***
Как бы то ни было, давайте-ка, на всякий случай, начнем с предыстории. — За собакой я ухаживаю сам, — Ивана, присевшего на свой конёк, было не остановить, — кормлю, вожу её гулять хоть в дождь, хоть в жару… Лука, приткнувшись к его боку, как к печке, осоловело моргал, потирая глаза. Он мечтал принять душ и завалиться спать, да и последняя рюмка явно была лишняя, но Петрич завершал карьеру в сборной, и он не мог себе позволить заснуть прямо здесь и сейчас — на небольшой импровизированной вечеринке, устроенной парнями по этому поводу. — А стрижёшь ты её тоже сам? — поинтересовался какой-то любитель собак, кажется, Марио. — Нет-нет, это я уже доверяю специалисту. Раз в три месяца обязательное мытьё, сушка и стрижка… И вот тут-то Матео, весь вечер не сводивший с Луки глаз, и, как следствие, не пропустивший ни единого иванова слова, раскрыл рот и ляпнул: — А, знаю, это называется римминг. Голоса умолкли, на некоторое время установилась тишина, похожая на натянутую до предела струну. Но через миг она лопнула. Сначала раздалось сдавленное хрюканье Ивана, а следом — гомерический хохот команды. Хохотали все: раскатисто ржали Деян, Домагой и Ведран, в беззвучном смехе зашлись Ивица и Дарио, многие схватились за животы, а Огнен даже согнулся пополам, другие — например, Даниел Субашич и Иван Стринич — негромко хихикая, утирали набежавшие слёзы тыльной стороной ладони. Луку тоже пробрал нервный смех. Вот он, тот самый знак, которого он так долго (не)ждал! Не смеялись только невозмутимый Манджукич и виновник торжества Младен Петрич, который (как показалось Луке) пробормотал нечто похожее на «мальчики выросли, но не поумнели». Наверное, не смеялся бы ещё Ален Халилович, но его-то как раз и не взяли на вечеринку по причине малого возраста. А потом со всех сторон посыпалось весёлое и пьяное: — Римминг, тримминг — пиздец какой-то! Всего одна буква, а поди ж ты… — Интересно, римминг придумали в Древнем Риме? — Все дороги ведут в римминг… — Чем выше любовь, тем ниже поцелуи. — Матео, вы язычник? Ковачич, покрасневший до ушей, стыдливо переводил взгляд с одного лица на другое. На лбу у него выступили капельки пота. Это не укрылось от глаз Дарио, который наконец-то вспомнил о своих капитанских обязанностях. Небрежно почесав небритый подбородок, он ободряюще улыбнулся парнишке и решительно хлопнул в ладони, тем самым закончив вечеринку.***
— Как видишь, случайности не случайны, — всё ещё посмеивающийся Иван буквально втолкнул Луку в номер, там усадил на кровать и сунул в руки небольшую прямоугольную коробку, при взгляде на которую у Модрича ёкнуло сердце, а под ложечкой появилась сосущая пустота. — Тебе понравится, вот увидишь. — Посмотрим, посмотрим, — хмуро процедил Лука и насупился. Выбранная им полгода назад коробочка — стоила она сущие копейки — была тут же заказана неугомонным Иваном в каком-то интернет-магазине, и изредка (ладно, всякий раз!) открывалась, когда они приезжали на сборы. Внутри находились игральные кости — два белых кубика, выдававшие тридцать шесть различных комбинаций. За это время Лука с Иваном опробовали все, что могли, кроме одной, при выпадении которой Луку подмывало бежать без оглядки. В голове на повторе вертелось «это негигиенично, не делал и не собираюсь, и себе не дам, всему же есть разумные пределы». О, боже, одна эта мысль… Конечно же, он понимал, что ведет себя нелепо, однако каждый раз, будто невзначай, подталкивал один-единственный кубик, заставляя незаметно перевернуться на другую грань. Ему казалось, что проделывал он это виртуозно, пока Иван не спросил его напрямик, в чём дело. И тогда Лука сдался и сказал, что так и быть, сыграет, но лишь тогда, когда сама вселенная подаст знаки (справедливо рассудив, что окружающие редко говорят о римминге вслух). Иван заметно помрачнел: — Бережёшь целомудрие? — А ты, поди, устал тренироваться, — отпарировал удар Лука. — «Наклон головы с одновременным высовыванием языка десять раз по три подхода в течение месяца» Тот в ответ лишь пожал плечами. Больше к этому разговору они не возвращались. И вот теперь, проклиная всех и вся на свете (что ж, мерси-с, как говорится), в том числе ехидно скалящегося любовника, Лука водил подушечками пальцев по вдавленным буквам, что складывались в слова «анус» и «лизать». Впервые ему хотелось провалиться под пол в самом прямом смысле. — Забавно, не правда ли? — Иван внимательно поглядел на него. Лука неопределенно хмыкнул, и Иван продолжил: — Прости. Я не собирался тебя обидеть. Если не хочешь, мы не… Он сел перед Лукой на корточки и, уткнувшись подбородком ему в колени, уставился прямо в глаза. Он не сердился, не пытался настоять на своём, наоборот, во взгляде сквозило беспокойство. За него, за Луку. А ещё — обожание, такое трогательное и простодушное, что Лука впервые за весь вечер улыбнулся. Просто и легко. И этого оказалось достаточно, чтобы успокоиться. Абсолютно неожиданно для себя, Лука помечтал, чтобы Иван немедленно сжал его в объятиях и… — Я хочу, чтобы ты вылизал меня. Взгляд напротив изменился на миг, но ему хватило — он увидел то, что хотел. — Значит, можно? — тихо спросил Иван, и надежда зажглась в его глазах. — Можно, — буркнул Лука, а голос отчего-то стал на октаву выше. — Но всего один раз. И дай хоть в душ сходить… — Конечно-конечно, — Иван не выдержал и просиял белозубой улыбкой. Лука только вздохнул и отвернулся: эта улыбка творила с ним чудеса. Он при виде её забывал обо всём на свете. Сердце сжалось — от неуместной сейчас нежности. Они вывалились из душевой кабинки, оставляя цепочку мокрых следов, наспех вытираясь полотенцем, целуясь на ходу и обмениваясь ни к чему не обязывающими фразами. На пороге спальни Лука споткнулся о сброшенный впопыхах кроссовок, чертыхнулся и полетел на кровать, утягивая за собой и Ивана. Оказавшись снизу, чувствуя, как колотится сердце, он выдохнул: — Ну, что там дальше? Иван зацепился потемневшим взглядом за его губы, еле слышно прошептал: — Повернись на четвереньки. Раздвинь ягодицы. — Ты отвратительный… — Лука встал на коленки, чувствуя себя до невозможности глупо. Щёлкнула крышка. В нос тут же ударил запах клубники. — Расслабься. Вот скажите, как тут расслабиться, если в ложбинку между ягодиц уже текла вязкая жидкость, и большой палец, размазывая, нежно потёр дырку. С трудом подавив в себе инстинктивное желание сбросить чужую руку, Лука, красный как рак, уткнулся в подушку. Уши запылали огнём от смущения. По-хорошему, надо было действительно отвлечься, и он решил вспомнить, как бить пенальти. Что-то типа этого «установите мяч, сделайте три шага назад, не смотрите в глаза вратарю…», но Иван с силой сжал ягодицы, развёл их ладонями и… толкнулся языком внутрь, вылизывая и посасывая, раздвигая податливые стенки. Робко. Чертовски нежно. Низ живота скрутило в тугой узел, член приятно потяжелел, а из горла вырвался приглушённый стон. Лука сдавленно охнул, весь сжался, но несмелые движения иванова языка заставили его немного расслабиться. И всё же он чуть не задохнулся, пытаясь понять, как это работает и насколько хороши эти прикосновения. Водоворот новых ощущений захлестнул с такой силой, что ему на секунду показалось, будто в лицо плеснули кипятком. Хрватска богоматерь! Что-о, сходить с ума от вылизывания задницы, оказывается, так здорово?! Здорово до безумия… Лука зажмурился и резко втянул воздух. Нет-нет, он никогда не сможет привыкнуть к этому. Блядь! Это было грязно. И так возбуждающе, так хорошо, и всё же — так грязно, так непристойно, что он запаниковал: — Х-хватит! Прекрати! Пожалуйста… Горячий влажный язык послушно выскользнул из него, оставив странное чувство пустоты. Лука разочарованно хныкнул. Совершенно иррационально захотелось побыстрее её заполнить, но пока не членом, нет. Может быть, пальцами? Словно услышав, Иван ввёл сразу два, аккуратно, не торопясь, огладил изнутри. Лука неосознанно закрыл глаза, пытаясь углубиться в уже знакомые ощущения. Нет, не то, совсем не то, чего он желал в данную минуту. Собственный член напрягся и недовольно дёрнулся, пачкая смазкой постельное бельё. В груди что-то сжалось. Ну же, сказал он себе, сдаваясь, просто попроси, чего ты медлишь? Пожирающий его, жаркий, пропитанный похотью голод толкнул вперед, и Лука, шалея от собственной смелости, произнёс, сам не понимая, почему голос звучит так хрипло: — Ещё раз, сделай так языком. Можешь? Иван уткнулся лбом в бедро, беззвучно рассмеялся: — Что-то давно я не слышал в твоём исполнении ничего подобного. Лица Ивана Лука не видел, но ему не надо было даже оборачиваться, чтобы понять, что сейчас его озарила самодовольная улыбка. — Ой, да иди ты! — он закатил глаза, и тут же издал облегченный всхлип: Иван тягуче вновь прошёлся языком по чувствительной коже от напрягшихся яиц до копчика, а затем и вовсе бесстыдно ввинтился в пульсирующее от возбуждения отверстие. Это не казалось таким уж странным, это было… естественным. Лука содрогнулся, почти задохнулся, отчаянно вскрикнул. Голову кружило от желания. Ослабевшие ноги бессильно разъехались в стороны. О боже, боже, боже, как же влажно и горячо, он что, попал прямиком в рай? — Я становлюсь одержим твоей задницей, — невнятно пробормотал Иван. Одной рукой он придерживал Луку за бедро, а второй — перекатывал ему яйца, чуть оттягивая вниз, и от этих прикосновений реально вело, затягивало темнотой перед глазами. — Идиот, — осуждающе проворчал Лука, чувствуя, как внутри разгорается неконтролируемый огонь. Волоски на шее встали дыбом, а по позвоночнику пробежала горячая волна, заставляя все мышцы сократиться. Что ж, возможно он чуточку (самую малость, с воробьиный нос!) лукавил, говоря, что не собирается впредь повторять подобный эксперимент. Иван лизал широко, размашисто, то присасывался губами к припухшим краям чуть приоткрытой дырки, то касался быстрыми точечными движениями промежности, то вырисовывал языком какие-то фигуры. Каждый нерв ощущался натянутым до предела от нарастающего напряжения, что скапливалось внизу живота. Лука вцепился в простынь и почти остервенело закусил губу, чтобы не застонать как последняя шлюха. Да он и впрямь был похож на шлюху — сквозь пелену тумана Лука словно увидел себя чьими-то чужими глазами — максимально раскрытый, с оттопыренной задницей, широко разведенными ногами и поплывшим взглядом. Тело пробрала крупная дрожь, ему так понравилась эта воображаемая картина, что он чуть не взвыл. Он собрался приподняться на локтях, желая получить как можно больше, но Иван прижался к нему, обхватил крепче: — Не шевелись. Лука пытался подобрать нужные слова, чтобы ответить, — но не находил их. Из головы напрочь вышибло всё, кроме понимания того, как же он сильно любит Ивана. Весь стыд, смущение и робость окончательно пропали. — Иванко! Иванко-о, — уже не сдерживая стона, и, повторяя и повторяя имя своего любовника, он изогнулся, инстинктивно подался назад, всецело доверился ласкавшим его рукам. И языку — Иван продолжал вбиваться в растянутую измученную дырку, постепенно заводясь всё сильнее, при этом умудряясь ещё шептать что-то нежно-ласковое. Стояло так, как никогда в жизни. И Лука, не выдержав, сделал попытку потереться болезненно ноющим членом о постельное белье — кончить хотелось до одурения, до разноцветных кругов перед глазами. Ему нужно было совсем чуть-чуть, но он не собирался трогать себя сам, да и крепкие руки удерживали практически на весу. — Мне надо… Я не могу больше, — слова слетели с пересохших губ горячими выдохами. — Возьми меня по-настоящему. Иван провёл кончиками пальцев по внутренней стороне бедра, заставляя развести ноги пошире, вошёл в него, начал двигаться нарочито неспешно, так правильно, так мучительно-сладко, лишая его возможности захватить контроль над ситуацией. Член, длинный и толстый, казалось, был способен заполнить Луку полностью и довести до желанной разрядки, однако этот медленный темп сводил с ума, и тело дрожало от желания ускориться. Никаких сил терпеть уже не было. — Быстрее, — почти шёпотом попросил Лука. — Ещё… А-ах! Иван коротко рыкнул, чуть меняя угол проникновения. Ладонь его легла на живот, вскользь коснулась члена, заставила нетерпеливо заскулить и упереться спиной в грудь. Толчки стали более резкими, темп сбился, И Лука, подхватив ритм, ощутил, как по коже потекла струйка пота. Его разрывало на части. Откровенно пошлые хлюпающие звуки, хриплые стоны за спиной, рука, по-хозяйски давившая на поясницу — с каждым движением удовольствие всё нарастало, разливаясь по телу и оставляя белый шум в голове. Пространство вокруг плыло, плавилось, становилось зыбким, каким-то нереальным. А потом оно взорвалось ко всем чертям. Пальцы на ногах поджались, Лука всхлипнул от пронзившей насквозь почти болезненной судороги и кончил, чувствуя, как выплёскиваются тёплые капли. Иван покачнулся и сполз под бок, успокаивая сбившееся дыхание. — Ты как? — хрипло спросил он. Лицо у него было потным, усталым и абсолютно счастливым. Лука лениво прислушался к себе. А и впрямь, как он себя чувствует? Растраханный анус горел огнём, из него вытекала сперма, сил сдвинуть ноги не было, сознание качалось на волнах посторгазменной неги. Он сыто потянулся — мир не рухнул, не рассыпался на осколки, по сути, даже не накренился от того, что ему вылизали задницу — перекатился на Ивана, нависая сверху, и шутливо стукнул по руке: — От тебя пахнет клубникой. Целоваться не будем как минимум неделю. А в остальном — всё отлично. — Затем зевнул, укладываясь у него на груди. — Так, значит, это и есть римминг? — Ага. Так тебе понравилось? — усмехнулся Иван и чмокнул в висок, опаляя горячим дыханием ухо. — Изверг, вся жопа исколота! — ворчливо отозвался Лука, проводя ладонью по колючей, небритой щеке Ивана, и услышал в ответ тихий смех. — И я тебя тоже люблю, — Иван подставился под ласку, как довольный кот (странно, что не мурлыкнул), которому чешут пузо. — Римминг, он такой, Лукита, как говорится, и хочется, и колется… Немного поелозив под Лукой, он уткнулся носом ему в волосы, но внезапно отчего-то напрягся, начал ощупывать под собой простынь и вскоре извлёк на белый свет небольшой предмет — им оказался маленький кубик. Их глаза встретились, и на короткий миг они замерли, изучая друг друга, а потом заржали, как два идиота. — Сыграем ещё раз!