***
Алина проснулась от шума кофемашины. Она с удовольствием потянулась, тело приятно побаливало. Встала, ищет джинсы и, найдя, достала из кармана телефон. Времени было достаточно, чтобы задать вопросы, а их накопилось немало. Лопатки саднило, и она подошла к зеркалу, чтобы подтвердить свои догадки. В таком положении и застала её Женя, заходя в комнату с двумя кружками кофе. – Доброе утро! – поприветствовала её Алина, – полюбуйся на творение своих рук, – поворачиваясь к Жене спиной, где вполне отчетливо красовались длинные царапины. Женя поставила кружки на стол. –Упс, – сказала она, обнимая Алину и целуя её в плечо. – Вижу, ты нисколько не раскаиваешься, а у меня соревнования на носу и платье с открытой спиной, – сказала Алина, разворачиваясь и смотря на улыбающуюся Женю, – я как будто в клетке с тигром побывала. – Тогда уж в берлоге…с медведем, – рассмеялась Женя, – ну ты тоже хороша, – она задрала футболку, на груди алели засосы, а на ребрах явно проступали синяки. – Прости, – Алина провела пальцами по синякам, склонилась к груди, нежно касаясь губами отметин, – сильно больно? – Уже нет, – выдохнула Женя, – и если ты не хочешь провести следующие часы в постели, то лучше остановиться сейчас. – Заманчивое предложение, – сказала Алина, – но нет. Я в душ, а после нам надо поговорить. – Ты вчера сказала, что любишь – это правда? – задала вопрос Алина, приведя себя в порядок и отпивая кофе. – Конечно, зачем мне врать? – ответила Женя. – Не знаю, – пожала плечами Алина, – из второй части признания я услышала, что ты любила меня всегда. Значит, три года назад ты мне соврала. Почему? Одно из двух: либо ты мне лгала тогда, либо вчера. Так где правда? – Вчера – это правда. Я буду честна с тобой, хватит недоговоренностей. То, что я сейчас расскажу…я пойму, если после этого ты не захочешь больше меня видеть. Но я сделала это ради нас. Ночь после короткой программы на Олимпиаде – единственный раз, когда они потеряли бдительность и банально проспали. Проснулись от громкого стука в дверь. Так как были в номере у Алины, та пошла открывать, а Женя лихорадочно собирала свою одежду, затем скрылась в ванной. – Алина, ты должна была быть в холле десять минут назад! Ты что, только что проснулась? Почему не отвечаешь, я звонила тебе, – услышала она строгий голос Этери Георгиевны. – Простите, пожалуйста, – мямлила Алина, – наверное, телефон разрядился. Поэтому и будильника не слышала и проспала. Простите, пожалуйста, я сейчас соберусь. – Хорошо, только максимально быстро, я жду внизу, – ответила Этери. Двери закрылись, и Женя, которая до этого стояла как вкопанная, вслушиваясь в разговор, начала одеваться. – Кажется, пронесло, – сказала Алина, влетая в ванную. – Надеюсь, – ответила Женя, наспех целуя Алину в щеку, – Я побежала. Она чуть ли не бегом направилась к своему номеру. Поворачивая за угол, наткнулась на холодный, оценивающий взгляд Этери. – После завтрака приходи ко мне, – услышала она голос, в котором был плохо сдерживаемый гнев. – Нужно поговорить. Алине, ни слова, поняла меня? Женя кивнула, внутренне похолодев. Во время завтрака была как на иголках. Заставляла себя улыбаться, хотя понимала, о чем и о ком будет этот разговор. Отчаянно трусила, гадая, как он закончится. Судя по реакции Этери, ничем хорошим. Долго стояла перед дверью, не решаясь постучать. Стиснув зубы и собираясь с духом, наконец, сделала это. – Проходи, – сказала Этери, открывая дверь. – Как долго это продолжается? – звук голоса, как выстрел, следом хлопает дверь. – С декабря, – тихо ответила Женя. – Как далеко вы зашли? – Этери Георгиевна! – Женя вскинула голову, – Вот это точно Вас не касается! –Значит, меня не касается, – зашипела Этери, приближаясь, – ты так в этом уверена? Женя, ей пятнадцать! Ты соображаешь что делаешь?! Господи, пятнадцать! Ты же взрослая, должна понимать. Ты вообще в курсе, что это уголовное преступление? – Этери Георгиевна, не передергивайте, никто ни на кого не собирается заявлять. – Ты серьезно не понимаешь, о чем я говорю? Представь что будет, если о ваших отношениях, – Этери практически выплюнула это слово, – узнают журналисты, ваши родители? Представь, что с ними будет! Потом начнутся вопросы ко мне. Как я могла это допустить, ведь вы всё время находитесь у меня на виду. А может быть, я потворствовала этим отношениям. Обольют грязью всех, не сомневайся. Ещё и добавят сверху, придумают что-нибудь более грязное и непристойное! Ты забыла, в какой стране живешь, девочка? Начнется травля, и те, кто готовы сейчас целовать тебе ноги, первые бросят камень. Тебя распнут. Как и меня, как и Алину, как и всю школу. Это разрушит всё. Карьеры, положения. Жизни. Ты этого хочешь? – Но я просто люблю её, – глотая слезы, прошептала Женя, – Разве это преступление? – Спустись с небес на землю, – отрезала Этери, – в нашем положении – да! Я не собираюсь лишиться всего из-за гормонального всплеска двух подростков. Так что решай: либо ты рвешь с ней, и мы забываем обо всём, как о страшном сне, либо нет, но тогда вы уходите от меня. Обе. Я максимально отстраняюсь, и вам придется самостоятельно выплывать из этого дерьма. Снося презрение, грязь, осуждение, перемывание костей во всех СМИ. И такому будущему я не завидую. Вы лишитесь всего. О карьерах можете забыть. Публичным людям и меньшее не прощают. – Но как…я не могу. Я должна поговорить с Алиной, это решение касается нас двоих. Может, мы что-нибудь придумаем, сможем скрывать? – Нет, Женя. Ты взрослая, и принимать решение тебе. Я не буду покрывать вас и жить в страхе, что кто-нибудь пронюхает. Находиться на пороховой бочке, которая может рвануть в любую минуту – это не вариант. Молчали. Казалось, Этери взглядом прожигала в ней дыру. А Женя будто окаменела. Миллион мыслей крутились у неё в голове и все эти ужасные картины, описанные Этери. Нет. Только не так! Должен же быть какой-то другой выход! – Хватит наматывать сопли на кулак, – ледяным тоном сказала Этери, – соберись! Я не заставляю тебя выбирать сейчас. Несколько дней будет достаточно. Как определишься – сообщи. И не говори ничего Алине, сделаешь только хуже. Реальной помощи не найдешь, только бушующие гормоны. – Я выбрала. Не нас, – закончила рассказ Женя. – Подожди. Дай мне собраться с мыслями, – сказала Алина, закрывая глаза. Внутри всё клокотало, накатывали волны гнева. Надо успокоиться. – Решить за двоих. Очаровательно. Вполне в стиле Этери Георгиевны. Я же ребёнок, – горько усмехнулась Алина, спустя пару минут. – В итоге, я всё равно от неё ушла, а у тебя случился рецидив травмы. Когда это произошло, почему ты мне ничего не рассказала? Мы ведь могли всё вернуть, не растягивать на три блядских года! Почему? – задала она вопрос, опускаясь на колени, заглядывая Жене в глаза. – Ты бы поверила и простила меня? – вопросом ответила Женя. – Нет. Не знаю. Может быть! Сейчас же поверила! Ты могла бы попробовать! – Алина, я была раздавлена. Весь мир рухнул. Я потеряла тебя, потеряла фигурное. Всё обратилось в прах. Я сидела на обломках и не понимала, как дальше жить. Кто я теперь? Что у меня есть? Этери была рядом, она показала мне выход: дала надежду, дала работу, дала цель. Я боялась. Страшно боялась потерять эту маленькую ниточку, связывающую меня с реальностью. Это всё, что у меня оставалось. – Я ненавидела тебя, – сказала Алина, опуская голову, – Любила и ненавидела одновременно. Твою мать. – А сейчас? Что ты выберешь сейчас? – спросила Алина, беря Женю за руку. – Мне страшно. Я не могу так. Не хочу снова терять тебя и свою жизнь, – ответила Женя. – Что они сделали с тобой? Жень, посмотри на меня. Ты как будто в шорах. Жизнь не ограничивается Хрустальным. В правильной версии реальности, ты бы послала всех на три буквы и уехала бы куда-нибудь в Канаду! Я здесь, я люблю тебя. Поехали со мной. К черту Этери, она ведь говорила с тобой об этом после того, как вернулась со сборов? – Да. Сказала, что если я опять возьмусь за старое, то рискую потерять то немногое, что имею. Карьеру тренера, немногие родители согласятся отдать ребенка тренеру с нетрадиционной ориентацией. – В России – не сомневаюсь. Попробуй мыслить шире. В Европе, Америке – это давно уже не проблема, всем на это наплевать. С твоим опытом, с твоими заслугами – тебя с руками оторвут, лишь бы заполучить такого тренера. Я и так большую часть времени там, меня не волнует, если о наших отношениях узнают. С этим я справлюсь. Что держит тебя здесь? Родители? Этери? Работа? Друзья? – Всё тобой перечисленное. Я понимаю, что ты права. Можно начать всё с чистого листа. Но родители. Я не знаю, как они к этому отнесутся. Этери – она так много сделала для меня. И уйти сейчас – это тоже предательство! – Жень, попробуй, хоть раз в жизни, жить не так, как от тебя ждут, а как тебе хочется, – Алина встала, посмотрев на часы, – мне пора. Я не буду на тебя давить. Решение за тобой, я приму любой твой выбор. Но теперь, когда я знаю правду, ты так легко от меня не отделаешься, – произнесла она строгим голосом, вызывая улыбку на лице Жени, – Я люблю тебя. Они обнялись. Алина крепко держала её в своих объятиях, Женя же старалась поглубже вдохнуть, запомнить этот запах, мягкость кожи, чувственность губ. – Позвони мне, как долетишь, – попросила она, целуя. – Хорошо, – отозвалась Алина, разрывая поцелуй, – я буду скучать. Я уже скучаю. – Я тоже.***
Она маялась весь остаток дня. Взвешивая все за и против. Опять решение зависело от неё. Любовь или окружение. Анна Каренина. Какая ирония. Жизнь дает ей ещё один шанс, повторить выбор или изменить его. Для Карениной это добром не закончилось. Но Алина ворвалась в её жизнь, поставила всё с ног на голову, заставила ожить те чувства, которые она сама от себя прятала так глубоко, насколько это вообще возможно. Женя вспомнила их разговор на кухне после больницы. Носок, чертов носок. Она тогда не рассказала всей истории. Это случилось уже после Олимпиады, после того, как она узнала, что травма не позволит ей больше выступать. Всё валилось из рук, казалось, до чего не дотронься, всё сломается, рассыпется. Вся привычная жизнь разлетелась на куски, выцветала, выгорала. Без любви, без карьеры, без надежды. Чтобы хоть чем-то себя занять, затеяла генеральную уборку с перестановкой. Сама, чтобы чем-нибудь заглушить душевную боль. Тогда-то она и обнаружила этот носок. Сидела на полу, в разгромленной комнате, с полнейшим хаосом, как внутри, так и снаружи, сжимая в руках белый носок. Она понимала, как глупо и безумно это выглядит со стороны, но ничего не могла с собой поделать. Боль, судорогой, сводила всё тело, а она, размазывая по лицу слёзы, смотрела на обломок прежней жизни. Этот маленький кусочек ткани был символом всего, что она потеряла. Любви, чистой, невинной и искренней. Дела всей жизни, где равных ей не было. Будущего, которого больше не будет. Женя вынырнула из воспоминания, такого ранящего и болезненного, что на миг, стало трудно дышать. Она открыла окно, ветер обжег холодом, стало легче. Нужно выбирать. Продолжить ли, держа носок в руке, жить как прежде. Или попытаться, как просила Алина, жить как хочется ей. На город опускалась ночь.