Туманная гора

Рассеялся мрак. На небосводе сердца Воссияла луна. К западным склонам гор Она всё ближе, ближе... (Сайгё, 1118-1190 гг.)

То была середина шестого месяца. Солнце было затянуто серыми облаками, как и полагается в сезон дождей, вместо него виднелось лишь пятно пробивающегося сквозь дымку яркого света, показывающее положение светила на небосклоне. Уже около полудня. Было жарко и душно — скоро должен был начаться дождь, — но главная площадь была многолюдна, как никогда. Сегодня был ярмарочный день, и люди, словно муравьи, сновали туда-сюда, от прилавка к прилавку, от магазинчика к магазинчику, будто желая урвать что получше, пока дождь действительно не начался. В этом потоке гомона и крика Саеко просто терялась. Она никогда не встречала такого количества людей в одном месте, хотя бы по той причине, что в её родной деревне стольких людей просто и нет. Но, впрочем, что она ожидала? То была маленькая деревушка под горой, а это — сама столица Империи. И если девушка и должна была испытать благоговейный трепет перед величием славного Киото, то она его не испытала. Вместо этого — что-то похожее на детскую растерянность и ощущение того, что в царящем вокруг гомоне она не слышит даже собственных мыслей. Саеко была молоденькой девчушкой по фамилии Такаясу, черноволосой, темноглазой, как раз в том возрасте, когда на голову примеряют тяжелую свадебную вуаль. И ничем особо примечательной она не была, за исключением, пожалуй, того факта, что, пока все выходят замуж да детей рожают, дошла из своей деревеньки до столицы, живой и здоровой. Ну...может и не совсем здоровой, но живой точно. Ведь всё могло быть и хуже, не правда ли? А то, что кимоно грязно-зеленого цвета стало ещё более грязным, и дело тут было далеко не в потускневшей от времени ткани, — так не беда, это ведь, как говорят, «мелочи жизни». Девчушка, прижимая к себе свои «пожитки», завёрнутые в тёмную ткань как в сумку, оглядывалась по сторонам в поисках места, где она могла бы переночевать. У неё были деньги, три рё, заботливо вытащенные бабушкой из каких-то закромов, и она надеялась, что их хватит на ночлег и еду на первое время. Точно... еда. Стоило ей подумать о еде, как живот откликнулся на эту мысль утробным урчанием. Саеко затравленно огляделась по сторонам, однако никто не собирался каким-либо образом порицать её за подобную непозволительность. Люди вокруг были словно глухи и слепы, слыша и видя только то, что сами желали, им будто бы до неё совершенно не было никакого дела. Значит таков он, большой город? Мысль эта лишь привела девушку в ещё большую растерянность, однако попавшаяся ей на глаза вывеска какой-то гостиницы вызвала у неё вспышку радости, быстро затмившую собой былое смятение, - человеком, всё же, она была отходчивым, хотя бы потому, что её внимание быстро и легко перескакивало с одного на другое. Читать, к слову, Такаясу не умела, зато проявила благоразумие, постаравшись запомнить перед своим уходом, как выглядят иероглифы, которые ей могут понадобиться, вроде "гостиницы" и "храма". Стоило Саеко прошмыгнув внутрь, едва отодвинув висящий на входе занавес, её окутал приятный полумрак и запах еды. Она оказалась в небольшом помещении, в котором стояло несколько столиков и скамеечек, за которыми сидели люди, в основном мужчины. Лишь одна женщина, возраста, когда бабушкой назвать уже можно, но невежливо, сидела на скамейке у входа и одарила девушку таким взглядом, словно смотрела на старую, облезлую собаку, пришедшую клянчить у неё еду, но Такаясу будто бы и не заметила этого. — Здравствуйте! — выдала она максимально позитивным тоном и, завидев переминающуюся в углу женщину в фартуке, тоже как-то странно поглядывающую на Саеко, подскочила к ней, — А у Вас можно...поесть? Можно мне... Девушка повертела головой, заглядывая в тарелки к уже сидящим посетителям, и, заметив у одного чашку гречневой лапши, осторожно спросила: — Чашечку собы? Женщина с усилием кивнула головой, поджав губы, и удалилась, а Такаясу довольная уселась за единственный свободный столик, в упор не замечая сверлящие её взгляды и перешептывания. Первые минуты своего ожидания незадачливая путешественница с нескрываемым интересом осматривала окружающую её обстановку и даже заметила неприметную на первый взгляд лестницу, по которой время от времени спускались или поднимались люди под кажущийся ей смешным скрип деревянных ступеней. Потом Саеко наскучило и она достала из кармашка под воротником переливающуюся золотом вытянутую монету, длинной с указательный палец. Много ли на такую можно купить? Она очень красивая и блестящая, но разве это меняет тот факт, что она всего одна? Как можно обменять что-то на пусть и красивую, но лишь одну монету? А у неё их всего три... Долго на них жить вряд ли возможно. Значит, если Саеко собирается остаться здесь, нужно будет искать работу? Девушка задумчиво сморщила нос и положила монетку на стол, как раз в тот момент, когда вернулась женщина с тарелкой горячей лапши. — У меня есть это... Скажите, её хватит? — спросила Такаясу, неловко глядя на неё снизу вверх. Однако женщина, опустив взгляд на блестящую монету, вдруг изменилась в лице. — Вы... хотите этим расплатиться? — выдавила она спустя некоторую паузу, растерянно моргнув. — Да... этого мало? Нужно ещё? — Нет-нет! Этого достаточно! Женщина с нервной улыбкой забрала монетку так, словно вырвала из лап разбойника собственного ребенка, и уже собралась было уходить, но Саеко вовремя вспомнила ещё кое о чём. — Подождите, пожалуйста! А комнату у Вас снять можно? — спросила с надеждой девушка. — Я... приму это как плату и за комнату. — Ой... спасибо! — Такаясу расплылась в улыбке, — Вы очень добрая женщина! Я обязательно помолюсь в храме за Ваше благополучие! Ой, погодите, пожалуйста, ещё минуточку! Мне работа нужна, Вы возьмёте меня на работу? Где-то позади послышались смешки - это двое других посетителей нашли в происходящем что-то смешное для себя. Странные какие-то! Но от этого смешно стало и самой Саеко. Вот только, судя по кислому выражению лица женщины в фартуке, ей было не до смеха. — Мы с Вами... потом это обсудим, — выдавила она, изо всех сил сохраняя самообладание, — Потом... когда Вы доедите. — Хорошо! Довольная Такаясу, со смущенной улыбкой переглянувшись с остальными посетителями и заметив, что атмосфера несколько разрядилась, повернулась к своей тарелке. Лапша уже немного остыла, но это никак не расстроило девушку: она просто была рада оказаться в тепле и уюте, с чашкой собы и добрыми людьми. Теперь ей казалось, что всё, что произошло ранее, не так уж и ужасно, как казалось, и что всё будет намного лучше. Когда Саеко доела, женщина, представившись как О-Юмэ, показала ей комнату, расположенную на втором этаже, маленькую, но очень светлую, в которой даже был небольшой столик и шкафчик, куда можно было убрать вещи и футон, когда он не будет ей нужен. Девушка была несказанно рада тому, что ей не придётся спать на улице, и оттого трещала без умолку - такова уж была её особенность, трещать без умолку, когда ей было легко на душе. Благодарности из уст Такаясу быстро сменялись рассказами о том, как живется в деревне и чем занимается её бабушка Тамамо, а также убеждениями, что ей "очень-очень нужна работа", ведь иначе она непременно умрёт. — Я готовить могу, стирать могу, убирать могу... — перечисляла Саеко всё то, что она умела, с умным видом загибая пальцы, - А, ещё умею делать тэмари! Вы умеете делать тэмари? Ну пожалуйста, мне правда нужна работа! Вот как я без работы? О-Юмэ-сан, я могу работать просто за еду, честно-честно! О-Юмэ долго молчала, но, вероятно, терпение её кончилось. Она повернулась к столь надоедливой особе с раскрасневшимся и ставшим похожим на спелый помидор лицом, однако вместо того, чтобы высказать внезапно свалившимся на её голову мучению всё то, что она о ней думает, лишь процедила сквозь зубы "я поговорю об этом с хозяином". И Саеко была довольна, искренне и наивно, без всякого злого умысла, довольна не тем, что действовала женщине на нервы, а тем, что у неё действительно появился шанс. Уже когда О-Юмэ ушла, девушка принялась раскладывать свои пожитки. Их было не так много: одно кимоно ярко-жёлтого цвета, нижнее бельё в виде дзюбана и кукла, в виде маленькой черноволосой девочки в красном кимоно. Такаясу и сама не знала, почему бабушка так настаивала на том, чтобы она взяла её с собой. Ведь прежде Тамамо постоянно корила её за чрезмерную рассеянность и была права — Саеко нередко витала в облаках и забывала обо всём на свете, могла снять развешенное для сушки бельё и через пару минут, не найдя его на прежнем месте, взволноваться, что бельё, верно, унёс шаловливый ветер северных гор. А если она и куклу потеряет? Бабушка будет расстроена... Ей стоит быть очень внимательной. После того, как Саеко разобрала свои вещи и переоделась, она немного подумала, задумчиво расхаживая по комнате, посмотрела в окно, на то, как неумолимо движется к горизонту солнце, и решила пойти прогуляться, заодно осмотреть окрестности. Да и, по правде говоря, ещё совсем недавно она жила лишь мыслью о том, как бы добраться до Киото, а теперь, наконец добравшись, девушка испытала некоторую растерянность - она не знала, что делать теперь, и цель, ради которой она пришла сюда, не вносила ясность, а наоборот, только путала и пугала ещё сильнее своей кажущейся ныне невыполнимостью. Что-то она действительно раскисла... А раскисать никак нельзя! Пытаясь приободрить себя, Такаясу покинула гостиницу, сливаясь с заметно поредевшим потоком людей. Она бродила долго и почти бесцельно, всё думая и думая, думая и думая, о том, как найти Его в таком огромном городе, и о том, не ошибся ли дружище Рюки, сказав, что Он отправился в Киото. А поток редел и редел. Солнце клонилось и клонилось к горизонту, и вдруг на прощание озарило небо последними, рыжими, как хвосты лисицы, лучами, а после исчезло, пообещав вернуться вновь. На улицах зажглись фонари, сначала белые и желтые, расписные, потом неожиданно появились красные, красивые-красивые, однако свет их не дарил успокоение, скорее наоборот, настораживал. Здесь и людей стало больше, мужчины, ухоженные и не очень, с клинками за поясом, женщины в красивых одеждах и с дорогими заколками в волосах, даже дети, в основном девочки, лет 7-8, в смешных кимоно, красных, как те самые фонари, освещающие улицу. Саеко продолжала идти, с интересом осматриваясь вокруг, до тех пор, пока взгляд не наткнулся на чьё-то бледное лицо. Такаясу остановилась, растерянно посматривая на красивую молодую женщину с почти отсутствующим выражением выбеленного лица, сидящую за деревянной решёткой. — Вам нехорошо? — спросила девушка, поднимаясь на цыпочки, и заглядывая к незнакомке, — Почему Вы сидите здесь? Может, Вам чем-то помочь? Лицо женщины дрогнуло. Она опустила взгляд вниз, чуть наклонив голову, и до ушей Саеко донёсся тонкий перезвон свисающих с её прически украшений. — Всё в порядке. Просто сегодня мне нельзя выходить на улицу, — тихо ответила незнакомка, чей голос был преисполнен какого-то грустного спокойствия и смирения. — Ох... очень жаль! Сегодня такая хорошая погода... — с сожалением вздохнула Такаясу, — Я надеюсь, что завтра Вы сможете выйти погулять... До свидания. Девушка развернулась, собравшись уходить, но тонкая рука, высунувшаяся меж деревянных палок, с неожиданной силой схватила её за рукав. — Стой, подожди, — зашептала женщина, затравленно озираясь по сторонам, и прильнула к решетке, — Ты... можешь кое-что передать? — П-передать? - растерянно переспросила Саеко, но врождённая доброта тут же заставила её ответить положительно. Незнакомка протянула ей небольшой конвертик, на котором виднелось несколько иероглифов, написанных черными чернилами, и ни один из них не был знаком девушке, чей письменный словарный запас ограничивался словами "гостиница" и "храм". — Это очень важно, — прошептала женщина с белым лицом, — Пообещай мне, что передашь это. — Я обещаю, но... — Кикуцуру! — послышался громогласный голос откуда-то из-за спины странной женщины, — К тебе пришли! Незнакомка вздрогнула, и Такаясу успела заметить, как нервно забегали её глаза, напоминавшие на этом белом лице кукольные. Она поспешно сунула девушке конвертик в руки и скрылась, шурша многослойным кимоно и звеня украшениями в прическе, оставив Саеко наедине со своей растерянностью. — А... кому передать-то? — пробурчала она себе под нос, глядя на то место, где только что сидела женщина, откликнувшаяся на имя "Кикуцуру". Она задумчиво почесала щёку, рассматривая конвертик в своих руках. Раз, два...три, три иероглифа. Это чьё-то имя? Или, может, название какого-то места? Как бы то ни было, нужно узнать, что там написано, это единственная подсказка... Она ведь пообещала передать это. Вот ведь, какая странная женщина... Интересно, почему не могла передать сама и сидела за этой странной деревянной решёткой? — Что-то потеряла, красавица? Такаясу вздрогнула от неожиданности и подняла взгляд — перед ней стоял, скрестив руки на груди, неопределённого возраста мужчина, чуть заросший, чуть взлохмаченный, и кажется что-то жевал. — Да нет, просто... Меня попросили передать, а я прочитать не могу, — расстроенно пробормотала девушка, однако неожиданно посетившая её голову мысль заставила её оживиться и протянуть незнакомцу конвертик, — Может быть, Вы мне поможете? Вы умеете читать? Мужчина мужественно повел плечом, будто бы разминаясь, и опустил глаза на протянутую ему бумажку. В следующую секунду, ухмылка сползла с его лица, как слизанные волной каракули на песке. — Ну? Вы знаете, куда мне идти? — с надеждой спросила Саеко, ожидая, что всё-таки сможет помочь странной, но такой грустной Кикуцуру. Заминка незнакомца быстро была им обуздана. Оторвав глаза от бумажки, мужчина несколько секунд пробуравил взглядом саму Такаясу, всё ещё с замиранием сердца ожидающую ответа, и коротко, но информативно кивнул. В груди что-то встрепенулось, будто птица, стремящаяся подняться в высокое небо. Радость защекотала пятки, заставляя приподниматься на носочки и едва ли не пускаться в пляс. Надежды Саеко оправдались — люди вокруг были милы и добры, так же как и в её родной деревне. Мужчина кивнул в сторону сворачивающейся вглубь улочки и, на ходу закидывая в рот что-то, показавшееся девушке леденцом, взял её за локоть. Хватка его показалась Такаясу железной, и ощущалась так, будто рука её была ещё не рожденным клинком, а пальцы его — молотом и наковальней. Незнакомец так резко потянул её за собой, что девушка сперва едва удержалась на ногах. Под плетёной обувью зашуршала галька, и ворох пыли вдоволь окропил, подобно дождю, и без того пыльные маленькие носочки. Свет утих. Здесь не было красных фонарей, и полумрак разбавлялся лишь льющимся светом из окон домов. Саеко мельком заглядывала в окна и видела танцующие тени. Множество танцующих теней, музыка, какой она никогда не слышала в своей деревне, и смех людей. Кажется, им было весело... Тогда она ещё подумала, что очень хотела бы попасть в этот дом, где смеются люди. Ведь это хорошо, когда люди смеются, правда? И, когда они остановились у одного из таких домов, заинтригованность захватила девичье сердечко. — Это здесь? — спросила девчушка лишь для того, чтобы убедиться, но сама уже предвкушала согласие. Мужчина вновь кивнул. — Жди здесь, — сухо бросил он и, небрежно скинув обувь перед входом, скрылся внутри. До Такаясу лишь донеслось, как он чуть хрипловато звал кого-то по имени. На этом всё кончилось, и воцарилась тишина, разбавляемая лишь скрипом качающегося на ветру тусклого фонаря. Раз-два, раз-два — скрипел фонарь, будто пытаясь завести с девушкой беседу. Саеко с неким волнением посмотрела на конвертик в своих руках. Чувство было странное. С одной стороны, скоро она должна была избавиться от ноши и помочь печальной Кикуцуру, но с другой... что-то не давало покоя. Может быть, это всё скрип фонаря? И тот человек... что же он так долго? Девочка подошла к окошку и поднялась на цыпочки, пытаясь заглянуть внутрь, однако всё равно не смогла ничего разглядеть — слишком высоко было окно. Вздохнув, Такаясу принялась наворачивать круги перед входом, не зная куда себя деть. — Ты... чего тут ошиваешься? — почти шёпотом раздалось за её спиной. Странный голос заставил её обернуться. Перед ней стоял юноша не многим старше её, или же просто кажущийся таковым из-за забавно торчащих ушей из-под растрепанных черных волос. — А что... нельзя? — точно так же, почти шёпотом спросила Саеко и огляделась по сторонам. Мужчины по-прежнему не было. Чем же он может всё это время заниматься? А вот мальчишка, кажется, немного подрастерялся. — Ну как... это ж это, как его... — пробурчал юноша, растерянно переводя взгляд то с девушки, то на странный дом. И почему-то всё стало таким странным... Странный дом, странный человек...и этот, этот тоже странный. — Слу-у-ушай... — протянула Саеко, подбираясь поближе и с прищуром оглядывая незнакомца, — А ты... читать умеешь? И без того круглые глаза юноши стали ещё круглее, и тот стал напоминать мохнатого совёнка. Он затравленно оглянулся куда-то в сторону, будто ища помощи у невидимого соратника, и попятился под напором девушки. Да, Саеко всегда знала, что имеет негласное превосходство над ровесниками! — А... а что? — спросил он, и брови его смешно сложились домиком. — Прочитай, а? Пожалуйста. Девчушка состроила такое молящее выражение лица, на какое только была способна, чем смутила несчастного ещё больше, не оставив ему ни единого шанса. Он с густо покрасневшими щеками и ушами, и без того выделяющимися на фоне тёмных волос, дрожащей рукой принял листочек и опустил туда взгляд. Несчастное выражение его лица приняло такой вид, словно парнишка съел что-то, вдоволь приправленное васаби. Юноша в изумлении раскрыл рот и замахал руками, как пытающийся взлететь птенец. Чуть ли не подпрыгивая на месте, он начал неведомо кому подавать какие-то знаки и беззвучные сигналы. Точно странный какой-то... Может, он юродивый? Однако, взглянув туда, куда посылал свои знаки мальчишка, Саеко поняла, что адресованы они совсем не в пустоту. В тени, у поворота в мелкий, тёмный переулок действительно виднелось два силуэта. Они дрогнули и будто нехотя выползли из своего убежища. Это был ещё один юноша, возраста примерно того же, что и первый, и молодой мужчина. И было что-то в нём такое... не сказать словами. Что-то такое... Вот, бывает, смотришь на человека, вспоминаешь о том, что род человеческий пошёл от союза славного Ниниги и прекрасной Сакуи-химэ и невольно думаешь: "Не зря, не зря, пройдоха, выбрал посимпатичнее." Ну... в самом деле, нельзя так думать. Нельзя-нельзя! Пока Такаясу сопровождала, как ей привиделось, потомка божественного союза взглядом, полным почти детского восхищения, она вдруг почувствовала, что у неё горят щеки. Ну, как "почувствовала"... она бы и не обратила на это внимание, не поймав на себе недоуменный взгляд лопоухого, который, вероятно, смотрел на неё теперь так же, как она совсем недавно смотрела на него, прыгающего и подающего невербальные сообщения. Пыл Саеко заметно поугас, и она, смутившаяся, отступила назад, прячась за спину выпрямившегося, как по струнке, юноши. — Ну, и? Мне интересно услышать твои оправдания, Куромия... Голос у мужчины оказался приятный, совсем не низкий, но и не очень высокий. И хотя во взгляде его зелёных глаз застыло что-то, отдалённо напоминающее суровость, интонация, с которой он говорил, была скорее шутливой, чем серьёзной. — Ты был похож на обезьяну, нашедшую суровой зимой горячий источник, — прожурил он спустя некоторую паузу, и раздался смешок. Саеко так и не поняла, чей же это был смешок. Её? Другого юноши? Или же самого мужчины? Однако названный Куромией вспыхнул, и уши стали его ещё краснее, чем прежде. — Это... это не я! Это она! — пробормотал Куромия и завертел головой, пытаясь отыскать Такаясу, схоронившуюся за его спиной. — Обезьяна? — Да нет же...! — нащупав рукав девушки, юноша с явным облегчением схватил её и выволок вперед себя, как бы предоставляя старшему на суд, — У неё вот это было! Куромия протянул мужчине конвертик, и тот, приподняв брови, принял его двумя пальцами. А Саеко, оказавшись перед ним, теперь смущённо поглядывала на мужчину снизу вверх. По сравнению с ним, она была явно мелковата, едва дотягивала макушкой до подбородка, и, чтобы смотреть на него, ей приходилось задирать голову. И хотелось девушке видеть его реакцию на этот конверт, да эта бумажка, как специально, закрывала его лицо. А ведь все на неё как-то интересно реагируют... что тот пропавший, что этот Куромия... И что, интересно, в этой бумажке такого? Неожиданно, со стороны дома послышались голоса и звуки раздвижной двери. Вышел тот самый пропавший сперва незнакомец в сопровождении немолодой сутулой женщины, ровно что старухи, похожей на горную ведьму. А то, что произошло дальше, Такаясу была не в силах понять. Мужчина, стоило ему только взглянуть на Саеко и собравшуюся вокруг неё компанию, резко побледнел и подорвался с места, не удосужившись даже обуться. В тот же миг у девушки над ухом раздалось звучное "Ловите его, что встали!?", и парнишки, следуя этой странной команде, побежали за беглецом и поймали его. Хотя в сущности, просто навалились на него сверху и придавили бедолагу. Старушка смотрела на всё это, не понимая, что происходит, и уже схватилась было за сердце. — Спокойно. Мы тут по делу, — с неожиданным позитивом произнес зеленоглазый мужчина, — Арестовываем сторонника антиправительственных настроений. Женщина несколько мгновений стояла, ни живая, ни мертвая, но вдруг "ожила" и запричитала слащавым голосом: — Ой, Окита-сама, как же так, сразу-то не признала! Что ж Вы к нам не заходите? — Не помню, что бы я к вам вообще заходил, — хмыкнул тот, кого назвали Окитой, и повернулся в сторону юношей, удерживающих пытающуюся уползти жертву, — Долго вы его по земле размазывать будете? Встали, отряхнулись, ноги в руки и вперед, тащите его в штаб! Я потом вас догоню. — А это что за чудо? Это к нам? — «горная ведьма» буквально расцвела и потянула костлявые руки к Саеко. Девушка, глядя на эти тощие, морщинистые руки, шарахнулась от женщины, как от огня. Точно, ведьма! Самая настоящая горная ведьма! Окита же, к удивлению Такаясу, уверенным жестом загородил её от старухи. — Не к вам, а к нам, — с лукавой улыбкой произнес мужчина, однако его красивый голос теперь отдавал какими-то леденящими нотками, — Всего доброго. С этими словами, он взял Саеко под локоть и решительно потащил её прочь и от странного дома, и от не менее странной женщины. Девушка не противилась. По правде говоря, она была даже благодарна. Оставаться наедине с этой не производящей хорошее впечатление бабушкой Такаясу не горела желанием. — Ой, до свидания, до свидания! — причитала "ведьма" им вслед, — А всё-таки это, заходите, Окита-сама, заходите! Это... рады будем, очень рады будем видеть! — Что ж ты пристала, карга старая, не ходил я к тебе и не собираюсь... — пробурчал Окита себе под нос, и Саеко тут же прыснула от смеха, — Смешно тебе? А мне вот не очень. Но это была ложь. Ему тоже было смешно, и девушка видела это по смеющимся глазам и кривящемуся рту. Он пытался замять ухмылку, однако от Саеко ничего не скроется. Они шли обратно, по тому пути, по которому её вел мужчина, имя которого она так и не узнала. Окита больше не держал её, предпочитая водить пальцами по переданному ему конвертику. Никто не проронил ни слова, с того момента, как они вышли оттуда. — Рассказывай давай, — неожиданно прервал молчание молодой человек, махнув конвертом перед лицом девушки, — Каким образом это оказалось у тебя? — Мне его дали, — честно ответила Саеко. Врать не хотелось. Да и было ли зачем? — Кто? — Там была девушка, Кикуцуру. Там, ну... там, где красные фонари. Она была очень грустной, и мне захотелось ей помочь... И она попросила меня передать это. Только вот я читать не умею... ну и пыталась найти того, кто прочитать сможет. И встретила его, ну, того человека. А, а за что вы его? За что вы его увели, а? Девушка сама не заметила, как выложила этому человеку всё, что отложилось в её голове, и теперь висела у него на плече, в надежде выудить у него информацию. Однако Окита выглядел так, словно дополнительный груз на руке его совсем не беспокоил. — Не вскрывала, — будто для самого себя констатировал он, осматривая конверт, и только потом сказал, — А увели мы его, ибо сочувствие антиправительственным настроениям запрещено. Вот и всё. — Анти... анти-чего? — растерянно переспросила Такаясу, не сумев даже выговорить причудливую формулировку. Мужчина одарил её красноречивым взглядом своих прекрасных зелёных глаз, однако Саеко так и не смогла понять, что скрывается за этой красноречивостью. Видимо, его красноречивость так же не ограничивалась "храмом" и "гостиницей". — Ты не местная? — спросил, вдруг, Окита. — Да, — откликнулась девушка и с ожиданием взглянула на мужчину, однако тот больше не смотрел на неё. — Не разгуливай по ночам. И не доверяй мужчинам. Тот человек только пытался сдать тебя в бордель, чтобы получить деньги. Продать тебя собирался, если угодно. Поняла? И вновь, вновь красноречивый взгляд, под которым от чего-то начинаешь жаться, как жмутся маленькие дети перед незнакомым взрослым. — А... можно вопрос? — тихонько спросила Саеко. — Валяй. — А... что такое "бордель"? Звук сминаемой гальки стих, и наступила пауза. Девушка с ожиданием сверлила собеседника пытливыми глазами, надеясь прояснить значение хоть одного из множества непонятных ей слов, которые она слышала впервые. Когда Окита вновь повернул к ней голову, в его взгляде читалось что-то похожее на недоумение. — Ты... глупенькая, что ли? — спросил он будто бы даже с осторожностью. И засмеялся. Засмеялся в полный голос, пока растерянная Такаясу хлопала глазами. А после, шутливо и как-то по-свойски шлёпнув её тем самым злосчастным конвертом по лбу, произнёс: «Смешная ты». И от этой фразы почему-то стало хорошо. Так хорошо, так тепло, будто холодным зимним вечером, вернувшись с улицы домой, выпил чашку горячего, вкусного чая. Саеко ещё подумала, что люди делают друг другу хорошо, говоря, что они любят друг друга и прочие другие прелести, а этому человеку достаточно сказать «смешная ты». И всё. И на душе славно. — Ладно, я сегодня добрый, — прожурил Окита, — Показывай, где живёшь, я провожу. Негоже оставлять человека, не знающего слова «бордель», одного, ночью и посреди квартала красных фонарей. Девушка лишь широко улыбнулась и кивнула. Она действительно не знала, что такое бордель и о каком квартале говорит ей Окита, но надо ли ей оно было, когда на душе спустя столько времени стало хорошо? И они пошли. — Зачем ты пришла сюда? — спросил у неё как-то Окита, — Искать работу? — Нет, — мотнула головой девчушка, — Я пришла найти друга. Мне сказали, что он ушёл в Киото... Мы хотели пожениться. — Пожениться? И что же, давно у нас невесты за женихами до самой столицы бегут? — хмыкнул мужчина с лукавой улыбкой на лице. — Ну... на самом деле, это я хотела... — замялась Саеко, — То есть, не то, что бы он не хотел! Просто... я ещё не успела сказать ему об этом... то есть, предложить не успела. Ну... я хотела спросить у него, мол, «возьмёшь меня в жёны», а он... а он взял и исчез... Такаясу всхлипнула носом, чувствуя, как к горлу подкатывает комок, и уже собралась действительно разреветься, как Окита похлопал её по спине, вновь прожурив что-то, понятное лишь ему. Тем временем, они уже добрались до гостиницы, в которой остановилась Саеко. Пришло время прощаться. — Не хнычь, найдётся твой «жених», — попытался он напоследок как-то приободрить девушку, — А конверт я передам, можешь спать спокойно. Та рассеянно кивнула, поклонилась и собралась было уходить, но быстро вернулась, со взглядом, полным серьёзной решимости. — Будем дружить? — спросила Саеко так, словно речь шла о деле государственной важности, и протянула мужчине мизинец, — Меня зовут Саеко, по бабушке Такаясу. Окита издал смешок, глядя на такой детский способ знакомства, однако игнорировать этот жест не стал. — Окита Соджи, — с лукавой улыбкой представился он, пока они скрепляли мизинцы, — А теперь иди, а то замёрзнешь. Такаясу расцвела, повеселела буквально на глазах. От прежней её печали по горе-жениху не было видно и следа. Да и черт с ним, с женихом. Поболтается, найдёт себе нового, какого-нибудь столичного торговца или ремесленника, и будет ей счастье. По крайней мере, так думал Соджи, махая рукой странной девчонке на прощанье. Когда она скрылась внутри, он вновь опустил взгляд на записку, невольной носительницей которой она оказалась. «Кондо Исами» — гласило на уже изрядно помятом конверте. И к чему же все эти перипетии с передачей? Неужто нельзя было дождаться кого-то более надёжного, а не впихивать записку первому попавшемуся ребёнку? Задумчиво цокнув языком, Окита напоследок  взглянул на заведение, в дверях которой скрылась Саеко. «Икэда-я» — сумел разобрать он на старой вывеске. Ну что ж, Икэда, так Икэда. Насвистывая себе под нос, командир первого подразделения Синсэнгуми спокойным шагом направился в штаб. Луна, похожая на большую рисовую лепёшку, этой ночью была особенно яркой.