Последняя война Республики

      Небольшой конный отряд направлялся по величественной Фламиниевой дороге к столице Республики. Цезарь торопился попасть в Рим, пользуясь тем, что Помпей и его сторонники, опасаясь народного восстания, поспешно покинули город и направились куда-то на восток Италии. Юлий был чрезвычайно доволен таким ходом событий – быстрые и решительные действия всего одного легиона, вкупе с отсутствием сопротивления жителей Италии позволили его войскам уже оказаться возле Рима, который предпочел открыть ворота галльскому проконсулу.       Через все города, которые попадались Десятому Легиону Цезаря, его солдаты проходили торжественным маршем, встречая уважение и поддержку местного населения. Гарнизоны, за очень редкими исключениями, предпочитали либо сдаваться, либо присягать на верность Юлию и присоединяться к нему в его походе против Помпея. Проконсул, конечно, предполагал и рассчитывал на поддержку, но никак не ожидал столь массовой поддержки в войне с оптиматами. Трибуны Цезаря за день до появления его армии прибывали города и подбивали народ на бунт против Гнея и отказу от сопротивления галльским легионам. И на следующий день горожане торжественно встречали своего защитника от нового террора.       К некоторому удивлению Цезаря, такие успехи в продвижении по Италии попросту напугали оптиматов во главе с Помпеем. Все их попытки остановить Юлия на Фламиниевой дороге провалились и в то же время, новые легионы наступали на Рим с севера. Все это, вкупе с расколом сенаторов и недовольством столичного плебса, как понимал сам Цезарь, вынудило Помпея бросить еще толком не созданную армию и бежать в направлении Брундизия. Как думал сам Юлий, там Магн собирался с силами и переманивал на свою сторону греческие легионы и собирал всех недовольных галльским проконсулом.       Несмотря на стремление как можно скорее занять Рим и перетащить теперь на свою сторону Сенат, Цезарь предпочел заглянуть еще в одно место на пути к столице. Он собирался заглянуть на свою скромную виллу, где сейчас должна была проживать его жена Кальпурния, которую он уже несколько лет не видел. В другой ситуации, Юлий бы никогда не стал тратить на это драгоценное время, но новости о бегстве Помпея и сдачи городов без боя дали ему некоторое время в запас и он собирался навестить ту, кого он уже успел немного позабыть.       Он помнил милое, скромное и немного грустное лицо Кальпурнии, когда он уезжал в Галлию на войну с варварами. Хотя она и была на несколько лет моложе, да и брак был скорее политическим орудием Юлия, но при воспоминании тех серых глаз, которые его провожали, душа наполнялась одновременно какой-то теплотой и скорбью. Сейчас будущий повелитель Рима собирался вновь увидеть ее и посмотреть, насколько же они оба поменялись за эти годы.       Чем ближе к городу, тем больше небольших поселений или отдельных домов встречалось легионерам вдоль дороги. Где-то здесь, возле Фламиниевой дороги находилась вилла и самого Цезаря. Судя по тем, которые были у Красса или даже Помпея, небольшой домик с забором возле дороги мог показаться какой-нибудь древней и разваливающейся инсулой, в которой жили фанатичные аскеты. Но в целом вилла Юлия на Фламиниевой дороге выглядела довольно сносно.       Аккуратная дорожка, которая вела не слишком большому белому особняку за оградой. Кальпурния должна была ждать его там, поскольку еще вчера Цезарь приказал одному всаднику оповестить жену о своем приезде. Хотя это и было довольно ожидаемо, ведь Юлий за столько лет смог вернуться в Италию и вряд ли не навестил бы свою жену, да и родной дом. - Антоний, подожди меня здесь, я ненадолго, - скомандовал Цезарь, подъезжая на своей коричневой лошади к воротам виллы. Ему для такой встречи не нужны были друзья и легионеры, все-таки это была его семья и его личное дело. Здесь он даже мог ненадолго отдохнуть от непрекращающейся войны, политических дрязг и интриг. Но сильно задерживаться здесь он не собирался.       Подъезжая к небольшим воротам, Цезарь слез с коня и дальше пошел уже пешком. Старая каменная дорожка к дверям самого дома, как отметил Цезарь, за годы его отсутствия практически не изменилась, не считая расползающихся маленьких трещин. Хотя он был бы рад чему угодно здесь, в любом его виде, все-таки как долго Юлия здесь не было. На минутку замечтавшись, он пошел дальше к скромной двери дома, которая уже была открыта. - Кальпурния? Я вернулся, - позвал жену, Юлий, проходя в невзрачную, но уютную прихожую и рассматривая знакомую мозаику с изображением какой-то сцены из жизни древних латинян.       Долго ждать не пришлось, из соседней комнаты плавно вышла темноволосая женщина, которой было примерно лет тридцать на вид. Цезарь даже не сразу узнал свою жену, помня, как она выглядела почти десять лет назад, когда он в последний раз ее видел, перед походом в Галлию. Смотря в ее молодые синие глаза он читал похожее непонимание, видимо она тоже не сразу его узнала. - Юлий, наконец-то, - плавно и грациозно, словно отрепетировав заранее, Кальпурния подплыла к мужу. Ее голос, хотя и немного поменялся, но в нем все еще отчетливо чувствовались нежность и какая-то непонятная грусть. – Сколько же тебя не было? Даже не узнаю.       Цезарь вместо лишних слов, просто ласково обнял жену, прижимая ее к себе, как дорогое сокровище, с которым ни за что не хотелось расставаться, но именно это постоянно приходилось делать. Сейчас он отчетливо вспомнил, какими они были еще тогда, Кальпурнии едва набиралось восемнадцать, а он, хоть и был старше нее, но все равно походил на красивого, порой с непосредственным лицом юношу. Сейчас же, он выглядел куда более серьезным, суровым, а лицо даже понемногу старело, хотя и выглядел он до сих пор хорошо. - Да ты тоже изменилась за эти годы. Видимо так скучал без тебя, что пришлось Рубикон переходить раньше срока, а в Алезии галлы предпочли побыстрее проиграть,- попробовал пошутить Гай, но получилось как-то не очень, хотя его жена улыбнулась лишь самому его появлению, но все же по этой улыбке бегала какая-то грусть или горечь. - Это в скольких передрягах тебе пришлось участвовать и все равно ты здесь, живой, а это главное, - прижимаясь сама к Юлию, проговорила с нежностью Кальпурния, хотя и ощущалось, что ее тяготит скорый его уход и она старается насладиться каждой секундой, которых у нее не было все эти годы. – И более того, теперь ты добился всего, о чем мечтал. - Да… Кроме одного, - с какой-то горькой усмешкой поправил жену Цезарь. Он и сам старался получить максимум от этих объятий, поглаживая гладкие темные волосы любимой и немного забытой жены, поскольку понимал, что сейчас снова предстоит разлука на неопределенный срок. Такова была цена его амбиций, его мечты.       Конечно же, брак с Кальпурнией преследовал и политические цели и Гай изначально рассчитывал лишь на поддержку ее семьи, которая будет продвигать его интересы во время Галльской войны, но еще до свадьбы стало понятно, что теперь у него появился мощный магнит, который будет тянуть его назад своей силой любви. Несмотря даже на недолгую совместную жизнь в браке, было заметно, что чувства еще оставались, хотя и замерзли за годы разлуки. - Я понимаю, - с согласием кивнула Кальпурния, нежась в объятиях, словно какая-то кошка. Она прекрасно знала, что они так нормально и не смогут пожить вместе, по крайней мере, на этой грешной земле. Цезарь был слишком привязан к собственным желаниям, жажде власти и славы, и было не понятно, где у них будет предел и когда же он, наконец, насытиться этим, и они смогут пожить как нормальная семья. Она прекрасно это понимала, но не возражала мужу, понимая, что от этого будет только больше терзаний. Хотя где-то в глубине души было желание как-нибудь убедить Юлия покончить с собственными глобальными амбициями, за которыми он гонится всю жизнь. – Я люблю тебя, даже если вижу только раз в десять лет. - Я тебя тоже, - слегка поцеловав волосы Кальпурнии, как можно нежнее сказал Юлий, сам удивившись, что так умеет. Долгие годы войн, бесконечного риска для собственной жизни, постоянные интриги и предательства заставили его позабыть о таких простых вещах, как нежность. Он мог победить огромные орды варваров, легионеров Помпея, захватить сам Рим, но не мог достичь простого счастья в любви. Но в этот раз хоть была надежда на то, что расставание не затянется надолго. Помпей, судя по всему, не был так опасен, а угроза со стороны Фарнака пока не выходила за уровень обычных слухов. – Не волнуйся, мы обязательно увидимся, в какой-нибудь солнечный день, как сегодня. И, думаю, это будет довольно скоро.       Как бы не хотелось остаться в этом уютном доме, где нет никаких угроз со стороны варваров, интриг помпеянцев или предательства Лабиена, но время было неумолимо. Нужно было снова идти навстречу своей судьбе, продолжать этот тернистый путь к мечте, которая была совсем рядом, там, за Мульвиевым мостом. Прекрасно это понимая, Цезарь, нехотя, расцепил эти объятия. - Прости, Кальпурния, но мне пора. Меня ждет весь Рим, но я буду ждать нашей новой встречи, - но уходить просто так он никак не мог и потому, вложив силу всех своих чувств, как можно нежнее поцеловал свою жену в губы, вновь приобнимая ее одной рукой. - Тогда выполни свое предназначение, Юлий. Я обязательно увижу это и дождусь тебя, - когда, наконец, этот сладкий поцелуй был разорван, проговорила Кальпурния со смесью грусти и надежды. Все же, как она надеялась, Цезарь действительно гений и любимец удачи, а потому и со всеми проблемами на этот раз справится куда быстрее и вернется к ней.       Сделать хоть шаг за порог родного дома, где его столько ждет любимая и любящая жена было крайне трудно. Казалось, даже сложнее, чем перейти Рубикон и бросить вызов всей Республике. Но Юлий, попрощавшись с Кальпурнией, все же сделал этот шаг. Выходя со своей виллы, он чувствовал, что вновь возвращается в тот мир, который не прощает даже мелких ошибок и потому, ненадолго испытавшее искренние чувства лицо приобрело все тот же прохладный и серьезный вид.       За воротами виллы его ожидал Антоний с группой всадников, правда, к ним присоединился еще кто-то, совсем не похожий на римлянина. Одетый в грубый костюм, с бородой и длинными волосами, возле темной лошади, определенно это был какой-то галл, зачем-то нагнавший свиту Цезаря. - Антоний, а это еще кто и откуда он тут взялся? – вновь сухо, хотя и с оттенком недовольства, поинтересовался Юлий, не понимая, что этому варвару от него нужно. Конечно, в Галлии это не было редкостью, когда к нему в свиту набивались всякие знатные галлы, пытавшиеся направить его на какое-нибудь соседнее племя, но это было раньше. - Юлий, это Дивикон и, как он сказал, его послал к тебе вождь племени аллоброгов с какой-то просьбой. Оружие он нам отдал, так что не думаю, что он замышляет что-то против вас, - сразу же, словно заранее подготовив ответ, отчеканил Антоний, спешиваясь сам, чтобы, в случае чего, вместе с Цезарем принять этого посла.       Аллоброги, как помнил и записывал когда-то сам Юлий, были весьма хитрым племенем, пытающиеся выжать максимум помощи с любой стороны. Во время восстания галлов под командованием Верцингеторикса, аллоброги, дождавшись провала римлян под Герговией, примкнули к мятежу. Хотя Юлий не заметил их знамен в битве при Алезии, да и пленников из этого племени Рим тогда не взял, он понимал скользкость этого племени. Впопыхах Цезарь даже умудрился забыть о их странной позиции по восстанию, но все же хотел оставить их в покое, чтобы не приобрести противника в тылу. - Аллоброги? Что же нужно аллоброгам от великого Цезаря, благородный Дивикон? – сразу обратился к варвару Гай, вспомнив про это племя. Наверняка это была какая-то просьба о помиловании или предложение будущему диктатору перезаключить федеративный договор. - Благороднейший Цезарь, наш вождь хотел передать вам, что он искренне сожалеет о том, что повелся на ложь мятежника Верцингеторикса, а также за то, что не успел прислать помощь в вашем нынешнем походе, - стараясь быть как можно вежливее и учтивее, начал посол, хотя с этими качествами он немного перебарщивал и выходило какое-то подхалимство. – И мое племя надеется на милость великого Цезаря, а также на восстановление нашего старого договора. - Вот как? Дивикион, ваше племя дважды предало меня. И если отказ от помощи мне при переходе Рубикона я еще могу понять, то поддержку Верцингеторикса, пусть и неудачную, простить все-таки сложно. Ибо предательство и нарушение клятв преступление и у римлян, и у греков, и у всех варваров, - Юлий хотел побыстрее отделаться от этого посла, по крайней мере до принятия полномочий диктатора, поскольку опять входила задержка, причем не запланированная. – Конечно, я подумаю над этим, но гарантий, увы, дать не могу.       Цезарь уже собирался залезть на свою лошадь, чтобы продолжить дорогу к Риму, но Дивикон, явно не желая довольствоваться туманными обещаниями, вновь попробовал поговорить и договориться с Юлием. - Благороднейший Цезарь, нашему вождю действительно жаль, что он совершил те глупые ошибки. И потому в знак своей дружбы и личной лояльности вам, попросил передать вам хранящиеся в нашем племени письма Катилины, - после этих слов посол снял со своей лошади небольшой мешок и начал им едва ли не размахивать перед носом Цезаря и Антония. – Вы же помните, кто это такой? - Да, конечно же я его помню, как можно его забыть? – даже с некоторым раздражением бросил Цезарь, не зная, что интересного может быть в письмах Катилины, тем более, что переписка с аллоброгами была перехвачена и была известна в Риме. – В этих письмах есть что-то, чего мы не знаем об этом заговорщике? Или, в этом письме где-то упоминается мое имя?       Эта догадка не была случайной. Гай прекрасно помнил события того заговора. Катилина со своими ближайшими соратниками и сенатскими детьми хотел перебить консулов и нелояльных сенаторов, в случае чего позвав на помощь варваров аллоброгов. Именно на переписке с ними его и поймал Цицерон. Цезарь никак не мог забыть тот день, когда он чуть было не прикончил свою карьеру, выступив за смягчения наказания участникам заговора, а пламенный оратор обрушил на него гневную речь, чуть ли не прямо обвиняя в причастности к этому самому знаменитому в истории Вечного Города заговору. Потому Юлий и заинтересовался этими словами посла. - Нет, ни в коем случае, благородный Цезарь, мы не пытаемся вас шантажировать! И там нет нигде вашего имени, – растерявшись от догадки Юлия, начал оправдываться Дивикон, опасаясь уже сказать что-то лишнее. То, что римлянин сможет понять неправильно. – Эти письма были адресованы даже не нам, а некой Повелительнице, которую он просил о помощи. Мы даже получили от нее пару ответов, но потом вы поймали Катилину и письма остались у нас. - Повелительница? Что это еще за Повелительница такая? – заинтригованно спросил Юлий, почесывая затылок. Он много знал о племенах варваров, но нигде не помнил, чтобы было племя, где главной была женщина. Даже у германцев, живших в глухих лесах, подобного ничего не было, и никто ему об этом не рассказывал. Если посол не лгал, то выходит, у Катилины был еще один союзник, о котором никто даже не знает. - По правде говоря, мы и сами не знаем, поскольку никто не слышал о племени, где правит женщина, а ее дочери являются могучими воинами, с которыми никто не может справиться. Хотя… - тут посол призадумался, словно что-то вспомнил. Видимо он пытался вспомнить хоть какие-то байки, легенды или рассказы друидов, в которых есть хоть какой-то намек на это племя. – Хотя была история, но давняя. О ней я узнал еще от нашего старого друида Дивитиака, которому в свою очередь поведал его отец. Если коротко, то где-то семьдесят лет назад через наши земли прошли племена кимвров и тевтонов, от которых позже пострадали и ваши границы. Тогдашнему друиду приходилось общаться с сынами Инге, а те в свою очередь поведали ему причину своего переселения. Они бежали от какого-то неизвестного нам племени, о котором знали лишь то, что после встречи с его представителями бесследно пропадали люди, от стариков до детей. От беженцев мы слышали, что эти народы почти целиком состоят из женщин. Некоторые из наших друидов считают их дочерьми злых духов, пришедших с Севера из-за моря. Больше я ничего сказать не могу.       Юлий тут и сам призадумался. Он где-то уже слышал подобную историю, да и Курион, прибежав из Сената упоминал, что Цицерон говорил чем-то похожем, но только это было у Фарнака, который с германцами уж никак не мог быть связан. Никаких мыслей толком у Цезаря не было и ломать голову сейчас над загадкой писем Катилины у римлянина не было. Хотя определенный интерес в этом был. - Хм… Ладно, так и быть, давайте мне эти письма, может быть я что пойму, а вы передайте своему вождю, что я вынесу вопрос о восстановлении договора на рассмотрение Сената, и уже он решит, что с ним делать, - все таки, Гай не устоял перед искушением поломать себе голову попытками разгадать еще одну тайну Катилины. К тому же, можно было найти в этих письмах много интересного, возможно даже найдется компромат на каких-нибудь политических врагов. Учитывая, что аллоброгами заниматься времени и желания не было, Цезарь согласился на этот подарок.       Дальше, не желая еще сильнее затягивать свой приезд в Рим, Юлий взял эти письма из рук галльского посла и залез на своего коня. Антоний последовал его примеру и приказал всадникам построиться так, чтобы это больше походило на построение войск во время триумфа и в таком виде продолжать путь к воротам Рима.       Вместе с Антонием и еще десятком легионеров-телохранителей, Гай двигался по дороге. Вдали уже виделся знаменитый Мульвиев мост, за которым возвышались могучие Сервиевы стены. И, судя по многочисленным точкам, которые видел Цезарь издалека с холмов, перед мостом его уже ждали верные легионеры и лояльные ему горожане. Курион, уехавший пару дней назад, как оценил Цезарь, идеально справился с задачей и сумел поставить граждан и гарнизон Рима на сторону популяров. С других сторон к Вечному городу подходили остальные лояльные Юлию войска, готовые в случае чего занять город, если какие-либо сторонники Помпея вздумают сопротивляться.       Путь до моста занял не более двадцати-тридцати минут по Фламиниевой дороге, которая заканчивалась как раз за ним. На поле перед стенами уже при приближении отряда всадников началось ликование солдат и горожан, которых собрал здесь Курион. К тому же, здесь были и некоторые сенаторы, в том числе и отец Кальпурнии Пизон, которые всячески защищал интересы зятя в Сенате, в обмен на покровительство и продвижение по должностной лестнице. - Да здравствует Цезарь! Слава покорителю Галлии! – скандировала толпа, салютуя проходящей по мосту конной процессии. Возгласы и выкрики такой большой массы людей даже слегка мутили Цезаря, все-таки раньше о подобном он только мог мечтать, а сейчас закладывало уши от скандирования поздравлений в его честь. – Да здравствует защитник Республики!       Грандиозность происходящего с трудом можно было осознавать. Юлий даже не запомнил, как он слез с коня и присоединился вместе с Антонием к группе лояльных сенаторов и Куриону, который регулярно и без усталости славил Гая и гневно осуждал Помпея, как изменника и предателя. Теперь они все стояли перед огромной притихшей толпой, ожидавшей принятия какого-либо решения. Это была идея Цезаря, который хотел обставить свое вступление в должность диктатора максимально торжественно, при стечении огромного числа человек и притом формально не нарушать законы Республики и не входить в сам город. - От имени Сената и Народа Рима, мы провозглашаем Гая Юлия Цезаря диктатором Рима для ведения войны и защиты Республики! – начал Кальпурний Пизон, объявляя о решении Сената, которого он вместе с Курионом добился буквально пару дней назад. Не успел зять нового диктатора полностью огласить решение, как тут же его голос потонул в потоке оваций, которые устроили ему слушатели. В воздух даже полетели легионерские шлемы, видимо воинов Цезаря. Пришлось даже подождать, пока эта буря утихнет, чтобы продолжить. Юлий же просто стоял в состоянии, которое было примерно между экстазом и замешательством, просто наслаждаясь каждой секундой такого почитания, какого у него никогда до этого не было.

******

      Гней Помпей, прозванный еще при жизни Великим, с сумрачным видом склонился в своем шатре над свитками с донесениями от легатов. Положение его армии было не из лучших. Возле Диррахия его армию окружили со всех сторон и прижали к морю. Хотя Гней и обладал численным превосходством и даже господством на море, Юлий уже обнес того с суши сетью укреплений, как сделал это в Алезии с галлами и ожидал какой-либо ошибки Магна. Защитник Республики прекрасно понимал бедственное положение своих войск и теперь лихорадочно придумывал план прорыва укреплений, либо эвакуации собственных войск, оба варианта представлялись ему в разной степени проигрышными.       Он хорошо знал, как много зависит от его легионов в Греции, поскольку именно здесь должна будет определиться судьба Вечного Города. Хотя эта провинция не была единственной лояльной ему, но всерьез надеяться на куда менее талантливого сына в Испании или на Катона в Африке было слишком глупо. К тому же, Магн сейчас искренне надеялся на победу, ведь за тремя стенами от его шатра находился его главный враг – Юлий Цезарь.       Помпей ранее практически не воспринимал этого марианского недобитка, чудом выжившего во времена Суллы, всерьез. Как считал Гней, Гай не был каким-либо талантом тактики и стратегии, а просто невероятно везучим командиром, который выигрывает не столько сам, сколько отлавливая противника на ошибках, которыми нещадно пользовался. По крайней мере, так думал Магн в Италии, когда Гражданская война только начиналась. Невероятные успехи Цезаря на начальном этапе войны и нынешнее положение Помпея, вынудило последнего относится к новому диктатору с большей осторожностью.       В синем шатре над картой склонился сам старый полководец, то и дело потирая морщинистый лоб с проседью на висках. Сбоку к столу пристроился тот самый консул Марцелл, который, отчасти, сам и заварил всю эту кашу, когда передал все полномочия Помпея. С противоположной стороны разместился и перебежчик Лабиен, который предпочел остаться верным Сенату, а не дружбе с Цезарем. - Великий Помпей, наши дела идут плохо. Мы не ожидали столь быстрых и смелых действий от Юлия и из-за этого потеряли почти всю Аполлонию, а также и нашу крепость Диррахий и оказались на этом клочке земли, прижатые к морю, - одной рукой нервно теребя бороду, а другой постукивая по карте, докладывал Марцелл. – Цезарь окружил нас со всех сторон линией укреплений. Из-за этого у нас большие проблемы со снабжением, поскольку морем просто невозможно подвозить столько припасов. Я вижу здесь только два варианта. Либо полная эвакуация южнее, к Пелопонессу, либо прорыв укреплений Гая.       Немолодой бывший триумвир внешне пытался сохранять спокойствие, но было видно, насколько он взволнован, если не сказать растерян. За пару месяцев противостояния с Цезарем он лишился практически всей поддержки в Италии и Риме, потерял фактически без боя все тамошние легионы и теперь сидел на окруженном противником узком участке побережья. Ничего хорошего в таком ходе войны Магн не видел.       Благо, буквально за пару дней до бегства в Грецию к лояльным легионам, в Брундизий прибыл легат Тит Лабиен – старый союзник Цезаря по Галльской войне, который хорошо знал, как воюет нынешний диктатор Рима. Он был одним из немногих лучей света в мраке бесперспективности дальнейшей войны для сторонников Помпея, едва ли не единственной надеждой для него, поскольку остальные командиры не отличались каким-либо талантом. Более того, у Лабиена остались кое-какие связи в армии Цезаря, что Помпей очень хотел бы использовать в возможной битве. - На самом деле, все не настолько ужасно, как вы описываете, Марцелл, море все еще за нами, и численное преимущество у нас. У Юлия, по сообщению пары моих друзей в его армии, всего лишь 20 тысяч легионеров. Нас вдвое больше и потому штурма наших укреплений ждать не приходится, - более воодушевленно и гораздо менее пессимистично объяснял ситуацию Лабиен. – Цезарь не дурак, он всегда пытается навязать бой в нужных себе условиях, а минусы превращать в плюсы. У нас армия больше и потому он окружил нас, зная, что еды нам надолго не хватит. Другой стороны, с продовольствием проблемы есть и у него, но не настолько критическая, как у нас. Поэтому он будет сидеть и ждать либо нашей атаки, либо голодной смерти, либо эвакуации. - Лабиен, это и так понятно, что нападать он не станет. Другое дело в том, что нам самим придется напасть и выиграть у него, поскольку наше бегство отсюда окончательно деморализует наших сторонников, потому мы должны дать бой за Республику здесь, - массируя лоб, бросил Помпей, поправляя заодно и синий плащ за спиной. – И оставаться здесь надолго мы тоже не можем. И дело даже не столько в продовольствии, сколько в весьма низком боевом духе нашей армии, которую к тому же, пытается разложить Цезарь. Атаковать надо в ближайшую неделю две максимум, иначе нас могут уничтожить без боя.       Гней прекрасно знал, о чем говорил. Нередко ему самому доводилось слышать речи солдат или легатов Цезаря, которые всячески призывали армию Помпея сдаться. Особенно рьяно этим занимался Антоний, который крайне зажигательно и яростно обличал Помпея и его разбойничью войну, пугая его сторонников новыми проскрипциями, которые начнутся в случае торжества Магна. На популярность этих призывов работала и ухудшающаяся продовольственная ситуация в стане Помпея. Да и окружение, несмотря на господство на море, не сильно обнадеживало. Центурионы уже докладывали об усиливающемся разложении в рядах легионеров, а также и о первых побегах солдат к Цезарю.       Помпей понимал опасность таких настроений, ведь именно за счет подобных волнений, а потом и открытого бунта легионеров Сулла потерял основного конкурента в борьбе за власть после смерти Мария – Цинну. Это произошло почти сорок лет назад, но опасения повторить судьбу бывшего мятежника оставалось. Причем ситуация отчасти напоминала нынешнюю, что заставило Помпея собрать этот совет как можно быстрее и обсудить возможный выход из ситуации, пока собственные легионеры не закололи надоевшего командира. - Согласен, атаковать нужно как можно скорее, тем более я, из данных своих друзей узнал о примерной схеме укреплений Цезаря. Смотрите, здесь примерно как и в Алезии есть двойная линия укреплений, только с той разницей, что обе развернуты именно к нам. Самые слабые места, само собой, прямо на берегу. К тому же, между линиями немалый промежуток, специально на случай захвата первой, - с умом рассуждал Тит, ходя вдоль карты, и заодно водил иссохшей рукой по невидимым линиям укреплений Юлия. – К счастью, Цезарь еще так и не построил стены прямо на берегу и именно этим мы и воспользуемся. Благо в этих местах он не очень высокий. - Хм, если я правильно понял, Тит, ты предлагаешь высадить десант между этими линиями и напасть на первый рубеж с тыла? – поинтересовался Марцелл, впервые за несколько недель проявивший хоть каплю оптимизма. Консул-авантюрист, который спровоцировал этот раскол не выглядел спокойным, напротив, сильно опасался того, что Цезарь или Антоний при своей победе ему обязательно припомнят рьяную поддержку Помпея Великого. - Да, именно. Конечно, Юлий вряд ли этому удивится, но у нас огромное превосходство на море, к тому же мы знаем все слабые места в его обороне. Именно по ним и надо бить. Галлы в Алезии смогли нащупать слабое место в форте и из-за этого чуть не выиграли битву, а у нас есть то, чего у этих грязных варваров никогда и не было – железная дисциплина, - кивнул Тит, продолжая водить рукой по карте. У него были сведения от предателей в лагере Цезаря относительно слабых мест форта и о них он сейчас и рассказывал. – Смотрите, в основном идеальные места это побережья. На севере и юге стены там самые слабые и охраны немного. Поэтому нужно будет быстро высадить десант и в тот же момент пойти на прорыв.       Помпей с интересом слушал, одновременно рисуя на карте воображаемые стрелы с направлениями ударов. План Лабиена старому полководцу понравился, хотя были моменты, которые его смущали. И самым главным был риск провала десанта между укреплениями, поскольку при быстрой реакции со стороны Цезаря и задержки основного наступления, он был бы разгромлен с двух сторон. Мало того, что это приведет к пустой трате войск, так еще и сделает удар по внешней стороне совершенно бессмысленным. Думая, как выйти из такой ситуации, Магн обратил внимание на южные укрепления. На некотором удалении от них он приметил узкую речушку, за которой было отличное место для высадки.       Конечно, Юлий наверняка обратил на это место внимание, но, по словам Лабиена, там десант никто пока встречать не собирался, по крайней мере, во время высадки. Если источники Тита не лгали или не ошибались, то атака с моря в этом месте должна была, как минимум отвлечь войска Цезаря, что в принципе и было нужно Помпею. Более того, благодаря численному перевесу в тыл можно было закинуть немало легионеров, которых не получится разбить слишком быстро. Конечно, риск здесь был ничуть не меньше, но учитывая отсутствие у Юлия конницы, это могло выиграть хоть немного времени, а для Гнея оно было на вес золота. - Хороший план, Лабиен, но у меня есть гораздо лучше. Более рискованный и агрессивный, но тот, который может обеспечить нам победу. Смотри, нужно перебросить к этой южной речке хотя бы пару когорт, чтобы можно было либо ударить Цезарю в тыл, либо, как минимум, оттянуть часть сил от фортификаций. Если мы пойдем на штурм, каждый отсутствующий на укреплениях солдат Цезаря на вес золота. Учитывая наш двукратный перевес это должно сработать, - начал излагать свою версию плана Помпей, указывая на эту самую речку, в устье которой Магн и планировал высадить свои войска. – Чем больше в этом месте будет наших легионеров, тем лучше. Одновременно нужно будет отправить войска между линий укреплений, чтобы напасть на стену с тыла. И в это же время мы нападем спереди. - Великий Помпей, этот план, конечно, очень хорош на карте, но я немного не уверен насчет того, сработает ли он в реальности. Как по мне, нужно поступить так, как сказал Лабиен и не разбрасываться легионерами, высаживая их далеко от места основного сражения, - попробовал вклиниться Марцелл, которого такая авантюра явно напрягала. Слишком высок был риск лишней траты войск, которая не окупит себя, так еще и на погоду сильно надеяться придется. - Я понимаю ваш скепсис, консул, но Помпей прав, это тоже отличное место для атаки, тем более, что Цезарь не слишком уделяет этому району внимание. Чем больше его людей окажутся вдали от основного сражения, тем лучше для нас. К тому же у нас двукратный перевес и потеря пары тысяч легионеров с целью привлечения внимания пары тысяч легионеров Юлия не такая большая жертва, - вклинился в назревающую дискуссию Лабиен, сам понимая перспективность этого плана. Ведь если он сработает, то прорыв укреплений будет не такой уж и сложной задачей. – Если падет прибрежный форт, то захват остальных будет лишь вопросом времени. Там в силу вступит обыкновенное численное превосходство.       Помпей, выслушав Лабиена, прикрыл глаза и тяжело вздохнул, но все же выразил согласие с бывшим противником. Магн прекрасно понимал риски и опасность провала этого наступления. В лучшем случае он просто значительно сократит свое численное преимущество, а в худшем придется плюнуть на репутацию и достоинство и отступать хоть куда-нибудь с оставшейся подавленной армией. Но оставаться и ждать у моря погоды было еще хуже, поскольку на стороне Юлия было само время, которое постепенно подтачивало силы армии Помпея. Это было похоже на выбор между медленной смертью от болезни и крайне рискованным лечением с неясным шансом на успех. И Гней предпочел дать бой своему сопернику, не желая и дальше играть по его правилам. - Хорошо. Лабиен, Марцелл, прикажите войскам готовиться к штурму в любой момент, а заодно отберите лучшие когорты, чтобы мы отправили их на кораблях за спину Юлию и между этих линий. Когда это будет сделано, мы пойдем на штурм с трех сторон. Если твои данные не ошиблись и у Цезаря именно здесь слабое место, то мы можем прорваться, - еще как следует подумав и все взвесив, начал Помпей. Это был окончательный вариант, который к тому же он считал единственным нормальным выходом из сложившейся ситуации. - Марцелл, ты нанесешь удар на север, чтобы сковать вражеские силы, или даже прорвать те укрепления. Лабиен со мной нанесет удар на юг. Именно там должна будет решиться наша судьба. - Согласен полностью. От нас зависит судьба Республики, и мы не имеем права на поражение, - добавил от себя Тит. Он был одним из немногих, кто реально верил в это строй, а не прикрывался этим пустым лозунгом о защите Республики. И потому он воспринимал предстоящее сражение с бывшим другом настолько серьезно. - Да помогут нам боги, - коротко вставил Марцелл, который, несмотря на обнадеживающий план, выглядел подавленным. Как подумал Помпей, консул все еще корит себя за то решение, которое формально послужило началом войны.

******

      Дорога на Олимп заняла не более минуты для Афродиты, которая возвращалась из Понта с важным сообщением для остальных богов. Конечно, богиня любви не радовалась спуску на грешную и погружающуюся во тьму землю, но теперь у олимпийцев практически не осталось слуг, которые могли бы доложить им о переговорах Фарнака с давно забытым врагом.       Поднимаясь по ступеням к большому дворцу богов, она сбросила свой мрачный плащ, под которым она маскировалась среди людей и вновь оказалась в своей обычной гладкой белой тоге. Весьма скромно, но появляться в своем парадном виде она предпочитала только при людях, чтобы подчеркивать собственное божественное величие.       За все века своего существования Олимп ничуть не поменялся. Все та же величественная мраморная лестница, по которой не может ступить смертный, все тот же великолепный дворец из белого мрамора, в котором жили все олимпийские боги и помогающие им существа. В этом здании раньше решались судьбы мира, на которые влияла и сама Афродита, несмотря на не самый значительный статус по сравнению со своим отцом-громовержцем, но она и не претендовала на главенство, наслаждаясь ролью богини любви. - Отец, я вернулась, - сказала она, сразу вступив на порог широкого зала, в котором остальные боги собирались на собрания или пиры. Это помещение было способно мгновенно меняться по воле Зевса, превращаясь в праздничный зал или же в место собрания олимпийцев или что-то, чего еще пожелается богу-громовержцу.       Сейчас этот зал пустовал, но как только Афродита позвала Зевса, то на троне в центре сразу же появился и сам громовержец. Старик в белом, торжественном одеянии, на которое слегка спадала черная борода, уверенно держал рукой свой скипетр молний, которыми он раньше разил даже Тифона – своего самого страшного врага со времен падения власти титанов. - И что же Фарнак? Тоже примкнул к Ехидне, как и многие северные варвары? – постукивая своим скипетром по мраморному трону, поинтересовался Зевс. Ради ответа на этот вопрос он и отправил свою дочь во дворец царя Понта и Боспора, чтобы узнать о его замыслах. И если его догадка о новом союзнике Фарнака будет верна, то дело примет нехороший поворот. - Да, отец, он направился к ней, взяв с собой многих знатных пленников. Не сомневаюсь, что это будет его очередной подарок Матери Всех Монстров, - вздохнула Афродита, без особой радости присаживаясь на материализовавшийся трон с эмблемой сердца и поправляя свои темные волосы. Она решила, что сейчас будет совет, на который соберутся все остальные олимпийские боги.       Не прошло и минуты, как друг напротив друга появились Афина и Арес в своем боевом облачении. Между ними, как помнила Афродита, было подобие какой-то тихой вражды. Не мог воин в душе, искренне наслаждающийся битвами дружить с холодной, прагматичной и мудрой Афиной, которая предпочитала войну головой, а не сердцем. В прошлом они не раз сталкивались в яростных схватках на полях сражений, но теперь и они ослабли, как и другие боги и выяснять отношения силой уже не хотелось. На это накладывалась ее и отношение отца, который больше предпочитал Палладу, а бога войны откровенно недолюбливал.       Чуть позже свои места заняли Аполлон со своей лирой и Артемида с охотничьим луком. Брат и сестра находились в отличных отношениях, благо сферы их покровительства пересекались мало. Первый покровительствовал искусству и творчеству, изредка помогая и каким-нибудь лучникам. Артемида же занималась охотой, да и выглядела больше как амазонка, которые ей и поклонялись ранее, и потому конфликтов между ними Афродита не могла вспомнить.       Тем временем на соседних с Зевсом местах возникли его братья – Владыка морей Посейдон и Правитель Царства мертвых Аид. Оба внешне были очень похожи друг на друга, так и на Зевса. Разве что первый был куда более косматым, да и больше было похоже на то, что он словно только что вылез из моря. Аид в свою очередь был мрачен и больше походил на тень, что, впрочем, мало кого могло бы удивить, учитывая то, за что он отвечал.       На своем троне оказался и Дионис, по соседству от которого теперь сидела Деметра, сразу смерившая Аида недовольным взглядом. Хотя похищение дочери богини плодородия Персефоны случилось очень и очень давно, да и договориться они смогли, осадок, как говорится, остался. Бог празднеств и виноделия и вовсе не обратил ни на кого внимания, поправляя обвивающий свой жезл плющ. У него, конечно, в свое время бывали конфликты, но Дионис после какого-нибудь веселого праздника попросту забывал об обидах.       Последними свои места заняли сразу трое богов: молчаливый и спокойный кузнец Гефест со своим молотом, бог торговли и хитрости Гермес в своих крылатых сандалиях и, появившаяся позже других Гера, которая сразу словила несколько недовольных, а то и вовсе агрессивных взглядов. Афродита прекрасно помнила и понимала, почему с таким неодобрением на жену отца смотрят Дионис, Гефест и Гермес. Всем троим в свое время досталось из-за ревности Геры, но сейчас у всех богов были совсем иные заботы. - Зачем ты позвал нас, отец? – когда все места были заняты, подал голос Арес, причем в его голосе звучали нотки неодобрения и разочарования. – Там у смертных намечается большая битва. Учитывая, какая там местность и то, что это война между римлянами, будет грехом пропустить такое событие. - Да. Чисто с тактической точки зрения сражения внизу сейчас стали куда интереснее, не то, что раньше, – в свою очередь вставила Афина весьма прохладным голосом, словно ее это особо и не интересовало. Отход людей от героики и яростных схваток один на один, использование разнообразных тактик, куда больше привлекало Палладу, нежели банальная мясорубка, которые так любил ее брат. – К тому же там лучшие военачальники Рима – Помпей и Цезарь. - Дети мои, сейчас нас должно интересовать кое-что другое, нежели какие-то разборки между людьми, какие случаются постоянно, – спокойно, не повышая голоса начал Зевс, чем унял на время даже раздражение Ареса. – Только что Афродита вернулась из дворца Фарнака с очень важным для всех нас сообщением. Понт и Боспор тоже перешли на сторону Ехидны, как и некоторые варварские племена, а это значит, что она скоро перейдет в наступление.       На минуту во дворце повисла гнетущая тишина, изредка прерываемый постукиванием крылатых сандалий Гермеса по полу. Дионис, слегка нервничая, хлебнул вина из фляги, которая всегда была при нем. Афина, словно с отстранением, рассматривала свое копье, со стороны казалось, что она проверяла, хватит ли его, чтобы проткнуть воскресшего врага. А вот Арес, наверное, был единственным, кто воспринял эту новость с едва заметным энтузиазмом, в конце концов, он никогда не возражал против хорошей драки. Афродита, запустив руку в темные волосы, вспоминала историю давно минувших лет, когда боги все еще были невероятно могущественными, а по земле ходили их прямые потомки, которые сражались с порождениями Ехидны – наполовину женщины, наполовину змеи. Сама дракайна, как и ее муж, дракон Тифон с тысячью голов, была создана самой Геей в отместку за падение титанов олимпийцам. Но монстр был повержен, а сама Ехидна породила множество дочерей, с чьей помощью хотела покарать богов.       Война между Матерью Всех Монстров и олимпийцами, которые использовали людей Героев для борьбы с ней, продолжалась невероятно долго и шла переменным успехом. Отчасти в этом были виноваты сами боги, предпочитая строить козни, а нередко и прямо сдавать чужих Героев дочерям Ехидны. Все это закончилось только с гибелью самой повелительницы монстров, с момента которой прошла, по меньшей мере, тысяча лет. Афродита, тем не менее, хорошо помнила события тех дней, поскольку и сама, в силу возможностей, противостояла этому врагу. Но смерть Ехидны, видимо, не угомонила Гею и не лишила ее жажды мести.       Затем были годы борьбы между богами, которые заканчивались гибелью тысяч людей и разрушением десятков городов. Мелочные ссоры и завистливость приводили к многочисленным войнам уже между героями и шедшими за ними людей. В результате, Афродита, как и многие другие боги, подходила к сегодняшнему дню и без сотой части того могущества, которым она обладала ранее. Люди и боги попросту отвернулись и забыли друг друга. Наступил Железный век, в котором даже любовь среди людей, как чувствовала богиня, понемногу угасала. И, тем не менее, до полного падения и забвения было еще далеко, а Олимп до сих пор был надежно защищен, боги получали хоть какую-то поддержку, от верящих в них людей. Но возвращение Ехидны, в котором явно не обошлось без проделок Геи, могло нарушить и без того слабый баланс. - Эта Гея все никак не простит нам того, что мы избавились от того, кто пожирал нас сразу после рождения? – с брезгливостью в голосе бросила Гера, машинально поглаживая своего роскошного павлина, который всегда был ее атрибутом. – К тому же Олимп надежно защищен невероятно мощной магией, и она до нас хоть с мощью всех титанов и Тифона вряд ли доберется. - Да, но разве она не может перекрыть источник этой магии, который питает как Олимп, так и нас самих? – привычно хитрым тоном, словно играя в загадки, спросил Гермес у Геры, да и у остальных богов тоже. – Это практически то же самое, как если бы у нас был сундук, полный золота, но торговый путь, по которому мы его получаем, перекрыли пираты. Мы вроде как еще богаты, но чем дальше это будет продолжаться, тем беднее мы будем, пока не останемся без последнего гроша. А потому Афины и проиграли Спарте триста лет назад. - В такой обстановке чувствую себя загнанным зверем. В последний раз было такое ощущение только тогда, когда за мной с братом и матерью гналась та змея Пифон, – выдала Артемида, сжимая стрелы в колчане за спиной. Ей не раз доводилось охотиться самой, но чувствовать себя не охотником, а загнанной жертвой ей до этого доводилось всего один раз. – Будь у меня хоть немного той силы, с помощью которой мой брат убил ее, я бы пустила стрелу точно в сердце той твари, что породила ее на свет.       Остальные боги попросту молчали, прекрасно понимая, что сейчас они и в безопасности, все может круто поменяться уже в ближайшие пару лет. Дети Ехидны и в прошлом были могущественны и нередко подчиняли себе целые страны, а сейчас их должно стать намного больше, к тому же у Матери Монстров теперь множество союзников и среди людей. Потому к ее угрозе Афродита отнеслась со всей серьезностью, но пока у нее попросту не было плана дальнейших действий. - Хм, но пока она не дотянулась до Храма Зевса в Олимпии и Храма Юпитера Капитолийского, как зовут нашего отца римляне, мы продолжим получать поддержку людей, – начал рассуждать Гефест, до того молчавший. Все-таки от хромоногого кузнеца в таких вопросах пользы было немного. Он мог ковать молнии Зевсу, оружие Героям людей, но в таких глобальных вопросах он разбирался слабо, поскольку не сильно ими интересовался. – То есть, до тех пор, пока она их не разрушит или не осквернит, то мы будем в полной безопасности. - В том-то и проблема, сын мой, что источник нашей силы в этих двух величайших храмах. Но я очень сомневаюсь, что Ехидну напугают какие-то ряженые в железо легионеры… – начал было Зевс, но тут же, неожиданно для всех, оказался перебит Афиной. - Отец, это не просто какие-то ряженые в железо люди, а сама мощная на данный момент армия среди смертных. Да и потом, что будет делать эта Мать Всех Монстров, если и доберется до этих храмов? Пойдет на Олимп? – поинтересовалась Паллада, как всегда спокойным и рассудительным голосом.       Зевс на минуту замолчал. Не от обиды за такую наглость и не от отсутствия ответа. У него было кое-что, о чем он узнал несколько недель назад от Мойр, тех кто плетет саму Судьбу, которая, по крайней мере, раньше была одинаково обязательна как для людей, так и для богов. Именно увидев сотканное ими полотно, он и поручил Афродите отправиться во дворец Фарнака, чтобы подтвердить или опровергнуть собственные опасения. Помолчав с минуту, громовержец взмахнул рукой и материализовал перед всеми богами то самое Полотно Судьбы. - Взгляните сюда, вот, какую судьбу предрекают нам всем Мойры, если это случится, – без особого энтузиазма произнес Зевс, показав рукой на полотно.       Пока ткань Мойр показывала лишь разрушение храмов какими-то гарпиями и минотаврами под руководством самой Ехидны, возле хвоста которой лежали красно-белая корона, какая была у египетских фараонов и растоптанный лавровый венок. Людей на полотне практически не было, разве что некоторые уже были схвачены монстрами, а какие-то женщины прямо на месте превращались в разнообразных существ. Картина, вызвавшая отторжение у всех, кроме Ареса, который почитал принцип «Горе побежденным», но то, что происходило дальше, потрясло и его.       Дальше полотно сменилось видом точно также превращающихся в монстров, подчиненных Ехидне и разных божественных существ, вроде нимф или сатиров. Вместе с тем на изображении были и сами боги, медленно увядающие, словно старые, уже прогнившие деревья. Зевс уже лишился своих молний и бороды, а огненный меч Ареса сделался черным, покрывшись тягучей жидкостью, похожей на подземное горючее масло из стран Востока. Другие боги, вроде Афродиты или Артемиды, у которых не было такой большой силы, и вовсе были вынуждены скрываться от преследующих их могучих монстров. Это изображение уже не просто вызывало отвращение, а по-настоящему шокировало. Афродита никогда не испытывала таких ощущений. Даже когда во время Троянской войны получила копьем Афины в руку, чувства были совсем иные. Но то, что она увидела дальше, попросту лишило большую часть богов дара речи. - Это… Это что, насмешка? Кто это вообще? – нервно сглотнув, выпалил Дионис, снова собираясь сделать пару глотков своего вина, чтобы хоть слегка унять волнение, граничащее с отчаянием, которое захлестнуло его.       Следующее изображение словно делилось надвое. И если на первой половине можно было увидеть олимпийских богов на коленях перед торжествующей Ехидной, которая с плохо скрывавемым удовольствием смотрит на них, то на следующей происходило нечто одновременно невообразимое, непонятное, и вместе с тем жуткое. На второй половине действие происходило не то в подземелье, не то в темнице, в которой совершалась какая-то оргия. На полотне были изображены тринадцать демониц и монстров, столько же, сколько и присутствовало богов на Олимпе в данный момент. Смуглая и покрытая вычурными татуировками суккуба старательно насаживалась на фаллос неизвестного юноши, похожего на охотника или пастуха. Из груди смуглянки вырывался стон наслаждения, легко читаемый на ее лице и по трепещущим крыльям и хвосту. Рядом с ней купалась в неге величественная гарпия с совиным туловищем. Чуть выше нее драконица с бронзовой чешуей яростно стискивала грудью орган любви пленного воина, судя по вооружению, скифа или сармата. Соседка драконицы, сцилла с ультрамариновыми вьющимися волосами, опутала щупальцами пойманного рыбака. Чуть левее величественную женщину-минотавра с упоением драл раком человек с комплекцией гладиатора. И своеобразным венцом этой части полотна была сцена соития царственной женщины-грифона с юношей, в котором можно было безошибочно опознать Ганимеда.       При виде этого бесстыдства боги опешили. Повисла немая сцена. В воздухе чувствовалось напряжение, словно перед грозой. Только теперь все олимпийцы явствено прочувствовали, что их теперь ждет в случае поражения. Каждый бог мог узнать себя в одной из тех похотливых демонесс, которые будут вечно пресмыкаться перед Повелительницей Монстров. Молчание продолжалось, пока до носа ошарашенной Афродиты не долетел запах гари.       Меч Ареса, который тот держал в руке, прислоненным к алому плащу, заставил тот сначала слегка задымиться, а затем и вовсе загореться. Причем на разгорающееся за спиной пламя бог войны не обращал никакого внимания. Афродита смотрела в эти налитые кровью глаза и слушала тяжелое дыхание воителя. Не хватало только дыма из ушей для полной картины. Богиня любви прекрасно понимала его, ведь и сама была до глубины души оскорблена этим изображением, чего уж было брать с Ареса, который никогда себя особо и не сдерживал. - Вот так со мной… Великим воином и богом, которому нет равных на поле боя?! Ничего, я этим мечом прожарю эту Ехидну так, что она сама себя не узнает! – взмахнув мечом и с силой насупив на разгорающееся пламя позади него, процедил бог войны, указав на смуглую демонессу в тату. По нему было видно, что он собирается прямо сейчас пойти с этим мечом хоть в Тартар, лишь бы вырвать сердце и перерубить все кости той, кто собиралась превратить его в жалкую демонессу.       Арес со злости был готов покромсать хоть настоящую Ехидну, хоть ее изображение, но, не обнаружив ее на этом полотне, попробовал огненным мечом проткнуть какого-то монстра с огненными растрепанными волосами и чем-то вроде прочного кожаного бикини, которая, с присущей богу-воину яростью, кого-то насиловала. К счастью, или к сожалению, полотно Мойр пламя войны взять никак не могло, как и сам меч. - Постой, ты все равно не знаешь, где она и как много дочерей ее охраняет. Нас и так мало, брат и сейчас нельзя давать волю эмоциям. Пока врага нет, это не поможет, - попробовала своим холодным, но подрагивающим голосом успокоить кипящего как вулкан брата Афина. Афродита впервые слышала нотки волнения в голосе богини мудрости, но оно было и немудрено.       Арес еще минуту другую тяжело и яростно дышал, как разъяренный бык, потрясая огненным мечом. Но вскоре пламя стихло и бог войны, по крайней мере, на некоторое время успокоился. - Это... Это варварство. Да, я понимаю, что это приятно, но я никогда не стану такой, как ее уродливые детища, – у Афродиты попросту не было слов, после созерцания этого полотна. Конечно, богиня любви не была особо образцом целомудрия и сдержанности в любовных утехах, но такая роль в будущем ее просто взбесила, хоть и в немного меньшей степени, чем всех остальных богов. - Безвкусное извращение, – снова сухо проговорила Афина, желая побыстрее очистить разум от кошмара, который она видела пару минут назад. Мало того, что Паллада никогда не испытывала любви к подобного рода развлечениям, так еще и считалась образцом непорочности и девственной чистоты и это изображение уже нанесло ей глубокое оскорбление.       Она с холодным отвращением сверлила спокойным взглядом до боли знакомое лицо. Эта монстрица с совиным телом, в отличие от других, да и ее брата тоже, даже верхом на мужчине была спокойной, едва ли не скучающей и безразличной. Даже ее одежда была в разы более скромной и больше походила на длинное платье, как и у любой нормальной женщины. Не будь Афина образцом сдержанности, она бы потренировалась на этом изображении в меткости бросания копья. - Как она смеет?! Если узнаем, где она, я даже не могу сказать, что с ней сделаю. Но она навсегда запомнит мой трезубец! – потрясая своим оружием, разошелся уже Посейдон, как море, в котором начался шторм, уставившись на изображение сциллы. - Хоть бы сандалии мои крылатые оставила мне, - добавил Гермес, который такой не слишком удачной шуткой хотел просто успокоить себя.       После этого первоначальный шок и ужас переросли в ненависть и гнев. Боги, за исключением Афины и Гефеста, весьма бурно обсуждали будущую возможную судьбу, персонально обещая устроить Ехидне жестокую расправу за подобное унижение, пусть еще не наступившее. Но страсти довольно быстро улеглись, поскольку эмоциональная буря закончилась, и теперь пришло время оценить ситуацию трезво, что обожала делать Афина. - Если мы сами не уничтожим эту Мать Всех Монстров, тогда нам, как и раньше нужен Герой, который это сделает с нашей помощью, – первой предложила Гера. Это был проверенный временем опыт, который обещал принести успех, может только не с первой попытки. - Ага, и где мы такого сейчас возьмем? – риторически поинтересовался Гермес, который сам прекрасно помнил старые времена и понимал их отличие от настоящего.       Те времена были Веком Героев, когда один человек или полубог мог, получив статус Героя и божественное покровительство, одолеть какого угодно противника. Но тогда и Ехидна делала упор на одиночных, но сильных монстров, а сейчас количество ее детей было неизвестно, но наверняка больше прошлого. Одного, даже сверхсильного Героя с поддержкой всех богов попросту не хватит, что понимала даже далекая от войны Афродита. Рожать полубога и в последующем обучать его тоже был плохой и рискованный вариант, а вот найти достойного лидера и сделать его Героем, под началом которого будет большая армия, был идеальный вариант. - Отец, а может быть нам просто найти человека достойного и одновременно влиятельного на земле и вложиться в него всеми силами? – спокойно подумав, предложил такую мысль Гефест. Он еще помнил, как ковал оружие для смертных и потому решил, почему бы не дать подходящие силы нужному человеку.       Идея, которую подкинул бог-кузнец, сразу же начали обсуждать остальные боги. Она, в целом, была неплохой и даже лучшей из всех возможных вариантов. Но теперь возник вопрос, где взять реально подходящего и главное достойного человека, который не переметнется к Ехидне и будет служить интересам богов-олимпийцев. Афродита тоже обдумывала такой вариант, но сейчас она вспомнила, как пару лет назад была впечатлена успехами Гая Юлия Цезаря в Галлии, что даже лично решила спуститься и поздравить его с успехом. Более того, он был ее прямым потомком, ведь предком ему приходился легендарный Эней – единственный выживший Герой-троянец. - Да, это идея! Я даже знаю того, кто достоин, - выпалила богиня любви, приложив руку к сердцу. Конечно, такая идея могла понравиться не всем богам, но другой кандидатуры пока не предложили все равно. – Это Гай Юлий Цезарь – диктатор Рима. Он умный, честный, смелый, немного гордый, но вместе с тем верный своей стране и семье. То есть нам с вами. Пусть он поведет римские легионы на Ехидну! - Хм, я понимаю твое стремление взять под нашу совместную опеку своего далекого потомка, сестра, но, скажем, чем он лучше Помпея, с которым он сейчас воюет? – сразу же задала вопрос Афина. Она, конечно, с интересом наблюдала и за тем, и за другим, оценивая уровень их тактического мастерства. Цезарь, конечно, ей нравился, но пока он побеждал только галлов, которые о тактике имеют крайне смутное представление, а Помпей воевал и с римлянами, и с Митридатом, и царями Ближнего Востока и даже пиратами. – Конечно, я не говорю, что Цезарь плох, но вдруг он проиграет Помпею и в результате мы лишь впустую потратим наши и без того небольшие силы? - Если мы поможем ему сейчас, он точно не проиграет, - поддержал сестру Арес, скорее из вредности по отношению к Афине. Хотя он и видел в Юлии и его приятеле Антонии потенциал настоящих воинов, с которыми сам будет рад сразиться, когда они выйдут на достойный уровень. - А может, поможем Помпею? У него опыт войны с Митридатом, а его сын как раз примкнул к Ехидне? С нашей помощью он точно не проиграет… - вставил от себя Аполлон, решив поддержать Афину. Судя по всему он просто поверил ей и предпочел проверенного временем полководца, нежели того, кто пока побеждал только неорганизованные орды, не без примеси удачи.       Бог искусства мог бы продолжать и дальше, но удар скипетра по трону прервал его, как и собравшегося вклиниться в полемику Гермеса и разгоряченного бога войны. Зевс этим заставил всех остальных замолчать и тем самым попросил других богов дать ему некоторое время на размышление. В тишине громовержец думал несколько минут. - Хорошо, я согласен и с тобой, Афродита, и с тобой, моя Афина, - начал Зевс, когда, наконец, нашел, как ему показалось, идеальное решение. Оно было не столь рискованным, как предлагали обе дочери, но вместе с тем угрожало растянуться на неопределенный срок. – Мы не можем впустую тратить наши силы и потому мы не будем сейчас никому помогать. Мы поможем только тому, кто этого будет достоин, то есть победителю. Если победит Цезарь, мы поможем ему, ели Помпей, то ему. И пока они должны сражаться сами, безо всякого нашего вмешательства. Пусть покажут все, на что они способны.

******

      Царь Понта и Боспора заканчивал последние приготовления к важным переговорам. Его лагерь с гвардейцами и пленниками расположился под горной стеной. В одном из подземелий была та, кто могла дать Фарнаку все, что он только мог пожелать, а список желаемого у амбициозного царька был немаленький. Облачившись в свое торжественное одеяние: золотая диадема его отца, украшенная жемчугом, роскошный плащ цвета моря, всем этим он надеялся произвести должное впечатление на Ехидну, к которой он сейчас, на закате, и собирался прийти.       В качестве сопровождения он взял нескольких гвардейцев, скорее с целью вести плененных знатных мятежников, которых он по старой традиции приготовил в подарок Матери Всех Монстров. Он и раньше отправлял немалое количество пленников детям Ехидны, не особо интересуясь, что с ними потом будет. Фарнак делал это не из какой-либо преданности, а из желания получить могущество, которым его обещали наделить ее посланницы и помочь в грядущей войне с Римом. Момент для нападения на Республику был идеальный и потому царь Боспора с небольшой свитой как можно скорее прибыл к логову Ехидны, скрытом где-то в горе. - Так, выдвигаемся! – с решимостью приказал Фарнак, указывая готовому отряду сопровождения на тропинку, которая вела вверх в гору. Посланницы монстров говорили, что их повелительница живет в пещере, к которой ведет эта тропа, изолированная от внешнего мира.       Не более десяти гвардейцев и несколько пленников, которых те вели на веревках, начали подниматься вслед за своим царем. Опасаться каких-либо горных бандитов не приходилось, из-за расположенного рядом убежища монстров, да и на самый крайний случай у него был отряд стражи, а внизу в лагере и того больше.       Подъем давался Фарнаку непросто, тропа была не самой удобной, да еще и немного крутой. Тем не менее, царь Понта и Боспора твердо вознамерился дойти до Ехидны, той, кто должна была дать ему все, что он у нее попросит в качестве благодарности за поклонения и помощь. После свержения своего отца Митридата Евпатора, Фарнак страстно желал отомстить Риму за все унизительные поражения, которое его царство постоянно терпело. Желание реванша, возврата земель, которые, как считал этот царь-отступник, по праву принадлежали ему, заставили его искать новые источники силы, помимо собственной армии и именно в тот момент он узнал о существовании Ехидны.       Фарнак, разумеется, прекрасно знал Мать Всех Монстров, по знаменитым среди всех людей легендах о различных Героях, которые противостояли ее детям. Долго досаждавшая богам Олимпа Ехидна была убита многие столетия назад, и постепенно эта превратилось лишь в красивую сказку. Но лишь недавно цари Понта убедились в том, что легенды вовсе не лгут, когда узнали о возвращении дракайны в этот мир, хотя, наверняка, она жила у них под носом достаточно давно и заявила о себе Фарнаку лишь после падения его отца.       Поражение от Рима и жажда реванша, а также множества других благ, вроде богатства, власти или вечной жизни и молодости, которые обещала удовлетворить Ехидна, сделали царя Понтийского ее надежным союзником. От него лишь требовалось отдавать ее детям как можно большее число пленников, а также содержание ее существования в строжайшей тайне до поры до времени. Фарнак, как считал, исправно выполнял все условия Повелительницы Монстров и теперь поднимался в гору за заветной наградой.       Долго подниматься не пришлось, где-то через полчаса-час подъема, правитель Понта со своей свитой оказался на небольшом плато перед входом в горную пещеру. Если ее посланницы не ошиблись, он был на месте и теперь ждал саму Ехидну для переговоров. - Мой повелитель, по-вашему это все-таки хорошая идея? Обращаться к неведомой нам силе ради решения проблем с Римом? Не подумайте, что я сомневаюсь в вашей мудрости, - аккуратно спросил один из гвардейцев своего правителя, переводя дух после тяжелого и крутого подъема.       Фарнак, тоже приходя в себя после такой прогулки, смерил стража не самым довольным взглядом. Он видел, что он, да и большинство других солдат находится в состоянии средним между замешательством, интересом и опасением. Что уж говорить о нескольких пленниках, которые едва стояли на дрожащих ногах. Они явно догадывались о своей роли жертвы темному существу, но бежать от царя и его охраны было попросту бесполезно, да и подъем их ослабил. - Конечно хорошая. Мы должны вернуть свою славу наследников Македонской Державы и покарать римлян за то, что они отняли у нас наши земли, - сменив недовольство на спокойствие, начал Фарнак, поправляя светлые волосы. – И если богам больше нравятся эти италики варвары, то нам такие боги не нужны. Тем более, что она сейчас гораздо сильнее их и лучше присоединиться к ней сейчас, выторговав все нужные нам условия… - И ты совершенно прав, - последовал ответ откуда-то со стороны пещеры. Гвардеец, с которым разговаривал Фарнак, лишь вопросительно вытаращил глаза и схватился за рукоять меча, находившегося в ножнах. Его примеру последовали и остальные воины Понта, а их пленники едва ли не падали на землю от страха.       Обернувшись, повелитель Боспора увидел на выходе из пещеры двух девушек, точнее, существ, похожих на человеческих девушек, разве что с какими-то странными и чуждыми чертами. И если Фарнак еще имел какое-никакое представление о внешности детей Ехидны, то остальные впали в ступор, попросту не зная что делать.       Первая выглядела как обыкновенная девушка, только с тем отличием, что вместо рук у нее были огромные крылья, как у какой-нибудь птицы. Да и в целом ее тело куда больше напоминало птицу, нежели человека. Правитель Понта с легкостью догадался, что это была какая-то гарпия, как из тех старых легенд.       Вторая же вполне сошла бы и за обычную женщину в фиолетовом одеянии, если бы только не рога на голове, большие крылья за спиной и какой-то непонятный хвост с сердечком на конце. Помимо прочего гостей напрягал неестественный цвет волос этого существа, подходящий под ее одеяние. Вот таких существ Фарнак никак не мог отыскать в своей памяти и потому сам неплохо удивился ее появлению. Но для себя заметил, что ни одна из них не имеет ничего общего с дракайной, к которой он и приехал. - Это еще что… мой повелитель? – с опаской и подозрительностью, но вместе с тем и растерянностью, шепотом спросил солдат у своего правителя. Его взгляд был прикован к двум ранее невиданным существам, которые почему-то не выглядели какими-то кровожадными чудовищами, которые поедают людей целиком и без остатка, про коих ходили некоторые слухи. Напротив, они смотрелись относительно дружелюбно и даже соблазнительно для большинства людей. Потому, рассчитывающий в случае чего сражаться за своего царя воин попросту растерялся и не знал, как ему действовать. К тому же сам воздух словно стал немного тяжелее, сбивая с толку. – Что нам с ними делать? - От имени нашей матери и прародительницы мы приветствуем царя Понта и Боспора Фарнака. Пусть он выйдет к нам, - взмахнув крылом попросила гарпия нежным голосом, с которым не мог сравниться ни один человеческий. Гвардейцы царя даже оторопели от него, растерявшись из-за его нежности и некоторой соблазнительности. С появлением этих двух существ, казалось, даже воздух стал каким-то иным. - Я тот, кого вы ждете, - сделав пару шагов вперед, сообщил Фарнак, поправляя диадему на своей голове, чтобы было видно его атрибут царской власти, совершенно забыв о вопросе своего подчиненного. Даже он чувствовал себя как-то неуютно в их присутствии, словно сам воздух слегка давил его голову, спутывая все мысли, но правитель все еще трезво мыслил, отгоняя от себя это наваждение. - Да? А по мне ты больше похож на знатного пленника, которого должны принести нам в качестве жертвы, как это рассказывала мне мать. Мы бы с сестрой не отказалась от такой жертвы, – слегка улыбнувшись, начала девушка с рожками, медленно подходя вместе с гарпией к Фарнаку, наслаждаясь выражением его лица. Правитель Боспора, мягко говоря, был ошарашен таким обращением, что вызвало смешок все той же странной девушки. – Шучу. На самом деле мы знаем, кто ты и зачем пришел к нам, царь Фарнак. Мое почтение.       После этих слов она аккуратно взяла руку царя, украшенную несколькими перстнями, и попыталась ее поцеловать, но гарпия как-то сурово и неодобрительно посмотрела на сестру. Разочарованная демонесса отпустила руку удивленного царя, после чего тот почувствовал себя куда лучше. Наваждение и давление куда-то пропало и Фарнак мигом пришел в себя после того давления, которое он испытывал пару минут. Он не знал, откуда оно появилось, но подозревал, что это как-то связано с монстрами. Люди позади него тоже, почувствовав облегчение, начали приходить в норму. - Прошу простить мою сестру, она не слишком умеет вести переговоры и у нее скверное чувство юмора, - начала гарпия, подходя ближе к царю, сверкая синими глазами в лунном свете. Она показалась ему куда более спокойной и взвешенной, нежели эта девушка с рожками. – Я Филомела – Королева Гарпий и одна из 12 дочерей Ехидны, а это моя сестра – Королева Суккубов Исшара. - Очень рад с вами познакомиться, но… Могу я говорить с самой Матерью Всех Монстров? И если вас двенадцать, то где остальные десять? – Фарнак, помня странные ощущения от прикосновения этой, как сказала гарпия, суккубы, поостерегся протягивать им руку для знакомства и решил побыстрее перейти к делу, благо ничто не мешало ему сейчас трезво мыслить. - К огромному сожалению, нет. Она сказала, что у нее более важные дела, и она попросила нас встретить Царя Понта и Боспора, - начала Исшара, стараясь быть как можно более вежливой и сдержанной и даже особо не смотреть в лицо гостю, чтобы лишний раз не сбивать его с толку. Видимо, дипломат из нее был так себе. – А мои сестры сейчас тоже заняты в разных частях этого мира, выполняя волю нашей матери.       Фарнак неожиданно почувствовал себя уязвленным таким ответом. Все-таки он помогал всем, чем мог, Ехидне уже не первый год, а та даже нормально его встретить сейчас не может. Но царь Боспора быстро выкинул это из головы, желая поскорее перейти к тому, ради чего он проделал этот долгий путь от Пантикапея до гор Кавказа. - Даже если ее здесь нет, я полагаю, это не помешает нам перейти к делу. Но сначала, пусть Мать Всех Монстров примет этот скромный дар в знак нашей дружбы, - после этого правитель элегантно повернулся и жестом руки потребовал от гвардейцев подвести тех пленников, которых он взял с собой. – правительница мятежной Фанагории, вождь напавших на мои земли скифов и два его лучших воина послужат вам лучше. Она всегда просила приводить к ней достойных и знатных пленников.       Воины Понта по приказу царя повели вперед четверых пленников, причем скифов пришлось вести сразу двоим, поскольку всячески пытались вырваться, но путы были слишком крепкими для них. Светловолосый вождь и его воины лишь с нескольких попыток были поставлены на колени солдатами. Уже не слишком молодая правительница Фанагории шла молча и без особого сопротивления, но как только ее вывели вперед, бросила полный презрения и ненависти взгляд на бывшего царя. - Ты отступник, Фарнак. Ты предал своего отца, мой город и своих богов! – сухо, стараясь сохранять достоинство и смелость даже перед лицом неизвестной судьбы, осудила правителя женщина. Фарнак попросту не обратил на это высказывание никакого внимания, ибо довольно часто слышал эти упреки, а солдат и вовсе надавил ей на плечи, чтобы поставить на колени. - Хм, эти трое выглядят неплохо, а вот ее, наверное, придется привести в более подобающий вид, – окинув взглядом четверых пленников и наслаждаясь ненавистью в их глазах, начала Исшара, подойдя к ним поближе. – Мы принимаем этот дар. А теперь, пусть царь Понта и Боспора скажет, чего он желает от нашей матери в награду за помощь. Поправив золотую диадему в волосах и, приняв как можно более важный вид, Фарнак секунду другую вспоминал список того, то он бы хотел получить от Ехидны. Он много слышал о ее могуществе и считал свою награду, которую хотел потребовать, какой-то несущественной для столь мощного существа. - Если Ехидна способна на это, то я бы хотел получить вашу поддержку в войне с Римом. Если слухи не врут, вы способны побеждать целые армии, - начал царь, причем говорил он с какой-то жаждой, ожиданием. – Еще я бы не отказался от многих богатств этого мира, которые вы могли бы мне дать. И, самое важное, я хочу получить от вас то, что никто не получал уже тысячу лет – вечную жизнь и молодость, если вы способны на это. В обмен, я готов и дальше помогать вам и вашему делу. - Вот они чем тебя соблазнили? Вечная жизнь дается людям только за служение и верность богам, а не их врагам, – снова возникла правительница Фанагории, попытавшись встать, но сзади на ее плечо держал солдат Фарнака. На ее выкрик никто не обратил внимания, все-таки обсуждались куда более глобальные вещи. - Хм, так ты хочешь отомстить Риму и возвысить свою страну над всеми другими? Мы можем это устроить, но только если ты выполнишь несколько наших условий, – призадумавшись, вспоминая указания Ехидны, отвечала Филомела, обмахивая себя могучим крылом. – Ты получишь все, что просишь, если поможешь нам снова. Во-первых, мы поможем твоей армии, если твои воины будут сражаться нашим оружием. Позволите продемонстрировать? Не стоит волноваться, убить им очень и очень сложно.       Фарнак в этот момент немного удивился, поскольку ожидал какой-нибудь награды прямо сейчас, без дополнительных условий. С другой стороны, ему стало интересно, что это за оружие, которое не должно убивать противника и зачем такое вообще нужно. Потому он обернулся к сопровождающему его гвардейцу и жестом потребовал выйти вперед. Тот, слегка побледнев, машинально сделал пару шагов вперед, навстречу этим монстрам. Исшара только этого и ждала. Как только воин оказался перед ней, она мгновенно подскочила к растерянному противнику и своим кинжалом ударила того в грудь. Гвардеец даже не успел понять, что происходит, когда суккуб вытащила из его груди свой кинжал. Фарнак, да и все остальные с удивлением заметили, что рана была совсем незначительной, словно легкий укол и практически без крови. Но не успевший понять, что он остался жив, солдат зашатался и упал как подкошенный. - С ним все в порядке. Через какое-то время придет в себя, - коротко объяснила Исшара схватившимся за мечи воителям и слегка растерянному царю. В принципе, было заметно, что упавший воин жив, но как будто парализован, что еще больше сбило с толку Фарнака, но позже он сообразил, что это нужно, чтобы взять противника в плен живьем. – Это оружие более надежное и мощное, чем у людей и притом безопасное. Из этого исходит наше второе условие. Половину пленных минимум царь Понта будет отдавать нам. - Эм… Да, конечно. Получается, что почти вся вражеская армия будет захвачена без кровопролития и поделена между нами? Я не против, – переварив все произошедшее перед ним, Фарнак дал свое согласие, поскольку от пленных ему тоже была бы польза, хотя не такая большая, как этим существам. – В таком я хочу, чтобы вы помогли моей армии вернуть то, что украли у меня и моего отца римляне. Анатолию, Вифинию, возможно даже Фракию. Понту суждено править и юными берегами этого огромного моря. - Хм, ты просишь довольно много и потому мы хотим получить кое-то взамен. Нам нужна дорога отсюда на юг, в обход страны парфян. Эти люди опасны, их стрелы бьют без промаха, а догнать их невозможно. Нам нужен путь в обход их владений, – продолжила за сестру Филомела, указывая крылом куда-то назад, словно указывая на земли за этой горной стеной. Фарнак и сам прекрасно понимал желание любого человека или монстра пойти в обход Парфии, этой огромной могилы, где многие армии уже нашли свою смерть. – Нам нужны горы Каппадокии и, по возможности территории большого нагорья, которые принадлежат союзникам Рима.       Тут Фарнак снова призадумался. Размен по территориям был, конечно, в его пользу, плюс, как он слышал, Ехидне не нужны были золото и другие драгоценности. С другой стороны армянский царь Тигран, у которого гарпия просила забрать территории, был его хорошим другом, а с отцом Митридатом и вовсе был едва ли не в союзе. Он не пропускал парфянских налетчиков, а также нередко поддерживал в случаях споров с Римом, прикрывая его деятельность. Терять такого союзника совсем не хотелось, плюс, придется вести войну еще и с ним, помимо Рима, по сути, на два фронта. Но, все-таки этот союзник не мог дать царю Понта и Боспора то, что он так желал. - Это непростое решение, но я согласен. Вы получите те территории, которые так хотите, но также поможете мне с их завоеванием, в случае отказа царя Тиграна воевать, – принять это решение было непросто, но в данный момент Фарнак руководствовался лишь перспективностью двух союзников, а дружба с Ехидной давала куда больше преимуществ. - Да, конечно мы поможем нашему дорогому другу, – слегка захлопав крыльями от торжества, почти пропела Филомела. Даже несмотря на то, что придется много воевать ради этого царя людей, тот давал им все, что они хотели, а именно такой союзник и был нужен ее матери. – Как только мы получим свою часть, ты получишь свою вечную жизнь и молодость.       Мятежница задрожала и даже потеряла дар речи, из-за чего солдат с помощью напарника поднял ее на трясущиеся ноги и потащил к Исшаре. Судя по всему, им и самим было не по себе, учитывая как пару минут назад та за секунду уложила на землю их коллегу, но злить ее было еще страшнее. Оказавшись прямо перед ней, они просто уронили немолодую женщин на землю перед ногами демонессы. - Нет… – едва смогла проговорить она, пытаясь хоть куда-то уползи от довольного монстра, которая без труда взяла ее за руку и приподняла. Судя по тому, как это выглядело для Фарнака, Исшара была очень сильной и без труда одной рукой удерживала вырывающуюся мятежницу. - Не бойся, тебе станет гораздо лучше, когда я сделаю это с тобой, - словно издеваясь над жертвой, суккуб говорила весьма спокойным и даже ласковым тоном, поглаживая испуганную до дрожи женщину перед собой. Что неожиданно, через минуту максимум женщина перестала трястись и лишь с ужасом смотрела в глаза своей мучительницы. Видимо само ее тело не могло сопротивляться.       После этого демонесса молча прислонила руку ко лбу женщину, аккуратно убрав ее поседевшие волосы назад и что-то тихонько шепча. Фарнак никак не мог понять, что она говорила, да и его куда больше интересовало то, что будет дальше. Затем ему показалось, словно ладонь суккуба начала как-то необычно светиться каким-то пурпурно-розовым светом. На глазах у ошеломленных зрителей, волосы пленницы внезапно начали менять цвет, сменяя седину на золотистый цвет, который у нее был раньше, а само тело словно стало разглаживаться и восстанавливаться, сбрасывая накопившейся груз многих лет. Хватило нескольких секунд, и к ногам суккуба упала ослабленная омоложением девушка, которой больше двадцати с лишним дать было невозможно. - Да, после омоложения временно будет слабость, моя дорогая. Наслаждайся своим новым телом, – с улыбкой наблюдая за шоком превращенной мятежницы, когда та, явно не веря в происходящее, смотрела на свои молодые руки и ощупывая нежное лицо. – Убедились в том, что мы можем дать вам все, что только пожелаете? - Да… Да, теперь я убедился, мы… Боспор поможет вам с пленными и отвоевать Каппадокию! Вместе мы это точно сможем сделать, – помотав головой, чтобы временно прогнать из головы увиденное им, выпалил Фарнак, словно боясь опоздать с согласием.