I'm not bulletproof

      — Вот эту, эту и эту, — тыкает пальцем Чонгук с горящими глазами, перекинувшись через витрину, — эльки, а вот эту эс, пожалуйста. Тебе, хён, — ухмыляется он.       Юнги ударяет его в бок, закатывая глаза, но покорно натягивает поверх своей кофты белую футболку с розовым на всю грудь «I'm fine when I am blind». Чонгук же надевает одну из трёх чёрных (тяжёлый выбор), и тянет старшего брата по лестнице, занимая места на танцполе поближе к сцене. В клубе ужасно душно и Юнги проклинает себя за то, что согласился на этот кошмар — только по большой просьбе родителей присмотреть за младшим, и брата — купить ему по своему паспорту пиво (теперь Чонгук ему сильно должен, очень).       Это была плохая идея, думает Юнги ещё до начала, когда перед ним оказывается двухметровый шкаф, закрывающий обзор.       Это была очень плохая идея, думает Юнги, когда начинается давка и он вынужден вцепиться в руки впереди стоящего (всё того же шкафа), чтобы не улететь вбок и не быть, в прямом смысле, затоптанным.       Не такая уж это и плохая идея, понимает Юнги, прижимаясь вплотную к мощной спине (скорее его в неё вдавливают). Спина стоит в синем вязаном свитере в крупную сетку (явно на голое тело) и такая тёплая, что Юнги готов, уткнувшись в неё носом, как в подушку, заснуть стоя. Он прикрывает глаза, упираясь лбом в мягкую ткань, чуть придерживаясь пальцами за руки, такие же крепкие (исключительно чтобы удержать равновесие). Вокруг творится хаос, кто-то ударяет его локтем в макушку, да так, что искры сыпятся из глаз, ноги оттоптаны (Юнги тоже попрыгал на чьих-то ступнях), кажется, ему вырвали не одну прядь волос, кто-то с силой давит на его плечо. Невыносимо жарко и не особо приятно пахнет потом разгорячённых тел, Юнги жмётся к своей спине теснее, от неё исходит запах лимона и ощущение безопасности. Она тоже горячая и мокрая, но Юнги совсем не брезгует, утыкаясь в неё. Чонгук уже давно тараном пробрался к самой сцене, забыв про брата. Юнги мысленно чертыхается, откладывая на потом варианты мести, с довольной улыбкой отмахивается от промелькнувшей мысли, что он сейчас похож на маленького котёнка, спрятавшегося в шерстяном одеяле.       В наглую пользуясь ситуацией, Юнги практически обнимает не выказывающего сопротивления незнакомца и кайфует покачиваясь, совершенно не попадая в быстрый такт музыки. Он просто отпускает ситуацию и себя, надёжная (и такая необходимая) спина усыпила в нём бдительность. Юнги нестерпимо хочется крепких объятий, желательно с владельцем этих до умопомрачения широких плеч, крепких рук и, о боже, какая у него задница! Юнги честно не хочет, но его не спрашивают, вжимая в этот аппетитный орех.       Умножь на ноль, столько у тебя будет завтра,       Это любовь, безответная без остатка       Юнги резко становится грустно, до обидного одиноко в этом переполненном клубе. Его голова слегка трясётся, лоб елозит по ткани в такт движениям его укрытия. Он всё ещё крепко держится, не готовый отпустить, как будто спина защитит его от всего мира. От всего, что так свербит внутри самого Юнги. Он думает о своём бывшем, сбежавшем от него к какому-то мальчишке. Скоро Чонгук окончательно вырастет и тоже перестанет нуждаться в своём хёне.       Свободу, свободу, — кричи, я знаю, ты можешь       И Юнги кричит. Слова пронзают тело, отдаваясь в сердце. Его жизнь откровенное дерьмо, а вот помирать почему-то совсем не тянет. Многие планы и наивные мечты безвозвратно остались в прошлом, но Юнги слишком упрямый. Он упорно идёт к своей цели, каждый день спотыкаясь, разрывая в кровь костяшки (и душу), но делает новые шаги. Каждое воскресенье он сдаётся в тёмной пустой квартире; каждый понедельник, с восходом солнца, он продолжает борьбу.       Свободу, свободу — кричи, задыхаясь       Юнги кричит до першения в горле и чувствует, как отпускает. Боль, обида несправедливости и неудач выходят с каждым звуком, с каждым движением головы. Когда солист просит всех показать средний палец, Юнги вытягивает два, машет ими на уровне груди своей спины, улетая с каждым повтором «I don't give a fuck».       Новой волной их сильно сносит влево, Юнги не успевает заметить, как его укрытие исчезает. Он растерянно хлопает глазами, потеряв (что-то важное) опору, не в силах искать по сторонам — становится слишком тесно. Юнги отвлекается на падающий дождь из серебряных бумажек (безуспешно пытаясь поймать хоть одну) и разбрызгиваемых из бутылки холодных капель воды; он щурится от горящих прожекторов и улыбается в тридцать два, чувствуя в этот момент необъяснимую эйфорию.       По мозгам так сильно бьёт тишина,       На расстоянии влюблён в тебя,       И назад на дно — это как наркота,       Может, любви никогда не было?       А потом всё заканчивается. В ушах ещё долго стоит гул, а сердце учащённо колотится. Чонгук тянет его за руку по коридорам и ступенькам, на прохладный ночной воздух, Юнги как в тумане, слепо озирается по сторонам и просит довести его до метро (хотя должно быть наоборот). Младший оживлённо болтает всю дорогу про тексты, биты и слэм, Юнги отдалённо слышит опрометчивое «я твой должник, хён», запоминает, а глазами всё пытается разглядеть в черноте синее пятно.       Устроившись в конце вагона, на Юнги накатывает с новой силой. Его ждёт пустая съёмная квартира, куча дел на работе и, как следствие, бессонные ночи с литрами растворимого кофе за сведением песен. А он даже не увидел лица своей спины. Пальцами он ещё ощущает тепло, но плечи опускаются, и Юнги хочет сжаться в комочек, а лучше раствориться (сегодня воскресенье, сегодня можно).       Юнги закрывает глаза, свежие воспоминания мелькают под веками. Он чувствует лёгкий аромат лимона, пушистую шерсть ткани, необъятное тепло и мощь, надёжность, и представляет, как, прижимаясь к своей спине, ведёт руками от талии к животу, как на его сцепленные ладони ложатся большие и непременно горячие, как тёмная макушка поворачивается и… «Докчон... Ванчон...», доносится откуда-то сверху. Он проспал свою станцию. Сон был таким реальным, что в воздухе ощущаются нотки лимона. Юнги не без труда разлепляет глаза, находя свою голову на плече сидящего рядом человека. С вязанного в крупную сетку моря на него смотрит белый кит. Юнги медленно поднимает взгляд, сталкиваясь с парой карих глаз. Это его спина, сидит рядом, улыбается и, как ни в чём не бывало, приветственно машет ладошкой (с длинными изогнутыми пальцами). Юнги давится воздухом — парень безумно красивый и уютный. Это так нелепо звучит, но так прекрасно в нём сочетается. Юнги поражён, смущён и безумно влюблён одновременно (поэтому продолжает с открытым ртом смотреть, не моргая, паникуя и восхищаясь).       — Я уже проехал свою станцию, а ты? — интересуется спина, мягко улыбаясь, демонстрируя Юнги идеальные губы-пельмешки. Он утвердительно кивает, прикусывая изнутри щёку, пытаясь хоть немного подавить сумасшедшую улыбку. — Тогда едем дальше, — спина пожимает плечами. Звучит бредово, но тёплая ладонь ложится на плечо, чуть сжимая. Юнги опускает голову обратно на широкое плечо, прикрывая глаза. Обо всём остальном он подумает завтра, ещё одна новая жизнь с понедельника. Что-то в глубине души подсказывает Юнги, что эта будет более удачной.       Им есть, что сказать,       Смотри мечтам в глаза