Corrupt

Лёрк была достаточно скрытна и проворна, чтобы суметь найти себе подходящее уютное заброшенное место. Вдали от китобоев — наемных убийц, головорезов, своей семьи. Билли была уверена, что мало кто сумеет забраться среди банды столь же высоко, как и она. Впрочем, если кто и осмелится бы, Лёрк с радостью скинула бы его со столь высокого поста, выдав всё за несчастный случай. Так уж она воспитана. Сделана. Билли приходила в одну квартирку на верхнем этаже разваливающегося здания Затопленного квартала встречать рассветы и закаты. В ней была всего одна огромная комната — если тут и были стены, то они давно разрушены. Из мебели осталось лишь старое кресло, готовое превратиться в труху от времени. Билли передвигала его от одного окна к другому с непривычной бережностью, боясь, что оно разломается вконец. Убийца садилась на него только раненой, когда стоять на ногах более не представлялось возможным, но возвращаться к остальным наемникам не хотелось ещё сильнее. Никто не должен видеть её слабой. Даже засыпая в своей комнате, она старалась не снимать свою маску. Никто не должен видеть её лица. Никто не должен узнать, что она женщина (её это не особо волнует, но иначе начнут думать, что ею можно воспользоваться). Авторитет значит очень много среди китобоев. А свой она не станет подрывать из-за пустяков. Всегда сдержана. Билли устраивало, что её принимали за мальчишку в детстве, а в зрелости — за мужчину. Приходя встречать каждый закат, Лёрк расстёгивала ремешки респиратора. Так легче дышать, меньше пота, меньше ядовитых испарений от резины. В каждом сражении, при каждой пробежке Билли чувствовала, как пот неприятно скапливался в складках кожи, щипая. Хуже — когда испарина попадала в глаза. Убийцы слепнут, бьют наугад. Билли была жестока, ей нравилось убивать. Ещё больше она любила разрушать романтические иллюзии молодых китобоев, верящих, что они изменят жизнь в Империи к лучшему: — Но кто убил Её Величество Императрицу Джессамину Колдуин, тем самым перевернув Острова с ног на голову? Билли щурилась каждый раз, смотря на заходящее солнце. Нужно совсем немного потерпеть, чтобы насладиться гниющей красотой Затопленного квартала. В этом квартале постоянно пахло чумой, болезнью, бурной растительностью, разложением и смертью. В сумерках начинали напоминать о себе многочисленные плакальщики и крысы, заявляя, что они также полноправные жители этого района. Для них выделили целый квартал, некогда процветающий. Это было рассудительным (безрассудным) решением. Как жаль, что уходить нужно так скоро. Билли не имела права позволить себе хотя бы на миг дольше побыть в одиночестве. Ей каждый раз приходилось тратить все силы, чтобы успеть вовремя, пока остальные не спохватились. И, разворачиваясь на пятках, надевая маску, Лёрк впервые встретила её. Женщина в тени, покрытая лианами и цветами, небрежно прислонилась к стене. Ладонь Билли машинально нашарила привычную рукоятку клинка. Незнакомка лишь изящно приподняла руку, успокаивая. — Билли Лёрк? — ведьма (отчего-то Билли сразу поняла, кто перед ней, да и назвать по-другому эту женщину было нельзя) рассматривала убийцу. — Плакаты о твоей поимке развешены по всему Дануоллу. — Ты пришла не за моей головой. — Какая проницательная девочка, — от высокого голоса ведьмы мерзко звенело в ушах. — Я хочу предложить тебе возможности и контракт, от которого ты не сможешь отказаться. — Тебе следует лучше прятать свои дневники, — неприятная ухмылка коснулась бледных ведьмы. — Сколько лет ты в банде Дауда? Ты ведь весьма быстро удостоилась чести носить такой же макинтош, что и он. Но ты ведь знаешь, что он не доверяет тебе. Ты готова заслонить его собой от шальной пули. Но что сделает он для тебя в аналогичной ситуации? — Чего ты добиваешься? — голос Билли не дрожал, звучал грозно. Но этого было мало. Для любого другого человека — чересчур, но не для этой ведьмы. — Искушать меня парой золотых монет бесполезно. — Девочка, мне доставило бы удовольствие смотреть, как ты страдаешь. Но я не собираюсь доставлять боль своей единственной надежде на осуществление плана. Билли была так заворожена жестами и мимикой этой женщины, что совершенно забыла смотреть под ноги. И как результат: её щиколотки обвиты цепкими лозами, которые лениво сжимались сильнее с каждым мгновением. Попытка выхватить из ножен саблю отозвалась скрипом резиновых сапог. Она не чувствовала ног. — Мне нужна твоя помощь в одном дельце. Только и всего. Захочешь — уйдёшь обратно к Дауду или останешься рядом со мной. Я дам тебе возможность прикоснуться к Бездне, а не просыпаться среди темной ночи, услышав её магический шёпот. Они разглядывали друг друга в полумраке. Были заворожены друг другом. Билли ощущала в себе странное желание: отрубить голову ведьме, рассмотреть исказившееся лицо во всех подробностях, а затем, поборов отвращение и неприязнь, узнать, действительно ли губы ведьмы черны или покрыты горькой помадой. — Просто согласись, и тебе больше не будет больно. Ты же знаешь, что кости ног срастаются крайне медленно. И тот самый шепот гуляющего ветра среди самой темной ночи шептал на ухо имя, как шепчет податливая любовница: — Далила. Билли слышала о ней раньше. Быть может, встречала, пробегая по пыльным пустынным улицам, забираясь на крыши, когда скрывалась от чересчур наблюдательной стражи. Наверняка улавливала на периферии зрения чёрный отблеск её бордовых роз в торговом квартале много лет назад, когда дамба еще не прогнила (как сердце Далилы) от ядовитой реки. Билли бегала по этому сгнивающему изнутри городу, как гончая, в поиске торговых лавок, с которых можно было бы прихватить что-то с собой и не попасться на своей незаконной шалости. Она никогда не тешила себя смехотворными выдумками, что встретит в этом городе кого-нибудь, кто сможет изменить её жизнь. Лерк была уверена: такую, как Далила, не встретить в захолустном уголке. Не найти в тёмном переулке, как очередного головореза и насильника, которому без разницы, мальчишка или девчонка перед ним зажимается в угол, ожидая ужасной участи. Образ ведьмы жил в картинных выставках лучших художников своего времени. Определённо, в пёстрых красках — как и все её цветы, ставшие неотъемлемой частью её жизни. Далилу окружали яркие цвета, но она сама была тёмным пятном в экспозиции. Не лишним, добавляющим шарма и мрачности. Никому не интересно лишь одно тепло. Далила прекрасно вписалась бы в витрины ювелирных лавок. Парюра из перстня и браслета, сотканных из красного золота с россыпью маленьких осколков фиолетового турмалина. Фиолетовый — наиболее противоречивый оттенок в цветовом спектре. В браслетах порой один камень оставляют полым — чтобы влить в него яд и владелец мог тихо устранять соперника. Билли никогда бы не подумала, что коснётся женщины с отравленным сердцем. Дауд часто брал заказы у таких людей, как она, или на таких, как она. — Я могла бы испортить тебя, девочка, если бы захотела. Или убить. Это было бы просто. Но я предлагаю тебе столь многое, а ты всё так же молчишь… — Далила обиженно пробормотала себе под нос, отвернувшись к окну, уже махнув рукой на прощение. — Я помогу тебе, если уберёшь свои чёртовы лианы подальше от меня. Этого она и добивалась. Лианы по щелчку пальцев оставили ноги Лёрк в покое. Китобой, не чувствуя онемевших ног, после первого шага упала прямо к высоким сапогам Далилы. — Вскоре ты будешь плакать, желая, чтобы я оказалась всего лишь твоей выдумкой, — ведьма, присев на колени перед стонущей Билли, пригладила непослушные пряди волос китобоя, как обычно делают матери своим детям перед сном. Билли ненавидела себя в моменты, когда ненависть смешивалась с восхищением.