Последняя война Республики

Поскрипывающая повозка торопливо двигалась по пустой дороге из Вечного Города. В небольшой городок Кумы на побережье Тирренского моря направлялась небольшая группа римских сенаторов во главе с консулом Марцеллом. Пару дней назад в Сенате состоялось обсуждение вопроса о полномочиях Цезаря и Помпея – двух оставшихся триумвиров. Несмотря на старания консула Гая Марцелла – одного из основных сторонников Гнея Помпея и преданного оптимата, сенаторы под влиянием трибуна Куриона не согласились объявлять Цезаря врагом Рима и передать его главному противнику какие-либо чрезвычайные полномочия. По тому решению оба полководца либо должны были одновременно сложить свои полномочия проконсулов и отдать легионы в подчинение Риму, либо же им обоим продлевали их, возможно в новых провинциях. Такой вариант был на руку Юлию, поскольку учитывая его популярность среди плебеев и других граждан Рима, он в будущем мог отодвинуть более старого Помпея на второй план. Во всяком случае так предполагал Марцелл. Противостояние Цезаря и Помпея подходило к своей высшей точке – необходимости Республики выбирать между двумя потенциальными диктаторами. Первый пользовался огромной народной популярностью и обещал продолжать дела популяра Гая Мария. Второй же был одним из ближайших сподвижников Суллы и искал поддержки у Сената, который сейчас разрывался между сторонниками триумвиров, лихорадочно придумывая выход из сложившегося положения. Сейчас их назрело всего два. По первому Цезарь был обязан сложить полномочия и оставить легионы, после чего вряд ли он мог чувствовать себя в безопасности. Именно этот вариант пытался продвигать консул Марцелл, но потерпел неудачу. Второй предлагал лишить полномочий и армий как Гая, так и Гнея. Сторонники Юлия, в том числе популярнейший у народа Курион, выступали именно за него и сейчас под давлением цезарианцев склонялся к этому варианту. Единственной возможностью спасти положение для оптиматов было только рискнуть в обход Сената наделить Помпея чрезвычайными полномочиями и собрать верные ему войска в Риме, чтобы надавить на власть и принудить их к противостоянию с Цезарем. Именно ради этого Гай Клавдий Марцелл и направился в Кумы, поскольку именно здесь сейчас находился второй триумвир, которому по римским законам было запрещено вступать в Вечный Город с полномочиями проконсула. Риск подобной выходки был огромным, но только в ней оптиматы видели возможность остановить Цезаря. Небольшой город, некогда выстроенный греками, уже спал. Сейчас в нем проживали многие знатные граждане и патриции Рима, выстроившие здесь свои виллы. Тихий городок на берегу моря и вдали от политических дрязг Вечного Города был излюбленным местом для тех, кто хотел от всего этого отдохнуть. В одной из них и жил Помпей, ожидавший решения Сената насчет себя и Юлия. Повозка Марцелла остановилась перед воротами одной из них. Вилла Гнея Помпея не блистала какой-либо роскошью и смотрелась даже немного блекло. Не было изгороди перед весьма небольшим в размерах одноэтажным домом из белого камня. Даже подобия охраны не было видно, что, правда, сейчас приехавшим оптиматам было только на руку. Консул, одетый в обычный и невзрачный плащ, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, направился к дому, позвав за собой еще пару союзников для того, чтобы уж наверняка убедить выжидающего Помпея приступить к реальным действиям. Три оптимата неторопливо направились прямо к деревянной двери, за которой их уже должны были ждать. Через минутку после стука из-за двери показался и сам проконсул Испании. Марцелл заметил, что несмотря на внешнее спокойствие, прославленный полководец, победитель Митридата Понтийского и Спартака сильно волновался. Во всяком случае карие глаза Гнея не сверкали какой-либо уверенностью, скорее в них виделась усталость и волнение за неопределенное будущее. - Марцелл, что за секретность? Зачем так приезжать, отправить послание было нельзя? – слегка сонным голосом спросил Помпей, приглаживая некогда светлые, а теперь седые волосы и поправляя наспех накинутую тогу. Проконсул после этого вопроса открыл дверь пошире, чтобы пропустить гостей в свой дом, заодно зажигая светильник, чтобы не пришлось разговаривать в темноте. Яркости не хватало, чтобы осветить всю комнату, но гостям этого хватило, чтобы разглядеть довольно старый медный щит на стене с именем Митридата Евпатора – царя понтийского. Рядом был еще один, но теперь с именем царя иудейского Аристобула Второго, которого десять с лишним лет назад Помпей привез в Рим как пленника для участия в его триумфе. Судя по всему, Гней любил вспоминать о своих прошлых победах, которых у славного полководца было немало. - У нас нет времени, Помпей, - сразу же перешел к делу Марцелл, снимая с себя плащ и показывая свои пурпурные одежды консула. На поясе у него висел небольшой меч в ножнах, что вызвало легкое недоумение у еще толком не проснувшегося Помпея. – Курион и Антоний склоняют Сенат на сторону Цезаря. Они мешают нам лишить проконсула Галлии полномочий отдельно от вас. И тех, кто открыто поддерживает нас крайне мало. Нам нужно действовать как можно скорее. - Да? И как же вы собираетесь действовать, Гай Клавдий? И зачем нужен я, если у меня нет права войти в Рим? – с недоумением спросил хозяин виллы, прохаживаясь из стороны в сторону спросил Магн, покручивая на пальце золотое кольцо со львом, который держал в лапе меч. Видимо, очередной трофей какого-нибудь побежденного царя с Востока. Помпей какие-то десять-двадцать-тридцать лет назад был одним из самых известных и популярных граждан Республики, успешно соперничая за влияние и высокое положение с самим Крассом. Их противостояние – наследников диктатуры Суллы шло на равных, рискуя привести к новым конфликта, пока им не встретился амбициозный Цезарь, сумевший вместе с ними построить триумвират, который ликвидировал угрозу новой междоусобицы. Но получив в управление Испанию, Магн постепенно стал терять былую популярность. Войн в покоренной стране практически не было, не было даже пиратов, на борьбе с которыми Гней также сделал себе имя. И, хотя, финансов в провинции было достаточно, Юлий своими оглушительными победами постепенно задвигал на второй план и Помпея и Красса. Триумвират уже трещал, но держался. Но после гибели в Сирии Марка Красса, Магн остался один на один с Юлием, который теперь пытался как можно больше усилить собственное влияние. Теперь Гнея попросту съедала зависть по отношению к нынешнему положению Цезаря. Ведь выскочка из лагеря Мария – врага Суллы по гражданской войне, чудом выживший во время террора последнего, теперь обладал огромным влиянием на римский народ, который нашел в нем нового героя, который может продолжать дело популяров. А Помпей, хоть и имел почет и уважение, но за успехи давно минувших лет, в то время как Гай едва ли не каждый год напоминал о себе сокрушительными победами в Галлии. - Великий Помпей, нам нужны вы и ваши легионы, которые нужны, чтобы надавить одновременно и на Сенат и на Цезаря, - продолжил Марцелл, опираясь на каменную стену, а свободной рукой сминая свою короткую бороду. – Он слишком опасен и мы не можем позволить ему оставаться в Галлии. Просто подумайте, сколько он сможет завоевать за пять лет. А лишать полномочий и его и вас проигрышный вариант. Цезарь настолько популярен, что даже попытки подкорректировать результаты любых выборов с его участием будут бесполезны. - Так вы хотите, чтобы я привел войска в Италию?! Знаете, что о нас подумают за такие действия? – просьба ввести войска в Италию, поближе к границе с Галлией, несмотря на отношение к Цезарю, откровенно возмутило Магна. Он прекрасно понимал, что это сочтут за попытку захватить власть. – Даже с разрешения Сената, который, наверное, согласия на это не даст, представляете, как это будет выглядеть? Да и Цезаря это скорее разозлит, чем заставит сдаться. Конечно, Помпей никогда не отказался бы от высшей власти, вроде той, которой в определенное время обладали и Марий и Сулла и ради этого Магн был готов на многое. Но приводить войска к Риму, даже для предполагаемой защиты от узурпатора Цезаря, посчитал глупостью, ведь такой маневр вызовет сопротивление многих сторонников Юлия, да и его самого. С другой стороны, компромисс с Цезарем, который уже явно замаячил перед Помпеем, тоже был ему откровенно невыгоден. - Помпей, пойми, у нас нет другого выбора. Только силой мы сможем надавить на Сенат, если тот не захочет добровольно низложить Юлия отдельно от тебя. В этом случае у нас есть шансы. В остальных мы обязательно проиграем, - продолжал напирать Марцелл, понимая, что может его ожидать в случае дальнейшей утраты влияния его покровителем. – Ты должен призвать легионы в Италию, хотя бы два. Некоторые лояльные тебе войска нам потребуются на ближайшем заседании, чтобы принять нужное нам всем решение. Просто соглашайся на это и мы все устроим максимально легитимно! - Но все же это незаконно, без совещания с Сенатом приводить мои войска в Италию, даже если согласие даст один из консулов, - все равно попытался возразить Магн, прекрасно понимая риск подобной авантюры. Даже успех не гарантировал того, что к полководцу не прилипнет ярлык нового узурпатора. - Магн, пойми, я был бы только рад решить дело миром, но это решение будет не в нашу пользу. При согласии на компромисс нас попросту задвинут в тень и раздавят в ней! –едва ли не срываясь в подобие истерики, продолжал уже умолять Помпея консул, прекрасно понимая, что без такой популярной фигуры они обречены на провал, а отказ Гнея от борьбы фактически выводил Цезаря на первое место. – Это наш последний и единственный шанс, о котором мы мечтали все эти годы. Помпей молча опустил голову в раздумьях. Он смотрел на готового сорваться консула и на двух его спутников, ожидавших решения проконсула. Сейчас, наверное, он ощутил весь огромный груз ответственности, который был тяжелее всех городов мира. От его согласия сейчас могла зависеть судьба Республики, которая могла как принять его как нового лидера, так и сбросить в Тибр, как это было со всеми ненавистными народу тиранами. С одной стороны прямо перед Магном маячил шанс всей его жизни наконец-то стать первым в Риме, без богатея Красса и горделивого Цезаря. Без болтливого Цицерона, на мнение которого ему было бы уже все равно и без других, ставших ему ненавистными личностей. Нужно было лишь согласиться с консулом, который был его верным ставленником и ярым противником Цезаря. С другой стороны Юлий мог не поддаться на угрозы и начать войну с ним, не желая складывать полномочия в одиночку и отдаваться на милость главного соперника. Хотя Помпей не сомневался в своих талантах, он все же был старше Цезаря, который в последнее время одерживал победы в практически безвыходных положениях, как например в Алезии. Это не говоря уже о том, что война нанесла бы огромный ущерб Республике, а необъявленную диктатуру Помпея могли бы откровенно не принять, помня о терроре Суллы. Римский народ и римское общество раскалывалось и, возможно, отказ от амбиций был бы шансом спасти их, но возможно окончательная победа над призраком Гая Мария сделала бы это гораздо лучше. - Ладно… Я прикажу двум легионам прибыть в Италию и готовиться к возможной войне, чтобы хоть как-то остановить Цезаря и спасти наше дело от него, - через минут пять минимум принял решение Помпей, после чего тяжело вздохнул, чувствуя, как с него свалился этот груз неопределенности. – А мои ветераны помогут вам с Сенатом. - Да, именно! Гней Помпей Магн я передаю вам этот меч, чтобы вы с его помощью защитили Сенат и Республику от изменников, - ликующий Марцелл едва ли не подпрыгнул от радости, снимая свой меч с пояса. Он торжественно, в присутствии других сенаторов протянул его в морщинистые руки великого полководца. – Как консул я именем Сената и Народа Рима наделяю вас чрезвычайными полномочиями для защиты нашего строя и свободы! Встаньте во главе армии и сокрушите ее врагов!

***

Римский Форум – центр и сердце Вечного Города. Именно на этой площади, в курии заседали сотни сенаторов, принимающие судьбоносные для всей Республики решения, на комициях, совсем неподалеку от Сената перед гражданами города выступали народные трибуны, а на огромную торговую площадь свозились экзотические товары со всех концов мира. И именно на этой площади, порой прямо перед совещанием, любили собираться сенаторы или трибуны, чтобы, по возможности, о чем-нибудь договориться заранее. В многочисленной толпе почти что одинаково одетых людей это было не так уж и сложно. Именно на Форум и пришел бывший народный трибун Скрибоний Курион, буквально неделю назад уступивший свой пост Марку Антонию. Они оба были сторонниками Цезаря и сейчас, после окончания Галльской войны и в условиях усиливающегося противостояния двух триумвиров отстаивали интересы Юлия в Риме, пока он отсутствовал. Скрибоний только что вернулся от покровителя с письмом для Сената, в котором просил пойти на компромисс с ним и Помпеем. Решающее заседание было назначено на следующий день и потому Курион спешил найти Марка Антония, чтобы придумать способ убедить в своей правоте сенаторов и, по возможности, предотвратить конфликт между проконсулами Галлии и Испании. Юлий, несмотря на свои амбиции и талант тоже не горел желанием начинать войну с опытным и прославленным полководцем, тем более, что Цезарю для успеха хватило бы и компромисса. Слегка нервничающий молодой Курион искал в толпе знакомого трибуна своими синими глазами. Сейчас им нужно было срочно что-то придумать, ведь у Помпея в Италии уже были войска, да и лояльные консулы тоже. Искушенному оратору и любимцу черни Скрибонию и храброму гуляке Антонию нужен был план для успешного выступления. Ну и план побега из Рима в случае провала придумать, ведь Курион не сомневался, что как сторонник Цезаря во враждебном городе оставаться не станет. Наконец, краем глаза посланник Цезаря смог обнаружить посреди многочисленной толпы плебеев в невзрачных одеждах и, что-то скандирующих знакомую, слегка взъерошенную шевелюру здоровенного римлянина. Без сомнения, это был Антоний, который сейчас произносил какую-то пламенную речь перед римскими гражданами. - Граждане Рима, кучка сенаторов, так и не напившихся нашей крови во времена Суллы, вновь собирается начать войну, - весьма смело выступал Антоний перед этой толпой, размахивая сжатым кулаком. Скрибоний на эти слова лишь слегка улыбнулся, видя, что Марку будет далеко до его собственного таланта оратора. – И она будет не против Цезаря, нет. Она будет против вас, римских граждан! Ради уничтожения наследия популяров они не остановятся даже перед прямым нарушением закона. Помпей уже получил в обход голосования все необходимые для расправы с нами полномочия. И только Цезарь, наш благодетель может остановить это! - Да, долой нового Суллу! Слава Цезарю! – в ответ проскандировали плебеи, поддерживая довольно таки среднее выступление Антония аплодисментами. Видимо их больше привлекала не сама речь Марка, сколько личность Цезаря, интересы которого яро защищал его лучший друг. Благо, он пользовался своим правом трибуна на неприкосновенность и потому не слишком боялся устраивать такие показные сходки у Сената, чтобы показать, кого на самом деле уважают простые римляне. Несмотря на свою военную и дипломатическую мощь, Республика все же переживала не самые лучшие времена. Началась эта черная полоса еще вероломного убийства народных трибунов братьев Гракхов, пытавшихся поделить огромные латифундии среди солдат-ветеранов. Убийства, организованные сенаторами двух братьев, имевших священную неприкосновенность породила глубокое недоверие среди плебеями и патрициями и погубили тех, кто мог наладить диалог между Сенатом и Народом Рима. Другую подобную попытку предприняли популяры, возглавляемые Гаем Марием – прославленным полководцем, что в результате вылилось в кровавую гражданскую войну, больно ударившей по Риму. Однако и на этом проблемы не закончились. Сразу после ухода Суллы начались войны между его наследниками, Спартак поднял свое знаменитое восстание рабов, а знатный сенатор Катилина попытался устранить власть Сената, но был разоблачен Цицероном. И вот теперь призрак той войны оптиматов и популяров снова ходил по Вечному Городу. Многие граждане помнили, как недавно изменилась их жизнь за счет завоевания Галлии Юлием. Новые территории, на которые можно было переселиться, новые рабы, огромное количество денег, которые пошли на нужды собственно плебса и организация бесплатных и роскошных гладиаторских игр. А эйфория от недавней сокрушительной победы под Алезией так и не прошла до конца. Многие граждане Рима были уверены в дальнейших успехах Цезаря, которые бы еще значительнее улучшили их положение. После зажигательной речи, Марк смог покинуть живое кольцо горожан вокруг себя, чтобы встретиться с Курионом, которого тот заприметил во время своей речи. Малость ехидная улыбка и огонек в синих глазах прилагались. - Неплохая речь, Антоний, хотя у тебя бывало и лучше, например когда в трибуны и выбирался, - с этой же улыбкой Скрибоний, не упустив шанса слегка подколоть Антония, протянул тому руку. Говорить здесь приходилось довольно громко, чтобы шум толпы на рынке или поддерживающей очередного оратора не мог заглушить разговор. - Мог бы хоть научить меня красиво говорить, - Марк довольно спокойно воспринял колкость со стороны коллеги и союзника и пожал тому руку. Он хорошо знал этого трибуна и прекрасно понимал, что тот не испытывал особо энтузиазма от лояльности Цезарю. Его скорее привлекали перспективы и богатства, которые можно было извлечь из этого альянса, и потому Курион в последние пару лет активно поддерживал Юлия, местами перещеголяв в верности его же легатов и друзей. – Какие новости от Цезаря? - Очень плохие, Антоний. Юлий выдвинул Сенату что-то вроде ультиматума, в котором требует принять какое-нибудь компромиссное решение насчет него и Помпея. С другой стороны он сказал мне, что не хочет конфликта и поручил нам обоим любой ценой не допустить наделения проконсула испанского чрезвычайными полномочиями, - спокойно выложил Скрибоний, вытаскивая из своей просторной одежды табличку с посланием Юлия Сенату и еще одну, с указанием действий для трибунов. Цезарь приказывал своим союзникам решить вопрос с его и Помпея полномочиями без ущерба для себя, выражая согласие на любой компромисс. Также он добавил, что следует найти любого влиятельного сенатора, который сможет продавить подобное решение за счет авторитета, а в случае провала задания прямо приказывал трибунам вернуться к нему на Рубикон. - Да уж, с галлами бороться было куда проще, - помрачнев, с усмешкой бросил Антоний, прочитав письмо от Цезаря. Конечно, Марк предполагал, что дело плохо, но не предполагал, что настолько, ведь он не мог припомнить ни одного более менее популярного сенатора, который был бы союзником Цезаря. Нет, конечно у Юлия какая-то поддержка была, но его представляли недостаточно известные и харизматичные личности. - Ничего, Марк, по крайней мере я знаю к кому мы можем обратиться за помощью. Он ненавидит диктатуру и стоит за Республику до конца, к тому же достаточно популярен и красноречив, - немного подумав, начал Курион, предполагая, что Антоний должен догадаться о ком идет речь. - Да, я тоже знаю. Ненавижу Цицерона, он всегда красноречиво говорит всякие гадости про меня и мой образ жизни, - потихоньку уходя с Форума и сворачивая на широкую дорогу, вдоль которой располагались городские резиденции разных известных политиков, в том числе и Марка Туллия Цицерона. С Туллием у Антония давно были натянуты отношения. Мало того, что оратор часто выступал против идей и инициатив его покровителя – Юлия Цезаря, так еще и критиковал самого трибуна за развратный образ жизни. К тому же далеко не последнюю роль в такой ненависти играло и высокомерие Марка Туллия, который десять лет назад раскрыл заговор Катилины. Безусловно, роль Цицерона в этом была велика и тем самым он спас Рим от переворота, но за эти годы весь авторитет оратора держится лишь на напоминании всем подряд об этой истории с постоянным пересказом всем известных подробностей. И за десять лет эта старая песня о его великой заслуге достала многих. И, тем не менее, у оратора все еще оставался его талант, связи, да и авторитет тоже. Он буквально на днях вернулся в город из Киликии, куда его отправил Сенат как наместника и сейчас Цицерон идеально подошел бы на роль третьей силы, которая выступит за компромисс между Цезарем и Помпеем, чьи диктаторские замашки он откровенно презирал и критиковал. - Да, я сам его не очень люблю, постоянно поминает этот заговор, где надо и где не надо. Но он единственный, кто может выступить нужным нам голосом разума в Сенате, - уже без энтузиазма сказал Скрибоний. Хотя он был в более менее дружеских отношениях с Марком Туллием, но тот порой бывал просто невыносим. – У него достаточно авторитета и таланта. Ему хотя бы слово дадут. Остальную дорогу до дома на широкой улице, где сейчас по сведениям Антония проживал Цицерон, трибуны прошли молча. У Марка вообще не было никакого желания лишний раз видеть оратора, которому бы он с радостью вырезал язык. Темноволосый Курион тоже не питал особых надежд на успех, но других способов выполнить задание, которое им дал Цезарь, не видел. Наконец, они остановились перед довольно прочным и красивым на вид многоэтажным домом – это была инсула Цицерона, многоквартирный дом, на сдаче квартир которого римляне любили заработать, а сами проживали на самом престижном первом этаже. И именно здесь должен был быть прибывший из Киликии оратор. Антоний, в отличие от коллеги не испытывал никакого удовольствия от перспективы переговоров с ненавистным ему Туллием. Но в данный момент он помнил приказ Цезаря и прекрасно понимал, чем для него лично может закончиться провал их плана и, потому, слегка скрипя зубами, встал позади Куриона, который попросил охранника у двери позвать сенатора. Через некоторое время на пороге и сам оратор. Курион, да и Антоний немного удивились, увидев морщинистое и весьма задумчивое лицо легендарного оратора и политика, словно тот настолько глубоко ушел в свои мысли, что его серые, как и его волосы глаза не видели стоящих перед ним трибунов. - А, это же гуляка Антоний и мой продажный знакомый Курион, - слегка рассеяно, но с как можно более серьезным видом промолвил Цицерон. Как показалось Скрибонию, тот, при виде их, словно пришел в чувство и проснулся, после чего его тон резко поменялся с рассеянного на высокомерно-снисходительный. – Что вам нужно от бывшего наместника Киликии и человека, который раскрыл коварный заговор Катилины? При очередном упоминании этой навязшей в зубах истории с Катилиной Кирион слегка закатил глаза, поскольку надоело выслушивать эту самопохвалу при каждой встрече. Антоний же молча скрипел зубами, стараясь быть спокойным и не сорвать важное дело. - Насчет продажности обычные вражеские слухи, уважаемый Цицерон, - как можно вежливее произнес Скрибоний, пытаясь уйти от этой неприятной темы и перейти к цели побыстрее. – Нам нужна твоя помощь. Можно войти? Туллий с подозрением посмотрел на этих трибунов, прищурив глаз, но затем отошел от двери, приглашая пойти внутрь. Квартира Цицерона оказалась довольно просторная и опрятная, в отличие от того, что могло быть на последних этажах. Разве что у оратора повсюду лежали разные таблички, судя по всему наброски речей и переписки с другими известными людьми. - Так что же у меня хотят попросить союзники Цезаря? – еле сдерживаясь, чтобы не добавить к вопросу что-нибудь едкое, поинтересовался Туллий, присев на единственный стул в комнате. – Вы же знаете, я за Республику, а не за тиранов. - В этом-то и дело, что завтра пока что неофициально им станет Помпей, если мы не заставим Сенат пойти на компромисс с Цезарем, - сразу же начал Курион, не желая терять время, пройдясь вокруг стола с множеством записей. - Я не пойду на компромисс с диктатором, будь он Цезарь, будь он Помпей, - снова начал Цицерон, показывая свою лояльность исключительно республиканскому строю. Он слишком хорошо помнил, чем все это заканчивается, поскольку во времена Суллы только чудом не угодил в проскрипционные списки. Старый оратор всю свою жизнь пытался всеми возможными средствами бороться с любой попыткой ограничить власть Сената или Народных Собраний. Цезарь, Помпей и Красс отлично помнили, как в свое время Цицерон яростно выступал против их триумвирата, что по итогу даже привело к временному изгнанию из Италии по приказу второго триумвира. Именно защищая Республику он громил заговор Катилины и сенатских детей, которые мечтали избавиться от этой власти, убив своих отцов. И сейчас старый политик был верен в первую очередь Республике, а не Помпею или Цезарю. - Цицерон, пойми ты, что в противном случае мы получим диктатуру, только уже Помпея. У него в обход Сената уже есть полномочия, а его войска скоро будут в Италии, - на этот раз в диалог весьма грубо вмешался Марк Антоний, дабы попытаться объяснить Туллию задумку Цезаря. – Юлию сейчас нужна не диктатура, а Республика и власть наравне с Помпеем. И лучше нам принять предложение Цезаря сейчас, чем потом терпеть либо диктатуру Магна, либо гражданскую войну! - Да, вот гражданская война нам сейчас точно не нужна, - неожиданно для Антония и Куриона вставил Цицерон, снова сильно задумавшись, как тогда, в начале их встречи. Но на этот раз оратор не задерживался и сразу же продолжил. – Судя по тому, что я слышал в Киликии война римлян против римлян самое худшее, что может произойти. - А что такого в этой Киликии, опять Понт во главе с Фарнаком досаждает? – не удержался от вопроса Скрибоний, поскольку догадался, что вся эта странная задумчивость из-за чего-то, что Туллий узнал в заморской азиатской провинции, откуда только что вернулся. - Нет, кое-что похуже… Завтра вы сами узнаете, в Сенате, - по лицу было видно, что оратор узнал что-то ранее неизвестное и, наверное, жуткое, раз выглядел таким задумчивым и даже слегка подавленным. На Цицерона с процесса Катилины это не было похоже, видимо это было и правда что-то серьезное. На минуту, пытаясь понять то, что сказал своей загадкой оратор и Курион и Антоний даже позабыли о цели визита, и только упоминание Сената привело трибунов в чувство. - А что насчет помощи нам завтра на том же заседании? – напомнил о цели своего визита Скрибоний, аккуратно постучав по столу. – Нам нужно лишь чтобы вы предложили Цезарю и Помпею одновременно сложить полномочия и дать взаимные гарантии. - Нет, это не вариант, - даже не раздумывая, наотрез отказался оратор, даже возмущенно взмахнув руками. Цицерон хоть и многое пропустил в Риме, но запросто понял мотивы и выгоды Цезаря от этого компромисса. По сути более известный сейчас и популярный Юлий мог запросто продвигать своих людей через выборы на любые посты, а Помпей, без свежих успехов постепенно был бы убран со сцены, пусть и почетно. В понимании Туллия этот вариант был той же диктатурой, только под другим именем. Но с другой стороны другой вариант мало того, что приводил оптиматов и их лидера к единоличной власти, так еще и грозил войной с Юлием, который даже из патриотизма вряд ли бы поступился амбциями. Оба выбора были одинаково плохи для Республики, в которую так верил Туллий, поскольку при любом раскладе власть получил бы либо один, либо и первый и второй, если бы им вдруг удалось договориться. Но сейчас Цицерона посетила отличная идея. - Хорошо, я могу выступить за компромисс и использовать свое влиянии на Сенат, какое у меня осталось, - оратор, как ему казалось, придумал гениальный выход, от которого он сразу же едва ли не засиял. – Но только если и Цезарь, и Помпей согласятся взять под командование легионы на восточных границах, или той же Галлии. Они там могут принести больше пользы. Такое предложение оказалось как для Куриона, так и для Антония полной неожиданностью, которые уже подумывали как-нибудь купить лояльность старого политика, либо вовсе уйти от него. - То есть, вы предлагаете оставить им полномочия, но возможно перевести их к границам Дакии и Понта? – попробовал уточнить Марк, который с трудом верил, что Цицерон согласится продвинуть даже такой вариант в Сенате. Легат чувствовал в этой задумке какой-то подвох, особенно с учетом чего-то странного, что наместник узнал в Киликии. - Да, именно. Я предлагаю им еще раз показать свои таланты военачальников, учитывая, сколько сейчас противников у Республики, - сразу же ответил Туллий. По едва заметному на лице торжеству, можно было понять, что он своей идеей попал точно в цель, поскольку такой вариант отчасти был даже более выгодным и для Помпея и для Цезаря. – Такую точку зрения я буду отстаивать в Сенате. И Скрибоний и Антоний не смогли ответить сразу. Настолько неожиданно Цицерон, который буквально минуту назад едва ли не клялся в верности исключительно Республике, предложил двум потенциальным диктаторам совместно взять под контроль восточные границы. Задумка выглядела немного странно и подозрительно, но это был единственный шанс увлечь на свою сторону такую фигуру как самого Марка Туллия Цицерона. - Хорошо, Цезарь согласен на любой обоюдный компромисс и потому мы не видим никаких препятствий в этой идее, - после этих слов Скрибоний протянул руку Цицерону, из-за чего Антоний с брезгливостью едва не отвернулся. Настолько ему было противно общаться, даже ради выгоды с этим человеком. – Мы поддержим вашу идею на завтрашнем заседании. - Да, отлично, я постараюсь приложить максимум усилий ради того, чтобы этот план сработал, - после этого Цицерон, с заметной неохотой, все-таки пожал руку юному трибуну перед собой. – Я делаю это ради Республики и Рима, а не ради Помпея или Цезаря.

***

С самого утра на Форум в курию прибывали сенаторы. Антоний и Курион, как народные трибуны, заняли свои места у входа, готовясь в случае неблагоприятного исхода голосования наложить на него вето или в какой-то момент вступить в полемику. Многие сенаторы, проходившие мимо Марка, показались ему не слишком уверенными и даже нервными, что было неудивительно. Слишком много слухов, то о вторжении Цезаря в Италию, то о войсках Помпея, готовых ворваться в Сенат и арестовать сторонников Юлия. Да и сама тема обсуждения была слишком непростой, ошибка в решении которой грозила страшными и непоправимыми последствиями. Колебания большинства сенаторов, за исключением нескольких оптиматов и популяров прямо бросались в глаза. К началу заседания все триста сенаторов уже заняли свои места, в том числе и Цицерон со своими табличками, в которых он, видимо, набросал текст своего выступления. На трибуне Сената уже стоял один из двух консулов тот самый Гай Клавдий Марцелл в своей торжественной пурпурной тоге, который после той ночной поездки чувствовал себя немного неудобно. - Итак, все на местах, - начал он, опираясь двумя руками на мраморную трибуну и слегка нагибаясь вперед. – Уважаемые сенаторы, сегодня мы поднимаем на обсуждение вопрос о передаче Гнею Помпею чрезвычайных полномочий для восстановления порядка в Республике и в связи со сложной международной ситуацией. Кто хочет высказаться? Сразу же поднял руку Сульпиций Гальба – один из проводников интересов популяров в Сенате и тот, кто с небольшим отрывом проиграл выборы консула ставленникам Помпея. - Какие внешнеполитические угрозы вы имеете в виду, консул Марцелл и настолько ли они опасны для передачи Гнею Помпею чрезвычайных полномочий? – сразу же цезарианец, надеясь подобным вопросом показать ошибочность такого решения. – Галлы, которые давно нам досаждали, были разбиты Юлием Цезарем, против которого мы и собрались здесь. Большинство из них согласились признать власть Рима и теперь Италии не угрожают их набеги. Это целиком и полностью заслуга того, кого мы сегодня будем осуждать. Консул за трибуной ни на секунду не замялся и сразу же приготовил ответ своему оппоненту в белой тоге. - Галлы нам действительно уже не угрожают и не могут этого сделать. Но есть кое-кто и пострашнее галлов, - четко, словно будучи заранее готовым к подобному вопросу, отчеканил старый консул. – Царь Понта Фарнак – сын знаменитого Митридата Евпатора собирается отомстить нам за поражения своего отца и с этой целью собирает огромные армии для вторжения в наши восточные провинции. Напомню тем, кто не считает их царство угрозой, консул Лукулл потерпел сокрушительное поражение при Зеле и именно Помпей смог победить нашего опаснейшего врага на Востоке. И поэтому реваншизм Фарнака, который уже собрал большую и боеспособную армию повод дать Помпею такую огромную власть. Отчасти Марцелл был прав – Понтийская или Боспорская держава на Черном море еще недавно была одним из опаснейших противников Римской Республики. С ней без особого успеха воевал Сулла, потерпел сокрушительное поражение Лукулл, а потом только Помпею удалось более-менее приструнить царя Евпатора. Однако, несколько лет назад в стране произошел переворот царевича Фарнака, который, свергнув отца, предпочел дружбе с римским народом реванш за поражение в Митридатовой войне. Понт был причудливой смесью Востока и Греции, из-за чего в их армии встречались как гоплиты, так и знаменитые серпоносные колесницы, до сих пор пособные прорубать ряды во вражеских армиях. Да и сам Фарнак, по сведениям известных Риму, был весьма толковый полководец. Гальба замолчал, не зная, что возразить опытному в подобных дискуссиях помпеянскому консулу, но на этот раз слово решил взять бывший консул Республики – родственник Цезаря Кальпурний Пизон. - Да, я понимаю реальность угрозы со стороны Фарнака, но разве Армения, связанная с нами союзом не обязана прийти на помощь или, хотя бы сдерживать понтийских царей от открытой войны с нами? – бывший наместник Македонии, хорошо знавший Понт и его политику, теперь пытался помешать консулу выставить тот настолько серьезной угрозой для введения чрезвычайных полномочий. - Армянские цари могут не справиться, это первая причина. Вторая, нам же на Востоке угрожает могущественная Парфия, в боях с которой погиб сам Марк Лициний Красс и вот их наличие у нас в союзниках горного царства никак не остановит. Нам чудом удалось отстоять Антиохию после поражения при Каррах и потому для противостояния с таким опасным противником тоже нужна максимальная власть и максимальные полномочия самому опытному и прославленному полководцу Востока, - уверенно пытался парировать Марцелл, не желая сдавать свои позиции и свои предложения под натиском популяров и под градом их вопросов. Вот эту историю при Каррах многие, разве что за исключением Цицерона, хотели бы забыть как страшный сон, как некогда Канны Ганнибала. Марк Лициний Красс, отправившись в поход в Месопотамию умудрился зайти в практически безжизненную пустыню, где после столкновения с парфянской армией, которая была раза в три меньше, до Антиохии добежали лишь четверть измученных и умирающих от ран легионеров во главе с Кассием Лонгином. Несмотря на провал парфян при попытке захватить город, римляне очень опасались более масштабного вторжения пустынных всадников, от чьих стрел нет спасения. - Никто из нас не спорит насчет реальной угрозы со стороны Парфии, но с другой стороны она маловероятна из-за распрей внутри самой Парфии. К тому же нельзя сбрасывать со счетов Египет Птолемеев – наших самых могущественных союзников на всем Востоке, - снова начал напирать Гальба, продолжая попытки дискредитации планов консула. – Там у нас есть союзники, которые могут остановить и парфян и Фарнака. Чего не скажешь о племенах германцев, которые теперь угрожают нашим территориям в Галлии и Иллирике. И это одна из причин оставить Цезаря в должности проконсула. С германцами римляне столкнулись относительно недавно, примерно полвека назад, но впечатлений осталось много. Знаменитое вторжение кимвров и тевтонов, которым удалось даже вторгнуться в Италию удалось отбить только благодаря талантам и новым легионам Гая Мария, до которого Рим не раз терпел от воинственных, ранее невиданных варваров поражения. Не так давно с германцами пересекся и Юлий Цезарь, вступив в борьбу с вождем свебов Ариовистом, мечтавшим захватить Галлию. Но в этот раз варвары вновь потерпели сокрушительное поражение и бежали куда-то в леса за Рейн. Неизвестно, хватило ли им разгрома при Бибракте или жестокие германцы готовят новое вторжение в Галлию и Италию. - Германцы не нападут, они не настолько сильные и наглые, чтобы вновь нападать после недавнего разгрома, - на этот раз вместо консула взял слово цензор Клавдий Пульхр – коллега Пизона, только ненавидящий Юлия и поддерживающий Помпея. – Как, впрочем и нумидийцы и потому нам нужен один лидер, который сможет навести порядок как внутри Республики, одолев потенциальных узурпаторов, так и наших врагов на востоке. С других сторон угрозы нет. Это выступление сенатора Клавдия вызвало какие-то перешептывания на скамьях сенаторов. Такое откровенное заявление относительно Помпея и Цезаря возбудило нейтральную часть Сената, которая теперь совещалась сама с собой. Еще минута споров и руку поднял уже Цицерон, до этого словно чего-то ожидавший. - Уважаемые сенаторы, вы все прекрасно знаете меня и помните, сколько я сделал для Республики. Я до конца верен власти Сената и не желаю выбирать ему диктатора. Я уважаю Цезаря и готов умереть за великого Помпея, но всего на свете мне дороже Республика, - даже встав со своего места для большего эффекта и зрелищности, начал свою речь Цицерон. Многие сенаторы, которые до этого пытались всячески помешать выступлению противоположной стороны, теперь молчали из уважения к таланту Туллия. – И потому любой республиканец обязан приложить все усилия для примирения Помпея и Цезаря. Ведь в случае гражданской войны, которая наверняка разразиться, власть Сената и Народа Рима будет обречена независимо от победителя. Из победы в ней вырастет много зла и прежде всего тиран. И есть еще как минимум одна причина, по которой мы не имеем права на новую междоусобную войну. После яркого и весьма зажигательного выступления, оратор взял небольшую паузу. Он собирался рассказать еще кое о чем, что услышал в Киликии от многих торговцев и шпионов Рима в Понтийском царстве Фарнака. И то, что ему довелось услышать, сильно впечатлило и напрягло Цицерона. - Так значит, вы хотите следовать плану Цезаря, который откроет ему дорогу к единоличной власти? – весьма грубо спросил консул, горделиво поправляя пурпурную тогу и пытаясь смотреть на стоявшего сбоку Цицерона сверху вниз. – И что же это за причины, по которым мы должны отказаться передать полномочия достойному Помпею? - Я думаю, уважаемый консул, вы могли слышать слухи о том, что Фарнак налаживает контакты с неизвестным нам племенем варваров. Это племя, которого боялись даже кимвры и тевтоны. Многие воинственные варвары в страхе и прибежали к нашим границам из-за неизвестного врага, - максимально серьезно начал Цицерон, заставив даже постоянно о чем-то советовавшихся Антония и Куриона замолчать. – И это слухи не только бродячих торговцев и путешественников, но и наших агентов возле Фарнака. Это племя, по рассказам других варваров, скрывается от глаз людей, регулярно похищая как женщин и детей, так и сильных воинов мужчин. Никто из воителей, отправившихся на эту войну не вернулся, а на полях сражений с ними не находили ни тел, ни костей, только брошенное оружие. Вот от такого заявления все слышавшему Куриону даже стало немного не по себе. Он отчетливо представил себе наиболее отвратительного варвара, которого только могло нарисовать его воображение. Того, который не щадит никого и уводит всех живых людей к своему племени для какого-то жуткого ритуала, судя по всему с участием каннибализма. А слова Цицерона о страхе перед ними даже бесстрашных и воинственных кимвров и тевтонов впечатлили Скрибония еще сильнее. И выражение лиц большинства видных ему сенаторов тоже не выражало оптимизма. - В последнее время даже Фарнак при подавлении восстаний и мятежей против него приказывает своей армии брать как можно больше пленных, многие из которых впоследствии бесследно исчезают, - продолжал Туллий, желая произвести как можно большее впечатление на колеблющихся сенаторов, ради чего прикладывал весь свой талант. – Этот неведомый враг, который может запросто согнать германцев в Галлию или Италию или встать под знамена Понта и есть причина, по которой мы должны отправить на борьбу с ними и Цезаря и Помпея, не выделяя кого-то одного. Пусть потенциальные тираны послужат на благо Республики, чьи интересы они так обещали отстаивать! Когда Туллий замолчал, закончив свою речь, в курии послышались не слишком многочисленные, но все же аплодисменты со стороны бывших сторонников Туллия и тех, кого впечатлило такое яркое выступление. Хотя многие не смогли на нее отреагировать, переваривая информацию о неизвестном противнике, о котором теперь говорил Цицерон. - Цицерон прав, уважаемые сенаторы, - на этот раз слово взял Курион, решив именно сейчас зачитать письмо Цезаря к Сенату с его предложениями о мирном урегулировании возникшего кризиса. Трибун встал со своей скамьи у входа и прошел ближе к центру зала заседания. В руке Скрибония появилась табличка, которую тот для подходящего момента держал у себя. – Это послание Сенату от проконсула Галлии Гая Юлия Цезаря – одного из лучших военачальников нашего времени. Он тоже не хочет бессмысленной войны между римлянами и предлагает совместно с Помпеем сложить или продлить свои полномочия. Цезарь готов на равноправные переговоры и с Гнеем и Сенатом, ему нужно лишь ваше одобрение… - Мы не будем вести переговоры с преступником Цезарем, даже если этого хочется парочке народных трибунов и самому Цицерону. Только Сенат может принять это решение, но этого не случится, - вмешался в речь трибуна Марцелл. Он пытался использовать свой статус консула, чтобы любой ценой сорвать переговоры, тем более что отряды Помпея должны были уже побыть поблизости, и нужно было всего лишь задержать начало голосования. В ответ на такое замечание в Сенате повисло напряженное молчание. Курион, повернувшись к консульской трибуне смерил того взглядом, наполненным презрением. Конечно, Скрибония не в первый раз грубо перебивали во время выступления, но сейчас до этого опустился один из двух консулов – фактически правителей Республики. Возмущенный такой наглостью поднялся и Антоний, подходя к своему коллеге. - Гай Клавдий Марцелл, вы не достойны столь высокого поста, который купил вам Помпей, - выпалил Антоний, с трудом сохраняя спокойствие, прямо указывая пальцем на консульскую трибуну. – Вы не защищаете интересы ни Сената ни Римского Народа, которому не нужна ваша новая бойня. Мало оптиматам было Мария, Сертория, Лепида и Спартака, теперь вы хотите уничтожить человека, который завоевывает свою популярность собственными руками, а не потускневшими лаврами! Вы не можете понять простой вещи, что вы тридцать лет назад раскололи римлян на два лагеря и вместо попыток найти соглашение пытаетесь вновь пойти к вашему триумфу, дорога к которому усеяна черепами несогласных! Я, как трибун и гражданин Рима не позволю вам принять это решение. После столь эмоционального протестного выступления, от которого, казалось, у Марка пойдет дым из ушей, Марцелл попросту растерялся, не зная, что ему сказать в ответ. Наглость и грубость трибуна, который, тем не менее, отчасти был прав, заставили зал погрузиться в гробовую тишину. - Уважаемый Сенат, я держу в руках послание от Цезаря,- слегка растерянный Курион предпочел немного разрядить обстановку и перейти прямо к сути дела, пользуясь замешательством консула за трибуной. – Я предлагаю вам, наконец, послушать мнение плебса. Все комиции согласились на переговоры с Цезарем и компромисс между ним и Помпеем. Отказ принесет много бед сем и Сенату и Народу Рима, поэтому я предлагаю, пока не стало слишком поздно, остановить угрозу новой гражданской войны и прислушаться к Цицерону. Мы требуем голосования, чтобы принять его идею, которая в равной степени будет выгодна всем нам. В тот момент, когда сенаторы уже начали совещаться, а некоторые уже собирались проголосовать по этому вопросу, в курии раздались тяжелые шаги. Повернувшийся ко входу Антоний заметил шагающего прямо на них центуриона с парой легионеров. Разумеется, здесь, в курии они были уже без оружия, но само появление солдат на заседании Сената уже выглядело дико и необъяснимо. - Аве, Марцелл, - поприветствовал консула на трибуне центурион, не обращая внимания на Антония и Куриона, которые стояли прямо в двух шагах сбоку от него. – Как вы и приказали, наши легионеры прибыли на Форум для предотвращения возможных беспорядков. - Беспорядков, что это значит? – возмутился уже Цицерон, который уже был готов отдать голос за отказ от чрезвычайного закона и начать переговоры, но теперь, кажется, это будет абсолютно бессмысленно. - Да, что это за переворот и попытка запугать Сенат силой? – тоже не без возмущения спросил Скрибоний, сжимая кулаки. – Вы окружили курию, чтобы мы приняли нужный вам закон для Помпея? Остальные сенаторы, даже ярые цезарианцы вроде Гальбы замолчали, смотря то на вышедших из себя от подобного поступка трибунов, то на недовольного Туллия, то на уже довольного Марцелла. Консул и его едва различимая ухмылка сейчас куда больше интересовала Сенат, нежели центурион со своими легионерами. - Ничего подобного, просто во имя Рима мы должны принять тот чрезвычайный закон, а некоторым не хватает воли принять правильное решение, а также в этом зале есть продавшиеся Цезарю за таланты трибуны, которые действуют во вред Республики, - уже спокойнее, но с торжествующим видом начал консул, обращаясь то ли к центуриону, то ли к Куриону и Антонию. – И даже если у них есть неприкосновенность я не в силах ее гарантировать и потому я настойчиво попрошу их отсюда удалиться ради их собственной безопасности. - Марцелл, вы совершаете ужасную ошибку. Во имя Республики, уберите этих легионеров! – потребовал Цицерон со своего места. Из-за вторжения солдат его собственный план пошел прахом благодаря лояльному Помпею консулу. - Да. Вы уже совершили непоправимую ошибку, отказавшись слушать Цезаря и нас. Вы ради показной лояльности Помпею готовы толкнуть страну в пропасть гражданской войны! Да, мы уйдем, но не думайте, что мы позволим своре оптиматов снова развязать террор, - Антоний, до того молчавший, решил для себя, что ему и Скрибонию лучше убраться отсюда побыстрее и вернуться к Цезарю. Ситуация была настолько напряженной, что даже Курион едва держал себя в руках. После этого Марк молча развернулся, заодно гордо подняв голову, желая хоть как-то напоследок уязвить Марцелла и своих противников, после чего пошагал к выходу из курии. Но на полпути он развернулся и теперь обратился к пришедшему с легионерами центуриону. - Центурион, я искренне надеюсь, что вы переживете войну, которую начнет Помпей с помощью ваших подчиненных надевший на себя лавры диктатора, - коротко бросил командиру в красном плаще трибун, после чего предпочел как можно медленнее и эффектнее покинуть Сенат, где ни он, ни Курион, ни даже Цицерон уже не могли повлиять на судьбу страны.

***

Цезарь молча сидел на берегу не очень широкой реки, отражавшей лунный свет. Эта речушка – Рубикон, была границей его владений – проконсулата Галлии, отделявшей его от Италии. Недалеко позади Юлия виднелись красные палатки лагеря его легиона, с которым он пришел к границе. Проконсул до последнего надеялся и ждал хороших новостей о согласии Сената на переговоры, но в этот вечер к нему прибыли чудом сбежавшие из Рима Курион и Антоний. Это означало, что теперь Помпей получил то, что хотел – единоличную власть ради «защиты Республики» и слово было за Цезарем. Он сидел прямо у воды, слушая ее тихий плеск, который иногда заглушал какой-то шум со стороны палаток. Проконсул просто любовался отражением Луны и звезд в практически спокойной речке, сидя в раздумьях, решая что делать дальше. Все его планы были грубо нарушены небольшой группой сенаторов и консула, которые попросту растоптали мнение остальных членов Сената силой и готовились к войне с Цезарем в случае отказа добровольно сложить полномочия. Гай снова смотрел на свой золотой фамильный перстень, словно пытаясь спросить у предков и богов, что ему теперь делать. Он прекрасно понимал, что если он сейчас сдастся, то в лучшем случае потеряет все, ради чего он рисковал собой при Бибракте, при Герговии и при Алезии. С другой стороны отказ подчиняться, пусть и явно незаконному решению Сената сразу сделает его узурпатором и врагом Рима, что при его ресурсах могло закончиться для проконсула очень плохо. Юлий просто отказывался верить, что вся его, безусловно, яркая жизнь, которая могла оборваться уже много раз подошла к своему логическому концу. Он вспомнил, как очень давно еще не рассчитывал на блестящую карьеру военного и политика и пытался стать одним из жрецов Юпитера. Крайне почетное, но малоперспективное назначение сорвалось из-за конфликта между честолюбивыми лидерами популяров и оптиматов – Гаем Марием и Луцием Суллой. Обыкновенная зависть друг к другу привела к страшнейшей войне и террору. Цезарь хорошо запомнил, как в Рим вернулся его изгнанный дядя Марий, который жестом высохшей старой руки отправил на смерть многих своих противников, а их головы украсили римский Форум. Сошедший с ума от всех испытаний консул не тронул Юлия из-за родства, но тем сильнее подставил его во время возвращения Суллы. Потребовалось не так много времени, чтобы угодить в проскрипционный список – список врагов Луция и его сторонников, которых можно было убить без суда и следствия. На всех планах пришлось поставить крест и спасаться от расправы. Юлий помнил, как приходилось несколько недель уходить от отрядов диктатора, скрываясь у самых разных людей или вовсе на дикой природе. Лишь невероятная удача помогла ему несколько раз ускользнуть от убийц и дождаться того момента, когда Сулла все же вычеркнул Юлия из списков. Он выжил в том жутком терроре, в отличие от Мария Младшего, в отличие от Сертория, в отличие от Цинны. Он выжил в отличии от многих опытных замечательных граждан Рима. После недель страха расправы даже плен у пиратов Юлий вспоминал с легкой улыбкой. И все это он пережил лишь ради того, чтобы погибнуть в шаге от своего триумфа и своей мечты. - Аве, - Цезаря из размышлений о собственном прошлом вырвало приветствие Тита Лабиена, который подошел к своему командиру и покровителю, чтобы поговорить и поддержать. – Юлий, я понимаю, что это тяжело, но нам придется подчиниться решению Сената. Я не горю желанием подчиняться Помпею, но новая война обойдется нам слишком дорого. - Лабиен, ты не понимаешь. Помпей оптимат и наследник Суллы. Понимаешь, что будет и со мной и с тобой, если мы сдадимся? Ты может и не знаешь, а я бы с удовольствием выкинул это из головы, - ответил проконсул, сжимая рукой лоб, пытаясь все-таки принять свое решение и прогоняя из головы образ из далекого прошлого, где сидящему на Форуме диктатору приносят головы его врагов, а их тела так и лежат на улицах Рима. – Я не позволю сделать то же с собой. Тяжело вздохнув, уже весьма старый легат сел рядом с Цезарем. Он тоже помнил то жуткое время, когда нелояльность Сулле или его друзьям, вроде того же Красса могла закончиться жестокой смертью. Но Лабиен все же был за Республику и не мог пойти против решения Сената и пытался уговорить сомневающегося Цезаря не начинать войну. - Юлий, я понимаю твои опасения, но сейчас другое время, не думаю, что Помпей устроит новую волну проскрипций. Тем более мы с ним хорошо знакомы лично и я сделаю все, чтобы он оставил нас в покое. Пойми, мы не имеем права начать новую войну. Марий и Сулла предпочли погубить друг друга, а не своих внешних врагов. Я не хочу стать таким же, - Тит накручивал на палец уже седую бороду, смотря на все еще темноволосого друга, который пока не слишком думал стареть. - Я тоже не хочу, но ее хочет Помпей. Точнее, даже не он сам, а его приспешники, - возразил Цезарь, вспоминая своего нынешнего соперника, который еще несколько лет назад был его союзником и едва ли не другом. Сейчас Гаю приходилось, как и Гнею несколько дней назад принять решение, которое должно было стать самым важным в его жизни. – И, по-хорошему, я должен поставить их на место. - Но это будет война, Цезарь. Война, в которой выиграет Фарнак, Парфия, хоть Птолемей, но не Рим. Мы не можем повторять ошибок прошлого ради собственных амбиций, - продолжал Тит, надеясь таки склонить друга к подчинению воле Сената. – Я ни за что не смогу пойти против воли сенаторов и Рима. Я всю жизнь сражался за его Сенат и Народ не могу пойти против их воли. Цезарь снова замолчал, размышляя о словах своего друга и о том, что ему делать дальше. Варианта, в общем-то было два – подчиниться Сенату или нет. Хотя Юлий и понимал, что идти против Помпея, у которого уже есть легионы в Италии крайне опрометчиво и шансов на успех еще меньше, чем в сражении при Алезии, которая в некотором роде была большой авантюрой. С другой стороны, проконсул не мог переступить через самого себя и свои цели и мечты, благодаря которым он и стал тем самым Цезарем, имя которого теперь знает вся Республика. И предавать себя тоже было слишком больно, ведь всего лишь узкая река отделяла его от Италии, от Рима и власти над ним, которую он мог получить миром. - Что же, у меня нет выбора, - несколько минут просидев почти в полной тишине, начал Цезарь, собираясь вставать с берега и возвращаться в лагерь. – Я перейду Рубикон. Со своими легионерами. Я должен остановить Помпея. - Что? Юлий, ты понимаешь, что говоришь?! Ты обрекаешь себя на славу узурпатора в лучшем случае, а в худшем и вовсе мятежника, которого разгромит Помпей. Перейдя через эту реку ты посеешь великую смуту в Республике, которая, возможно, погубит ее, - совершенно не ожидавший подобного ответа Лабиен даже не сразу возразил Цезарю, оставшись сидеть около реки. Легат резко вскочил на ноги и бросился к проконсулу, надеясь остановить того. – Ты не представляешь, что делаешь! Умоляю, послушай своего старого и верного легата, нам нельзя переходить Рубикон. Я не стану предателем Республики ради тебя, хотя и уважаю твои таланты и твою дружбу. Юлий на секундочку остановился, словно что-то вспомнив, а затем развернулся к шокированному подобным решением консулом. Цезарь очень ценил качества Лабиена в командовании легионами и его характер, но сейчас в глазах проконсула была лишь мрачная решимость. И легат, заглянув в эти холодные и даже безжалостные глаза, не на шутку ужаснулся, понимая, что все кончено. - Я уже принял решение, мой друг. Я должен перейти Рубикон и выдворить Помпея из Рима. И я сделаю это или погибну, сражаясь за свое честное имя и за весь римский народ. И даже наша дружба и пройденный путь не остановит меня, - сухо отчеканил Цезарь, хотя в душе все же очень сильно нервничал. – Можешь вернуться в Рим и передать им, что я веду войну только с Помпеем, а не с Республикой и ее гражданами. Жребий уже брошен и пусть боги помогут нам.

***

Фарнак стоял на балконе своего дворца, наблюдая за заходом солнца над бескрайним Черным морем. Царь Боспора и Понта в своей золотой диадеме в густых светлых волосах с нетерпением ждал новостей от своих людей в Риме. Отдельные слухи говорили о вероятности новой войны между римлянами, что некогда спасла его отца – знаменитого Митридата Евпатора от разгрома Суллой. Несмотря на показательно дружескую политику Римской Республике, Понт Фарнака собирался на новую войну с Римом за передел эллинистического мира. Но наученный опытом предыдущих поражений и опасавшийся римских легионов царь выжидал подходящего момента для удара. Его армия уже практически была готова к реваншу за прошлые унижения от Рима, к тому же теперь у него был невероятно мощные союзники, которых боялись многие варвары. Поправляя роскошный царский плащ, Фарнак, наблюдая за морем уже представлял, как сможет сделать то, что не смог его отец – победить сам Рим. Но открывшаяся за его спиной дверь вырвала его из витания в облаках. - Мой царь, великий Фарнак, слухи не врут, - в дверях появился сияющий от радости вельможа, которому только что передали столь желанное сообщение. – В Риме началась смута. Помпей, тот самый, который сражался с вашим отцом, сейчас сражается с неким Юлием Цезарем за власть в Республике. - Правда? Ну, если такие новости прикажи собрать армию, а заодно прикажи моим гвардейцам собираться в дорогу и приведи из тюрьмы этого мятежного царька Фанагории и других знатных пленников из этого города, - царь Понта и Боспора с удовлетворением и торжеством повернулся к помощнику, чуть не смахнув на пол плащом фазу с фруктами. – Мы все вместе поедем на важные переговоры, после которых мы и начнем наступление на провинции, которые Рим некогда отобрал у нас. Если они пройдут идеально, мы с нашими новыми друзьями уничтожим любую армию мира. Фарнак, покручивая свой золотой медальон с рубином, прямо сверкал в лучах заходящего солнца. Хотя настроение у него было соответствующее, наступил момент, которого он ждал много лет с момента свержения собственного отца. Теперь настало время поквитаться с Вечным Городом и всеми своими противниками. После этого Фарнак и сам выскочил из своих покоев в коридор, направляясь к своей гвардии и другим солдатам, которые были во дворце, чтобы с ними подготовиться к поездке к предгорьям Кавказа для переговоров. И хотя сообщить об этом можно было через слуг, но властелин Понта слишком ликовал, желая сам похвастаться такими новостями перед всеми. И потому он так и не обратил внимания на хрупкую фигурку возле двери его покоев, которую можно было спутать с обычной служанкой, разве что в немного странном плаще - Хм, значит, царь Понта решил действовать заодно с ними. Об этом срочно должны узнать на Олимпе.