Juego

— Раз, два, раз, да не так! - к окончанию фразы голос сорвался, - нет, ритм сбился, давай ещё раз. Да смотри ты, в конце концов, на себя в зеркало! Не видишь, что ли, что ноги разъезжаются?! Плотные отзвуки шагов о деревянный паркет стихли, и брюнет устало выдохнул, сверля парня напротив тяжёлым взглядом. Грудь часто вздымалась после нескольких трудных прыжков, младший угрюмо сверлил оппонента глазами, но вступать с ним в диалог не спешил. Вот уже полчаса вместо того, чтобы тратить время на репетицию совместного номера, они только и делали, что огрызались друг на друга. — Пятиминутка закончена, давай ещё раз, - Чимин вернулся к проигрывателю и снова щелкнул кнопкой, позволяя музыке разлиться по залу. Чонгук в ответ фыркнул, игнорируя приказ старшего. — Сегодня с тобой просто невыносимо разговаривать, не с той ноги встал? —Тебя это не касается. Если берёшься за сложные «па», будь добр делать на совесть. —По-моему, ты предвзят. —По-моему, ты косячишь, - передразнивая тон младшего, парировал Чимин. - Не можешь следить за ногами, не делай вовсе. Тебе не хуже моего известно, как со стороны выглядят некоторые из движений, если не делать их со стопроцентной отдачей. У тебя же сегодня вообще не получается ровным счетом ничего. —Тебя не доебали, что ли, чего ты цепляешься к каждому моему вздоху? - Чонгук выдохнул сгоряча, не задумываясь о том, как это прозвучало для старшего. —Следи за языком! Тебя вообще не должно касаться это, ясно? —Тогда оставь свою голову за пределами зала! Не можешь собраться и вести занятие сегодня, двери открыты. Чонгук раздраженно ударил по кнопке на проигрывателе и поднял с пола свой мобильник. В кармане толстовки, валяющейся рядом, отыскались аирподсы, которые пришлись как нельзя кстати. Младший заткнул капельками уши и прибавил звук на максимум, отбрасывая телефон в сторону. Тело сосредоточенно замерло, и брюнет пошёл вслед за мелодией, раздающейся в наушниках. Движения его отдавали резкой холодностью. Чонгук не сдерживал рвущиеся изнутри эмоции и отдавался полностью мелодии, зовущей его за собой. «Ноги у него разъезжаются, подумать только!» - раздраженно подумал младший. «Чертова истеричка, никогда не умел оставлять личное за дверьми зала». Чонгука отчего-то безумно бесил сегодняшний настрой старшего. Ещё несколько дней назад они весело и задорно отрабатывали совместные поддержки, а сегодня он, видите ли, косячит. Младший выдернул наушники и устало повалился на пол, закрывая глаза. Чимин, все это время наблюдающий со стороны за сменой эмоций брюнета, тихо подошёл к тому месту, где тот раскидал свои конечности, и сел рядом. — Если собираешься и дальше срывать на мне свою злость, лучше уйди, я серьезно, - не открывая глаз, попросил младший. — Ладно, я был не прав, прости. — Был не прав? Серьезно? - Чонгук резко выпрямился и удивленно уставился на старшего. Глаза Чимина, как и прежде, манили своей глубиной. Чёрные, почти полностью заволакивающие радужку зрачки всё так же магически действовали на брюнета, и это бесило. Чонгука выводило из себя поведение старшего: его излишне самоуверенный тон и резкость. Настолько раздражало, что хотелось ударить: с размахом, сделать больно так, как он делал ему сейчас своим к нему отношением. А потом загладить вину и поцеловать: совсем как раньше, притянуть к себе за затылок, пальцами зарыться в отросшие на затылке пряди и запустить свой язык тому в рот, а потом в извинении укусить за нижнюю губу, с оттягом, но мягко, почти безболезненно. «Черт, о чем я только думаю» - пронеслось в голове прежде, чем Чонгук сделал резкое движение вперёд и почти коснулся губ напротив, но здравый смысл опередил, заставив подскочить с места, испугавшись собственного секундного порыва. — Думаю, сегодня мы оба не готовы к репетиции, - уже с сумкой наперевес на пороге зала выдохнул младший, скрываясь в коридоре. — Кретин, - малодушно сорвалось с губ Чимина. На секунду он почувствовал себя по-настоящему разбитым. Репетиция не удалась, и они напрасно потратили все своё свободное время на взаимные упреки. На самом деле возмущался один только Чимин. И он один только ответственен за упущенный момент. Собрав сумку и подняв с пола забытое Чонгуком полотенце, старший выдернул шнур проигрывателя из розетки и потушил в зале свет. До следующей пары оставалось ещё почти полтора часа, есть сейчас совершенно не хотелось, впрочем как и танцевать. Чимин сам сбил настрой, который упорно искал в себе последние несколько часов, поэтому винить кого-либо в собственной напряжённости и глупости не было никакого смысла. Пак и сам не знал, почему был настолько взвинчен. Срываться на младшего у него в планах не было, потому как в целом они пришли между собой к относительному миру и атмосфера на совместных репетициях оставалась довольно дружеской. Они могли спокойно шутить и смеяться над неудавшимися элементами, а позже вместе пили кофе в кафетерии на первом этаже, куда к ним присоединялся Юнги. Но сегодня его словно кто-то укусил, потому что день не задался с самого утра. С Юнги возникли некоторые недомолвки, переросшие во взаимные упреки. Оба бросили друг другу горсть обидных слов, и Чимин был даже почти уверен, что в окончании разговора драматично хлопнул дверью: этот момент уплыл из памяти, и в мыслях осталась только горечь от брошенных старшему фраз. На самом деле конфликта легко можно было избежать, ведь разногласия возникли на фоне все того же совместного номера с Чонгуком. Юнги не ревновал, нет, и даже почти не видел в младшем конкурента. Просто был немного сбит столку тем фактом, что Чимин не хотел его присутствия на сегодняшней репетиции, аргументируя это тем, что у старшего сейчас и без того полно собственной работы и тратить впустую время, которое можно было бы провести в студии, как-то глупо. Юнги готов был уступить и согласиться, но отчего-то видел в словах танцора долю притворства. Не доверять младшему не хотелось, но он сам собственным поведением внушал Юнги обратное. И вся эта неясная ситуация с музыкантом вылилась в то, во что вылилась. И Чимин, естественно, во всем произошедшем как с Юнги, так и с Чонгуком винил самого себя. Но гордость не позволяла сделать первый шаг к примирению и просто попросить у обоих прощения. У Юнги за то, что отослал его с репетиции, а у Чонгука за излишнюю резкость, которую тот совершенно точно не заслужил.