Туманная гора

Молнии беглый свет! Будды лицо озарилось В тёмной дали полей. Ямамото Какэй (1648-1716 гг)

Для Саеко всё складывалось наилучшим образом. Так ей казалось. Она действительно получила работу — приносила и уносила еду в маленькой таверне при гостинице, в которой жила, убиралась за гостями. Иногда её посылали с мелкими поручениями, чаще всего это были указания купить что-то из продуктов. Такаясу любила такие вылазки — они позволяли ей получше познакомиться с городом, с его жизнью и людьми. Также во время них она часто видела Окиту, одного или в компании других людей, тогда он был особенно задорен и весел. Если у Саеко выдавалась минутка, чтобы подойти к ним, они никогда не возражали и будто бы с готовностью принимали её в своё общество, и девушка могла похвастаться тем, что теперь поимённо знает некоторых людей из окружения Соджи. Так, немногословного молодого человека, держащего свои мысли при себе, что придавало ему определенную долю загадочности, он с лёгкостью называл «Хаджиме-кун». Юноша, выглядевший не многим старше Такаясу, отзывался на простое «Хейске» и производил впечатление милейшего молодого человека, чем-то даже напоминая потерянного друга Саеко. Мысль о беглеце всякий раз навевала на девушку тоску. Она никак не продвинулась в своих поисках и, более того, не имела ни малейших понятий, как это сделать. Киото был огромен. Она сама едва в нём не потерялась, как же ей найти здесь маленького человечка с большими добрыми глазами? Сейчас Такаясу возвращалась с очередного похода за покупками — хозяин, пухленький старичок добродушного вида по фамилии Икэда, послал её купить лосося и тунца для каких-то важных гостей. Саеко не знала, что за гости сегодня прибудут, однако то, что кормить их будут хорошо, было вне всяких сомнений. — Я вернулась, Икэда-сан! — с порога крикнула девушка, сбрасывая с ног соломенные дзори и заходя в заведение с чёрного входа с большой корзиной в руках. Однако вместо хозяина, в узком коридорчике её встретила О-Юмэ-сан, выражение лица которой напоминало нечто среднее между раздражением и смертельной усталостью. И хотя лицо этой женщины было таковым почти всякий раз, когда Саеко с ней пересекалась, девушка ей симпатизировала. О-Юмэ обращалась с ней хорошо, почти не ругалась и была очень терпеливой, милой женщиной. Наверное, она просто очень сильно устаёт. Икэда-сан, как оказалось, срочно отправился по каким-то своим хозяйским делам, оставив О-Юмэ «за старшую». Он всегда так делал, когда уходил или просто был слишком уставшим, чтобы следить за их работой. Получив распоряжение отнести рыбу на кухню и «с чем-нибудь там помочь», Такаясу тут же отправилась исполнять наказ. На кухне работали просто прелестные женщины! Иногда они даже позволяли ей помочь им с готовкой. Прошмыгнув под занавеской с корзинкой в руках, Саеко вдохнула тяжелый воздух кухни. Она отметила эту особенность почти сразу, как только пришла сюда впервые, — в отличии от маленькой кухонки в доме, где жила девчушка со своей бабушкой, на здешней кухне всегда было жарко и влажно, словно в бане. — Я принесла рыбу! — воскликнула Такаясу, радостно улыбаясь, и поставила корзину на пол. У плиты хлопотали две женщины, похожие друг на друга, слово приходились друг другу родными сёстрами, Момоко-сан и Умэко-сан. Пухленькие и добродушные, они чем-то напоминали девушке одну добрую старушку, жившую с ней когда-то по соседству. Три года назад она стала слишком стара и умерла. Саеко иногда скучала по ней, но не грустила: бабушка Тамамо всегда говорила, что смерть — это не плохо, это хорошо, заслуженный отдых. А та старушка его заслужила. Момоко-сан приняла рыбу с благодарностью и дала Такаясу новое задание: отнести чашку горячей собы Сасаки-сану. Сасаки-сан был милым молодым человеком, доктором из Осаки, который остановился в их гостинице. Саеко нередко относила еду ему в комнату, а после оставалась там, чтобы посмотреть на медицинские инструменты, которые он был так любезен ей показать. О-Юмэ-сан частенько ворчала, что она проводит время почем зря и пристает к постояльцу, но осакский доктор всегда вступался за девушку, посему Такаясу он очень полюбился. Но в этот раз Сасаки-сан был не в своей комнате, а сидел на скамеечке в гостиничной таверне. Рядом с ним стояла внушительного размера плетёная сумка со всякими его врачебными принадлежностями, а на ней лежала большая соломенная шляпа. — Вы уже уходите? — звонко спросила Саеко, игнорируя всякие приветствия. Она не могла похвастаться особым воспитанием — так многие думали про себя, впрочем и не ожидая многого от девицы из настолько глухой деревни, что названия её никто и не слыхивал. — Да, — коротко ответил Сасаки, который не отличался особой говорливостью. — Понятно, — с сожалением вздохнула девушка, но тут же, приободрившись, дополнила, — Тогда, приходите к нам ещё! Сейчас в городе проходит Гион Мацури. Будут возить сияющие повозки, петь, танцевать... и кормить тоже будут вкусно! Поглядите на них, перед тем, как уйдёте, хорошо? Саеко уловила, как едва заметно дрогнули в смущенной улыбке губы молодого человека, и что-то, похожее тёплое облако, расплылось у неё в груди. Ей нравилось, когда люди улыбались. Она лелеяла всякую искорку надежды, любви и доброты в каждом встречном, особенно — если это вызывала в них она. Способность вызывать у людей тёплые чувства была высшей наградой для крошки Такаясу. Позже, проводив Сасаки-сана, девушка вернулась к работе и остаток дня провела, принося и унося тарелки туда-обратно. Закончила она уже к вечеру, когда лучи солнца стали похожи на языки самого яркого пламени, а на улицах появились огромные сияющие колесницы, на которые Саеко советовала посмотреть молодому врачу и на которые она была не прочь поглядеть сама. Однако к концу дня Такаясу оказалась настолько измождённой, что, едва сумев добраться до своей комнаты, она плюхнулась на неубранный футон и сразу же заснула, не вслушиваясь в высокие звуки задорной свирели и радостные крики людей с улицы. Её разбудил странный шум. Грохот, такой, будто упало что-то тяжёлое, донёсся до неё с первого этажа. Саеко сонно приподнялась с футона, рукой нащупывая лежащую рядом куклу, и, притянув её к себе, посмотрела в окно. Струйки лунного света проникали в комнату, подобно слабому потоку воды, просачивающемуся сквозь камни. Пейзаж был мирен и тих, и девушке показалось, что мир только что содрогнулся, а теперь замер, словно чего-то ожидая. Какое-то нехорошее чувство зашевелилось, будто грызущий сладкий плод червячок, у Такаясу под рёбрами. Встревожившись, девчушка поднялась на ноги и бесшумно выскользнула из комнаты в коридор. Комната её находилась на втором этаже, прямо перед лестницей, поэтому Саеко даже не закрыла за собой ширмы, собираясь просто заглянуть вниз, посмотреть, что случилось, и сразу же вернуться обратно. Девушка облокотилась на перила и вытянула шею, пытаясь разглядеть в полумраке источник звука. Однако прежде чем различить на первом этаже хоть что-нибудь, она услышала голос. Сильный мужской голос, от которого пальцы её непроизвольно разжались, и Саеко чудом не выронила маленькую черноволосую девочку из своих рук. «Синсэнгуми здесь, чтобы обыскать помещение!» — известил голос и после потребовал сдаться. Однако, кому нужно сдаваться и куда — было непонятно, а некая абсурдность ситуации не смешила, как обычно, а наоборот — пугала и тревожила. На свет вышел мужчина, не слишком высокого роста, но крепкого телосложения. В сиянии фонарей блеснули незатейливые белые узоры на голубых рукавах его накидки, и Такаясу подумалось, что где-то она это уже видела. Вот только вспомнить, где именно, у неё возможности не было. Где-то за её спиной послышался звук раскрываемых фусума и топот чьих-то ног. Высыпавшиеся из комнат, как горошины из худого мешка, мужчины подбежали к лестнице, заставив девушку волей-неволей потесниться и уступить им пространство у перил. Теперь возможности разглядеть получше мужчину в голубой накидке у неё не было. Повисшая в воздухе пауза продлилась недолго. Кто-то из толпы коротко, но громко выругался, и мир словно очнулся от ночной дремоты, встревожился. То, что произошло далее, ещё долго будет для Саеко большой загадкой, безумной свистопляской за гранью её понимания. Быть может, она была для такого слишком наивна, слишком глупа? Когда два мощных потока сходятся, они порождают водоворот. То и произошло. Две больших волны схлестнулось в темноте, и с воплем диким, нечеловеческим разверзлась пучина, завертелся ураган стали и человеческих тел. Девушка осела на пол, испуганно забившись в угол у лестницы, прижимая к себе несчастную куклу. Люди в хаори цвета чистого неба прокладывали себе путь наверх со странным энтузиазмом. Какой-то мужчина попытался оказать сопротивление и ринулся было на них сверху, но — всё произошло слишком быстро, — Саеко лишь успела заметить, как блеснула на свету обагрённая алым сталь, торчащая из его спины, и тут же исчезла. Мужчина с хрипом рухнул перед лестницей. К горлу подкатил комок дурноты. Нет, это был даже не комок... Такаясу казалось, что её сейчас вывернет наизнанку. Она тихонько взвыла, зажмурив глаза, закрывшись руками, лишь бы не видеть перед собой ещё трепыхающееся из последних сил тело. Внутри где-то жило, теплилось знание того, что нужно бежать, но чувство страха ныне не подгоняло её, оно сковало тело подобно льду. — Вставай давай! Ты же не собираешься ждать, пока тебя здесь прирежут? Голос, преисполненный чего-то, похожего на раздражение, раздался над её головой. Саеко почувствовала, как кто-то резко и решительно вытягивает её за локоть и, ставя на ноги, грубо подталкивает в спину. Тело будто только и ждало этого толчка, чтобы очнуться, придти в себя. Девушка, даже не интересуясь, кем был тот человек, приведший её в чувства, с неожиданной прытью юркнула обратно в свою комнату, захлопнула фусума и отползла к самому окну, тяжело дыша. Бумажные ширмы хоть на время, но создавали видимость защищенности от того безумного хаоса, происходящего снаружи. Такаясу всё ещё не понимала, что происходит. К ним в гостиницу ворвались люди в голубых накидках и напали на постояльцев, а те — напали на них. Но зачем, почему? Происходящее напоминало скорее бессмысленный кошмар, чем реальность. Может, она спит? Надо проснуться. Да, прямо сейчас, проснуться! Девушка зажмурила глаза и уткнулась лицом в колени, пытаясь проснуться от страшного сна. Она не совсем понимала, как именно должна это сделать, но чувствовала — должна. Раздался страшный грохот. Саеко тихонько взвизгнула, вздрогнув, и с опаской подняла голову. Одной из ширм не было на положенном месте. Она, изломанная, искалеченная, лежала на полу, а на ней — человек. Он изгибался и корчился, страшно скрипя зубами. Девушка некоторое время так и сидела под окошком, не сводя с него напуганных глаз, но наконец поборола свой страх и с глухим стуком сердца в ушах подползла к несчастному. Это был ещё совсем юноша, едва ли мужчина. Налобная повязка, призванная защищать голову, была как-то странно искорежена, разбита, а из-под осколков стальной вставки тёк ручеёк темной крови, растекающийся в тонкие струйки на переносице. Грудь юноши вздымалась тяжело и судорожно, а на висках выступила испарина. Ему было больно, и от осознания этого в животе у Такаясу что-то будто свернулось в тугой клубок. — Я помогу, — пробормотала она тихонько, словно ещё стараясь убедить в этом себя, — Подожди, я... я сейчас... Девушка судорожно принялась искать по комнате подобие хоть какой-нибудь чистой тряпки. Однако ничего такого не попалось ей под руку. Совсем отчаявшись, Саеко каким-то чудом сумела оторвать лоскут постиранного сегодня утром кимоно, которое она собиралась надеть завтра. Но в тот момент ей в голову не пришло ни одной мысли, что она делает что-то, о чем будет потом жалеть. Щедро смочив кусок ткани водой из кувшинчика, предназначавшегося для утоления жажды, Такаясу принялась аккуратно убирать с её помощью осколки с окровавленного лба юноши. В какой-то момент девушка поняла, что вся эта кровь — от царапин, полученных, по всей видимости, от острых обломков стальной вставки, когда та сломалась. Промыв рану, Саеко оторвала от кимоно ещё один лоскут, чтобы перевязать юноше голову. — Что ты делаешь? — тихо спросил юноша, глядя на неё чуть затуманенными тёмными глазами. Он совсем успокоился, больше не шипел, не корчился от боли. — Перевязываю, — как ни в чем не бывало ответила Саеко и улыбнулась. Страх ушёл, уступив место гордости за себя. Она сделала хорошее дело — помогла человеку, даже не думая о том, кто он такой. Какая разница? Человек есть человек, кем бы он ни был, он всё ещё такое же божественное дитя, как и она. — Мы с тобой нигде не встречались? — задумчиво спросила девушка, когда на лбу пострадавшего уже красовалась выразительная полоска грязно-зеленого цвета, — Ты кажешься мне знакомым. — А ты мне... нет, — с некой долей растерянной недоверчивости пробурчал он, глядя на Саеко снизу вверх. Такаясу невольно хихикнула, глядя на то, как юноша морщит нос. Какой забавный молодой человек! Ну ладно. Может быть позже он вспомнит её, а она — где они уже встречались. Или, если она всё же ошиблась, они познакомятся как положено. «Привет. Меня зовут Саеко. Я ищу своего друга. Может быть, ты его видел?» Так она ему и скажет. Позже. — Ты полежи пока... я схожу посмотрю, кому ещё можно помочь, — произнесла девушка и, погладив юношу по плечу, поднялась на ноги. Она подумала о том, что раз смогла помочь одному, то способна и должна помочь ещё кому-то. Это было похоже не на игру, но на благое дело, в выполнение которого втягиваешься, и после хочется делать ещё и ещё, доставить ещё больше пользы, просто потому, что так хочется. Это чувство заставило страх отступить и спрятаться где-то в закоулках сознания, по крайней мере на время. Саеко с опаской выглянула из комнаты. Здесь, на втором этаже, было подозрительно тихо. То там, то тут лежали одинокие тела, на полу, на стенах виднелись росчерки крови, будто кто-то небрежно провёл по ним кистью, щедро смоченной красной тушью. Внутри снова что-то зашевелилось, но девушка с усилием сглотнула подкативший к горлу комок и переступила через остатки сломанной ширмы. Пытаясь справиться с волнением, Такаясу начала перебирать пальцами и поймала себя на мысли, что куклы, которую она частенько теребила в руках, когда ей нужно было успокоиться, ныне не было. Она оставила её в комнате? Или рассталась с ней ещё раньше? Нервно закусив губу, девушка огляделась. Где-то в глубине души она понадеялась не столько найти того, кому можно помочь, сколько отыскать давний подарок бабушки, однако наткнувшись взглядом на лежащего перед лестницей того самого мужчину, свидетельницей ранения которого оказалась прежде, Такаясу заставила себя подойти к нему. Опустившись рядом с ним на колени, Саеко сунула палец ему под нос и... ничего не почувствовала, — человек не дышал. Из уст вырвалось что-то похожее на тихий всхлип. Опоздала. Быть может, если бы попыталась помочь ему сразу, он бы... Взяв себя в руки, девушка помолилась за благополучный переход несчастного в лучший мир и, поднявшись на ноги, совершенно случайно наткнулась взглядом на маленькое красное пятнышко в углу. Её кукла лежала, распростертая на полу, одинокая и покинутая. Сочтя это за помощь от души погибшего, Такаясу прошептала про себя слова благодарности и только после этого подняла маленькую черноволосую девочку. Прижав бабушкин подарок к груди, Саеко продолжила свой путь. Она опускалась перед каждым встречным ей телом, но ни в одном из них уже не было теплящейся жизни, кротко молилась, пока на границах сознания металась мысль о том, почему всё так обернулось. Девушка не чувствовала страха, это было что-то другое. Что-то другое было в глухом стуке сердца, в отнимающихся ногах, в тяжести где-то под рёбрами. Разочарование? Сожаление? Обида? Она хотела хоть как-то облегчить их страдания, но неужели всё, что было в её силах, — это напутственные слова перед пересечением реки Сандзу*? Словно в ответ на её мысли, до слуха донесся лязг стали. Саеко никогда не нравился этот звук, но сейчас он пробудил в ней совсем иные чувства, нежели неприятие. Раз соприкасаются клинки, значит владельцы их ещё живы, — простая до глупости истина, поспорить с которой было бы трудно. Такаясу подорвалась с места, спеша на звук. Это была последняя комната. Ширмы её были широко распахнуты, и когда Саеко, запыхавшаяся, раскрасневшаяся от волнения, ворвалась внутрь, открывшаяся перед ней картина зияла во всей своей полноте. В комнате находилось двое. Один из них, светловолосый мужчина, высокий и статный, — свет луны играл на его клинке, направленном на другого человека, согнувшегося пополам у стены. Девушка успела заметить пятна крови, вдруг показавшиеся ей на его светло-голубой накидке отвратительными алыми кляксами, прежде чем две пары глаз уставились на неё. И прежде чем внутренности, будто бы испугавшись похлеще своей хозяйки, свернулись в тугой клубок. У него алые глаза, у этого светловолосого человека. Алые глаза... разве такие бывают? Такаясу сглотнула, понимая, что своим появлением смогла прервать битву. Но что теперь? Словно в ответ на этот немой вопрос, клинок красноглазого незнакомца теперь примеривался своим поблескивающим остриём к её шее. Нерадивая спасительница скорее растерялась, чем действительно испугалась, и, бросив взгляд на человека у стены... вдруг признала в нем кого-то очень знакомого. — «Окита-сан!» — мысль эта блеснула у неё в голове, подобно тому самому острию, что ныне грозилось пронзить ей горло. Он взглянул на неё своими зелёными глазами, выражение которых Саеко не могла прочитать, и попытался стереть тыльной стороной ладони кровь с лица. Крови было много. Ярко-красная, она стекала по его подбородку вниз, а нервное движение подрагивающей руки лишь только больше размазало её по лицу. Глядя на это, Такаясу тихонько шикнула, как будто ей самой стало больно, и прижала указательный палец к губам. Нужно что-то сделать... что-то сказать, чтобы тот человек пропустил её к Соджи. — Вы ведь знаете... — тихонько начала девушка, чуть приподнимая плечи и запинаясь от волнения, — десять «зловредных деяний»? Одно из них... убийство. Брови незнакомца приподнялись, а во взгляде его мелькнуло что-то похожее на снисходительный интерес. Примерно, как у кошки к попавшей в мышеловку крысе. — В таком случае, этот человек повинен в том же грехе, что и я, — произнёс мужчина, голос которого оказался значительно ниже и глубже, чем Саеко могла представить сначала. Девушка вдруг почувствовала, что незнакомец испытывает неподдельный интерес к тому, что она скажет теперь, чем ответит на его аргумент, а не к убиению её или Окиты. И это придало ей некого воодушевления. — Но если Вы убьёте его, у него не будет возможности это исправить. Зато эта возможность сейчас есть у Вас, — с непоколебимой уверенностью выпалила Такаясу, — Сострадание, первый ключ к очищению кармы! Она говорила на полном серьёзе, о не менее серьёзных вещах, однако мужчина смерил её изучающим взглядом и неожиданно... рассмеялся. Рассмеялся своим низким, негромким голосом. Саеко могла бы и возмутиться таким отношением, но не успела — человек убрал клинок от её шеи и вкрадчиво произнёс: — Что ж, надеюсь, теперь за моей душой одним грехом меньше. — Меньше... — повторила она про себя и расплылась в улыбке, — Меньше! Конечно, меньше! Наму Амида Буцу**! Девушка сложила руки перед собой, ожидая того же от незнакомца, но тот лишь махнул рукой, так, как, наверное, отмахиваются аристократы от назойливой мухи. Настаивать Такаясу не стала. Поклонившись напоследок, Саеко метнулась к Соджи. Она всё ещё улыбалась, находясь под каким-то странным впечатлением от своего "геройского" поступка, но открывшаяся перед ней картина быстро стёрла с её лица улыбку. Он сидел на полу, облокотившись спиной на стену, в явно предобморочном состоянии. Девочка опустилась на колени и тут же прильнула ухом к его груди. Было слышно, как влага "ходила" туда-сюда, не давая в полной мере дышать, однако, что с этим делать, Такаясу представляла слабо. Практически не имея времени на раздумья, она наклонила его чуть вперёд, надеясь хоть немного облегчить дыхание. В какой-то миг хрипы стали громче и грубее. Раз. Два. Саеко успела досчитать до трёх, прежде чем согнувшийся в три погибели Окита залился мокрым кашлем. Она не смотрела. Но звук был такой, словно его вот-вот вырвет. Страшно? Несомненно — девчушка почувствовала, что вся взмокла, — но что испугало её сильнее, её собственная беспомощность или этот жуткий звук, было неясно. Такаясу дрожащей рукой погладила мужчину по спине и тот, затихнув, уткнулся холодным от пота лбом ей в плечо. Наступила тишина, разбавляемая лишь звуками разноголосого тяжёлого дыхания. Только их дыхания. В тот момент Саеко вдруг вспомнила, что они были здесь не одни, и обернулась, придерживая голову Соджи у своего плеча. Она ожидала увидеть того странного человека, но... его не было. Уже ушёл? Так тихо... так странно. Девчушке пришлось приложить некоторые усилия, дабы расположить Окиту так, чтоб корпус его тела был немного выше всего остального. В итоге, ей пришлось снова прислонить его к стене. Сердце всё ещё колотилось в груди, как бешеное, а голова на тему дальнейших действий была всё так же пуста. Умом Такаясу понимала, что ничем не могла помочь, но вот сердцем... — Я разберусь, — пробормотала она себе под нос, — Я обязательно разберусь, что надо делать. Я смогу. Только подождите...