***
Если бы голову можно было выключить, Антон Шастун пожелал бы это сделать прямо сейчас. Хотелось не думать ни о чём и ни о ком, особенно о странном мужчине на соседней койке. Не собираясь прислушиваться к желаниям хозяина, мысли то и дело крутились вокруг мурлыкающего: «Спокойной…», которое бросил Арсений перед сном, улыбаясь как довольный кот. Бесполезный, шкодливый, надменный котяра, от которого больше убытков, чем толка. Но такой, сука, красивый и обаятельный, вы посмотрите только, как лежит, так и хочется пузо почесать… «Что за мысли, Антон Андреевич? Коты?.. Серьёзно? Не стоит думать об этом, засыпая, а то потом всю ночь будет сниться Арсений Попов». И спать вроде хочется, но мозг активен как никогда. А ещё ни с того ни с сего захотелось домой. Да, чёрт возьми, такое детское желание. Антон устал от бесконечной дороги, переездов, мелькающих лиц. Внутренности сковывает непонятно откуда взявшаяся тоска. Только музыка и спасает от погружения в хандру. Ритмичные звуки уносят сознание подальше от окружающей действительности и по идее должны помочь отрубиться мгновенно, как это всегда бывало ранее. Однако в этот раз что-то идет не так и голова продолжает работать несмотря на усталость и желание поскорее отключиться. «Вот же срань…» Антон устраивается поудобнее, насколько это возможно в рамках предоставленной ему на эту ночь кровати. С его-то ростом… Парень ложится в излюбленную позу — на спину, закинув руки за голову, закрывает глаза и пробует не думать. Получается, конечно, хреново. В голове беспрестанно всплывают обрывки сегодняшнего концерта, произошедшее в гримёрке, планёрка в автобусе. Все события сменяют друг друга с бешеной скоростью. Хорошо, что сегодня по вине организаторов не было фотосессии после концерта, Шастун бы не выдержал. Настроение такое, закрыться в ракушке и не выглядывать. Нет, Антон совсем не против съёмки со зрителями, наоборот даже за. Ему это не сложно, ему нравится радовать людей. Шаст и в юмор-то пошёл, потому что ему приятно видеть, когда люди вокруг него смеются и сияют. Временами, как сейчас, всё надоедает, но он напоминает себе зачем всё это — смех и радость мы приносим людям. Однако Антон обычный человек и у него тоже может быть плохое настроение. Причём, это не такая уж большая редкость, особенно в последнее время. Причину этого Шастун не знал. «Почему я не сказал Арсу, чтобы он завалил лицо? Захочу и хоть тысячу вопросов задам… Добрый вечер, меня зовут Антон Шастун и перед сном я прокручиваю диалоги и придумываю, что я мог бы ответить оппоненту». Да, иногда действительно хочется отмотать время назад и всё переиграть. «Какого чёрта я не нашёлся, что ответить? Какого, спрашивается, хрена я пасанул перед этим питерским снобом? На самом деле, даже не питерским, а омским». Антон даже немного пыхтит от негодования, пытаясь понять, что особенного в Арсении, раз парень начинает вести себя рядом с ним словно половая тряпка. «Надо это прекращать». Глаза Антона закрыты, наверняка, со стороны всё выглядит так, будто он десятый сон видит, но нет. «Надо будет завтра с ним поговорить, расставить все точки над i. Так дело не пойдёт, мы коллеги, работаем в одном коллективе, часто выступаем в паре, и между нами не должно быть какого-то напряжения. А зачем ждать до завтра? Может он не спит и мы поговорим сейчас? Всё равно ребята уже смотрят сны…» С этой мыслью Шастун перевернулся на правый бок, открыл глаза и замер. Сердце пропустило удар, затем больно стукнулось о грудную клетку. И вдохнуть он тоже забыл, только губы распахнулись. Воздух стал плотным и, казалось, встал поперёк горла, а во рту мгновенно пересохло. В голове промелькнула мысль, что всё-таки он успел отрубиться и сейчас видит сон, но, честно говоря, даже для сна увиденное казалось слишком нереальным. В сменяющих друг друга вспышках слабого света автострадных огней Антон видел стоящий колом член. Член своего коллеги, руки которого бродили по его же обнажённому торсу. Шастун медленно и бесшумно вытаскивает наушники и выключает плеер. Пальцы пробивает мелкой дрожью, но парень этого не осознаёт. Увиденное слишком… слишком. Шаст не шевелится, его тело застывает, словно превращаясь в камень, вот только камень твёрд, стабилен, холоден и непоколебимо спокоен, а у Антона вместо этого всего внутри замершего тела необъятных размеров клубок чувств: разных, противоречивых, но таких сильных, что, кажется, они заполнили собой всё его существо и пошевелиться, вздохнуть, моргнуть он уже никогда не сможет. Первое, что разнесло Антона на куски — это чувство необъяснимого стыда. Хотя, постойте-ка, что значит необъяснимого? Вот же, перед ним мужчина, коллега, друг… эм-м… да кто угодно, на самом деле!.. и этот человек, простите, дрочит, увлечённый своим занятием настолько, что не замечает ничего вокруг. Щёки парня горят так, что брызни на них прохладной водой, того гляди, она зашипит, испаряясь. Продолжая ощущать, как температура тела поднимается, Антон чувствует, что следом за стыдом приходит некая злость. Или что это? Обида? Обида на человека, заставляющего испытать такие сильные эмоции; на мужчину, которому, казалось бы, уже нечем больше удивить. Но он в очередной раз делает это, выбивает из колеи, заставляя Антона чувствовать себя умалишённым. Шастун действительно иногда думает, что сходит с ума, а теперь будто его болезнь выросла, окрепла и явилась во всей красе в виде галлюцинаций. «Поздравляю, Шастун. Если это глюк, то нам надо поговорить об образах, которые рождает твоё подсознание. А ещё лучше, не говорить. Чёрт, чёрт, чёрт! Брат, ты просто ёбнулся, завязывай базарить сам с собой». Как хорошо, что он лежит и нет возможности упасть, потому что прямо сейчас Антон ощущает, как ноги становятся ватными, а голова слегка плывёт. Наверное, здоровой реакцией мужского организма было бы хохотнуть, перевернуться на другой бок, провалиться в сон да, максимум, хлопнуть друга на утро по плечу и усмехнуться: «Как спалось?». Антону из этого списка не хочется делать ровным счётом ничего. Почему? Он не знает. Он даже не понимает, какого чёрта здесь происходит и сколько это представление длится, не то чтобы осознавать причины своего поведения. Антон подумает об этом потом, когда стук его сердца перестанет отдаваться буквально во всех частях тела. Шастуну хочется пробить лоб рукой. Он не верит глазам, хотя прекрасно видит всё до мельчайших деталей — как вздрагивает плоский живот, вздымается грудь, а на представшем во всей красе члене блестит смазка, в которой отражается свет фонарей. «Моя реакция какая-то гейская», — думает Антон, понимая, что будь на его месте кто-то другой, он бы зажмурился, отвернулся, да сделал бы всё что угодно, но не смотрел на происходящее во все глаза, словно стараясь не упустить ни одну деталь. «Это очень странно, но почему чужая дрочка кажется мне самым красивым, что я видел в жизни?» И действительно, то, что происходит, хоть и кажется иррациональным, бредовым, а сама ситуация выбивает из колеи, является из ряда вон выходящей, но вместе с тем ничего более эстетичного и завораживающего Шастуну ранее видеть не доводилось. Он часто-часто моргает, вдруг понимая, что до этого забыл о такой естественной потребности организма. В сотый раз отправляет в мозг сигнал — «Не сон. Это не сон», но понимает, что прямо сейчас он является свидетелем некоего таинства, которое вообще-то его взору не предназначалось, но тем не менее тайным зрителем коего он стал и тайным бы предпочёл остаться. Что делать с этой информацией, Шаст не знал, об этом он поразмышляет когда-нибудь потом, а прямо сейчас ни о чём другом, как о тонких изящных пальцах, обхватывающих член и легко скользящих по стволу, думать не получалось. Антон видит, как напрягаются мышцы живота Арсения, подгибаются пальцы на его ногах, а головка члена краснеет, наливаясь кровью, и этот момент становится для Шаста откровением, потому что именно в ту самую секунду, когда Арс кончает, Антон чувствует, как собственный привставший член слегка дёргается. Шастун теперь не верит не только своим глазам, но и собственному телу.***
В шесть часов утра Арсений открывает глаза, понимая, что, вообще-то, выспался. В теле чувствуется такая лёгкость, что возникает ощущение — ещё немного и он воспарит над поверхностью кровати. Голова также, на удивление, чиста, никаких тяжёлых мыслей в кристально чистом сознании нет. В автобусе царит тишина, слышно лишь тихое посапывание коллег. Прямо в это мгновение Арс ощущает некое… счастье? Да, именно его. Ведь в жизни парня есть всё, к чему он стремился долгие годы; он предвкушает вечерний концерт, сотни горящих глаз, устремлённых на него, смех и радость, наполняющие его лёгкие, словно необходимый для поддержания жизни воздух. Арсений разминает тело, улыбаясь, вытягивает руки вдоль туловища, шевелит пальцами, рассматривая их, и жмурится. Самому себе он напоминает котёнка и, наверняка, со стороны выглядит жутко мило. Хотя, какое это имеет значение, если на него никто не смотрит. С этой мыслью он поворачивает голову влево и что же он видит? Антон, мать его, Шастун полусидит на своей постели, привалившись на подушки, и не спит от слова совсем, держит в руках телефон и поглядывает на Арсения как-то чересчур аккуратно и вместе с тем внимательно. — Доброе… — заговаривает Арс, но слово, вырвавшееся из утреннего рта, больше напоминает хрип больного ангиной. Приходится прочистить горло и попробовать ещё раз. — Доброе утро. Получается значительно лучше. Арсений переворачивается на левый бок, подкладывая ладони под щёку, улыбается и хлопает глазами, рассматривая Антона, судя по выражению лица которого становится понятно — его утро не такое доброе, как у Арса. — Доброе, — наконец-то выдавливает из себя Шастун и смотрит, будто видит Попова впервые. — Не спится? — спрашивает Арсений, немного ёрзая. Он по-прежнему ощущает в теле небывалую лёгкость, удовлетворённость и, если позволено так выразиться, сладость. Ему хорошо, он во всеоружии, готов делиться своим прекрасным настроением со всем миром. А пока весь мир не проснулся, подойдёт и его двухметровая частичка, Антон Шастун. Вот только последний радости Арсения вовсе не разделяет, хмурится и отворачивается. — Угу, — мычит парень себе под нос и делает вид, что углубился в телефон. Арсений почему-то уверен, что делает вид. Но даже хмурая мина Шастуна, который, честно говоря, в последнее время ведёт себя крайне странно, не способна испортить чудесное настроение мужчины. «Наверное, его девушка отшила или очередной уровень не может пройти в какой-нибудь дурацкой игре, вот и печалится» — думает Арс и тихонько хмыкает, переворачиваясь обратно на спину. Теперь он уже не видит, что взгляд Антона снова прикован к нему. И, уж тем более, не замечает насколько этот взгляд изучающий. В противоположном конце салона несколько раз пищит телефон Оксаны, оповещая о том, что на часах шесть пятнадцать утра. Девушка выключает будильник практически сразу и со стороны её ложа раздаются нечленораздельные мычащие и кряхтящие звуки; Окс встаёт, потягивается и пока мало напоминает вечно бодрого администратора команды «Импровизации». У неё есть пятнадцать минут, чтобы воскреснуть. Честно говоря, Арсению уже неймётся: он хочет встать, размять как следует затёкшие конечности, но этого не делает — Оксана наверняка не имеет ни малейшего желания предстать перед ним с растрёпанными волосами и заспанными глазами. А Попов джентльмен, рыцарь, так нравится ему думать. У мужчины нет никакого желания смущать своим присутствием даму. И он лежит, разглядывая потолок и мелькающие за окном деревья, да изредка посматривает на Шастуна, не переставая улыбаться. Ведь день действительно прекрасный. Дело именно в этом, да-да.***
Вы когда-нибудь видели корриду? Арсений видел. Он часто бывает в Испании по семейным делам, и, однажды, наблюдал тот самый момент перед появлением быка. Попов тогда не сводил глаз с разъярённого животного, жаждущего вырваться за пределы ограждения, нетерпеливо бьющего копытом и мотающего головой. Зверю необходимо выпустить пар, ворваться на арену, где его ждёт тореадор и сотни глаз, желающих наблюдать представление. Именно таким быком чувствует себя Арс перед концертом. Ему не терпится. Поэтому он сейчас мечется по своему загону в виде гримёрки, измеряет комнату по диагонали, чеканя шаг, насколько это возможно в кроссовках с довольно мягкой подошвой, и мысленно представляет тореадором Антона Шастуна, готовый вспороть ему брюхо, потому что осталось каких-то тридцать минут до концерта, а его и Димы всё ещё нет в здании концертного зала. Почему именно Антона, когда ребята на самом деле вдвоём, Арсений не знает. Да и если разобраться, то вины их в опоздании нет, дело в непонятно откуда взявшихся пробках и довольно тугом гастрольном графике. Уже настроен свет, звук для микрофонов троих участников представления — Арсения, Серёжи и Стаса, теперь осталось лишь дождаться опоздавших. Попов и без того взвинчен, а эта задержка ещё больше распаляет его. — Оксана, я же говорил, мы опоздаем, — в гримёрку буквально вваливается Шаст, а за ним виднеется Позов, выглядящий гораздо спокойнее своего товарища. Оксана оторвалась от телефона и флегматично и слегка неопределённо махнула рукой в сторону вешалок с одеждой. — Переодевайтесь, мы быстро вас чекнем, у ребят уже всё настроено, — спокойствием эта милая девушка не обделена. Возможно, эта черта была приобретена ею в процессе работы с шоу «Импровизация», ведь кто, как не она, всегда должен оставаться в равновесии, тем более, когда в коллективе присутствуют такие психи… — Молодцы, ребят, могли бы приехать к концу концерта, — возможно, Арсений и хотел бы вложить в эти слова меньше желчи, но получилось, что получилось. Ни единого угрызения совести Попов не испытал, краем глаза заметив, как Окс закатила глаза, Матвиенко оторвался от телефона с лицом, говорящим: «Поглядите-ка, Граф опять разбушевался», Шеминов даже бровью не повёл, как и Позов. И лишь приоткрытый в удивлении рот и выражение крайнего негодования на лице Антона Шастуна оставили неприятный осадок и желание дать себе по лицу за несдержанность. Такая обида на собственный острый язык родила в мужчине желание насолить ещё больше. Как истинный актёр, он решил до конца сыграть роль плохого парня и находящиеся в помещении услышали уже из коридора: — Можете не торопиться, постойте так ещё, мы же никуда не опаздываем! Арсений вышел на сцену, уселся в крайне неудобное кожаное кресло и, признаться, изрядно удивился, когда следом из-за кулис показался Антон: переодетый, бодрый, надо сказать, улыбчивый, машущий рукой звукорежиссёру Крапу, попутно кое-как натягивающий на себя микрофон. Арс испытал лёгкую досаду. Не то чтобы он имел своей целью вывести Шаста из равновесия, но всё-таки присутствовало ощущение, что зря старался и выдавливал из себя колкие комментарии. В самом деле, Антон жуткий балбес и не понятно, как приучить этого пацана к порядку. Больше, чем вечно опаздывающие люди, Арсения раздражали только те, которые опаздывают на концерт, а после выглядят как ни в чём не бывало. То есть Антон Шастун. Сцена заполнилась подоспевшими участниками команды. Серёжа снимает сторис, Дима гуглит информацию об очередном городе, который, честно говоря, слился с остальными в один, Стас снимает что-то для своих таинственных целей, о которых остальным ребятам не распространяется, таинственно заявляя: «Потом всё увидите». Из динамиков начинает бить по барабанным перепонкам ритмичная музыка для импровизации «Это — рэп», а Антон и Дима встают в исходные позиции друг напротив друга. — Итак, Антон, ты — девушка, которая пришла в магазин вернуть некачественную одежду. Дима — ты продавец, — голос Стаса Шеминова, усиленный микрофоном, прокатывается эхом по пока пустующему залу. Мужчина хлопает в ладоши. — Антон, начинай. Сразу рэп, поехали. — Здрасьте, вы мне продали какое-то говно. Я пришла домой и надела его, Оно сразу же на мне разошлось по швам. Чё ты смотришь? Я щас дам тебе по щам. Антон в ударе, он бодр и весел, чем бесит Арсения не на шутку. Мужчине сложно ответить почему. Наверняка причина кроется в непонимании, каким образом парню удаётся сохранять спокойствие, ведь, признаться честно, Арсений прекрасно понимает, как раздражает его своим поведением. Или у Шаста стальные нервы или он хороший актёр. Или… ему похуй. Да нет, бред какой-то. Попов вдруг ясно осознаёт причину своего плохого настроения. Он ведь, как вампир, только для вампиров солнце опасно, а для Арсения — в самый раз. Солнце по имени Антон Шастун, в лучах которого мужчина привык нежиться и греться, подпитывая необходимость быть обласканным вниманием, таким искренним и честным, что подобного он раньше никогда не получал. А что же сейчас? Да, Шаст весел и улыбчив, но Арс чувствует — холоден, со взглядом избегает пересекаться, а всё-таки столкнувшись, не отводит глаза, смотрит, но словно мимо. Зелёная радужка кажется пустой, нет в ней больше отражения ярких голубых глаз, только мутное грязное болото, в котором хочется утопиться от негодования. Пока Арсений размышлял, ребята уже закончили настройку звука и, словно разоблачившись из сценических костюмов, сняли с лиц улыбки и признаки энтузиазма и побрели обратно в сторону гримёрки, на этот раз ждать выход на сцену перед зрителями. Их можно понять: шла третья неделя тура и с непривычки парни устали от бесконечной смены городов, залов, лиц, практически ежедневной обязанности излучать энергию и позитив, переездов, гостиниц, фотосессий и внимания фанатов. Арс тоже устал физически, но ни капли не устал морально, в отличие от коллег. Ведь именно всё вышеперечисленное, кроме разве что обязательных фотосессий после концертов, давало Арсению ту неслыханную энергию, которой поражались все: и коллеги, и зрители. Вот только одну из батареек для своих жизненных и творческих сил он, кажется, потерял. И этот факт нужно было немедленно исправить. — Шаст, — Арсений нагнал ничего не подозревающего Антона в лабиринтах кулис. — Что? — Шастун остановился, обернулся к мужчине и пристально посмотрел прямо в глаза. Взгляд внимательный, деланно заинтересованный, но, к великому сожалению Попова, по-прежнему пустой. — Как прошёл эфир? — пожимает плечами Попов, не особо скрывая, что вопрос этот выцепил из потока мыслей только что совершенно случайно. И Антон, разумеется, неестественность коллеги видит. Он приподнимает брови, смотрит на Арсения сочувственно, не скрывая своей иронии. Вот только всё так же, холодно. Арс сейчас готов сморозить любую глупость, лишь бы вернуть былой огонёк. — Долго, — отрезает Шастун, ссылаясь видимо на сегодняшний инцидент в гримёрке. Парень разворачивается и продолжает свой путь, удаляясь от Попова. «А ведь это уже было». — Шаст, — окликает Арсений, не собираясь сдаваться, и устремляется следом, однако, тут же врезаясь в остановившегося парня. Он вновь обернулся и снова смотрит, мол, что ещё скажешь. Арсению ясно одно, причина такого поведения совсем не в его дурацкой выходке из-за опоздания ребят. Этим двоим было сложно сработаться. Тем не менее они смогли, да так хорошо, что в восторге от их взаимодействия в импровизации были все: и коллеги, и зрители. Чуть позже ещё был сложный период, когда Шастун сначала вёл себя слишком дружелюбно, можно даже сказать, навязывал общение с собой нелюдимому Попову, чем слегка напрягал последнего. После парень отстал от него и стал вести себя примерно так же, как сейчас, закрыто и холодно. Тогда Арс не на шутку испугался, не понимая причины такого поведения, ведь ещё вчера они сидели и выпивали вдвоём, а сегодня пацан как ершистый дворовый кот не подпускает к себе, шипит и избегает любого контакта. Почему — осталось загадкой до сих пор. Тогда ситуацию спас Стас, который не поленился и отчитал обоих, давая понять, что личные неприязни ребята могут засунуть себе в задницу, а похерить его шоу, его детище он им не даст. Сработало шикарно. Вдобавок, Антон никогда не отличался злопамятностью, и, спустя каких-то пару недель, Арс заметил, что всё вернулось на круги своя. Понял он это, когда на техничке, внимательно слушая задание Шеминова, он вдруг почувствовал на голом участке шеи тепло, а обернувшись, столкнулся взглядом с его источником — Антон улыбался, совсем как раньше, и смотрел-смотрел-смотрел, заставляя Попова расплываться в ответной улыбке и буквально таять. Шастун молча смотрит. Арсений пытается подобрать слова. — Арс, не парься, мы профессионалы, никакие стычки не отразятся на нашей работе, — это, по всей видимости, максимум искренности, который Шаст может дать своему незадачливому коллеге. — Правда, всё нормально, настроение просто говно, я не выспался… Антон замолкает, словно хочет продолжить этот монолог, сказать что-то ещё, но с приоткрытых губ не слетает больше ни звука, будто парень поймал несказанные слова, как птицу за хвост, и держит, не давая вырваться. Это не даёт Арсу покоя. Какого чёрта? Этого непосредственного пацана можно читать, как открытую книгу, так почему же ничего не понятно, почему столь проницательный Арсений не видит причины странного поведения коллеги?.. Наверное, потому что на самом деле причина для него не так важна, как острое желание вернуть внимание к своей нескромной персоне. — Тем не менее, прости, Шаст, я был груб.***
В почти серых сегодня глазах Арсения Попова плещется немой вопрос: «Какого чёрта?», а Антону хочется высказать ему всё. Что всё? Он и сам, признаться, не до конца понимает. В самом деле, было бы весьма забавно, предъяви он коллеге за самоудовлетворение, свидетелем которого случайно стал. Ну смешно же… Смешно и грустно. И не понятно, как с этой информацией жить. Шастун не успел осмыслить толком само происшествие, но захватило оно его не слабо. От того парень буквально мечется по собственному сознанию с криками: «За что? Почему это так сильно отпечаталось в моих глазах и мыслях? По какой причине не даёт покоя? Как выкинуть это из головы? Каким образом заставить себя непринуждённо общаться с этим человеком?» На самом деле Антон в состоянии ответить на эти вопросы, вот только не позволяет себе углубиться в размышления, уж слишком боится ответов… В момент, когда Арсений произносит слова извинения, на Шастуна накатывает дикая усталость от всей этой ситуации в целом, и, в частности, от своей реакции на неё. Тотчас в нём взыграла ущемлённая, почти детская, гордость — не достойна вся эта ситуация его драгоценных нервов, не будет он сам себя накручивать более, не станет забивать свою светлую голову чужими фетишами и занудством характера. Надо же, из-за его узколобости могла пострадать работа. «Плохой солдат, Шастун, отвратительно себя ведёшь. Непрофессионально и по-ребячески. Отставить». Он на мгновение опускает взгляд в пол, быстро переосмысливая своё глупое, как ему кажется, поведение, и возвращает его на лицо Арсения, находящееся, к слову, достаточно близко. Тот выжидает. Смотрит, зараза, изучающее, будто под микроскопом. Вот только Антону теперь такой взгляд нипочём, он улыбается одними лишь глазами и поджимает губы. — Арс, забей, ладно? На самом деле, этот тур даётся немного сложнее, чем я думал, а такие стычки — это фигня. И моё поведение — фигня, — Шастун тянет руку и видит, в глазах напротив загорается огонёк, а губы коллеги растягиваются в улыбке, когда тот жмёт протянутую ладонь. И, кажется, будто всё хорошо. А концерт и правда проходит отлично. Истосковавшийся по овациям, по лестному вниманию к собственной персоне, по чуть было не потерянному восхищению коллеги, Арсений буквально порхает над сценой. Смех его переливается колокольчиком, мозг активно генерирует сколь бредовые, столь и гениальные шутки. Все его движения, танцы сегодня какие-то особенно летящие. И остальные ребята, Шастун не исключение, тянутся за ним, включаются в эту игру, перенимают азарт. Шастун окончательно выбрасывает из головы навязчивые мысли и наслаждается сегодняшним выступлением. Антон испытывает облегчение. Он, как и ранее, смотрит на Попова с неким восторгом, ловя в ответ абсолютно счастливые взгляды. Радуется Арсову хорошему настроению и, слегка задумавшись, приходит к выводу, что хотел бы, чтоб такой настрой у этого человека был всегда. Осталось только понять, что является к нему ключом… В импровизации «Это — рэп» ребята оказываются в паре и держатся без замен довольно долго, приводя своей слаженной работой в восторг весь зал и Стаса, который по привычке одними лишь губами шепчет: «Смотри на Шаста! Взаимодействие, ребята, взаимодействие!», а парням подсказки словно не нужны. Они, как рассорившиеся пацаны со двора, которые наконец помирились и теперь даже подсвечиваются изнутри, конечно, явно не показывая свою радость, так им кажется. На самом деле видно за версту. В ходе сценки Стас, услышав подходящую фразу, произносит: «Арс, это — рэп». Включается ритмичная мелодия и Арсений начинает выдавать слова, которые рождает его сознание. — Смотри, какая у меня шикарная Лена! — обводит в воздухе фигуру Шаста руками. — У меня здесь есть отличное тело. Шеминов негодует, потому что не видит контакта, так как Попов зачитывает не Шасту, а вечно оборачивается к Диме. Антон стоит перед ним и наблюдает с интересом, парень буквально заглатывает каждое слово, обращённое к нему, а глазами будто пытается запечатлеть все движения. — Давай, закрывай глаза, — Арс оборачивается в сторону Стаса и видит, как тот маячит, призывая, чтобы актёр уделял больше внимания партнёру. Попов подлетает к Шастуну и стремительно хватает за худое плечо. — Ты хотела? Хотела? Шаст видит в этот момент в глазах коллеги возбуждение, а через прикосновение ощущает такие жаркие чужие руки, что рот его в удивлении приоткрывается, а реакция становится слегка замедленной от шока. Тонкие пальцы на плече — всё, о чём он может думать. Об этом и о том, где эта рука была прошлой ночью. Видимо его взгляд выдаёт эти мысли, потому что на долю секунды Арс задерживает свой на краснеющем лице. В этот момент Шастун перестаёт слышать текст. Он понимает лишь одно — в фильмах после таких взглядов следует поцелуй. — А теперь смотри, это мастер-класс, — Попов снова отворачивается к Диме и ведёт себя крайне нервно. С короткого расстояния, разделяющего их, Шасту прекрасно видно, что тело партнёра по сцене пробивает мелкая дрожь. — Я её засосу, это будет супер-Арс… Он так резко и так неожиданно приближается, всё ещё не убирая ладонь с плеча, что Антон, как загипнотизированный словом «засосу» наклоняется, будто за поцелуем. Рука Арсения удерживает парня от роковой ошибки, а во взгляде начинают летать молнии. Шастун такие взгляды выучил — он их получал каждый раз, когда Попов переходил на сцене черту, а после обвинял в этом самого Антона. Бред? Да, ещё какой… Но у Шаста иммунитет и один ответ: «Это же Арсений». Остаток концерта проходит в явном напряжении. Антону не по себе, его не на шутку пугает тот факт, что их с Арсением недопонимания стали в какой-то степени достоянием общественности. Хорошо, что оба они остаются неплохими актёрами, способными перевернуть такую ситуацию в свою пользу, сделать вид, что всё происходящее часть сценки, влияние образа. В конце концов, никто из присутствующих не в курсе перипетии их личных взаимоотношений и волноваться особо не о чем. Но почему-то на душе неспокойно, и пока Шеминов заканчивает концерт, представляя актёров на прощание, Шастун украдкой посматривает на нечитаемое лицо Арсения, шестым чувством понимая, что того произошедшее задело гораздо сильнее. «Поди пойми эту творческую натуру, тёмный лес… Надо обязательно обсудить это с ним». Так думает Антон Шастун, уходя со сцены в сторону кулис. Где-то на подходе к гримёрке его обгоняет Арсений и, весьма грубо задев плечом, скрывается за дверью. Кажется, хрупкому перемирию пришёл конец.