Ты не Джон Леннон

Они мчатся по сонному Питеру так, словно за ними гонятся. Здания, смываясь скоростью, превращаются в пятна, водитель нервно косится в сторону навигатора, а на Славу бросает испуганные взгляды. Походу он ни хера не вдупляет, что за дерьмо происходит. Мирон и Фаллен на заднем сидении смотрят каждый в свое окно. Слава боится даже думать о том, что произошло и насколько все это было опрометчиво. Тогда, на месте, план казался безупречным, но оглядываясь назад, он словно наяву видит дыры в своем тщательно спланированном сюжете. Их почти достали. Человек был там. Он был там, и только чудо или везение отпугнуло его. – Что бы он сделал, если б мы столкнулись с ним лбами? – спрашивает он, не в силах выносить эту тишину еще хоть минуту. Ему кажется, что у него закипает мозг со свистом старого металлического чайника. Мирон молчит. Фаллен ловит Славин взгляд в зеркале заднего вида. – Было бы вежливо, если бы он поздоровался, но я сомневаюсь, что он из вежливых. – А ты что скажешь, Мирон? Окси продолжает смотреть в окно до тех пор, пока Ваня не пихает его в бок. Потом вздрагивает и, поглядев на Славу, спрашивает: – Мы можем где-нибудь остановиться? Слава в жизни не был участником каких-либо криминальных погонь, его опыт во всем этом ограничен русскими сериалами про ментов, но сейчас почему-то уверен, что за ними не гонятся. Он уверен, что они сейчас одни, и Мирон может отпустить ситуацию, поэтому он кивает. Они высаживают Ваню, потому что у того есть планы на ночь. На вопрос о том, какие именно, Фаллен загадочно улыбается и обещает когда-нибудь рассказать. Карелин думает, что дружище просто немного очкует и винить его в этом нет смысла. Или же он завел бабу, которой не хочет ни с кем делиться. Давненько у него никого не было. Таксист везет их на набережную – именно туда Окси тянет измученная чужаком душенька и, пока они петляют, выезжая из опустевших дворов, Слава принимает вызов от Саши. Он говорит коротко. Окси все еще смотрит в окно, но почему-то не отпускает ощущение, что он слушает. – Приду. Не знаю, наверное, поздно. Не злись. Не жди, ложись спать. И я не один буду, постелешь на диване? Блять, смешно. Окси, наверное, и не привык спать на диване. У него-то вон какой траходром дома. Внезапно мысль, что все это до нелепого абсурдно, бьет Славу по ребрам. – Тормозни у магазина, – Мирон тычет пальцем в горящую вывеску «24 часа». Таксист до странного легко понимает, че Окси от него хочет, и осторожно тормозит у обочины. Магазинчик маленький, ночью дверь заперта, есть только раздолбанное окошечко, в которое Мирон стучит, натянув на голову капюшон. Слава выходит следом, становится рядом, топчется, оглядываясь по сторонам. Окси бросает на него взгляд и неожиданно смеется. – Что? – Да так, ничего. Тебя, что ли, в телохранители нанять? Вон ты как мою тушку от врага защищаешь. Слава сплевывает. – Иди ты. И тоже смеется. Продавщицу разбудить удается только минуты через три. В окошечке появляется заспанного вида нечто, запахивающее халат. Слава видит фиолетового цвета волосы и крупные формы, которые при желании можно рассмотреть – она не особо-то прячет. Как-то тошно становится. – Че вам не спится, по ночам-то? – не очень ласково спрашивает она. Окси протягивает тысячную купюру, берет водки, какую-то овощную нарезку и большую колу. Ничего другого здесь не имеется. Тетка также пытается впарить им дешевый коньяк, спрашивает, нужны ли презики. Слава, как школота, прыскает в кулак – ну ржачно же. Окси бросает на него взгляд и на секунду его губ тоже касается улыбка. Они отпускают такси, когда находят тихое место на берегу. Слава пытается расплатиться с водилой, но Окси с совершенно дворовым «не обижай меня», отдает мужику его честно заработанные деньги. Остаются одни. Только теперь, когда вокруг никого нет, только река, мирно переливающаяся в свете луны, и камни под ногами, Мирон выдыхает. С облегчением. Как будто у него с шеи сорвали огромный камень. Он выдыхает и смотрит на небо, и у Славы ненароком всплывает ассоциация: радуется свободе, как сбежавший из тюрьмы преступник. Хотя, вроде наоборот, вроде жертва преступника, но глянешь на Окси – не тянет он на жертву вообще. «Это мы все перед ним жертвы», – зачем-то всплывает на краешке сознания. Славу как будто бьют по груди. Он как раз наливает водку в пластиковые белые стаканчики, кое-как приспособив их на земле, когда Мирон, раскинув в стороны руки, делает вдох. Его силуэт, освещенный луной, выглядит до смешного красивым. Слава видит все: линию шеи с кадыком, его рельефный нос, крупные губы и длинные ресницы. Целый мир застывает. Окси стоит и не дышит – картины с него лепи. Ветер треплет край его капюшона, завязки на куртке и чуть длинноватые рукава. Но даже в этом великоватом прикиде, в котором он тонет как старшеклассница в пиджаке своего бойфренда, Окси выглядит настолько мужественно, что Слава запихивает кусок помидорки в рот, чтобы молчать. Просто молчать. А потом они пьют. Не особо разговаривают. Водочка – сказка, хоть и дешевая. Она идет на ура, даже с выдохшейся колой и огурцами, которые как будто резиновые. – Теперь все будет нормально, – успокаивает Слава, но в душе ему все еще стремно каждый раз, когда он вспоминает чужое дыхание в трубке домофона. Ему будто в ухо дышали. Близко, мокро. Как будто вдыхали запах его кожи, а потом выдыхали слюнявым ртом. Тошнота подступает к горлу. Слава запивает ее глотком горькой водки, и жжение во рту – как таблетка от изжоги. Успокаивает. Мирон садится на камни, подгибает под себя ноги. Потом бросает на Славу взгляд. – Не знаю, – он мотает головой. Карелин приземляется рядом. – Как-то все слишком легко получилось. Не верится даже. – Ждешь последствий? – Да. Они точно будут, не мог он так просто меня отпустить. Слава наливает еще. У него немного заплетается язык – от недосыпа, усталости. День был уж очень насыщенным. – Слушай. Ты сам сказал, что нужно просто переждать, пока Илья не найдет людей. Или пока тебе не вернут загран. А лучше – и то, и другое. – Я хочу спать. Он вытягивается на земле, словно и правда готов уснуть прямо здесь, под открытым небом, обдуваемый ветром с реки. Слава ржет и тыкает его пальцем до тех пор, пока тот не садится. Надо сворачиваться и ехать домой, но дышится тут легко, водка не такая уж дурная, а холодный воздух отлично проветривает нагруженную мыслями, как тяжелыми гайками, голову.

***

Слава просыпается, потирая порядком отросшую за ночь щетину, садится на кровати и вспоминает: в его квартире, на его диване прямо сейчас спит Оксимирон. Если всё произошедшее вчера ему не приснилось, конечно же. Потому что если приснилось, то будет обидно. Он же столько усилий приложил! Похмелье немилосердно долбит по голове. У похмелья есть огромная такая дубина, которой оно херачит по вискам, а потом берет фен и сушит горло. Натянув штаны и футболку, он идет на запах еды, от которого тут же начинает воротить. Нет, с едой все нормально, просто запах довольно резкий. Не для его слабенького после вчерашнего желудка. Слава наощупь добирается до кухни, интуитивно находит в углу кухни холодильник, а в углу холодильника – спасительную бутылочку минералки. Пьет, пока не начинает бурлить в животе и от стекающих по подбородку капель футболка не становится мокрой. Они не так уж много выкушали вчера, что ж так херово-то? Только справившись с сильнейшим сушняком, Слава замечает, что он на кухне не один. Он вздрагивает и от неожиданности ударяется бедром о стол. – Малыш, – приветствует грозно смотрящую на него Сашу. Девушка курит, пуская колечки дыма в приоткрытое окно. Растрепанная после сна, она выглядит мило и устрашающе одновременно. Не то чтобы Слава ее побаивался, но Сашка – цветок непредсказуемый, может приласкать, а может ножом запустить. Он проверяет, нет ли рядом с его девушкой ножей, на всякий случай прячет подальше тот, что лежит у раковины, и улыбается. Ничего хорошего в ситуации нет, свое ужасное дыхание он чувствует сам, а Саше пришлось спать с ним в одной кровати. Он бы себя придушил, будучи на ее месте. – Слав, – она тушит окурок в пепельнице. – Я, конечно, знала, что ты на голову ебанутый, но в последнее время у тебя прям обострения какие-то. Вроде не полнолуние. Он знает, что она права, и не представляет, как ей эти свои обострения объяснить. Он и себе-то не может. Ну тащит его туда, в эти чужие проблемы, тащит волоком, и он рад бы соскочить, но во-первых, уже поздно, а во-вторых, любопытство и желание владеть ситуацией сожрет его изнутри, как паразит. Садится, тянет руку за сигаретой, чувствует новый приступ тошноты и решает, что ну его на фиг. Складывает ладони на столе. Пальцы трясутся, спрятать их не удается. – Можешь наорать на меня. – Ой, правда? Спасибо, что разрешил, – она вздыхает, трет лоб и только теперь Карелин видит, как сильно ее все это задолбало. Она вообще-то терпеливая. Любую его дичь поддерживает, даже участвует в ней. Прощает срывы, застирывает холодной водой футболки, когда у него на нервяке из носа начинает херачить кровь. – Смысл на тебя орать, Слав? Ты все равно по-своему сделаешь. Ладно, мне на работу пора. Окси скажи, пусть хоть вещи свои с порога уберет, как не иду, так спотыкаюсь. Она уходит. Слава около получаса пытается выбрать между сном и опохмелом, в итоге понимает, что он слишком слаб для утренней прогулки в магазин, и заваливается на кровать, изо всех сил борясь с желанием заглянуть и посмотреть, в какой позе спит Мирон. Докатились, еще б его это интересовало. Сон не идет. Остаточные вертолеты издевательски мотают голову из стороны в сторону, и, в конце концов, сдавшись, Слава встает и идет в душ. Если вы думаете, что ему не стыдно перед Сашкой – вы ошибаетесь, ему стыдно. Но только за то, что доставил ей хлопоты. Растирая по телу гель для душа, он таращится в отражение на свое изрядно помятое лицо, и вдруг перед глазами появляется картинка: Мирон, расставив в стороны руки, дышит воздухом, и пар вылетает из его рта в холодную ночь. Нет, точно, он все правильно сделал. Ни крупицы сомнений.