Потерянное прошлое

Белые пушистые хлопья медленно падали с неба, приземляясь на темную кожу революционера. Они не таяли, но при этом и не причиняли андроиду заметного дискомфорта: система лишь выдавала «Внимание! Возможен случай переохлаждения. Пожалуйста, найдите тёплое помещение». Однако Маркус старательно игнорировал женский голос в голове. Ему нравился снег. После первых снегопадов все поверхности покрывались белой скатертью, перевоплощая этот мир до неузнаваемости. Зеленая трава внезапно сменялась белыми сугробами, лишь иногда выглядывая сквозь неприступные комки, при этом приобретая чуть желтоватый цвет, а голые деревья становились владельцами новых одеяний, что согревали их в морозные ночи — это поистине невероятная картина. Однажды, его отец, Карл, говорил, что если художник посмотрит на эту картину с правильными мыслями, то в будущем на его холсте обязательно возникнет неповторимый шедевр. Тогда Маркус, будучи еще машиной, лишь ласково улыбался старику и продолжал работу, размышляя над тем, что же такого красивого отец нашел в явлении, которое называют погодой. Но сейчас его мышление стало более рациональным и широким, и Маркус начал понимать то, что пытался донести ему дорогой человек. Да, природа могла бы стать лидером по искусству, но сейчас искусство оценивалось лишь в рыночных мерках, а потому никто не хотел видеть в зеленых пейзажах, изображенных маслом, то, что люди видят в деньгах — возможность жить по-другому. В денежном смысле это означает что-то типа восстания из бедняков в богатеи, а в искусстве оно означало смену серой однообразной жизни на что-то более яркое и интересное. Правда, мало кто задумывался над этими вещами, ведь деньги никогда не уступали и не будут уступать искусству. Позади раздался тихий скрип снега. Тот, кто шёл сзади старался идти бесшумно: то ли по привычке, то ли для более эффектного появления. Хотя, кто знает, может та личность забыла, что даже девианты не могут испугаться резких звуков или движений. Впрочем, Маркус не сомневался в целостности памяти рыжеволосой подруги. — Хорошая сегодня погода, да, Норт? — произнёс революционер, рассматривая ночной город перед собой. Девушка, которая никак не удивилась тому, что Маркус так легко узнал её, стала рядом и судорожно вздохнула. Она чувствовала, как компоненты внутри начинали охлаждаться. Впрочем, андроида это не остановило — она приподняла голову и с неким то ли высокомерием, то ли величием стала разглядывать силуэты людей и андроидов, что проходили внизу. Её не интересовало то, что сейчас интересовало Маркуса. Норт не умела откладывать мысли о важных делах и наслаждать такими мелочами… Уж такая она личность. — Компоненты переохлаждаются. Не люблю зиму, — тихо ответила рыжеволосая особь. Маркус решил не отвечать на это, а потому начал молча разглядывать ночное небо, которое завораживало не меньше, чем картина снизу. — Джош беспокоился о том, что ты «простудишься». Да и я немного волновалась, — неуверенно продолжила девушка после нескольких секунд молчания. — Нам стоит вернуться в здание. Революционер молча выслушал её, а после прикрыл глаза и спрятал руки за спину. Последнее, что ему сейчас хотелось — это вернуться в ту душную комнату и погрузиться в документы с делами об андроидах и девиантах. Такие занятия были настолько нудными, что Маркус начинал задумываться над тем, а не зря ли он начал это восстание в 2038 году?.. Шутка. Он бы в любом случае пошёл на это. Но бумажная работа ему все еще не нравилась. Однако, это, по крайней мере, лучше, чем реки голубой крови на улицах Детройта. — Дай мне пару минут, — спустя секунды продолжительного молчания, ответил он. Норт лишь понимающе кивнула, не обратив внимание на то, что Маркус не увидит этот жест, и продолжила бегать взглядом по заснеженным улицам. — Думаешь, нам стоит мучить его еще? — внезапно спросила девушка, медленно скрестив руки на груди. — Он все еще похож на бездыханный труп… Слова Норт, заставили Маркуса открыть глаза и судорожно вздохнуть, показывая эмоции, которые настигли революционера после сказанных ею слов. Прежняя легкость быстро улетучилась, оставляя за собой неприятное чувство того, что чего-то не хватает. Да уж, Норт никогда не умела держать рот на замке. — Я уверен, что пробуждение скоро наступит. Нам удалось восстановить андроида со склада, так почему же и ему помочь мы не можем? — Да, но тот андроид не был поврежден так сильно, как он. Ноги, руки, нижняя часть тела — все раздавлено, — Норт затараторила слишком быстро, но поймав себя на излишней жестокости по отношению к другу, резко стихла и опустила глаза. — Маркус, это уже не то существо… Слабо вздрогнув, Манфред отвел взгляд в сторону и вновь закрыл глаза, неприятно хмурясь. Мимика его лица поражала всех, кто когда-либо вел с ним беседу или переговоры. Андроид выглядел злым, разочарованным, но в его душе, в его пластиковой, но такой живой душе, таились самые мокрые чувства: тоска, горечь, грусть и отчаяние. Маркус хватался за жизнь дорогого человека сильно — он пытался вытянуть из его памяти нужные воспоминания, но получал лишь бессмысленную пустоту, где не было ни его, ни друзей, ни Иерихона. — Люди тоже умирают. Их партнеры рано или поздно принимают это, позже пытаясь найти себе новое счастье, — шепчет она, переводя свои стеклянные глаза на лицо друга. В её взгляде читались твёрдость и уверенность. Девушка пыталась говорить мягко, и Маркус видел это, но не мог не злиться на неё. Как она может так говорить о нём? Почему Норт так упорно пытается отгородить Маркуса от него? — Я не собираюсь отступать. — Маркус, это безумие. Он — машина, — машина, которая не имеет личности, — тихо продолжала Норт, пытаясь уговорить мужчину оставить андроида в покое. — Я всего лишь пытаюсь спастись от безумия, — внезапно быстро и довольно скомкано произнёс Маркус. Норт замолкла. Она глядела на революционера, пытаясь прочитать любой скрытый жест в морщинке на его лбу или в дрогнувших ресницах, но он успел спрятать всё за закрытыми веками и чертовски спокойным лицом. Девушка никогда не видела его таким подавленным как сейчас… Наверное, Маркус начинал осознавать что его пора отпустить, пора забыть об узах и признать, что их друг, который отдал за них свою жизнь, сейчас находится в лучшем мире… Существует ли рай для андроидов? В этом Норт сомневалась. Однако если в том мире и есть место для таких железных созданий как они, то не было никакого сомнения, что этот андроид точно попадёт туда. — Маркус, — девушка медленно положила руку на его плечо и замерла. Легкий ветерок немного поднимал её рыжие, слегка спутанные волосы, а маленькие снежинки, что внезапно начали падать с серых туч и с каждым разом увеличиваться в размерах, аккуратно ложились на обнаженные плечи. Она чувствовала всей своей системой, что переохлаждение, в случае, если они простоят здесь довольно долго, неизбежно, но вот так выдергивать друга, когда у них еще было время, являлось еще той глупостью. — Маркус, — снова шепнула девушка. Она обняла его за плечи и тихо вздохнула, прижимая к себе трясущегося друга. Нет, такое состояние Маркуса было вызвано вовсе не погодой, не холодом, и вовсе уж не красотой зимнего города… А Саймоном. Да, именно им. Во время последнего этапа революции, когда не было и шанса на победу, когда народ андроидов прощался со своей жизнью, Саймон, подобно верному псу, ринулся на помощь к истекающему тириумом другу. Он отдал ему свое «сердце» и умер, смотря своими голубыми глазами прямо на лицо любимого человека. Норт никогда не могла терпеть его, потому что видела неравнодушные взгляды бывшего лидера к настоящему, видела каждое его движение по отношению к Маркусу. Да, Норт ревновала: ревновала долго и болезненно. Видя пустые разноцветные глаза и трясущиеся руки, что с нежностью гладили холодную щеку мертвого, она спрашивала саму себя: «чем он лучше меня»? Задавала этот вопрос много раз, но ответа так и не находила. И сейчас, когда Саймон не представлял никакой угрозы, она всем сердцем ненавидела его, оправдываясь перед собой тем, что отдала бы за Маркуса жизнь тоже. Поэтому девушке тоже было очень больно. — Извините, я помешал? — раздался сзади мягкий и беззаботный голос. Норт резко распустила объятия и повернулась к источнику голоса: там стоял блондин и мягко улыбался ребятам. В его взгляде не было видно ни тоски, что раньше появлялась при виде контактирующих Норт и Маркуса, ни радости, которая возникала при виде любимого человека. Лишь пустая оболочка, на которую Маркус все это время смотрел с любовью и нежностью. — Привет, Саймон, что ты тут делаешь? На улице холодно, система может переохладиться, — быстро протараторил Маркус, медленно распуская объятия и натягивая грустную улыбку. Норт снова почувствовала холод. — Давай, не стой здесь, заходи в здание. Маркус, словно позабыв о Норт, подошел к Саймону и остановился. Сняв с себя куртку, революционер накинул её на плечи андроида и замер. Холодные руки тут же нежно обняли Манфреда, вызывая табун мурашек, что незамедлительно пробежались по телу, а мягкие губы аккуратно коснулись щеки… А, нет, это не Саймон — это ветер и снег, что окутали тело обладателя разноцветных глаз и оставили мокрые следы на его смуглых щеках. Отчаяние, настигшее Маркуса сложно передать словами — это буря эмоций, что на секунду вспыхнула и так же погасла, принося невероятную боль. Эта боль четко отразилась в глазах революционера, но Саймон, раньше реагирующий на подобные проявления весьма обеспокоенно, лишь улыбнулся и выдал самую, что ни на есть запрограммированную фразу: — Могу ли я чем-нибудь помочь тебе? И пустота на душе Маркуса вновь расцвела. Норт видела, как увяла слабая улыбка друга. В его глазах отразилась боль, а Саймон стоял напротив, как ни в чем не бывало. Стоит ли говорить о том, что девушка почувствовала точно такую же боль, смотря на то, как дорогой человек мучается из-за любви к другому? Наверное, нет, потому что видно это было по её поведению: она судорожно вздохнула и, поправив волосы, направилась к двери в здание. — Я замерзла, — кратко оповестила Маркуса девушка, совершенно позабыв о том, что температура окружающей среды влияет только на переохлаждение системы. Далее её спутником стало молчание, сопровождавшее рыжеволосую до самых дверей здания. Ну не хотела она вновь грустить, не хотела. Маркус глядел ей вслед. Он готов был смотреть куда угодно, чтобы не видеть чужих глаз, но речь Саймона все же заставила его вернуть взгляд обратно: — Тебя что-то беспокоит? На этих словах сердце Маркуса забилось чаще. Его много что беспокоило, но говорить об этом объекту его душевных мук… Что было глупее? Особенно если учитывать состояние последнего. Нет-нет-нет, это верх безумия. Чтобы ни говорил Джош, как бы не рычала Норт, он ни за что не сделает первый шаг тогда, когда Саймону это нужно не было. Безжизненный смех, стандартные разговоры, задача «Не расстраивать Маркуса», что появилась автоматически, делали только хуже. И, как бы Маркус не пытался разбудить Саймона, всё было без толку. — Да так, — Маркус аккуратно потер плечо блондина, — работы много. Поможешь мне с документами? В ответ утвердительный кивок и тень нежной улыбки. Он остался таким же покорным, как и раньше. Хоть что-то осталось неизменным. Блондин потянулся рукой к плечам, дабы снять куртку, но Маркус остановил его на полпути, схватив за запястье. Его дыхание было сбитым, а голова, что находилась в непосредственной близости от блондинистой макушки, неожиданно прижалась к его щеке и замерла. — Маркус? — растерянно прошептал Саймон. Он даже не думал вырываться из рук революционера, как бы это сделали другие существа. Замер, смотря своими нежно-голубыми глазами куда-то за спину Манфреда, и не отталкивал его. — Саймон… — шепчущий, полный боли голос. — Да? Минутное молчание, судорожное проглатывание вещества, что наименовали «слюной», и вновь шепот: — Скажи… Скажи, что ты чувствуешь сейчас? — Извини, я не… — Нет, не говори этого, пожалуйста. — Но Маркус, я… Однако договорить блондин не успел: его губы накрыло что-то холодное и шероховатое; горячее, неестественное для любого неживого существа, дыхание опалило лицо, а крепкая хватка на запястье стала еще крепче. Саймон стоял, не в силах и пошевелиться. Он пребывал в легком недоумении, потому что таких функций не было в его системе, и ждал, когда Маркус доделает то, что начал. Да и ждать долго ему не пришлось, потому что Манфред медленно разорвал поцелуй, а после с надеждой и, даже каким-то стыдом, заглянул в глаза. Секунда ожиданий и в его взгляде вновь появляется что-то грустное, что-то… печальное. — Я не могу выполнять такие функции. Если нужно, я могу сходить к мастеру для настройки системы, — как ни в чем не бывало произнес Саймон. Но Маркус лишь отрицательно покачал головой и безучастным голосом сказал: — Сотри себе память за прошедшие последние минуты… Это приказ. И самого Манфреда, как не бывало — лишь стук двери, что эхом отдавался в ушах, и Саймон, растерянно смотрящий в дверь. В его голове судорожно крутились шестеренки до того момента, пока одна, особо большая снежинка не упала на его, слегка посиневшие от тириума, губы. Он с растерянностью вытер след от снежинки и посмотрел на пальцы, где все еще оставался мокрый снег. Февральский ветер, что холодным порывом обдал спину блондина, вернул андроида к реальности, где было слышно рев моторов и шум толпы. Мокрая жидкость на пальцах мгновенно засохла, оставляя лишь напоминание о том странном и непонятном поцелуе, а голубые глаза мертво уставились на красивый снежный пейзаж. . . . «Память стерта»