Тише, души на крыше медленно дышат Перед прыжком. Слышу все твои мысли, то, что нам близко, Всё кувырком. Как проще сказать, Не растерять, не разорвать, Мы здесь на века, словно река, Словно слова молитвы. Пепел легок и светел, я не заметил, Как время прошло. Чары силу теряют и превращают Жемчуг в стекло. Как пусто в душе Без миражей, без волшебства. Мы здесь лишь на миг, пусть он звучит, Словно слова молитвы. Всё, кроме любви, вся наша жизнь Так далеко. Я, я не один, но без тебя Просто никто. Би-2 «Молитва»
Утро еще только начиналось, и белесое сонное солнце неспешно выплывало из-за моря, предвещая еще один жаркий весенний день, а Кира уже была взвинчена до предела. Девушка носилась по просторной светлой кухне своего нового дома в пригороде Валенсии, зажав под мышкой увесистого годовалого малыша, и ухитрялась одновременно готовить завтрак, изучать разложенные на столе документы и ругаться по громкой связи с Габриель Мендес — своей испанской подругой и по совместительству партнером по бизнесу. — Ты что, не понимаешь, что этот договор — кабала? — хаотично смешивая испанские и английские слова, вопила Громова. — Они берут нас в рабство! — Я не такая дура, как ты думаешь! — разнесся по кухне сердитый женский голос с едва уловимым каталонским акцентом. — Тогда какого хера ты мне это присылаешь? — взревела Кира, яростно погружая ложку в кастрюлю с кашей на плите. — Это жирный, очень жирный клиент, Кира. И мы не в том положении, чтобы воротить от них нос, — строго произнесла Габриель, пытаясь вразумить подругу. — Да, и поэтому мы должны раздвинуть ноги и позволить им поиметь нас во все дыры! — злобно выпалила Громова, так неистово размешивая кашу, что та разлеталась по всей плите. — Есть шанс получить удовольствие в процессе, — попыталась разрядить обстановку Мендес. — Есть шанс в итоге остаться оттраханными и без бабла! — огрызнулась Кира, со звоном отбрасывая ложку в раковину и выключая газ. — Окей, как знаешь! Откажем им! В конце концов, у нас же куча клиентов! Одним больше, одним меньше! — ехидным тоном отозвалась Габриель и замолчала, давая подруге время осмыслить сказанное. — Твою ж мать! — бессильно прошипела Громова и, злобно отдуваясь, остервенело впечатала крышку в ни в чем неповинную кастрюлю. Поудобнее перехватив начинавшего сползать с локтя ребенка, девушка подошла к панорамному окну и хмуро посмотрела на раскинувшийся под окнами пустынный пляж, на котором они устроили столько веселых семейных пикников, встретили столько тихих закатов, провели столько радостных и умиротворенных дней. «И чего мне не сиделось спокойно?» — подумала Кира, плотнее прижимая к себе сына и целуя его в плечико. Идея создать собственное консалтинговое агентство пришла к ней примерно полгода назад, и в тот момент это казалось гениальным решением. К тому времени Громова уже окончательно озверела от нескончаемого круговорота домашних дел, монотонно прокручивающих перед ее глазами однообразные картинки счастливой семейной жизни. Денис был к ней внимателен и добр, старался помогать во всем и окружал заботой, сын рос спокойным мальчиком и тоже не доставлял матери особых хлопот, а периодически поступающие задания из «БиБиДиО» не давали ей заскучать и бесследно раствориться в мире подгузников и детской сыпи. Но Кира чувствовала, что ей чего-то не хватает, почти физически ощущала эту зияющую пустоту в голове, которая всегда была так плотно набита идеями, а сейчас простаивала без дела. Она бы так и жила, борясь с тайным чувством неудовлетворенности и даже отчасти стыдясь его, если бы не знакомство с Габриель, миниатюрной фигуристой испанкой, такой подвижной и яркой, что с непривычки от нее рябило в глазах. Девушки встретились на ежегодном съезде сотрудников «БиБиДиО» в Мадриде и понравились друг другу почти мгновенно. Мендес в то время занимала должность секретаря одного из отделов в головном офисе агентства и уже несколько лет не могла добиться хоть какого-то продвижения по службе, несмотря на кипучую энергию и несомненный организаторский талант. Она грезила рекламным бизнесом, засыпала и просыпалась с идеями новых кампаний, отрывками сценарных планов, слоганами и визуалами, но в агентстве ее никто не слушал, отмахиваясь, как от назойливой мухи, и продолжая видеть в молодой женщине лишь рядового сотрудника, способного копировать документы и вести протоколы переговоров. Юная испанка была очарована выступлением Киры на собрании и, хоть ее испанский был все еще далек от совершенства, всем сердцем прониклась профессионализмом и вовлеченностью, с которой девушка говорила о современном российском рекламном рынке. По окончанию мероприятия она подошла к ней сама, представилась и без всякого стеснения и жеманства высказала свое восхищение и полное согласие с ее мнением. Громовой было приятно внимание и, разговорившись с новой знакомой, она сама не заметила, как они оказались в уютном кафе на укрытой тенистыми кронами деревьев маленькой мадридской улочке, становясь все ближе и откровеннее с каждым бокалом звонкого молодого вина. — Ты была креативным директором российского отделения самого крупного рекламного агентства мира и променяла все это на парня? — с недоумением глядя на нее, восклицала Габриель. — Я не верю, что это возможно! Ты что, была пьяна? — Нет, беременна, — усмехнулась Кира, пряча улыбку в бокале. — Это почти одно и то же. — О, Мадонна, это непостижимо! — эмоционально вскинув руки к небу, произнесла испанка. — Вообще не вижу связи! Родила и вперед — покорять вершины! — Габриель, все намного сложнее, чем кажется… — покачала головой Громова, задумчиво ставя бокал на стол и проводя кончиком пальца по его кромке. — Разве? У тебя талант, Кира. Я слышала твое выступление на утренней встрече, видела, как они на тебя смотрят, как слушают… Некоторые даже записывали, да-да! — низко наклоняясь над столом и хватая новую подругу за руку, горячо проговорила Мендес. — Это твой мир, он уже принадлежит тебе, нужно только протянуть руку и взять свое! — Слушай, твои предки случайно не были тайными советниками Наполеона? — хихикнула Кира, поднимая на девушку улыбающийся взгляд. — Мне кажется, ему говорили нечто подобное перед тем, как он решил поставить под ружье всю Европу. — Возможно, — пожала плечами Габриель, будто всерьез обдумывая такую вероятность, и с улыбкой добавила. — Моя прабабка, между прочим, была француженкой! Девушки подружись, стали часто созваниваться, обсуждать актуальные для испанского подразделения новости и проекты, делиться мнениями, спорить, да и просто шутить и болтать ни о чем. Кире было легко и приятно общаться с Мендес, ее бурный темперамент и восторженные суждения обо всем на свете в купе с поразительной логичностью и рациональностью ее ума нравились девушке. Отчасти Габриель напоминала ей ее саму в юности, возбуждая в памяти собственные надежды и мечты, а отчасти ту, которой она никогда не была и уже не будет. Громова уже решила, что все эти разговоры об ее исключительном таланте, высшем предназначении и пресловутом покорении вершин так и остались лишь разговорами, и их общение вышло на накатанную колею обыденного женского приятельства, когда подруга однажды позвонила ей и выдала без приветствий и вступительных речей: — Хочешь выступить на маркетинговой конференции в Барселоне? — На какой конференции? — непонимающе протянула Кира в трубку, давно простившись с возможностью участвовать в подобных мероприятиях так же, как с высокой должностью в агентстве, и чисто из любопытства спросила. — А какая тема? — Да какое это имеет значение? — воскликнула Мендес и добавила тоном, не трепящим возражений. — Организацию беру на себя! С этого дня началось их сотрудничество, привнесшее в однообразную жизнь Громовой новые краски и эмоции, снова пробудившие в ней задвинутые на задний план амбиции и стремления, открывшие новый путь и новые цели. Подстегиваемая несокрушимой уверенностью подруги в успехе и с поддержкой мужа, который без лишних вопросов оплачивал все ее затеи и поездки, Кира стала участвовать в форумах и рекламных мероприятиях, давать мастер-классы на выставках, делиться своим опытом и знаниями, коих у нее оказалось в избытке. Она никогда раньше не задумывалась о том, что может кого-то чему-то научить, что кому-то может быть интересно ее мнение и интерпретация теории маркетинга, что ее колоссальный практический опыт может стать основой для целого обучающего курса. Всю организацию и бюрократию Мендес брала на себя, избавляя подругу от множества мелких проблем и позволяя полностью сосредоточиться на творческой составляющей проектов. Из них получилась прекрасная команда — опыт и знания Киры в сочетании с энергией и организаторскими способностями Габриель давали отличный результат, позволяющий им не только зарабатывать, но и получать удовольствие от происходящего. Они ездили по всей Европе, постепенно обрастая новыми заказами и клиентами, которые желали более глубокого анализа своего бизнеса и были готовы платить за консультацию специалиста высокого класса. Погружаясь в мир знакомых терминов и показателей, смет и медиапланов, самолетов и отелей, дедлайнов и бесконечного драйва Кира снова чувствовала себя живой — нужной, востребованной, особенной. Черышев не препятствовал ее новому увлечению, скорее наоборот, замечая, как жена расцветает с каждым днем, как горят решительным блеском ее глаза, как бурлит в любимом теле энергия действия, как она парадоксальным образом успевает тем больше, чем больше на себя взваливает, он во всем поддерживал ее и помогал, чем мог. Громовой удавалось ловко лавировать между работой и семейными делами, уделяя достаточно времени всему и поспевая везде. Календарь, приклеенный магнитами к дверце холодильника, пестрил пометками о запланированных поездках и встречах, детских праздниках и днях рождениях друзей и родственников, визитах к врачу, домашних и выездных игр «Валенсии». Он помогал Кире держать все под контролем и не нарушать двух незыблемых законов, которые они сами для себя приняли — если одному нужно уехать, то второй всегда остается с сыном, и второе — график строится так, чтобы Громова могла присутствовать на всех домашних матчах «Валенсии». Второе правило вывела она сама, за время их совместной жизни, не пропустив ни одной игры на Месталье и находя в своем присутствии на трибуне какое-то особенное новое для себя удовольствие. Громова нутром чувствовала, что должна там быть, поддерживать мужа так же, как он все время поддерживает ее во всех начинаниях, быть его семьей в полном смысле этого слова. Со стороны их жизнь могла показаться полным хаосом, наполненным беготней и беспорядком, но только они двое видели в ней ту гармонию, которая была комфортна обоим и составляла их счастье. Им не было дела до разбросанных по дому игрушек и не приготовленного вовремя обеда, их не смущали смазанные поцелуи на бегу и вечный цейтнот, укоризненные взгляды родственников и растущие расходы на почасовую няню. Они жили по собственным правилам и были счастливы в своем хаосе, счастливы как в первый день их совместной жизни. Кира была рада вновь вернуться к активной работе, да еще и в собственном бизнесе, но последнее время дела в молодом агентстве шли не слишком гладко. Первоначальный успех, основанный на нескольких быстрых проектах и клиентах «из своих», постепенно сходил на нет, находить новых заказчиков становилось все труднее, конкуренция росла, а экономическая ситуация в стране отнюдь не способствовала развитию их маленького бизнеса. Девушкам приходилось трястись над каждым клиентом, отодвигая на задний план свои амбиции, а зачастую и здравый смысл, и как бы Кира не возмущалась, она прекрасно понимала, что Габриель права — если не этот клиент, то никакого. Громова вздохнула и, вернувшись к столу, склонилась над ним и снова пробежала взглядом по заполненным испанскими буквами страницам в поисках новых деталей, которые ускользнули от нее. Отказываться от этого заказчика было верхом глупости, но и соглашаться на его условия было не меньшим безрассудством. Наклоняясь все ниже и задумчиво вглядываясь в знакомые стандартные формулировки канцелярского текста, Кира вдруг увидела, как толстая тягучая капля слюны смачно впечатывается в белую бумагу, мгновенно смазывая чернила на витиеватой подписи генерального директора заказчика. Девушка резко выпрямилась, не глядя, вытирая тыльной стороной ладони рот ребенка и быстрым движением встряхивая испорченную страницу. — Черт! Это был оригинал, да? — выругалась девушка, разглядывая безвозвратно испорченную подпись. — Почему «был»? — настороженно произнесла Габриель, все это время терпеливо ожидавшая на линии. Поджав губу, Громова замолчала, с сожалением осматривая погибший документ, и вдруг улыбнулась, наткнувшись взглядом на фразу, которой раньше не придавала значения. — Габи, ты знаешь, мой ребенок — гений, — с улыбкой произнесла она, все отчетливее осознавая путь к спасению от драконовских условий договора. — Рада за него, — равнодушно буркнула Мендес. — Нет, я серьезно, — торопливо проговорила Кира. — Как мы обе пропустили этот пункт? Девять точка два! Бестолковые курицы… — Погоди, дай я открою у себя, — закопошилась Габриель, наполняя кухню щелканьем компьютерной мышки. — Мы просто немного изменим формулировку и все! — нетерпеливо продолжила Громова, поясняя подруге свою идею. — Никто даже не заметит! Два слова местами поменять! — Ну да, возможно… — задумчиво протянула испанка, без лишних расспросов понимая задумку своей компаньонки. — И как я им это предложу? С какой стати мы вдруг решили подписывать согласованные документы заново? — Скажешь правду — что мы закапали предыдущий экземпляр слюнями! — гордо и даже почти торжественно произнесла Громова и отрывисто поцеловала сына в щеку. — Очень профессионально! — рассмеялась Мендес. — Это жизнь! — отмахнулась Кира. — И привезешь им свою копию, с нашей формулировкой. Ну, а дальше — только твое природное испанское обаяние, милая. — И почему вся черная работа всегда достается мне? — скорее для проформы, чем с истинным недовольством, возмутилась Габриель. — Потому что всю интеллектуальную сделал за тебя мой гениальный сын! — улыбнулась Громова, бросая ласковый взгляд на надувающего пузыри из собственных слюней мальчика и снова вытирая ему рот. — Ладно, надеюсь выгорит. Пойду звонить клиенту, — вздохнула Мендес и весело добавила. — Чао! Поцелуй за меня Косточку! Кира с улыбкой отключила звонок и, собрав быстрой рукой документы со стола, обернулась на шорох у двери. В проеме стоял Денис, раскрасневшийся и блестящий от пота после бега, и внимательно наблюдал за ней. — Косточка, смотри, папа с пробежки вернулся! — улыбнулась Громова, наклоняясь к сыну. — Папа! — пропищал малыш и протянул ручки к футболисту, широко улыбаясь и демонстрируя родителям редкие колышки зубов. — Кирюш, о чем я тебя просил? — с мягким укором в голосе произнес Черышев, подходя ближе и забирая ребенка на руки. — Не стирать твои белые шорты с моими красными трусиками? — хихикнула Кира, лукаво прищуриваясь и касаясь губами его щеки. — Нет, я просил тебя не ругаться при ребенке, — с усталым вздохом произнес Денис. — Он все равно ничего не понимает, — отмахнулась Громова и, вернувшись к плите, принялась доставать из шкафчика посуду для завтрака. — Он все запоминает, — целуя ребенка в висок, с полной уверенностью заявил мужчина. — А я не хочу, чтобы его первыми словами стали твои ругательства. — Может это уже как-то разнообразит его лексикон из трех слов! — подметила девушка, гремя ложками и тарелками. — Кира… — протянул Денис. — Ладно-ладно, ты прав! — поворачиваясь к нему лицом и поднимая руки вверх, произнесла она. — Как всегда. И меня это бесит, ты знаешь. — Знаю. Как всегда, — улыбнулся Черышев и, подойдя к жене почти вплотную, медленно и влажно поцеловал. — Не подмазывайся, — нехотя отрываясь от поцелуя, прошептала девушка. — Ты сегодня уже получил свой утренний минет. Второго не будет. — Громова, блин! — взвыл Денис, показательно стреляя глазами на сына. — Ой, это слово ему тоже нельзя слышать? — рассмеялась Кира и махнула рукой. — Садитесь за стол. У меня мало времени, самолет через три часа. — Куда сегодня? — оставляя бессмысленный спор, спросил Черышев и усадил мальчика на высокий стульчик у обеденного стола. — Женева. В рамках «Интерфуда» там будет большой маркетинговый форум, я — один из спикеров, — не без гордости ответила Кира и ткнула пальцем в календарь на холодильнике. — Мы с Габи возлагаем большие надежды на эту выставку, там будут представители мировых брендов. Есть шансы найти новых клиентов! — У вас все получится. Вы талантливые девочки, — улыбнулся Денис, усаживаясь за стол и с любовью глядя на жену. — Спасибо, мы знаем, — улыбнулась в ответ Громова, кокетливо поведя плечом и окинув взглядом своих готовых к утреннему приему пищи мужчин. Положив порцию каши в украшенную рисунком с крылатыми слониками мисочку, Кира поставила ее перед сыном и невольно улыбнулась снова, ловя взглядом его довольную улыбку, которой он встречал на своем столе абсолютно любое блюдо. Природа не обделила его аппетитом, мальчик рос крупным и упитанным, обладал тихим и спокойным характером, плакал крайне редко и недолго, но зато почти постоянно улыбался. Девушка с любовью смотрела на блестящие от размазанной по ним слюне туго натянутые щеки, которые от улыбки так сильно подпирали ему глаза, что они превращались в маленькие узкие щелочки с едва угадываемыми полосками карих зрачков. Короткие темные волосы топорщились вверх непослушным ежиком, а во рту молочными столбиками сияли несколько одиноких зубов, появление каждого из которых воспринималось в семье, как праздник. Громова в мельчайших деталях помнила тот момент, когда впервые увидела сына. Его положили ей на грудь — маленького, сморщенного, невесомого, и весь мир перестал для нее существовать, мгновенно сворачиваясь до размеров этого крошечного комочка жизни, части ее тела, которая волшебным образом отделилась в самостоятельное существо, роднее и прекраснее которого не было для нее ничего на свете. Он был так сильно похож на нее, что Кире невольно вспомнилась излюбленная шутка Вадима про одинаковых азиатов, — тот же разрез глаз, темные волосы, маленький аккуратный носик, высокие скулы, и лишь в линии подбородка едва уловимо прослеживались черты его отца. Она хорошо помнила и залитое слезами радости лицо Дениса, которого после многих часов ожидания пропустили в палату и позволили увидеть жену и сына. — Смотри, какие у него глазки красивые. Оба одинакового цвета, — тихо прошептала изможденная многочасовыми родами девушка. — Это самый красивый ребенок на свете, — без тени сомнения в голосе ответил Черышев, покрывая поцелуями крошечные пяточки своего новорожденного сына. С тех пор прошел уже целый год, но Громова, вопреки собственным тайным опасениям, не превратилась в безумную мамашу, целыми днями восхваляющую своего отпрыска и его подвиги на ниве воспроизведения звуков и запихивания пальцев в рот. При всей ее безусловной любви к ребенку, которая первое время сбивала ее с ног своей неожиданной силой, девушка ухитрялась довольно здраво оценивать сына, не гнушаясь подшучивать над его скудным словарным запасом и излишне объемными щечками, и даже не исключая факт того, что он развивается немного медленнее нормы. Но Киру это не особо волновало. Она была уверена в особой исключительности своего сына, а значит, он просто не может быть таким же, как все, и пока врачи оценивали его здоровье на отлично, тоже была спокойна на его счет. — Всему свое время, — с улыбкой говорила она, когда кто-нибудь из родственников или опытных в воспитании друзей начинал рассуждать о том, что должен уметь малыш в его возрасте по непонятно кем выдуманным стандартам. — У нас свой путь — корейский! Умом Громова все знала и понимала про своего мальчика, но до сих пор при взгляде на него, ее сердце видело лишь красоту и беззвучно замирало всякий раз от этой искренней бесхитростной улыбки. — Какой же он все-таки красивый, — тихо произнесла она, застыв посреди кухни и не сдержав восторженного вздоха. — Очень красивый, — искренне подтвердил Денис, с не меньшим восторгом разглядывая сына. Малыш тем временем был больше заинтересован представленной ему миске, чем восторгами родителей, и, потыкав пальчиком в крылатых слоников украшавших ее края, он решительно ткнул в кашу неловко зажатой в ладони маленькой ложечкой. Столовый прибор пока плохо слушался его пальчиков и, поджав губы, Косточка пыхтел и хмурился, старательно пытаясь укротить его и самостоятельно донести до рта хоть каплю вываливающейся из нее при каждом движении еды. Наблюдая за его трудами и сосредоточенным выражением лица, Громова украдкой взяла телефон и направила на него камеру. — Косточка, посмотри на маму, — тихо позвала Кира, надеясь урвать кадр, на котором не будет знаменитой Черышевской улыбки и глаза сына будут хоть немного видны. — Ко! — воскликнул малыш, поднимая голову на маму, и снова широко улыбнулся. — Сокровище мое бесценное, — покачала головой Громова, рассматривая очередную фотографию со щелками вместо глаз, и поцеловав ребенка в голову, переслала ее по вотсапу. — Кому? — поинтересовался Черышев, кивая на телефон. — Вадьке, — ответила Кира, снова отходя к плите. — Скучаешь по нему? — вкрадчиво спросил Денис, глядя ей в спину. — Немного, — повела плечом девушка, не оборачиваясь на него. Черышев знал, что скрывается за этим «немного», и тяжело вздохнул. Это была еще одна жертва, которую она принесла на алтарь их любви, оставляя свою прежнюю жизнь и бросая все, что ей было дорого ради того, чтобы быть рядом с ним. Он знал, видел, как трудно ей далось это расставание, понимал, что для них обоих это больше, чем дружба, что это прочная душевная связь родных людей, которую они теперь всеми силами старались не повредить разделяющими их расстояниями. — Он до сих пор дуется на тебя за то, что мы выбрали в крестные Дзюбу? — улыбнулся он, пытаясь разрядить обстановку. — Мы постепенно выходим из острой фазы, — усмехнулась Кира, вспоминая, как бушевал ее друг, обвиняя ее чуть ли ни в государственной измене накануне крестин, и поставила перед Черышевым миску с его порцией каши. — Он сам прекрасно понимает, что Кристина и Артём будут лучшими крестными для Косточки. Так, капризничает для поддержания имиджа. Телефон брякнул входящим сообщением и, взяв его в руки, Громова растянула губы в знакомой ее мужу улыбке, которая всегда украшала ее лицо, когда она переписывалась с другом. «Утро в бурятской деревне!» — прокомментировал он присланную ему фотографию. «Сам ты бурят!» — отправила в ответ Кира, с удовлетворенным вздохом отложила телефон и принялась кормить сына, который уже успел измазаться кашей с головы до ног. — А у нас нет какой-нибудь твердой пищи? — уныло ковыряясь ложкой в своей миске, с надеждой в голосе спросил Денис. — Бекона, например? — Черри, у меня нет времени готовить вам тут шведский стол на завтрак! — возмутилась Громова. — К тому же, это полезнее! Ешь! Черышев вздохнул и снова погрузил ложку в миску, нехотя помешивая склизкое содержимое. Малыш, в отличие от своего отца, ел с аппетитом, широко открывая рот, в который Кира загружала ложку за ложкой, и не забывая при этом орудовать зажатой в кулачке второй маленькой ложечкой, содержимое которой он так ни разу и не смог донести до рта. — Косточка, не раскидывай кашу по столу, пожалуйста, — не выдержала Громова, выдергивая у него из рук это орудие пыток, которым он должен был постепенно учиться пользоваться. — Видишь, папа же так не делает! — Я близок к этому, — пробурчал футболист, не поднимая головы. — Ко! — согласно кивнул мальчик и отвернулся от очередной ложки, направленной ему в рот. — Черышевы, блин! Вы что, сговорились против меня? — с притворным возмущением воскликнула Кира и, уступая силе, вернула ребенку его ложечку. — Кирюш, ты не думаешь, что это не очень хорошо, что мы не называем его по имени, — вдруг произнес Денис, задумчивая наблюдая за тем, как мальчик с пущим энтузиазмом принялся вычерпывать кашу из тарелки на стол. — Он же должен его запомнить как-то… Громова нахмурилась и обернулась на мужа. Они действительно крайне редко использовали имя в обращении к сыну, за исключением случаев, когда хотели проявить особую строгость или официальность при посторонних. Во всех остальных случаях использовалось домашнее прозвище «Косточка», плотно приклеившееся к мальчику еще до рождения. Кира искренне не видела в этом ничего дурного, а излишняя мнительность мужа во всем, что касалось ребенка, иногда ставила ее в тупик. — Черри, ты серьезно? — хмыкнула девушка, возвращаясь к кормлению. — Знаешь хоть одного взрослого человека, который не помнил бы своего имени? — Не знаю, — согласился Черышев. — Может ты и права, и я зря беспокоюсь… — Он развивается в своем собственном темпе. И его ждет великое будущее, я уверена! — категорично произнесла Громова, энергично стуча ложкой по дну стремительно пустеющей миски. — С такой мамой то уж точно, — рассмеялся Денис, покорно доедая свой завтрак. — Так, ладно, мне пора уже, — закончив с кормлением и собрав посуду со стола, проговорила Кира, и склонившись над ребенком с улыбкой произнесла. — Сынок, ты останешься с папой, а мама поедет учить взрослых дяденек и тетенек впаривать людям ненужные им вещи. Это называется маркетинг. Когда ты вырастешь, я тебя тоже научу. Хочешь? Скажи «маркетинг»… — Ко! — с готовностью угодить матери выпалил улыбающийся малыш. — Хотя, возможно тебе лучше сконцентрироваться на играх с мячом… — разочарованно поджав губу, скептически прокомментировала девушка. — Перестань, в футболе тоже нужна голова, — вставая и поднимая заляпанного кашей малыша на руки, проговорил Черышев. — Ага, чтобы от нее мяч отскакивал в нужном направлении. Это ж целая наука! — хихикнула Громова и обняла обоих. — Ведите себя хорошо, не ешьте всякую дрянь. Я вернусь завтра вечером. — На матч с «Леванте» успеешь? — спросил Денис, касаясь лбом ее скулы. — Конечно. Когда было иначе? — улыбнулась девушка, делая мягкое ответное движение ему навстречу. — Никогда, — прошептал мужчина, ласково глядя ей в глаза с нескрываемым обожанием. — Что ты на меня так смотришь? — недоверчиво протянула Кира, ловя в его взгляде какие-то уж слишком сексуальные для этого момента искры, и вдруг спохватилась, осознав причину их появления. — Черт! Линзы! — Когда я отучу тебя чертыхаться? — со смехом спросил он, наблюдая за тем, как жена метнулась в ванную комнату за линзами. — Когда твой сын выучит еще хоть одно слово, кроме «мама», «папа» и «Ко»! — крикнула она из ванной. — Значит, скоро, да, Косточка? — проговорил Черышев, нежно целуя сына в лоб. — Сегодня же выучим новое слово и удивим маму, когда она приедет! — Мама, — послушно повторил мальчик, хватаясь за шею отца. — Это мы уже слышали, родной, — проговорила Громова, выходя из ванной и на ходу засовывая руки в рукава жакета. — Дай нам время, — многозначительно произнес уверенный в успехе Денис. — Я возьму его сегодня на тренировку. Возможно, его следующее слово будет на испанском. Сынок, скажи «Месталья». — Минет, — бесхитростно проговорил ребенок и улыбнулся в ожидании похвалы. — Кира, ты видишь, что ты наделала? — взорвался футболист, метая в жену гневные взгляды. — Я же говорил, у него все там записывается на подкорку! — Похоже, сегодня вы всех удивите на тренировке! — давясь смехом, с трудом произнесла девушка. — Думаю, парни, которые были на чемпионате мира прошлым летом, хорошо знают это слово! — Очень смешно, Громова! — показательно надулся Черышев. — Люблю вас! — улыбнулась Кира, раздав обоим примирительные поцелуи, и торопливой походкой направилась к выходу. — И мы тебя. Береги себя! — крикнул Денис ей в след, мгновенно оттаивая и с улыбкой наблюдая за тем, как сын старательно машет ей пухлой ладошкой.***
Весна в Женеве встретила Киру запахами глициний и свежим ветром, гулом многоязыкой толпы, прибывшей на выставку и растворяющей его тишиной неуловимой швейцарской неги. Девушка бывала здесь уже не раз, то по работе, то просто на выходные с друзьями, но этот город неизменно производил на нее сильное впечатление своей неповторимой атмосферой покоя и уверенности. В окружении спокойных и благополучных швейцарцев она сама казалась себе умнее и рассудительней, смелее и уверенней, и от этого все задумки и проекты становились удачными, цели — достижимыми, а встречи — продуктивными. Обычно на подобных мероприятиях они с Габриель присутствовали вместе — так было намного проще вести переговоры, заводить знакомства и заключать сделки. Но в этот раз все произошло слишком быстро, и Мендес не смогла вырваться с работы, поэтому Громовой пришлось представлять их маленькое агентство в одиночку. Это отнюдь не тяготило девушку, скорее наоборот, сегодня она чувствовала себя такой уверенной и легкой, что была даже рада возможности проявить себя и самостоятельно сделать что-нибудь полезное для будущего их бизнеса. Это действительно был ее мир, территория, на которой она и ощущала, и вела себя совершенно свободно и естественно, получая удовольствие от каждого своего действия. Идеально сидящий брючный костюм лимонного цвета выгодно подчеркивал ее стройную фигуру, гладкие темные волосы переливались в ярком солнечном свете, а отработанная годами тренировок располагающая улыбка не сходила с чуть тронутых розовой помадой губ. Она сама была олицетворением успеха и благополучия, сверкая и благоухая в лучах внимания окружающих, и расцветая все сильнее с каждым шагом и словом. Первый день на конференции прошел даже успешнее, чем девушки ожидали — выступление было отлично принято аудиторией, а количество визитных карточек, которые Кира раздала заинтересованным слушателям, превысило все плановые показатели. Второй день принес еще больше дивидендов в виде лестных предложений к участию в форумах от двух крупных консалтинговых агентств Швейцарии и Германии, переполненного зала во время ее мастер-класса, а также пикантного знакомства с владельцем одного из ведущих часовых брендов, который полдня не отпускал от себя Киру, самонадеянно представляя ее всем и каждому, как будущую главу маркетинговой службы своей компании. Девушка почти летала по залам выставки, окрыленная своим успехом и оказываемым ей вниманием, непринужденно общалась с бизнесменами и топ-менеджерами, вступала в споры и нередко выходила из них победителем. Стоя в одном из просторных светлых залов для кофе-брейков и покачиваясь на высоченных шпильках своих бежевых туфель, она рассуждала о будущем рекламного бизнеса и новых технологиях, искренне смеялась над шутками своих собеседников и небрежно откидывала волосы назад, заставляя их сиять еще ярче в лучах беспрепятственно проникающего сквозь огромные панорамные окна солнечного света. В очередной раз встряхнув волосами и окинув быстрым взглядом пеструю толпу участников выставки, Громова вдруг замерла, замолчав на полуслове и вынуждая своих новых знакомых наблюдать за тем, как улыбка медленно сползает с ее губ. В какой-то момент ей показалось, что она увидела призрака — игру собственного разгоряченного и взбудораженного излишним вниманием воображения, неудачное преломление света, ожившую фантазию. Но нет, все вокруг было слишком реально, включая гул собственного сердца, с бешеной силой отбивающего неистовый ритм в ушах и заглушающий все остальные звуки в переполненном людьми зале. Это был Максим. Он стоял к ней спиной на расстоянии порядка десяти метров, но Кира узнала бы его, даже если бы их разделяли километры, — по небрежным жестам тонких пальцев, повороту головы, движению плеча, дребезжащему звуку его смеха и магнетической мелодии голоса. Мужчина оживленно беседовал с каким-то усатым немцем в тесном синем костюме, активно жестикулируя и что-то тому доказывая, и не замечал девушку, будто сама судьба давала ей шанс на бегство. Но ноги словно приросли к начищенному мраморному полу, а глаза приклеились намертво к его затылку и тонкой шее. Забыв, как дышать, Громова стояла и смотрела на него, чувствуя, как пересыхает горло и немеют в бессилии руки. Словно почуяв на себе ее пронзительный взгляд, Липатов обернулся и, удивленно вскинув темную бровь, широко улыбнулся. Похлопав немца по предплечью и сказав ему еще несколько слов, он непринужденной походкой подошел к онемевшей девушке и раскинул руки для объятий. — Барсук! Какими судьбами? — воскликнул он, прижимая к себе одеревеневшую Громову так запросто, будто они виделись только вчера. — Хотела спросить тебя то же самое, — прохрипела она в ответ, пытаясь сглотнуть несуществующую слюну. — Это же продуктовая выставка! — с недоумением в голосе произнес он и с гордостью добавил. — Мы с Германом приехали посмотреть новое оборудование, конкурентов изучить. — А я выступала на маркетинговой конференции, — автоматически отчиталась Кира, не сводя с него стеклянный взгляд. — Чечетку танцевала? — усмехнулся Макс. — Почти, — улыбнулась девушка, немного приходя в себя от его шутки. Он был таким же, как прежде, таким, каким она его помнила и любила — дерзким, бесцеремонным, самоуверенным, наглым, до неприличия красивым, до ужаса родным. Он не был призраком или видением, он был здесь, рядом с ней, живой, все еще живой. — Я очень рад тебя видеть, — промурлыкал Максим, снова обнимая ее, будто в доказательство реальности происходящего. — Я тоже, — искренне ответила Громова, закрывая глаза и вдыхая запах его кожи, так явно пробивающейся сквозь тонкую ткань голубой рубашки. — Пойдем, я угощу тебя кофе? Расскажешь, как живешь, какие новости, — с улыбкой предложил Липатов. — Пойдем, — кивнула Кира, делая шаг в сторону очереди в буфет. — Нет, не здесь, — остановил ее за руку мужчина, кивая на дверь, и добавил с притворной усталостью в голосе. — Сходим куда-нибудь в городе. Я уже третий день не выхожу отсюда, местный латте скоро у меня из ушей польется! Громова покорно поплелась за ним к выходу, не думая и не анализируя свои действия. У нее не было выбора, а если бы даже и был, то сил воспользоваться им не находилось, и все, что она могла — это следовать за ним, повинуясь его воле, как делала всегда. Усевшись за столик в кафе на набережной с великолепным видом на озеро и пригубив горячий капучино, Кира почувствовала себя спокойней и уверенней. Она не ожидала этой встречи, не была к ней готова, но первый шок постепенно таял, уступая место растущей внутри радости и позабытому трепету от его присутствия рядом. — Ну, рассказывай, как живешь? Как твой футболист? Еще не бросил тебя? — хихикал Макс, прикуривая сигарету и откидываясь на спинку плетеного кресла. — Не дождешься, — буркнула Громова, скривив губы в надменной улыбке. — Боже упаси, — промурлыкал Липатов, поднимая руки вверх и улыбаясь так открыто и ласково, словно и, правда, был рад ее видеть. — Ты похожа на лимонную дольку в этом костюме! Это не твой стиль. — Спасибо! Я знала, что тебе понравится! — улыбнулась девушка, окончательно расслабляясь в привычной игре слов. Они болтали обо всем — обсуждали работу, общих знакомых, новые проекты, даже политику и экономику. Кира рассказывала о своем агентстве, терпеливо выслушивая дилетантские советы всезнающего Липатова по ведению дел, о футболе, снося его шутки и подколы на тему футбольных жен, о Денисе и о Косточке, млея от его неподдельного интереса и нежности в интонации, когда он спрашивал о ее ребенке. Максим поведал девушке о своих новостях, не забывая похвастаться покупкой новой машины и повышением в должности, но в основном спрашивал и слушал. По устоявшейся между ними традиции разговор плавно перетек к воспоминаниям о прошлом, выуживая из памяти смешные и грустные моменты, которые связывали их когда-то, переживания прошлых лет, их общие мечты и надежды. — Мы так давно не виделись, — задумчиво протянул Липатов, склоняясь над столом и накрывая ее руку своей. — Может, вина? — Нет, я не могу, — одергивая руку, будто ее обожгло раскаленным металлом, резко ответила Громова. — Мне сегодня еще за руль. И мне, наверное, уже пора. Скоро самолет. — Я же тебе не литр вискаря предлагаю выдуть, — рассмеялся Максим и с улыбкой добавил, окидывая взглядом озеро. — Смотри, какой вид, побудем еще немного. Кира проследила за его взглядом, а потом опустила глаза и отрицательно покачала головой. — Мне нельзя опоздать на рейс, — тихо произнесла она, убеждая в этом будто саму себя. — Подумаешь! Полетишь на следующем! — непонимающе воскликнул Липатов. — Нет, это невозможно, — снова замотала головой девушка. — У Дениса сегодня игра, я должна на нее успеть. — Какая преданность и самоотверженность, — цокнул языком Макс и ободряюще добавил, жестом подзывая официанта. — Ну, значит, успеешь! Я буду следить за временем! Бутылку рислинга, пожалуйста! Кире давно не было так хорошо. Она не думала о том, правильно ли поступает, никак не оценивала своих слов и поступков, она лишь чувствовала себя как-то по-особенному живой. Все было, как прежде, — лучистый, искрящийся задором и хитростью, взгляд огромных зеленых глаз, ласковый мелодичный голос, знакомые шутки, на которые она никогда не умела обижаться, воспоминания, в которых было так уютно и весело. Она словно сама стала прежней — открытой, бесхитростной, готовой идти за ним хоть на край света и никогда не оборачиваться. — Мася, как ты себя чувствуешь? — вдруг спросила Громова, допивая второй бокал, который услужливый официант тут же наполнил снова. — Пока живой, как видишь, — усмехнулся Липатов, прикуривая очередную сигарету и выпуская вверх ровную струйку дыма. — Ты похудел, — грустно подметила девушка и, задумавшись на несколько секунд, вытащила сигарету из его пачки. «Парламент», именно такие, как она курила когда-то, с тем же запахом и знакомым хрустом ламинированного картона на упаковке. Восстанавливая в памяти забытые ощущения от упругой мягкости зажатой между пальцами сигареты, Кира подалась вперед и поднесла ее кончик к любезно предложенному ей Максимом огоньку зажигалки. Густой плотный дым моментально окутал легкие, царапая горло, но даря незабываемое удовольствие, которое она с таким трудом оставила в прошлом. Голова моментально закружилась, и девушка прикрыла глаза, наслаждаясь проникновением никотина в кровь. — А ты потолстела. Хотя, тебе идет! — рассмеялся Липатов, никогда не любивший обсуждать свое здоровье и предпочитающий переводить разговор на других. — Ты всегда умел преподнести комплемент с особым шиком, — незабытым движением пальцев стряхивая пепел, произнесла Громова. — А то! — задорно подтвердил Макс, горделиво откинув челку со лба. — Встречаешься с кем-нибудь? — с трудом выдавила она из себя очередной вопрос, глядя в стол и не решаясь поднять взгляд на мужчину. — Нет, ты ведь знаешь, я всегда один, — обыденно отозвался он. — Ну, мало ли. Все может измениться… — пространно протянула девушка, пытаясь выудить из него интересующую ее информацию и одновременно боясь ее услышать. — Ты можешь встретить кого-то, кто тебе понравится… — Я уже встретил, — сказал Максим, серьезно и внимательно глядя на нее. — Зачем мне кто-то еще? Кира вспыхнула и подняла на него глаза. Вот оно, то, что она ждала от него услышать, то, что незримо мучило ее весь разговор, и то, что он даже не собирался скрывать от нее. Все по-прежнему, ничего не изменилось — он любит ее и всегда будет любить. А ее сердце всегда будет откликаться на это чувство безграничной нежностью и болезненной дрожью, надежно оберегая укромный темный уголок в глубине души, место, которое принадлежит только ему одному, которое никто не сможет занять или отвоевать. Девушка улыбнулась снисходительно и ласково, привычно прикрывая свое смущение и радость напускным равнодушием и деланным спокойствием, которое никогда не могло обмануть его, и молча протянула руку за новой сигаретой. Скользнув взглядом по часам на запястье, она вдруг вздрогнула и округлившимися глазами уставилась на Липатова. — Мой самолет через двадцать минут! Я опоздала! — не своим голосом прошептала она, не сводя с мужчины растерянный и наполненный ужасом взгляд. — И чё? — равнодушно отозвался Макс. — Хорошо же сидим! Оставайся! — Ты обещал следить за временем! — взревела Громова, метая в него огненные молнии. — Ну, прости, не уследил! На тебя засмотрелся, — промурлыкал Липатов, ласково касаясь ее руки. — Черт! Черт! Черт! — ругалась Кира, судорожно хватая со стола свой телефон и сумку, и вскочила на ноги, чуть не опрокинув соседнее кресло. — Барсук, погоди! Куда ты помчалась? Давай хоть посмотрим, когда следующий рейс! — со смехом попытался внести в ее метания долю рационализма Максим, но девушка уже не слышала его, со всех ног выбегая на улицу.***
Кира ворвалась на «Месталью» уже после девяти часов вечера, когда, судя по толпам людей в холлах, игра уже закончилась. Девушка неслась по зданию аэропорта, как сумасшедшая, расталкивая медлительных туристов и сбивая с ног зазевавшихся прохожих, бегом пересекла парковку и гнала по городу на своем автомобиле так, будто это была не тихая законопослушная Валенсия, а кольцевая автодорога в родном Питере, но все равно опоздала. Глотая наворачивающиеся от обиды, бессилия и разочарования в самой себе слезы, она проталкивалась ко входу на трибуны в противоход покидающим стадион болельщикам, лелея последнюю надежду на то, что команда еще не ушла с поля. Взбежав по крутой лестнице, она бросила быстрый взгляд на табло и яркий зеленый газон и вздохнула с облегчением. Футболисты «Валенсии», одержавшие победу два-ноль, не спешили уходить в раздевалки, приветствуя оставшихся на трибунах болельщиков и благодаря их за поддержку. Среди них Громова увидела и Дениса, который с Косточкой на руках позировал фотографам и раздавал автографы фанатам. Девушка рванула вниз и выбежала на поле, спотыкаясь и путаясь каблуками в мягкой земле газона. Черышев обернулся к ней, будто почувствовав ее приближение, и ласково улыбнулся. В его взгляде не было ни упрека, ни злости, ни разочарования, только любовь и радость от встречи после разлуки. — Деня, Денечка… — сбивчиво прошептала Кира, хватая его за руку и другой рукой обнимая сына. — Я опоздала, прости! — Ты чего, Кирюша? — встревожено глядя на жену, проговорил Денис и сжал ее руку в своей. — Что случилось? — Мама! — радостно взвизгнул малыш, хватая мать за ворот жакета. — Я опоздала, опоздала! Я очень торопилась, но все равно опоздала! — тараторила Громова, судорожно сжимая ладонь мужа и будто не замечая щелчков фотоаппаратов окружающих их журналистов. — Ничего страшного, маленькая моя! — ласково прошептал Черышев, пытаясь заглянуть ей в глаза и успокоить ее внезапное безосновательное волнение. — Ты чего так расстроилась? Ты же здесь, значит, не опоздала. — Я обещала, сама себе обещала, что буду на всех твоих играх! И не успела! — со слезами в голосе оправдывалась Громова. — Все хорошо, слышишь? Ты ничего не пропустила, меня и на поле-то выпустили минут на двадцать, — уверенно и спокойно произнес Денис, прижимая ее к себе одной рукой. — Что с тобой случилось? Я чувствую запах… Кира отстранилась и испуганно опустила взгляд. — Кира, ты курила? — настороженно спросил Денис и добавил, приподнимая ее лицо за подбородок и взволнованно глядя на жену. — Маленькая моя, что случилось? — Я споткнулась и чуть не упала, — еле слышно прошептала девушка, глядя на него наполненными слезами глазами. — Ты не можешь упасть, ведь я держу тебя за руку, — уверенно произнес Денис, плотнее сжимая ее ладонь и переплетая их пальцы. — Никогда не отпускай, — одними губами произнесла Громова и прислонилась к нему горячим лбом. — Никогда не отпущу, — тихо ответил он, закрывая глаза и касаясь ее губ своими. Он целовал ее горячо и нежно, обволакивая невидимым покрывалом своей заботы и любви, защищая от всех невзгод и ошибок, заново выстраивая вокруг них прочную стену безопасности и покоя, которую она чуть не променяла на несколько минут прошлого, в котором не было ничего, кроме боли и одиночества. Он один умел залечивать все раны, прощать то, что она сама не умела прощать, спасать ее от самой себя, учить ее смотреть в будущее и не оборачиваться назад, без устали, каждый день, снова и снова. Косточка, удобно устроившийся на сильной руке отца и с улыбкой до ушей наблюдавший за родителями, заскучал в бездействии и отсутствии внимания, и в простом бесхитростном желании получить свою порцию нежности, с размаху впечатал свои толстые щеки между их лиц, расталкивая влюбленных и больно ударяя обоих. — Вадя! — хором воскликнули родители, потирая ушибленные лбы, но мальчишка только рассмеялся в ответ, раскидывая ручки и обнимая обоих.