровати, ворчала девушка, привычно проклиная себя за вчерашнюю несдержанность. - Мне в офис надо, у нас совещание перед поездкой. И чемодан еще собрать. Давай-давай, собирайся! Аккуратно переместив свое тело в ванную, оставив дверь открытой, Громова посмотрела на себя в зеркало и скривилась. - Все люди, как люди, а я - королева, - хрипло проговорила она, оглядывая красные, как у вампира, глаза и бледное осунувшееся лицо и обернувшись в сторону спальни, спросила. - Кошмар, да? - Нет, все не так плохо, - улыбнулся Денис, натягивая джинсы и подходя к входу в ванную. - Ты подхалим, Черышев, - вздохнула Громова. - Ну, ничего, специально для таких случаев, Бог создал капли «Визин» и румяна «Нарс». - Кир, можно я кое-что сделаю? – загадочно спросил Денис, наблюдая за тем, как она приводит себя в порядок, используя весь имеющийся у женщин арсенал камуфляжных средств. - Я, мягко говоря, немного не в форме сейчас для этого, - исподлобья глядя на него, проговорила девушка. - Я просто хотел заглянуть в твой шкаф, - улыбнулся Черышев. - Денис, ты извращенец? – хмыкнула Кира, продолжая смотреть на него из-под сдвинутых бровей. - Или, как это называется… фетишист? - Просто хочу посмотреть, как все это выглядит вместе, - ничуть не смутившись, ответил он. Громова пожала плечами и равнодушно махнула рукой в сторону шкафа, давая ему свободу действий. Пройдя на кухню, она заварила себе кофе и, вернувшись в спальню с чашкой ароматного напитка в руке, застала Черышева перед раскрытым шкафом. Он с интересом разглядывал его содержимое, состоящего из аккуратно, но без всякой логики или системы, развешанных на вешалках черных и белых вещей, создавая строгий, но вместе с тем хаотичный графический узор. Единственным цветным пятном в этой монохромной палитре были две пары сложенных на полке синих джинсов, которые в гардеробе большинства людей были самой простой и обыденной одеждой, а здесь выглядели как нечто нестандартное и экстраординарное. Денис наклонился и бесцеремонно потянул за ручку выдвижного ящика, открывая такое же единообразие черных и белых кружев нижнего белья, и замер, затаив дыхание. Кире даже показалось, что он оперся о дверцу шкафа, чтобы не потерять равновесие. Она знала, что так впечатлило парня в этом ящике, и улыбнулась, когда он перевел на нее сияющий игривыми искрами взгляд. - Что? Это праздничное, для особых случаев, - проговорила Громова, пряча улыбку в чашке с кофе. - Надень их сегодня, пожалуйста, - снова опуская взгляд на будто светящиеся на фоне своих черно-белых соседей красные трусики, тихо сказал Денис. - Ты все равно не увидишь, можешь не рассчитывать даже, - хмыкнула Кира, собираясь снова вернуться на кухню за сигаретами. - Зато я буду знать, что они на тебе, - улыбнулся парень. - Ты ведь не отвалишься, да? – вздохнула она, остановившись на пороге и глядя прямо ему в глаза. - Как ты догадалась, - закрывая дверцы шкафа и подходя ближе, проговорил он. - Скажи, что мне сделать, чтобы ты отступился? – с надеждой на чудо сказала Громова, вглядываясь в его лицо в поисках спасительно для него самого ответа. - Ну, очевидно же, что я тебе не подхожу. - Для начала, перестань так на меня реагировать, - притягивая ее к себе и целуя в шею, прошептал Денис, чувствуя, как она прижимается в ответ, всем телом откликаясь на это простое прикосновение.***
Кое-как выставив Черышева за дверь и покидав в чемодан первое, что попалось под руку, Громова помчалась в офис, по дороге проклиная того идиота, который придумал проводить совещания в день командировки. Настроение было препаршивое, впрочем, как и самочувствие, что явно свидетельствовало о том, что вчера она перебрала с волшебным порошком. «Визин», конечно, немного улучшил положение дел, но не кардинально, поэтому всю летучку Кира провела в темных очках, приняв решение не расставаться с ними до конца жизни. Бывалые коллеги во главе с начальником с пониманием и деликатностью отнеслись к этой маленькой прихоти девушки, и только бесцеремонный Вадик не постеснялся после совещания снять с нее этот защитный аксессуар и с интересом заглянуть в покрасневшие глаза. - Так-так-так, Громио, - укоризненно поджав губу, проговорил парень. - А почему меня не пригласили на вечеринку? Я вообще последнее время живу, как старая дева! - В следующий раз отдам свое приглашение тебе, - понуро хмыкнула Кира, надевая очки обратно. - Если доживу до следующего… Всю дорогу до аэропорта Климов, который в отличие от своей подруги пребывал в весьма приподнятом и бодром настроении, щебетал без умолку, рассуждая обо всем на свете, включая перспективы сборной на чемпионате мира, результаты питерской кампании, а также о сортах кокаина, которые ему доводилось пробовать, и способах пережить отходняк. Его веселость и словоохотливость сводила Киру с ума, и она вздохнула с облечением, когда они вошли в ВИП-зал «Пулково», где уже собралась вся футбольная команда во главе с тренером и администрацией, в надежде на то, что он переключит свое назойливое внимание на кого-то другого. Больше всего на свете ей сейчас хотелось, чтобы ее оставили в покое и чтобы этот день закончился. Она знала, что завтра уже будет чувствовать себя хорошо, а сегодняшний остаток суток нужно было просто пережить с минимальными потерями – не опозориться, ни с кем не повздорить, не подраться и в идеале не заснуть стоя. Пока Вадим с энтузиазмом пожимал руки футболистам, оттягивая внимание на себя, Кира сдержанно кивнула всем и никому конкретно и поспешила забиться в угол, чтобы ни с кем не здороваться и не вступать в беседы. Но одному человеку такого безадресного приветствия, конечно, оказалось недостаточно. Кира обреченно вздохнула, наблюдая, как Артём приближается к ней через зал, думая, что рассчитывать на обратное было более чем утопично. - Сними очки, - глядя куда-то в сторону, сдержанно сказал Дзюба, останавливаясь напротив нее. - Тём, не надо, - проскулила она, прекрасно зная его резко отрицательное отношение ко всем стимулирующим препаратам. Не дожидаясь, пока она выполнит его просьбу, Артём сам снял с нее очки, опасно сжимая хрупкую оптику в огромной пятерне. - Громова, блин! - воскликнул он, не в первый раз увидев характерно красные белки ее глаз. - У тебя нос в муке! Ну, что за хрень-то опять? Кира глубоко вздохнула, не имея в запасе никаких аргументов или оправданий для него. Поэтому она не стала ничего говорить а, наклонившись вперед, просто уткнулась лицом ему в грудь, безвольно свесив руки вниз. - Дзю, ты будешь плакать, когда я умру? – неразборчиво пробубнила она ему в футболку. - Нет, мне будет не до этого, - хмыкнул зенитовец. - Меня будут судить за убийство. Громова тихонько застонала, не меняя позы и молясь о том, чтобы он не начал рассуждать о влиянии наркотиков на здоровье человека. - Вот так бы и треснул, чтобы черепушка надвое раскололась, - сквозь зубы процедил Дзюба, демонстративно замахиваясь, будто для удара, но вместо этого прикладывая ладонь к ее голове и легонько поглаживая ее волосы. - Что ты за человек такой, Громова… - Я несчастный человек, - промямлила девушка, вкладывая в голос всю вселенскую скорбь, на которую была способна. - Зараза ты, а не несчастный человек, - хмыкнул Артём, обнимая ее за плечи и прижимая к себе. Все время ожидания посадки Дзюба не отпускал ее от себя, отпаивая чаем и «Боржоми», будто это могло как-то облегчить ее состояние. Кира видела, что Денис наблюдает за ними, и была ему благодарна за то, что он не вмешивается в эту показательную постнаркотическую терапию. Двоих неравнодушных к ее судьбе и здоровью людей она сейчас выдержать точно не смогла бы. В самолете Артём тоже усадил ее рядом с собой, посулив страшную кару в виде своего неотступного внимания до тех пор, пока она не пообещает завязать с кокаином. Кира пообещала. В который раз. Самолет пошел на взлет, и Громова, облегченно вздохнув, натянула на уставшие глаза маску для сна, намереваясь потратить эти два с лишним часа в небе на восстановление сил. Дзюба успокоился, делая вид, что поверил ее обещанию и, воткнув в уши наушники, наблюдал в иллюминатор за остающимся внизу городом. Вадим, сидевший по левую руку от нее, тоже, наконец, угомонился, погрузившись в свой ноутбук и отрывисто стуча по клавишам. Когда самолет набрал высоту, Кира почувствовала слабое шевеление рядом с собой и, приподняв маску с одного глаза, увидела, что неуемный Климов уже успел покинуть место назначенное ему посадочным талоном, а на его кресле уже восседает вездесущий Черышев. Она даже не была удивлена, увидев его, уже окончательно привыкнув к его постоянному присутствию где-то рядом. - Как ты себя чувствуешь? – касаясь ее руки, тихо спросил Денис. - Сносно, - пробубнила Громова. - Ты бы поспал, пока возможность есть. Саламыч наверняка вечером тренировку устроит. - Не могу спать в самолетах, не знаю почему, - задумчиво ответил Черышев, продолжая накрывать ее руку своей так, будто держать ее за руку было абсолютно в порядке вещей. - Я тоже плохо сплю в самолете. Ноги девать некуда, - вдруг вступил в беседу Дзюба. - У нас только Громик дрыхнет везде, где подушку найдет. - Да, уснешь тут с вами, - проворчала Громова, кидая из-под маски злобный взгляд на друга, и недовольно проговорила, оглядываясь по сторонам. - И что это за галдеж вообще? В салоне действительно было очень шумно. Откуда-то со стороны хвоста до нее доносились возмущенные мужской и женский голоса, которые не то ругались, не то веселились, но явно находили отклик в общем гомоне других пассажиров. - Подождите, это Олин голос? – прислушавшись повнимательнее, осторожно спросила Кира и встала, оборачиваясь и опираясь рукой на подголовник своего кресла. Картина, которая предстала перед ней, заставила девушку сдернуть сдвинутую на лоб маску и сжать от негодования кулаки. Всего через несколько рядов от нее в проходе стоял Смолов, грозно нависая над Олечкой и что-то гневно выговаривая ей. Оля что-то лепетала в ответ, бормотала извинения, чуть ли ни всхлипывая и вжимая голову в плечи. - Какого хрена? – возмущенно воскликнула Громова, не сводя взгляд с ругающейся пары и пытаясь пробраться в проход через ноги Дениса. - Кир, погоди! Ты что, пойдешь с ним разбираться? – удивленно проговорил Черышев. - Позволь мне. - Нет, Черри. Это моя Олечка, и разбираться с этим буду именно я, - категорично заявила Кира и, положив ему руку на плечо, безапелляционно добавила. – Извини. - Дэн, пусть идет. Все нормально, поверь, - делая товарищу знак рукой, спокойно проговорил тоже уже вставший и развернувшийся к проходу Артём. - Когда она пыталась проучить Миранчука, ты был настроен не так позитивно, – удивленно уставившись на зенитовца, сказал Черышев. - Вообще-то это ты ее держал, а не я, - улыбнулся Дзюба и, пожав плечами, добавил. – А если серьезно, тогда она была слишком злой, Тоху жалко было. А сейчас она не злится, просто пар выпускает. Смотри, будет забавно! Артём с улыбкой кивнул в сторону прохода, привлекая внимание Дениса к решительным шагом приближающейся к Смолову и Оле девушке. - Эй, красавчик, ты чего это расшумелся? – вставая между ними и оттесняя Олю в сторону, проговорила Кира, глядя футболисту прямо в глаза. - Научи своих сотрудников перемещаться в пространстве без ущерба для окружающих! – прошипел в ответ Смолов, явно не собираясь менять тон, и указал на огромное темное пятно на своих светло-кремовых брюках, - Смотри, что она сделала с моими штанами! - Она извинилась, - спокойно ответила Громова, догадываясь, что криворукая помощница, скорее всего, пролила на звезду отечественного футбола чашку кофе, проходя мимо. - Я слышала. - Да видал я в гробу ее извинения! Брюки испорчены! – почти орал в ответ Федя, краснея всем лицом. – Ты знаешь, сколько они стоят? - Я думаю в твоем гардеробе еще немало «Гуччи» прошлогодней коллекции. Переживешь! – равнодушно хмыкнула Громова, разглядывая пятно и внутренне соглашаясь с тем, что этот шедевр итальянской легкой промышленности действительно не подлежит восстановлению. - Да, она мне чуть яйца не обварила! – заорал в ответ Смолов, теряя терпение. - О, я уверена, что с ними все в порядке! – улыбнулась девушка, ни одним мускулом на лице не реагируя на его эмоциональность. - Они ведь у тебя крепкие? Так будь мужиком и извинись перед девушкой! - С какой стати? – продолжал горячиться Федор. - Это она облила меня горячим кофе! - А ты обозвал ее безрукой дурой, - ответила Кира. - Она за свой косяк извинилась. Теперь твоя очередь. - Я не собираюсь извиняться перед какой-то… - сквозь зубы процедил футболист, с нескрываемым отвращением глядя на стоящую в сторонке и из-за спины начальницы наблюдавшей за их перепалкой Олю. - Ой, вот ты сейчас по краю просто ходишь, - устало вздохнула Громова, не давая ему договорить и, покачав головой, вдруг одним незаметным движением руки схватила его за запястье, ловко выворачивая так, что футболист согнулся пополам, издавая испуганный вопль. - Кира, что ты делаешь! Отпусти! – закричал он, не понимая, как ей удалось обездвижить его одним движением и почему каждая попытка вырваться отдается невероятной болью. - Я спасаю тебя от очередного оскорбления и дальнейшего падения в бездну убожества. Извинись, - поучительным тоном ответила Кира, наклоняясь к нему и попутно оглядывая салон в поисках Черчесова, который мог вмешаться и помешать воспитательному процессу. - Не буду! – воскликнул Смолов, нагибаясь еще ниже и зажмуриваясь от боли. - Феденька, от того чтобы сломать тебе руку, меня отделяет только мое воспитание и твое место в составе сборной, - таким же ровным тоном проговорила Кира, убедившись, что тренер мирно спит с наушниками в ушах и не слышит воплей своего нападающего. - Но я вчера так знатно обдолбалась первым, что настроение мне может поднять только хруст чьих-нибудь костей. Твои на вид очень мелодичные. Извинись. Девушка нажала чуть сильнее, отчего футболист взвыл, наклоняясь еще ниже. - А! Оля, извини! – прокричал он на весь салон, привлекая внимание всех не успевших погрузиться в сон пассажиров. - Вот, другое дело, - с улыбкой отпуская его руку, сказала Кира. - Присаживайся. Смолов выпрямился и, резко обернувшись на нее, уставился на девушку налитыми кровью глазами. - Почему тебе все надо повторять по несколько раз, - вздохнула Кира и, сделав очередное незаметное движение, на этот раз ногой, и слегка надавив ему на плечо, усадила в кресло. - Ты, блин, Джеки Чан что ли? – ошарашено глядя на нее снизу вверх и потирая ноющее запястье, проговорил Федя. - Смол, ты идиот? Джеки Чан - китаец, а я – кореянка, - склоняясь над ним и опираясь одной рукой о подлокотник, устало проговорила девушка. - Так что, если будешь плохо себя вести, я могу еще и твою собачку съесть. - У меня нет собаки, - проворчал Федя. - Видишь, как тебе повезло, - улыбнулась Громова и задумчиво добавила, будто сама себе, проводя пальцем по его подбородку. - И почему самые красивые мужики всегда оказываются самыми гнилыми… Это какое-то природное равновесие что ли? Спортсмен резко дернул головой в сторону, уходя от ее руки, но ничего не ответил. - Федь, я понимаю, напряжение очень высокое сейчас, - глядя ему в глаза, тихо сказала Кира. - Но это не повод обижать тех, кто слабее тебя. Это путь в никуда, поверь мне. - Ты сама-то как с ней обращаешься? – попытался реабилитироваться Смолов. - Я любя, мне можно, - усмехнулась она. - Я надеюсь, мы поняли друг друга. Не обижайся. А за твои штаны я заплачу, если они и правда испорчены. - Не надо мне ничего! – выплюнул Федя, глядя на нее исподлобья. - Ну, вот и славно, - лучезарно улыбнулась Громова и пошла по проходу обратно к своему месту. Уже почти у нужного ряда ее догнала всхлипывающая Олечка, все это время сквозь слезы наблюдавшая за сражением за свою честь. - Кира Юрьевна! - окликнула она начальницу и вдруг порывисто обняла девушку. - Спасибо… - Оля, ну чего ты нюни распустила, - с деланным раздражением проговорила Кира, обнимая ее в ответ и поглаживая по спине. – Хватит, жакет мне испачкаешь еще соплями своими. Ты же знаешь, я не люблю этого. - Знаю, - отстраняясь от нее и шмыгая носом, с улыбкой ответила Олечка. - Ну, вот и иди, займись чем-нибудь полезным, - легко подталкивая ее к проходу, слегка смущенно пробубнила Громова. - Рабочий день никто не отменял. Оля отрывисто поцеловала ее в щеку и, не дожидаясь ответного ворчания, быстрым шагом пошла по проходу в хвост самолета. Кира вздохнула и, покачав головой, подошла к своему ряду, возле которого стоял Черышев, не шевелясь и глядя на нее широко раскрытыми от восторга и удивления глазами. - Что ты на меня так смотришь? Это тхэквондо, все корейские девушки его знают, - хмыкнула Громова, отвечая на молчаливый вопрос в его глазах и, столкнувшись со смеющимся взглядом Дзюбы, нехотя добавила, обращаясь в большей степени к зенитовцу. - Ну, ладно, пару приемов только... Но этого всегда бывает достаточно! - Я люблю тебя, - вдруг выдал Денис, не сводя с нее восторженного взгляда. - Брачо, ты это вслух сказал, ты понял? – закатывая глаза и сокрушенно накрывая их рукой, с улыбкой проговорил Артём. Кира нахмурилась и внимательно посмотрела на Черышева. Он, казалось, не слышал комментариев друга и вообще не видел никого вокруг, будто они были в этом самолете вдвоем. В его голубом взгляде было столько радости, искреннего восхищения, преданности и да, той самой пресловутой любви, которой она так боялась, что Кире стало не по себе. Она не хотела ему верить, но и не поверить было невозможно. Поэтому она выбрала самый простой и привычный вариант реакции – показательно разозлиться. - Придется съесть и твою собачку тоже, - подходя ближе, прошипела она ему почти в лицо. - Все, садись. С размаху плюхнувшись в свое кресло, Громова быстро натянула на лицо маску и попыталась изобразить отсутствие себя в этом мире. Но сделать это оказалось непросто, особенно, когда он сел рядом, касаясь ее плечом, когда звук его дыхания эхом отразился внутри нее, когда размеренный стук его сердца зазвучал в унисон с ее собственным сердечным ритмом. Кира откинулась на подголовник и, не снимая маски, слегка повернула голову вправо и злобно проворчала: - Дзю, перестань на меня пялиться! Спектакль окончен! - Я что? Я ничего, просто посмотрел в ту сторону. Ты же в маске, как ты видишь вообще? - запротестовал форвард, демонстративно отворачиваясь к окну. Глубоко вздохнув, девушка с закрытыми глазами протянула руку влево, моментально попадая в ладонь Дениса и крепко сжимая ее в своей. Это было все, что она могла предложить ему в этих обстоятельствах, но для Киры Громовой это уже было не мало, и кажется, он тоже это понял.