I'm not bulletproof

      — Поехали домой? — спрашивает Хосок, убирая кошелёк в карман джинсов. Поворачивается к Чимину, чмокает его в приоткрытые губы, хитро улыбается, легко прикасаясь ещё раз.       — К тебе? — уточняет Чимин. Хосок чуть морщится, как от укола. Он кивает головой, искорка обиды быстро растворяется за тёплой улыбкой и пониманием в глазах.       Хосок никогда не настаивает, не гнёт упрямо свою линию. Он всё делает молча и непринуждённо, как само собой разумеющееся. Чимин не хочет сдаваться и называть квартиру Хосока «их домом», хотя она уже давно является его маленькой крепостью. Чимину страшно. Хосок первый человек, с которым он встречается по-настоящему после Чонгука. Они познакомились пять месяцев назад на вечеринке общих знакомых, увлечённо проболтав больше часа. На следующий день Хосок пригласил его на кофе, через пару дней на обед, потом на ужин. Вечер плавно перешёл в ночь, не разделяя крепких объятий, они целовались до самого рассвета, неспешно и нежно, пробуя и узнавая друг друга.       В квартире Хосока нашлись на удивление новые вещи размера Чимина, как будто с них только сняли бирку, но он упорно продолжает натягивать на себя растянутую майку и спортивки Чона (от них пахнет старшим и чуточку домом); на укоризненный взгляд Чимина, адресованный появившейся на полочке в ванной запасной зубной щётке, Хосок отшучивается: «хочу целоваться с твоим свежим дыханием», мол, не пальцем же чистить зубы; Чимин из принципа не оставляет своих вещей, но каждая мелочь в квартире Хосока становится знакомой и родной.       Старший первый человек после Чонгука (в своей голове Чимин обрывает фразу на «после», не в силах даже мысленно произнести это имя) с кем он не занимается сексом. Чимин привык на одну ночь, чтобы ни одной мысли во время, с животными инстинктами наружу и разливающимся адреналином внутри. Быстро, яростно и ярко, до красных отметин, без малейшего сожаления уходя первым.       Хосок так не позволил. Никакого отчаяния и механических движений. Он прикасается к Чимину с трепетом, как к хрупкому божеству, топит его в нежности, доводит до исступления ласками, зацеловывая каждый сантиметр горячего тела. Сплетая пальцы, глаза в глаза, их тела и души сливаются воедино. Получая безграничную любовь, Чимин не может не ответить взаимностью. Он раскрывается перед Хосоком, оголяет своё израненное сердце, рядом со старшим оно перестаёт болеть. От его поцелуев кричащая татуировка перестаёт жечь рёбра. Хосок смотрит на него с безграничным доверием и обожанием. Чимин видит, чувствует это — Хосок искренне его любит.       Но Чимину всё равно страшно. Страшно до конца открыться в ответ, без раздумий отдаться переполняющим эмоциям, в полной мере вручить Хосоку своё сердце. Он боится, что тот когда-нибудь разлюбит и бросит, во второй раз Чимин не склеит уже треснутые кусочки. Но хуже всего от мысли, что это будет именно он, Хосок.       Чимин как маленький испуганный зверёк: желает открыться, но только больше сопротивляется самому себе. Он хочет сбежать, не от Хосока, – от горечи будущей потери, спрятаться раньше, чем произойдёт неизбежное. Он не хочет причинять Хосоку боль, а где-то в глубине зудит назойливое стремление совершить какую-нибудь глупость, уйти пока ещё не слишком поздно. Чимин не признаёт очевидное — уже слишком поздно, своим страхом он может уничтожить обоих.       Из отравляющих мыслей Чимина вырывает тихий голос Хосока. Они едут на заднем сидении такси, старший притягивает его к себе, аккуратно укладывая его голову себе на плечо, а тёплую ладонь поверх нервно барабанящих по обивке пальцев.       Хосок как всегда видит больше, чем Чимин старается показать. Интуитивно чувствует. Взгляд обращён в окно, напевая мотив любимой песни, он улыбается, краем глаза замечая, как водитель кивает головой в такт мелодии. Уверенно опуская вторую ладонь на чиминово плечо, он даёт понять, что просто так его не отпустит. Чимин всё ещё боится, но уже чуточку меньше.