Облачная рябь

У людей есть названия для многих состояний. Даже для тех, которые Сакура не охарактеризует. Так как определения нет, она выбирает чувство, полностью противоположное воодушевлению. Нечто между неуверенностью и смутным нервозным беспокойством. Будто из нее все вынули, заставив волноваться о потерянном, а затем вынудили проснуться. Но почему? Тяжелый и длинный день, наполненный яростью, самозащитой, граничащей с нападением, разочарованием и пустотой, заканчивается мирно. Потому что она не человек. Она учится извиняться, даже если Мадара шутит над ее способом. Можно больше не переживать? Как же! Состояние начинается еще ночью, хотя, казалось бы!.. Сакура задремывает, пока Мадара разбирается с посудой на кухне. Просыпается она спустя густую вечность — все еще темно, под голову подкладывают подушку… Нависшая фигура отдаляется, и разум Сакуры, сонный и тревожный, решает, что Мадара уходит. А ей так хочется наконец-то заснуть в тепле… Что она ему говорит, Сакура плохо помнит, кажется, только дергается в его сторону в слабой попытке поймать за руку. И тень приобретает вес, чтобы опуститься рядом и продавить матрас — Сакура оказывается под наклоном и легко скатывается под горячий бок. Полусон нравится ей тем, что не нужно думать над слоями… По ногам шуршит прохладца, когда половина одеяла перетягивается. Поэтому Сакура придвигается ближе. Тепло чужого тела успокаивает, и она затихает рядом с Мадарой на всю ночь. Утро на нее наступает. В дверь скребется Роши, но очень быстро прекращает. Слышатся чьи-то шаги. Открывается и закрывается дверь. На кухне негромко заговаривают два разных голоса. Едва открывшая глаза Сакура не находит рядом соулмейта и вяло жалеет, что не проснулась раньше него. Тогда получилось бы уютно задремать у него под боком… он проснулся бы от взгляда, но можно же было бы закрыть глаза и пригреться, зная, что не оттолкнут. Когда человек спит, он не помнит ни о вчерашнем дне, ни о своих чувствах. …и когда она научилась искать двойное дно там, где уже все решено?.. В ванную Сакура прокрадывается и душ принимает как-то на инерции. Промывая волосы и бездумно следя за пенными потоками, она решает не обманываться и причину состояния все же найти. Ей нужно подтверждение: Мадара относится к ней, как и до скандала; случившееся не влияет на то, как отношение к ней в будущем, и ничего не ломает. Разумная часть считает, что вечернего разговора было достаточно, так и не отошедшая от ночной мутной тревоги часть опасается. К счастью, они между собой борются. Из ванной Сакура выползает окутанной медовым паром и проснувшейся. Хочется пить — и желательно кофе. Возможно, сразу после стакана холодной воды… Направляясь на кухню, она гадает: с чего бы у Изуны случился такой утренний всплеск — там шумят точно двое! К Хашираме, расплывшемуся по столешнице, она оказывается не готова. — О… Мы тебя разбудили? — спрашивает он виновато и приподнимает голову. Его обычно доброе лицо исчерчено страданием, как морщинами. Застывшая на пороге Сакура в замешательстве кивает, не понимая, что происходит. — Доброе утро, — хрипло, но с большей бодростью, чем от него ждешь, говорит соулмейт. — Не обращай внимания. У него трагическая семейная история. Разве можно так говорить об этом? Она смотрит на Мадару возмущенно. Он что-то разогревает в сковородке, явно не выспавшийся: помятый, взъерошенный, с воротом футболки, сползшем к правому плечу. Похоже, он даже не замечает, что говорит жестокие и неправильные слова. — Это из-за Ино? — робко спрашивает Сакура, все-таки проходя на кухню и примериваясь к фильтру и кружкам на сушилке. Хаширама заправляет лохматую прядь за ухо — тоже всклокоченный. А ведь от него ждешь такого в последнюю очередь! Не то чтобы Сакура знает его долго, но нескольких встреч хватает, чтобы заметить: одежда опрятная и даже не мятая, волосы аккуратно собраны, да и сам Хаширама демонстрирует потрясающую жизнерадостность и обдает энтузиазмом и теплом, как волной. А как он получает удовольствие от обмена уколами с Мадарой? Вот, что с ним делает связь, вот, что она способна сделать с каждым. Нужно пройти сквозь горькое и тянущее в груди чувство, и Сакура справляется — подходит к столу, чтобы встать бок о бок с Мадарой, и наливает воды и пьет маленькими глотками, остужаясь изнутри. Честно говоря, решение сомнительное. С соулмейтом, даже если он не подает вида, что вчерашний день изменил их отношения, находиться не слишком комфортно. Но сам он этого не испытывает. Сакура удивленно хлопает ресницами, когда Мадара, мельком взглянув, отвлекается от помешивания, тянется и поправляет ей и без того нормально лежащие, но до сих пор влажные волосы. Становится тепло. — Ты не понимаешь, — наконец говорит Хаширама с такой тоской, которую не совместить с человеком, которого она видит вчера в коридоре. — Тебе это нужно не было. Но ты получил соулмейта так просто, а даже не искал. А я так надеялся, что однажды найду… Нашел. Если перебрать случившееся, то непонятно, почему он так расстроен. Ино ведь в последнее время недовольна Тобирамой. Да, этого Хашираме пока никто не сказал… но если скажет, то они смогут поговорить и что-нибудь… В голову как-то само приходит замечание Мадары: это семейная драма. Наверное, люди, выросшие вместе и приходящиеся друг другу родственниками, смотрят на проблему иначе?.. Для Сакуры все просто: Ино выберет того, кто подходит ей больше, если вообще захочет выбрать. Вот и все. Но с точки зрения Хаширамы это выглядит хуже… Эта мысль наводит ее на ту, которая, возможно, посетила Хашираму до его появления тут. Встречающаяся с несоулмейтом Ино никак не показывает, что связь все-таки ждет. А еще она встречается с не просто несоулмейтом, а с братом Хаширамы. Как тут не спросить: эта связь для нее что-нибудь меняет? И если оба любят одну девушку, кому придется уступить? Хаширама не знает Ино, чтобы ответить точно. Да и сама Сакура не уверена, что предпочтет подруга. В чем уверена — в больших проблемах у Тобирамы. Он и без этого доводит их до расставания. Надо бы написать Ино — убедиться, что она правда справляется так хорошо, как и обещала. Тоскливый и долгий взгляд Хаширамы проходит сквозь Сакуру, как нитка зова. Кажется, что он надеется на что-то, но так робко, что не говорит этого вслух. — Я знаю мало… — она нервно обводит языком занывшую вчерашнюю трещинку, находит идеальный вариант, который никого не обидит. — Но… Что сказать? Ино не понравится, если она расскажет что-то о ней — и кому… Даже если Хаширама нравится Сакуре гораздо больше его брата, она выберет сторону подруги. Он роняет голову на руки с негромким стуком. Взъерошенный и спутанный хвост лежит на правом плече. — Ты о ее существовании вчера узнал, — одергивает Мадара друга. — Драму не разводи. Поднявший голову Хаширама смотрит горько, но не на Сакуру, а куда-то в пустоту. — Ты не понимаешь…. — он повторяет с такой грустной болезненной улыбкой, что Сакура ощущает мурашки на коже. — Не понимаешь… Ты Сакуре нужен. Взгляд искоса выдает Мадару — слова цепляют. Скажет колкость в ответ? А ведь его друг не говорит ничего плохого. Отвлекает его пошедший запах горения. Выругавшийся соулмейт убавляет огонь под сковородкой. Избавившись от его внимания на время, Сакура осторожно подходит к Хашираме и неловко кладет руку на крупное плечо, покрытое тканью зеленой кофты с капюшоном. Хаширама поднимает на нее пронзительный и ожидающий взгляд. — Зато я не была ему нужна, — говорит она, надеясь, что такой пример слегка успокоит его. — А теперь он… поправляет мне волосы, хотя они хорошо лежат. Краем глаз она замечает, как фигура соулмейта поворачивается к ней. Чуть прищурившийся Хаширама приобретает неловкий вид и опускает плечи, сгорбившись, краснеет, мнется, точно желающий что-то сказать и даже вдохнувший поглубже… Что еще способно заставить его, такого активного и энергичного, сверкающего улыбкой и уверенностью, храбро краснеть и нервничать? — Ты могла бы… спросить у нее, не против она, если я ей напишу. Ничего такого! Просто не хочу передавать через кого-то… но если она против, то я не настаиваю! — собирается с мыслями Хаширама и усердно выпрямляется, смотря с блеском тревоги и надежды одновременно. Если бы ее соулмейтом оказался он… Вот стоит вчера об этом почти сказать, а сегодня и задумываешься! Сакура встряхивает головой. — Для Ино важна и связь, и Тобирама, — говорит она, не зная точно, стоит ли, но Хашираму хочется приободрить. — Я спрошу. Для того чтобы у человека появилась надежда, нужно дать совсем немного — обещание набрать несколько слов. Даже не дать номер, а просто пообещать, что спросишь согласие им поделиться. Перемена резкая. Хаширама смотрит на нее огромными наполненными слезами карими глазами. Он в какое-то мгновение собирается из лужицы в высокого и сильного человека, стискивает Сакуру в руках так, что та издает пищащий звук. Это оказывается приятно. Ей не совсем ясно, как реагировать, поэтому она успокаивает так, как успокаивают ее — гладит широкую спину между лопаток. — Ты прекрасный человек! — громыхает он на всю кухню. Придушенная Сакура решает не уточнять: она не человек. — Да, — соглашаются со стороны плиты, пронзительно и предупреждающе, — но душить необязательно. Большие и теплые руки разжимаются практически сразу. Возвышающийся над Сакурой Хаширама неловко почесывает затылок, но улыбаться не прекращает. Как быстро он обретает душевное спокойствие! Показавшийся из-за его спины соулмейт не кажется спокойным. Обычно по нему сложно что-то понять… сейчас он может убить взглядом — исподлобья, тяжелым и пронзительным. Смотрит Мадара так не на Сакуру, а на Хашираму, но тот даже не напрягается. — Доволен? — неспешно спрашивает соулмейт и обходит друга так, чтобы встать сбоку. В правой руке он держит лопаточку, с которой что-то капает на пол. От плиты горелым пахнет еще сильнее… В коридоре шаркает дверь. Первым на кухню вплывает важный Роши. — Вы слишком громкие. Изуна входит шатко — помятый, невыспавшийся и лохматый, как и все тут. На носу очки, оранжевый пушистый свитер заправлен в темные спортивные штаны. Но даже в таком домашнем виде он вызывает у Хаширамы нервную улыбку. У Мадары, стоящего чуть позади, душевного спокойствия явно меньше — от соулмейта исходит волнами колючее раздражение. — Извини, Изуна, — Хаширама пересиливает себя и улыбается шире. — Разбудили? Ей кажется или младший брат Мадары пугает Хашираму больше, чем сам Мадара?.. Так и должно быть? Соулмейт небрежно и молча кивает Изуне, чтобы не спеша отойти к плите и посмотреть на содержимое сковородки неприязненно. — Разбудил, Сенджу, — лаконично и угрожающе отвечает Изуна, посмотрев на Сакуру, и берет на руки потершегося об ноги Роши. — И не меня одного, да? Ты уже завтракала? От такого внимания она слегка напрягается, но отрицательно мотает головой. По затылку скользит крупная капля воды и затекает за шиворот. Отвлечение сглаживает тревогу. Недавно они с Изуной почти ругаются, а теперь он спрашивает, ела ли она. Что-то задумал. Так… о, совсем забывает! Спохватившись, Сакура набирает Ино сообщение: «Хаширама спрашивал о тебе. Можно дать ему твой номер?». — Отойди от плиты, что ты там вообще делаешь, — ворчливо цедит Изуна, спуская Роши прямо на спину охнувшему Хашираме, и отпихивает Мадару в сторону. — Шисуевы Ками-сама… это что? Мадара закатывает глаза так раздраженно, что становится понятно: Изуна проходится по тому, что он уже и сам знает. Хаширама с опасливым выражением лица устраивает на руках довольного Роши, дает ему даже забраться на плечо и попробовать укусить его за волосы. Кот кусает сначала за колтун, а потом когтистой лапой пытается задеть слабо держащую волосы резинку. Охнув, Хаширама спускает кота на пол. Наблюдающая за этим Сакура не может сдержать улыбку. Потому что Изуна вмиг наводит порядок и спокойствие там, куда приходит. Поймавший ее взгляд он неожиданно ей подмигивает и прячет кривую ухмылку, отвернувшись. В этот момент Ино отвечает на вопрос коротким согласием. Передать его легко. Спустя несколько неловких манипуляций Хаширама смотрит на экран телефона с благоговением. Точно так же смотрит и на улыбающуюся Сакуру, но дернуться к ней ему не дает Мадара, прошивший его тяжелым и ледяным взглядом. — Ревность — это детские травмы, — декламирует ему Хаширама, вернувший в жизнерадостное состояние. Покосившегося на него Изуну нужно видеть… — А тактичность тогда что? — сдержанно обрубает его Мадара. Следить за ними и не улыбаться просто невозможно. Даже если не совсем понятно, причем тут детские травмы. На соулмейте ничего незаживающего точно нет… От улыбки сразу расходится корочка трещины в уголке губ. А ведь вчера Мадара ей чем-то намазал. И когда, спрашивается, это заживет? И в горле першит, стоит заговорить. Как же тяжело быть в человеческом теле… Демонстративно фыркнувший Изуна трясет головой и занимается перебиранием содержимого холодильника. В его ворчании Сакура слышит отрывистое: «перед носом стояло… …как можно было не найти…» — Не твоя сильная сторона, — находится Хаширама и расплывается в ослепительной улыбке, когда Мадара фокусирует на нем немигающий взгляд и медленно поднимает брови. — Ты же не против, если я у тебя душ приму? А то я как встал, так и зашел… Соулмейт смотрит на него так, как смотрят на очень раздражающий объект, но от грубости удерживается. Может, на него влияет то, каким он только что видел друга? — Зубы еще почисти, в шкафу поройся — не стесняйся, — его тоном можно стегать, настолько он насмешливый. Но видимо согласие Ино действует на него так, что на укол он отвечает только повторной ослепительной улыбкой. И действительно идет в ванную, громко уведомляя по пути, что возьмет майку с сушилки. Молча вздохнувший Изуна высовывается из холодильника, чтобы посмотреть на Сакуру одобрительно. — Ты дала ему номер подружки, — неопределенным тоном говорит он, — теперь он быстро уйдет. — Я бы не надеялся… — вздыхает негромко Мадара и, почему-то качнувшись, покашливает. Чем тут же заслуживает замечание Изуны, касающееся здоровья и желания поберечь себя. Пока Хаширама принимает душ, Изуна успевает приготовить омлет, а Сакура — выложить на маленькие тарелочки разные овощи из контейнеров. На плите медленно настаивается бодряще пахнущий кофе. — В доме, где живет девушка, нет кондиционера? — зашедший на кухню Хаширама прочесывает густые влажные пряди пальцами. — Разве можно так о соулмейте заботиться? Сакура, которая засматривается с тоской, старательно гонит ассоциации и концентрируется на словах. Кондиционер? Это что-то… для душа? К ее удивлению, Мадара как-то странно морщится, будто сказанное все же его задевает. — Садись и ешь, — осаживает Изуна и вешает полотенце, которым вытирает руки, на край раковины. Зоркий взгляд на плиту — и Хаширама согласно усаживается за стол первым. Несмотря на гостя, завтрак проходит мирно. Сакура понемножку жует овощи, подъедает весь омлет и с удовольствием пьет маленькими глотками кофе. Мадара напротив то и дело покашливает, чем заслуживает внимательный взгляд и друга, и брата, и самой Сакуры. Хаширама выглядит и довольным, и взволнованным одновременно. Изуну, сидящего рядом с ним, это очевидно раздражает. Почти уютно. Даже Роши согласен — он устраивается у хозяина на коленях и степенно мурлычет. Когда на дне чашки остается только гуща, Сакура прислушивается к себе, и вдруг ее осеняет!.. Ей больше не хочется есть! Прекрасно! А… А через сколько захочется снова?.. У всего есть алгоритмы. Человеческий организм — как она замечает при изучении — работает очень последовательно и логично, даже если и странно. К сожалению, теперь человеческий организм — это жизнь Сакуры, и ей придется что-то с этим делать. Если она не может стать сильнее быстро, можно попытаться, например, стать немножко сильнее? Слегка? Постепенно? Кстати говоря… а как быстро заживают царапины и трещинки?.. Сакура прищуривается на соулмейта, думая, что если кто и должен это знать, так он. Облокотившийся о стол и неспешно доедающий Мадара поднимает взгляд. Да, точно должен. После завтрака, допив кофе и похвалив Изуну за навыки варения, Хаширама собирается уходить, чему именно Изуна явно рад. Хаширама ненадолго шумит в ванной феном, чтобы досушить волосы, и благодарит Сакуру, которая приносит ему расческу. Невозможно же смотреть, как он собирает пушистые и взъерошенные волосы в пучок… — Не облажайся, — советует ему Мадара в коридоре, когда выходит проводить. Сакура замирает за его спиной, потому что чувствует, что что-то надо сказать… До этого она согласилась с тем, что дело Ино — связываться с Хаширамой или нет. Но его хочется подбодрить. Она выжидает, когда он выпрямляется пружинистым движением, только что завязавший шнурки, и осторожно добавляет: — Ино не любит, когда за нее решают. Остается только надеяться, что соулмейт подруги поймет, о чем она. Просветление на лице Хаширамы подсказывает, что замечание приходится вовремя. — Ты — моя любимая Учиха, — объявляет Хаширама, обдает улыбкой как солнечным светом и слишком резво хлопает дверью. — Но я… не Учиха… — растерявшаяся Сакура оборачивается на стоящего в дверном проеме, ведущем на кухню, Изуну. Он выглядит довольным собой и, вальяжно привалившись левой стороной к косяку, перебирает пальцами по боку серо-белой кружки. Спереди слышится вздох соулмейта. Повернувшись к нему, она замечает то самое выражение, которое предшествует растиранию переносицы. Осознание, что придется объяснять сложную и для понимания, и для формулирования тему. Мадара качает головой и жестом предлагает Сакуре пройти либо на кухню, либо в комнату. — Он считает тебя частью нашей семьи и женщиной Мадары, — иронически замечает Изуна. — Это комплимент. Быть чьей-то женщиной у людей комплимент?.. По взгляду соулмейта понятно, что ему хочется, чтобы она удовлетворилась справкой Изуны. Решив, что это вполне можно уточнить и попозже, как раз без младшего Учихи, который смотрит на них с усмешкой, Сакура только кивает. Но… чтобы восстановить справедливость, решает возразить: — Я не чья-то. Я же не кружка. Просочившийся за всеми в коридор Роши издает горловой мряв и трусит к Сакуре, чтобы обтереться об ее ногу. Изуна не находится с ответом тут же, а Мадара сзади только устало вздыхает, так что она принимает это за победу. Решив протиснуться между ними на кухню, Сакура огибает Роши. Но кот, нежелающий оставаться сзади, с новым мрявом лезет под ноги. Внутри замирает. Тут либо наступить, либо удержать баланс — напуганная случившимся заранее Сакура с ойком переступает вбок, но… До этого демонстративно расслабленный Изуна ловит ее метким броском. Она и повторно испугаться, что впечатается виском в косяк, не успевает, только дыхание задерживает. Об пол с хрустом бьется кружка, и ноги обдает горячим. — Твою мать! — рявкает Мадара, придержавший сзади мгновенно. — Изуна! Убери отсюда свою тварь! Первое ощущение проходит, зато накатывает полноценная боль. От нее хочется подпрыгнуть и потрясти ногами. — Не двигайся, — синхронно с ним приказывает Изуна и отпускает. Так Сакура, которая теряется и только и может, что беспомощно и перепугано оглянуться на соулмейта, оказывается в руках Мадары. Он неловким, но быстрым движением приподнимает ее за талию, чтобы широким шагом перешагнуть через остывающую лужу. Щиплет и жжется. Но страха гораздо больше. Представив, как было бы, врежься она все-таки головой, Сакура передергивает плечами, быстро заморгав, чтобы избавиться от подступивших от неожиданности и испуга слез. Почему каждый раз такое случается с ней?.. Уже на стуле, куда Мадара ее подталкивает, она рассматривает покрасневшие тыльные стороны ступней. Вдобавок ноги еще и дрожат. Она замечает, что точно так же дрожит всем телом. Как можно было так… — Я за аптечкой, — сообщает соулмейт и бросает в сторону Роши, устроившегося за спиной Изуны в углу между столом и стеной, опасный взгляд. — С-спасибо, ч-ч-что пойм-мал… — бормочет она со слезами на глазах, когда ощущения становятся не настолько оглушающими. Сметающий осколки вместе с лужей Изуна смотрит на нее с отчетливым раздражением. — Как вообще можно споткнуться на ровном месте? — он смотрит на нее ничуть не теплее, чем недавно Мадара смотрел на кота. — Не на ровном! Я не хотела наступить на Роши! — Сакура вспыхивает, обиженная несправедливым выпадом, и поспешно стирает влагу с ресниц. Кто же мог подумать, что он так неудачно попадется под ноги? А виновата она! Отвлекают громовые низкие звуки. Вокруг левой лодыжки обвивается меховое и пушистое — хвост Роши. Кот, подобравшийся незаметно, обтирается теплым боком и издает еще один мряв. Почти виноватый. Хочется отпихнуть. Сакура проверяет выражение лица его хозяина осторожным взглядом. Изуна вытряхивает содержимое совка в мусорку, поэтому вид открывается только на его спину. Все плечо в шерсти… Роши обиженно встряхивает лапой, когда оказывается отодвинут ногой. Морального удовлетворения мало, но оно есть. Появившийся на кухне Мадара на ходу копается в аптечке со сосредоточенным видом, не глядя подходит к столу, чтобы с негромким дребезжанием стукнуть дном коробки об столешницу. Обернуться на него Сакуре удается легко, зато переносить неловкость от мимолетного сканирующего взгляда уже нет. Роши с грудным мрявком запрыгивает — вот же настырный — дернувшейся Сакуре на колени, пытается закинуть лапы на живот и потянуться. Его тут же спускают на пол — Мадара безжалостен. Но и аккуратен, потому что Изуна только шумно выдыхает, а не переходит на повышенный тон. — Так… — соулмейт прищуривается, то ли примериваясь, то ли решая какую-то задачу. — Пересаживайся на стол. Обожжены только ноги сверху, поэтому наступать не больно. На столе Сакура устраивается робко, потому что Изуна сначала смеривает ледяным взглядом сначала ее, а потом и старшего брата. На нем он внимание удерживает гораздо дольше. Реакция отсутствует, поэтому Изуна только раздраженно морщится. Наконец-то что-то нашедший соулмейт выстраивает в линию несколько флаконов. Один из них, большой и бело-зеленый, он вертит в руках, рассматривая сначала бока, а потом и донышко. В чем-то убедившись, Мадара его взбалтывает. Это же не будет больно?.. Сакура обнимает себя за плечи и тревожно следит за манипуляциями. Изуна ожесточенно намывает посуду и с громким звяканьем отправляет на сушилку. От этого настолько некомфортно, что хочется в комнату. Но Мадару оказывается невозможно чем-то смутить — он даже бровью не ведет. Вместо этого усаживается на стул и жестом велит приподнять ступню. У него холодные и осторожные пальцы. Не больно, немного щекочется. Хихикнувшая от совместившихся напряжения и такого прикосновения Сакура сталкивается с Мадарой взглядом. Непроницаемый соулмейт смотрит ей в глаза и проводит большим пальцем по шершавой коже стопы. Как тут не дернешься и не захихикаешь? Рассмеяться при Изуне — это оказаться под его вниманием. Беззвучный смех можно спутать с беззвучными слезами, если не видеть лица, поэтому она хитро прячет его за волосами. Мадара наклоняет голову вправо и проводит снова. Сакура покачивается, схватившись за край столешницы, и жмурится до рыжих пятен от сдерживаемого смеха. Чужой смешок, негромкий и теплый, вынуждает открыть глаза и посмотреть соулмейту в глаза. Кто бы мог подумать, что уголки искривленных в полуулыбке губ и морщинки около чуть прищурившихся глаз сделают Мадару смягчившимся и почти нежным. — Это твоя первая помощь? — почти скучно спрашивает Изуна, чем мгновенно разрушает ощущение. — Не хочешь сначала ей ожог обработать? Сакура не хочет, чтобы они снова ругались, поэтому отвлекает соулмейта, как умеет. — Для чего это? — спрашивает она, выбрав и взяв стоящий рядом бело-зеленый баллончик. Импульсивно обернувшийся на брата Мадара со вздохом поворачивается к Сакуре. — Средство от ожогов, — кратко поясняет он и баллончик забирает. Пальцы соприкасаются. Почувствовавшая вспышку нежности Сакура пытается не улыбаться — Изуна следит за ними искоса с неприятным выражением лица. На плите медленно греется джезва с кофе, но запах младшего Учиху совсем не умиротворяет… Тем временем Роши, несмотря на рявкнувшего на него Мадару, не исчезает: сначала демонстративно хрустит кормом, а потом, отряхнув лапы, трусит к Изуне, готовому взять его на руки и закинуть на оранжевое плечо. Сакура наблюдает сначала за ними, потом за Мадарой. Сколько бы она ни вспоминала, он всегда в таких ситуациях оставался спокойным. Выверенный алгоритм — несложно заметить, очень ловкие движения, соулмейт знает, что делает — и четкость. Он возвращается и с синяками, и с раной в боку, и… нет-нет-нет, она не станет вспоминать, не станет… У Мадары майка сбита на правую сторону, вихрастая макушка, а лицо сверху вниз кажется сосредоточенным и мрачным. Соулмейт в это время осторожно промакивает ожоги бумажными салфетками, чтобы после этого накапать на тканевый кружок уже знакомой жидкости. Кожа около ожога не болит, но зачем-то он обрабатывает и ее. Наблюдать за этим интересно. Всего-то — горячая вода! А так больно! И сколько нужно, чтобы повреждение обработать. Неужели люди живут так все жизнь? — Ничего страшного, легкий ожог, — качает головой Мадара, и это забавно — вихры даже не колышутся. — Заживет. Приподними слегка… да, вот так. На левую, которая болит больше, ногу с шипением брызгает белая густая пена из баллончика. Тут же холодит. Вздрогнувшая от неожиданности и ожидающая боли Сакура впивается ногтями в край столешницы. По лицу проходится быстрый взгляд, и Мадара успокаивающе поглаживает свод стопы. Руки у него теплеют. Не щекотно, но очень… очень… теплу в животе такое прикосновение нравится. Точно такой же брызг приходится и на правую ногу. Прохладная пена пушистым облаком сползает вниз. Сакура даже нагибается, чтобы проверить, насколько она мягкая. Так как Мадара смотрит на нее с внимательной усталостью, Сакура меняет ладонь и чистой поглаживает черные густые вихры. Они не настолько жесткие, какими выглядят, но очень упрямые. Наверное, даже расческа не поможет… Вот бы он брал пример с Хаширамы… Осуждающей реакции это не вызывает — даже если бы вызвало, Сакура бы повторила — и можно продолжить. Соулмейт приподнимает подбородок и меняет наконец-то выражение лица со спокойного на ироническое. Сердце становится меньше и плотнее. Потому что даже так Мадара все еще теплый. Она знает, чего хочет, но понимает, что это в нынешнем положении не провернуть. — Ты можешь встать? — спрашивает она, ерзая по столешнице, чтобы оказаться в удобном положении. Когда брови у соулмейта поднимаются Сакура добавляет с тяжелым вздохом: — Хочу поцеловать. Со стороны Изуны слышится громовой кашель, будто он захлебнулся. Разомкнувший губы соулмейт ничего не говорит, но смотрит, будто она сказала что-то неловкое, но этого не понимает. Наконец он переводит взгляд на ее колени и медленно покачивает головой. Да что с ним не так? Это «нет»? — Изуна не чужой человек, — добавляет она на всякий случай, потому что вспоминает разговор после метро. Болтает забинтованной ступней в воздухе — как раз между раздвинутых коленей соулмейта. — Хотя если так подумать… людей ты при других бить можешь, а меня обнять — нет. Изуна так и не откашливается. Мадара, посмотревший пронзительно и остро, со вздохом закрывает глаза и опускает голову, чтобы ткнуться лбом в коленный сустав Сакуры. От защекотавшего кожу выдоха поцеловать соулмейта хочется с двойной силой. — Как ни выйду на перерыв, так лучше бы за конспектами сидел… — бормочет Изуна, спускает кота на пол и поспешно отворачивается к плите. — Имейте совесть — идите отсюда. Я пока кофе не сварю, не уйду. Вдох соулмейт делает длинным и с закрытыми глазами. Выдох получается еще длиннее. — Изуна, — с металлом в голосе говорит он, — не беси меня. Поежившись, Сакура решает не напоминать о том, чего хочет. В конце концов… Вместо тела вдруг образовывается пустое пространство с легким контуром, а вместо внутренних органов, костных структур, хотя бы кожи, что-то теплое и такое, что дышать невозможно. Она, подобравшись и вздрогнув, еще и покраснев, рассматривает на мгновение склонившегося чуть ниже Мадару. Соулмейт чуть покачивается в ее сторону, но только не опирается лбом о колено. Точнее, опирается не им. Сухие губы прикасаются к коже на мгновение, оставляя теплый отпечаток. Хочется соскользнуть в горячие руки и оказаться на широко разведенных коленях. Сакура даже кренится, ощущая себя, как перед прыжком с высоты, только соулмейт успевает раньше. Поднимается, чтобы опереться ладонями о столешницу, так, чтобы Сакура оказалась в его пространстве и куда бы ни дернулась — все равно бы не смогла отвернуться. — Я принесу любые подношения, чтобы не возиться с вашими детьми… — бормочет Изуна и демонстративно звенит ложкой об края джезвы. — Даже наши гены не спасут. Детки будут плакать лимонадом и гадить сахарной ватой. Ладно бы хоть были не розовыми. У него невероятное умение разрушить то, что возникает у нее с соулмейтом. Сакуре приходится выглянуть из-за плеча Мадары, чтобы проверить, насколько сказанное было приличным. Нет чего-то показательней, чем глубокий и медленный вдох соулмейта. — А твои дети будут лучше? — невинно спрашивает она, потому что у Изуны есть девушка. Не совсем понятна корреляция между детьми и парой, но, похоже, люди решают воспроизвестись с кем-то, а не в одиночку. Хотя это очевидно, поэтому на открытие не тянет. Если и есть что-то, могущее поколебать покой Изуны, то явно не такие намеки. Хочется быть уверенной: он просто не знает, что она знает. Наблюдающая за ним Сакура прислоняется левой щекой к плечу Мадары. — У меня уже есть ребенок, — Изуна поворачивается к ним с усмешкой, чтобы кивнуть в сторону Роши, устроившегося у него под ногами. — Нам четыре года. — Еще немного — и заговорите, — подначивает брата Мадара и усмехается, смотря Сакуре в глаза. Спросить, почему люди вообще хотят себе детей, решено попозже. Все-таки ей хочется не только больше узнать, а еще и действительно поцелуев. Точно не таких, как полученный минуту назад. (Странно, но приятно, но недостаточно…) — Тебе не понравится, если я отвечу, — Изуна обводит их ложечкой, заключая в странный круг. Плечо соулмейта двигается — он оглядывается на брата. — Но я ничего не скажу, — охотно продолжает Изуна. — Просто скажу, что моему ребенку не нравится твой Сенджу. Однажды мой ребенок пометит ему кроссовки. Во избежание — приглашай пореже. Как она замечает, Хаширама приходит сам, хочет Мадара этого или нет, и этим вообще-то похож на Роши. Тот никогда не волнуется, что кто-то может спать, и скребется в дверь с завидным упорством… — Он на время, — соулмейт небрежно усмехается, — забудет о кофейных запасах. Можно поверить, что ему все равно, но Сакура с удовлетворением замечает за этим неясную тревогу. Все же они друзья. — Да… — с неожиданной серьезностью соглашается Изуна и отворачивается к плите, с шумом процеживает кофе через ситечко. — Я удивлюсь, если у него получится. Ино производит впечатление девушки, которая не разменивается на мелочи. Вообще-то, Ино просто не соглашается быть там, где ей больше не нравится. Это значит, не размениваться на мелочи? Сакура решает проследить за ходом разговора и не ошибается. — Хочешь сказать, что выбрать Хашираму — это просчитаться? — предполагает Мадара с какой-то раздраженной ноткой. Она еще ни разу не замечает, что соулмейт бывает на стороне Хаширамы вслух. Кажется, Изуна переходит черту. — Скорее поменять успешного брата на его старшего младшего, — непонятно выражается Изуна и вздыхает. — Это… а связь у вас всех такая чувствительная? Сакура, к которой относится вопрос, кивает. — Я не знаю, кому из них посочувствовать, — Изуна качает вихрастой головой и медленно поворачивается к ним с кружкой в руках. — Выбираю Ино. Она раздражает меня реже, чем твой брат-братан-братишка. Интересно, почему Хаширама его так раздражает? Потому что покушается на кофе? Не нравится Роши? Слишком громкий? Приходит, когда хочет? А можно ли назвать это ревностью? Пока она пытается определить, Изуна удаляется с кружкой в руках и вместе с Роши вместо хвостика. На кухне остаются только она с соулмейтом. Мадара с сожалением отстраняется, чтобы найти в аптечке бинт. Наблюдать за поисками интересно. Сакура, забывшись, даже слегка покачивает ногой. Ее отвлекает сообщение, сопровождаемое вибрацией. От Ино. Сакура жадно открывает его, чтобы узнать, сделал ли что-нибудь Хаширама. Лучше бы ему сделать что-нибудь приятное и ненавязчивое... Но Ино всего-то и пишет, что расскажет много нового вечером. Вспоминая недоверие Изуны, Сакура решает не терять веру в Хашираму. У него достаточно сильных сторон, о которых она знает. Изуна точно знает о слабых, но он пристрастен. (Она решает опустить свою пристрастность — она еще и представляет, чего точно не хочет Ино) В отличие от своего младшего брата Хаширама теплый. Об него так просто согреться. Сакура вспоминает, как Ино тянется к Тобираме, чтобы обнять, и думает: к Хашираме можно просто подойти. Он точно найдет время что на соулмейтку, что на девушку. На Мадару же находит. И она уверена, что Хаширама, спрашивающий о том, может ли написать Ино, чтобы что-то решить… нет, Хаширама гораздо тактичнее, чем кажется… От перечисления достатков Сакуру отвлекает легшая на нее тень и прикосновение. Это Мадара придерживает ее за подбородок, чтобы нанести на уголок губ мазь. Она горькая и холодная, но если поможет… кстати, когда поможет? Сакура и забывает, что у нее тут болит. Только собравшаяся спросить соулмейта, как быстро заживают ранки, Сакура сталкивается с ним взглядом и решает вопрос отложить. Потому что смотрит Мадара предупреждающе. — Заживет через пару дней, — обещает он, будто прочитав ее мысли, и кашляет, опустив голову. — Неприятно, но мелочь. Главное не обкусывай… Как плечи? — А может зажить само? — Сакура с любопытством щурится, а когда соулмейт кивает, уточняет: — Тогда… себе тоже так мажешь? Я не замечала… — И так пройдет, — без особого интереса говорит Мадара, осматривая шелушащиеся полосы на плечах. Закатанная до предела ткань майки обнажает подсохшие следы царапин. Новый тканевый кружок, смоченный в прозрачной жидкости, медленно строит контур поверх них. Холодно и слегка щекотно. Аккуратность Мадары доходит до того, что глупые повреждения даже не ноют. — Тогда почему делаешь мне? — тише спрашивает она и разглядывает его сосредоточенное лицо. — Я привык такое не замечать, — Мадара на мгновение поднимает глаза, чтобы удержать контакт, показать, что он говорит с ней и не машинально. — Тебе к такому привыкать не нужно. Он снова покашливает. Неприятный и пугающий звук. От него вспоминается, как болеет сама Сакура: долго и тягуче, будто через плотное тяжелое облако пробираешься. Это Мадара тоже предпочтет не замечать? Умелые руки обрабатывают ей второе плечо. — Если я привыкну, — она представляет это, передергивается, но упрямо дожимает: — будет легче? Может, надо привыкнуть? Может, секрет правда в привычке? Боль ей не нравится. Сбивает с толку. Резкая. Заставляет дрожать, бояться и плакать. Даже дышать становится сложно. И кому-то приходится брать ее на руки, смазывать ранки горькой мазью, успокаивать, держать в ожидании, пока она сможет вдохнуть без подсказки. У Мадары гораздо больше опыта. Он наверняка помогает кому-нибудь привыкнуть к боли — драки в той клетке точно оставляют не только пару царапин. И терпеть, и получать, и жить с этой болью соулмейту проще, чем ей. Сакура не хочет такое чувствовать. Но ощущать постоянно острое и невыносимое ей хочется еще меньше. Что, если оно будет приглушено? Мадара смотрит долго и будто окунается в ее мысли. Если прислушаться, то можно представить шелест страниц. Быть книгой, которую пытаются прочесть, неприятно — замок не повесишь. Но у Сакуры нет и опыта в выдерживании на лице невозмутимости. Щеки становятся по-глупому горячими. — Если ты привыкнешь к боли, — неспешно сообщает Мадара, на секунду отвлекшись на ее губы, — значит, я плохой соулмейт. Сначала не складывается. Вообще сложно думать, когда обнаруживаешь себя на столе, с соулмейтом, стоящим так близко, под его взглядом, от которого в груди больно. Сакура ерзает на нагретой телом поверхности, желая, чтобы Мадара отвлекся — посмотрел иначе, вздохнул с усмешкой, посоветовал бы… что-нибудь. Сложно искать варианты, когда мысли рыхло проваливаются между пальцев. Она опускает взгляд первой, потому что не может выдержать. Мадара не запрещает и не давит. Просто смотрит так, что хочется вдохнуть, а выдохнуть без слез. Будто ее боль отзовется эхом и у него, будто ее боль — его собственная, и больше он такого не хочет ни для кого из них, что бы вчера ни случилось. — Боль может закалять, — он шершаво гладит ее по скуле большим пальцем, оставляя влажный след от нестертой мази, вынуждает приподнять голову, — а может ломать. Когда привыкаешь, то ждешь ее. Если ждешь, то скоро начнешь считать это нормальным. Ты забываешь, что так было не всегда. И вот тогда она ломает. Непонятно, почему Сакура это чувствует: давление в горле, будто хочется заплакать. Мадара выглядит знающим, о чем говорит. Неужели он привыкает поэтому? Он чувствует это до сих пор? — Тебе больно? — рука сама тянется к чужому лицу. — Нет. Но тебе может быть, — удержавший ее ладонь Мадара кажется невозмутимым. — Будь осторожнее. Лучше наступи на кота. Ему будет полезно. Для ее соулмейта нет ничего проще, чем сменить тему разговора. Если до этого Сакура раздражается, остается недовольной и любопытной, а иногда и поддерживает, то сейчас ей страшно хочется забыть эту фразу, сказанную так спокойно и мягко. В ее представлении чувствовать боль легче — это обжигаться без слез или спокойно вертеть поврежденным запястьем. Мадара говорит о другой боли. Ожог не может сломать, но постоянно капающий кипяток?.. Но она не может отвернуться — люди болеют не только физически. В груди мало места. Сама Сакура по сравнению с соулмейтом никогда не будет казаться сильнее. Обычные руки, небольшие плечи, такая же спина. В ней не спрячешься, не окажешься защищенным. Может, получилось бы за Шизуне и скорее всего за Ино. Только не за Сакурой. Смешно же. Так что это она тонет в густом сигаретно-ментоловом воздухе, который першит в горле и обжигает горечью нос, согревается до мурашек и вздрагивает от своего же порыва, когда тянет удивившегося и, наверное, поэтому и поддавшегося соулмейта на себя. Но какая разница, если Мадара все же наклоняется? Все вокруг теряет значение, когда под мягко погладившей ладонью напрягаются мышцы, а на шее мгновенно проступает жила. Сколько можно задать вопросов и совершить действий, чтобы смутить настоящего человека. А сколько нужно, чтобы ощутить неуверенность самой? Преодолеть десять слоев осторожности. Потянуться к соулмейту, опершемуся по обе стороны от ее бедер. Влажная пелена обжигает глаза. Сакура закрывает их и прижимается так мягко, как если бы надеялась не коснуться, а приложить бинт к сухим и потрескавшимся губам. Что еще можно, кроме как принять тяжесть на себя снова, обняв за плечи, с надеждой, что не оттолкнут. Рядом шуршит и падает. Но это неважно. Вздохнувший Мадара поддается во второй раз — отвечает, встает ближе, придерживает за талию и затылок. Полученные уроки Сакура возвращает ему полностью, даже если и не вполовину так же умело. Горький привкус — дурацкая мазь — и смешавшееся дыхание, на мгновение замереть, чтобы отпечатать это в памяти: так чувствую те, кто неспособны что-то изменить, и могут только всего лишь обнять? Контроль в ее руках. Дробно стучит сердце. Мягкое поглаживание основания шеи — и Сакура будто стоит под горячим душем. Из-под него стоит выпрыгивать и искать пену от ожогов. Если Мадара чувствует то же самое, должен ли он забыть о боли? Она с горечью целует своего человека так, чтобы он тоже почувствовал себя в тепле. Хочется нашептать ему, склонившемуся, держащему ее за затылок зеркально, дышащему тяжело, вставшему между колен, в приоткрытые губы маленькое и тихое: «я люблю тебя». Это должно согреть лучше. Как только она это скажет… Соулмейт придерживает ее за шею, когда Сакура осторожно отдаляется. Именно сейчас хочется сбежать, а она это умеет. Только к чему это приведет? Что ей даст такое молчание? — Я люблю тебя, — на выдохе шепчет Сакура, ощущая свою принадлежность к другому миру остро. Она не человек. Нет нужды быть как они и прятать чувства в страхе. Что-то во взгляде Мадары заставляет ее перебрать только что сказанное. Вот тут уже отличие не дает преимуществ. Эти люди с их исключениями… — Ты мой человек, — пробует она по-другому, припоминая, как Ино была раздражена этим выражением. Возможно, с Мадарой сработает наоборот?.. — Я от тебя не сбегу?.. Не буду прыгать с высоты?.. Недоуменно моргнувший соулмейт отпускает ее. Непохоже, что слова его убеждают. Даже наоборот… — Ты не выглядел поверившим, — слегка растерявшаяся и ожидавшая другого Сакура пожимает плечом. — Я не знаю, как сказать, чтобы ты понял, что я… Ей не нравится, когда Мадара переводит. Но не в этот раз. Согласно обнявшая его за плечи она легко удерживает равновесие — соулмейт наклоняется в ее сторону. Пропуская сквозь пальцы короткие колючие волосы, Сакура отпускает контроль и дает поцеловать себя жадно и напористо. — Не сбежишь… не прыгнешь с высоты, — хрипло шепчет ей в приоткрытые губы соулмейт, и Сакуру прошибает током. — Хорошо. Вот так ощущается полное спокойствие? Уверенностью и чувством, что все детали нашли свое место, а собираемый днями и неделями пазл сложился? Но… но есть кое-что еще. — Я боюсь боли, — с внутренней дрожью сообщает Сакура, смаргивает желание поцеловать, а не сказать. — Я и твою чувствую. Даже если бы не чувствовала, то… то все равно бы… — смотреть ему в глаза и связно говорить непросто, потому что в груди и в слезных железах снова скапливается, — не хотела, чтобы тебе было больно. Даже если ты… привык. Другое прикосновение прожигает Сакуру и ее выдержку настолько, что слезы становится не сдержать. Столкнувшийся с ней лбом Мадара закрывает глаза, одной рукой опирается об стол, второй гладит по затылку. — Я постараюсь, — обещает он, качнув головой и создав приятное трение. — Ты тоже. Не царапай себя в следующий раз. Они вдвоем на кухне, но Сакура не ощущает мира вне чужих рук. Они остаются совсем одни, а вокруг кончается все. Смешавшиеся запахи и тепло, растекающиеся вокруг них, испаряются за пределами тел в пустоте. И только этот разговор хочет вытянуть их на поверхность. — Просто когда от царапин больно, — Сакура мнет ткань его майки около края ворота, — внутри не болит. Мадара сжимает ее крепче с тяжелым вздохом. — Тогда не сбегай, когда тебе больно. Не можешь держать себя в руках — приходи ко мне. Я подержу, — он выпрямляется, взяв ее за плечи повыше линии царапин. Все случаи, когда он это делал, взвихриваются вокруг Сакуры вместо белой колючей крупы. Соулмейт не дожидается ее ответа — вбирает в теплый и бережный захват, будто демонстрируя, насколько хорошо умеет держать. Сакура жалеет о том, что уже сказала ему, что его любит. Наверное, сейчас, в приятной черноте, особенно если зажмуриться, в стойком знакомом запахе, в ощущении, что она не одна и не останется, сказать было бы лучше. Поэтому она говорит другое: — Я не жалею, что люблю тебя. Сказанное сгоряча до сих пор держит ее в тисках вины. Стоит только вспомнить — Сакура хочет тут же отвернуться и забыть. Темнота становится неловкой, потому что Мадара просто замирает. Не зная, что еще сказать, она аккуратно разглаживает ткань майки на его спине. Соулмейт кивает, потершись подбородком о макушку Сакуры, не отпуская, и покашливает уже в который раз… за день. — Ты заболел, — удивленно прижавшаяся к его груди щекой и почувствовавшая, как это вызывает у соулмейта судорогу, Сакура слышит влажный шелест. Собравшийся что-то сказать соулмейт вдыхает с хрипом и судорогой заходится кашлем. — Все хорошо, — с сипением убеждает Сакуру Мадара и переживает новый приступ, а договаривает не без усилия и с влажным шелестом в голосе: — Мне нужно кое-что сделать. Вернусь вечером. Присмотришь за Изуной?.. Очень не хочется, но она все же упирается ему в плечи и с возмущением смотрит в усталое лицо. Он вымотан и здоровым точно не выглядит. Пытаясь припомнить, когда в последний раз Мадара просыпается позже нее, Сакура не находит случаев. Вина колется в животе, будто проглоченное стекло. — Но ты болеешь! — Сакура неверяще обводит соулмейта взглядом. — Как хорошо, если ты так кашляешь? Болеть не здорово! — Ты не представляешь, насколько, — Мадара с хрипом в ставшем ироничным голосе опирается ладонями об столешницу. — Да-а-а…. давно не было. Я вернусь, выпью таблеток, обвешаюсь луком сделаю, что захочет Изуна… а ты через час или два поешь. Делай перерывы, когда учишься. Таймер поставь. Хорошо? Быть так близко и наклоняться — опасно. Потому что Сакура понимает: сейчас наклониться, то есть, подняться и что-то сделать хочется уже ей. Но Мадара слабо ей улыбается и отталкивается руками, чтобы плавно выпрямиться и тут же нагнуться — баллончик с противоожоговой пеной закатывается под стол. Несложно понять, что отговорить сейчас не получится. — Куда ты идешь? — Сакура не спешит слезать со стола, потому что так она может быть на уровне плеч соулмейта и сидеть одновременно. Знакомый расчетливый прищур, от которого внутри переворачивается, выдает Мадару лучше, чем собранная спортивная сумка. Только она ему больше не нужна — он перестает бить людей за деньги… Сакура вдыхает глубже, потому что каждая дурацкая мысль может погрузить ее в старое и пугающее воспоминание. Есть еще люди, которые могут вынудить соулмейта так смотреть. Те, с кем пока он не разобрался. Кровь на ладонях липкая и горячая. Сакура растирает их друг о друга, зная, что они сухие. Мадара все понимает. Поэтому прячет опасный блеск за полуопущенными веками. Делает вид, что ничего не происходит. — Во второй раз не порежут, — сорвавшееся обещание уверенное и слегка ироническое. — Мы не столкнемся. Это значит, что они его не увидят? Сакура не спрашивает, потому что видит — соулмейт исчерпывает запасы уклончивых ответов. А у нее нет сил снова сталкиваться с тем, что мир вокруг темнеет и становится пронзительно ледяным. — Я заварю тебе едкий чай, заверну в одеяло, буду кормить бульоном, таблетками и не дам ноутбук, — обещает Сакура, вспоминая то, как проходила ее болезнь. — Скажу Хашираме, чтобы не звонил. Соулмейт с хрипом усмехается и в ответ обещает, что это не пропустит. Ей до ужаса хочется пойти с ним, даже если на улице холодно, серо и слегка снежно. Мадара считает себя сильным, Хаширама с ним согласен. В принципе Сакура согласна тоже. Но даже такие люди, как они, могут быть ранены: нож в шее, нож в груди, шрамы на ладонях, на спине, на животе, — а Мадара ведь сильный. Что, если он не вернется? Словно чувствуя ее нервозность, Мадара в коридоре придерживает ее за шею. Он уже в ботинках, но еще не успел застегнуть темную куртку. До ухода всего несколько секунд. И все же соулмейт останавливается, смотрит насквозь, усталый и кашляющий. В груди сжимается: он ведь догадывается, о чем Сакура думает. А еще он уходит больным. — Вернусь к вечеру, — обещает он, провод большим пальцем под мочкой Сакуры. Если это попытка щекотки, она неудачная — Сакура ощущает в животе приятную тяжесть, которой полученного мало. Она следит за тем, как его высокая фигура большим шагом оказывается в более ярком, чем в коридоре, свете подъезда. Хочется остановить его или пойти с ним. Ее ведь это тоже касается! Но он оказывается правым постоянно, как и сейчас. Поэтому Сакура решает не ухудшать ситуацию. Нужно утешить себя — все закончится! Только без ее присутствия. Вот с чем придется смириться. Совет: ставь таймер, — Сакура воспринимает как призыв к действию. Впрочем, кто бы воспринял иначе? Таймер находится только после того, как она додумывается зайти в приложение часов. Разобраться, что такое таймер и как его ставить, получается быстро. Секунд пять-шесть — и два часа закончатся с уведомлением. Черные цифры на белом фоне меняются с одним ритмом, отстукивают секунды и минуты. Сакура следит за мерцанием экрана, сидя со скрещенными ногами и горбя спину. Два часа — сто двадцать минут. Каждая из них не вернется. (Сакура гонит из мыслей те минуты, которые провела с Мадарой на кухонном столе) Чувствуют ли люди, как уходит время? Двести сорок секунд — четыре минуты — только кажутся мелочью, но Сакура за них бы многое успела: открыть учебник физики, просмотреть оглавление, выбрать тему и прочитать первые несколько страниц… Так она и делает — перебирает пальцами по глянцевой обложке, вспоминая, как отбивает подушечками дробь Мадара. Шуршит бумажными листами, пересчитывает количество тем. Тетрадь по физике неприятно чиста примерно на четверть. Окопавшаяся в незаправленной постели Сакура хлопает рядом с левым бедром стопку имеющихся учебников, а тетради укладывает в башню между скрещенных ног. Ее любимая биология прочитана не настолько много, как хотелось бы. Сакура недовольно листает исписанные страницы. Кое-что ее радует — она понимает свой почерк! Поверх выведенных тонким синим знаков кое-где лежит и цветной слой. Текстовыделители. На мгновение она очень жалеет, что день сегодня серый, а не солнечный и голубо-небесный. Справляться с ощущением уходящих возможностей проще, если можно погреться на солнце и представить себя бестелесной. А упускает она много. Однажды Изуна говорит, что у нее нет системы. Сакуре, только оказавшейся в безопасности, нервной и пытающейся разобраться в том, что ее окружает, уж точно не до этого. Прохладная обложка отогревается теплом пальцев. Следить за мелькающими красочными иллюстрациями при быстром пролистывании и захватывающе, и грустно, потому что прочитанное количество страниц не воодушевляет. Сколько проходит времени? Было тепло, и она могла ходить и бегать босиком по асфальту. А сейчас на улицу нос без слоев теплой ткани не показать. У нее полупустые тетрадки, а учебники прочитаны ненамного больше. Что последнее она узнает?.. Сакура решительно захлопывает учебник и кладет его еще одним слоем на глянцевую стопку таких же. Эта идея ей не нравится. Приходится вспомнить, с какой легкостью общается и ориентируется Ино, как изящно и спокойно чувствует себя Шизуне, как тот же соулмейт знает ответы на кучу вопросов. Что может придать уверенности для жизни тут, если не знания? У двери в комнату Изуны Сакура слегка мнется. Внутри она бывает… где-то раз? Ощущение, будто ей нужно зайти к чужому человеку просто так. Но… Во-первых, не просто так. Во-вторых, это поможет и ей, и ему, и Мадаре в будущем. В-третьих, она… ну, например, вскользь узнает о Хинате?.. Сложно сказать, что примиряет с действительностью больше. Изуна на легкое постукивание не открывает. Приходится упрямо постучать снова. Когда дверь с легким щелчком открывается, в Сакуре что-то и ликует, и хочет испариться. На плече у младшего Учихи все еще шерсть как след от Роши, зато вихры практически приглажены… это что, маленький хвостик? Сакура даже наклоняет голову, чтобы разобрать — хвостик или просто волосы причесаны. — Что? — на терпеливом выдохе спрашивает Изуна, не мрачный, но серьезный. — Хочешь захватить мою комнату? Иногда он говорит странные вещи с таким лицом, и Сакура не может разобрать шутка или все же предупреждение это. — Нет. Хочу узнать, как люди учатся, — заявляет она, наблюдая за тем, как на ее голос появляется Роши. — Ты же постоянно учишься. Как ты это делаешь? У нее есть идеи того, как можно это сделать. Но почему бы не обратить внимание на человеческие способы? Люди изобретают книги, уж то, как по ним учиться быстрее, должны же понимать? За спиной Изуны серый полумрак. Шторы полузадернуты, а на рабочем столе очерчивает желтый круг длинная и высокая лампа. Заглянувшая из-за чужого плеча Сакура разглядывает, что в этом желтом круге лежит сразу несколько открытых книг разного размера. — Я даже не знаю, как тебе сказать… — ехидно цедит он и легко меняет положение тела так, чтобы проход загородить. — Нет, ты не понял, — Сакура серьезно смотрит ему в лицо. — Я много читаю — биологию, географию, физику… еще у меня есть видео с английским… Но я подсчитала… Прошло много времени, а я ничего до конца не прочитала. Плавно опершийся об косяк плечом Изуна приспускает золотистую оправу очков. Сразу становится неуютно. — Система, — подсказывает Сакура, не совсем понимающая, почему на нее так смотрят. — С ней учишься лучше. А я хочу учиться лучше. У тебя она есть. Изуна окончательно снимает очки, загибает тонкие дужки задумчиво, кидает косой взгляд сначала на Роши, появившегося под ногами, потом на Сакуру. — Не хочу этого говорить, — наконец находится Изуна и плавным движением надевает очки снова, — но ты… ты не слишком много хочешь? Ты тут всего несколько месяцев, да? Школьную программу осваивают двенадцать лет. Можно экстернатом — за года… допустим, за четыре-пять. Не за полгода точно, Сакура. Представившая, что двенадцать лет — это столько раз по два месяца, что обучиться можно, Сакура тоскливо вздыхает. У нее этих двенадцати лет нет. — Ино справляется за шесть, — находит аргумент, чтобы добавить очевидное: — Быстро не получится, но я так мало прошла! Люди столько придумывают! Неужели способа быстро учиться не придумали? Тяжелый вздох, от которого у Сакуры сдувает со лба тонкую прядку, интерпретировать несложно. Опять человеческие исключения! — Я не знаю, чему учится Ино, — склонивший голову на бок Изуна щурится и водит глазами, как если бы пытался прочесть что-то невидимое. — Шесть лет — это… не так много, вообще-то. Сомневаюсь, что Ино сдает каждый предмет на высший балл. В быстром обучении… м-м-м-м… жертвуешь чем-то. Можно по верхам… то есть, — он морщится, практически как Мадара, — разобрать тему на простом уровне. Или углубиться в пару предметов в ущерб остальным… Иногда нескольких пройденных тем хватит. Ну… с той же биологией твоей… тебе же необязательно знать, из чего устроена… нервная клетка, например… чтобы понимать, как работает система. На элементарном уровне. Она приходит спросить не об этом. Поздно, конечно, а ведь лучше было бы спросить у Ино. Именно она тут справляется за шесть лет, а не Изуна. Но ему не отказать во внимательности. Как понимает, о чем она думает. — Система — это знать, чего хочешь, и постоянно выделять на это время, — добавляет Изуна к вышесказанному, явно собравшийся с мыслями и приободрившийся от этого. — Регулярность. Ты хочешь разобрать за два месяца программу средней школы. Добавим адекватность. Кроме учебы у тебя есть, — кривит лицо так, что становится понятно — это его смущает, — еще жизнь. Подбиваешь моего брата на социальное осуждение… Скандалишь там, где не права… Устраиваешь свидания подруге и Сенджу… Скрестившая руки Сакура очень старается. Действительно. Потому что никакого свидания она не устраивает, скандалит вчера и за это извиняется, а социальное осуждение — это минут десять в транспорте с людьми, от которых они с Мадарой уйдут легко. — Ты тоже успеваешь много, да? — старшая сестра Ханаби сама собой приходит на ум, и Сакура не сдерживается. Наклонивший голову Изуна демонстрирует самодовольное согласие. В чем-то его точно не упрекнешь. У Сакуры полная кровать учебников и тетрадей, с ним нужно что-то сделать… Расспросить о системе и о том, как он сам успевает и учиться, и быть чьим-то человеком вне ведома Мадары. Так вот люди живут среди людей? Ищут, где полезнее промолчать, а где можно сказать и погромче? — Могу помочь с системой, — он небрежно поправляет очки прикосновением пальца к золотистой дужке. — И что ты хочешь взамен? — так как Сакура предпочитает быть с ним осторожной, особенно после вспыльчивого укола, приходится скрепя сердце спросить. Лучше узнать цену сейчас, чем по… Нет, действительно, как человек. — Это родственная помощь, — с иронией, которая не совсем понятна Сакуре, отмахивается он. Шагнувший спиной назад Изуна плавно разворачивается, чтобы дойти до стола и чем-то там зашуршать. Если сначала Сакура не воспринимает его поиски как серьезную помощь, то позже очень удивляется. Он раскладывает на кухонном столе — она рада, что он не приглашает ее в комнату — несколько тетрадей. При близком рассмотрении обнаруживается, что это просто пустые книжки в точку. — Я планирую на бумаге, — садится Изуна и похлопывает по сиденью стула рядом с ним. — Это — расписание занятий. Это — цели на полгода, три месяца и на месяц. Это — трекер пройденного. Это план на неделю… Представившая, насколько проблематично выстраивать процесс, Сакура со вздохом опускает плечи. Пустые книжки в точку Изуна превращает во что-то невероятно сложное и очень системное. Если понять принцип, то будет просто разобраться. Так выходит, что он очевиден, но будет быстрее параграф по физике прочитать, чем разобраться с планированием. — У меня большой опыт, — не без гордости за себя говорит он и поднимает очки на макушку. Либо влияние Мадары, либо оба брата учатся этому с детства… — Как ты определяешь, что успеешь столько? — взявшая книжку поменьше Сакура рассматривает кружки, зачеркнутые красной ручкой. Над ними надпись: отработанные темы. На колени к ней запрыгивает Роши — она от неожиданности чуть не роняет книжку. Кот не обращает внимания на ее нервное дерганье и с комфортом устраивается на ее коленях. — Нет, наоборот, — подсказывает Изуна, придвигая к ней полупустую книжку. — Сначала узнать, сколько нужно, а потом… м-м-м… прикинуть, за сколько хочешь пройти. Ну, или отталкиваться от того, как ты усваиваешь материал… Допустим, ты быстро читаешь и усваиваешь темы легко — как, кстати, у тебя это получается… Так вот, если знаешь, с какой скоростью что делаешь, можешь и прикинуть на… допустим, на месяц. — А если не успеваешь? — Сакура задумчиво обводит один из еще незачеркнутых кружков. Изуна со вздохом горбится, из-за чего очки медленно скользят по волосам и почти сваливаются на переносицу, потом косо посматривает на плиту. Проследив его взгляд дальше, Сакура понимает: ему нужен кофе. Может ли это значить то же, что и потирание переносицы у Мадары? Во всяком случае, когда нужно объяснить что-то сложное. Под локоть тычется кошачья голова. Кудлатый пушистый шар разражается громовыми горловыми звуками. — Смотря что не успеваешь, — будто подбодренный реакцией Роши Изуна встает. — Кофе? — Сакура кивает. — Хорошо. Знакомлю тебя с новым понятием: дедлайн. Крайний срок. Если сам дедлайн ставишь, то непройденное можно… м-м-м… перенести. А если кто-то тебе дедлайн ставит… как у меня: нужно уложиться в месяц. Если не укладываюсь, то приходится заморочиться из-за последствий… как тебе Мадара что-то объясняет?.. Было бы проще, если у тебя пара классов образования было… даже если детский сад. Не перебивает она его просто потому, что иначе придется ждать Мадару. А за ним не замечается никакое обучение с множеством книжек и тетрадей. Изуна — лучший вариант. — Если у тебя дедлайн, от которого будут последствия, направь на него все силы, — наконец заканчивает Изуна, снова подняв очки на макушку, достает банку с кофе и звякает ложкой о стенку. — Все остальное нагонишь потом. Никто так не делает, конечно, но начни готовиться к нему заранее. То есть, люди… просто не пользуются самым очевидным способом? Сакура откладывает маленький ежедневник разворотом на столешницу, чтобы не закрылся, и тянется к большому. Неожиданно лаконичным и острым, а не небрежным, почерком Изуны страницы исчерчены густо. В стройных синих рядах Сакура все-таки замечает несколько зачеркиваний — таких же лаконичных и почти изящных, кто бы мог подумать, что они такими бывают. — Если начну заранее, то все успею, — подытоживает она, следя взглядом за котом, который демонстративно потягивается и зевает во всю зубастую пасть. Он спрыгивает с колен. То ли ему надоедает греметь на всю кухню, то ли хочется внимания хозяина. — Вообще не факт, — со щелчком вспыхивает газ, и Изуна водружает поверх голубого круга джезву. — У тебя, не знаю, может что-то случиться. Или поймешь, что все равно не успееешь… Разберешься в процессе. Ну, что? Что бы ты хотела успеть до конца месяца? Сколько там… какое сегодня число?.. Подплывший к нему Роши сбивает хозяина с мысли и обтирается об ногу. Изуна смотрит на него неодобрительно. — Восемнадцатое, — Сакура снимает блокировку с прихваченного телефона. Ноль новых сообщений. Ино так и не пишет, и не звонит, и… нет, еще не вечер, лучше подождать. Вдруг она сейчас встречается с Хаширамой? С Тобирамой? Отдыхает от обоих?.. — И до конца месяца… тридцать один день же? — бормочет он и тут же сам отвечает громче: — Нет, тридцать. Двенадцать дней. Ну, почти две недели. Какие планы? — Дочитать биологию, географию, научиться читать по-английски… и вообще разобраться, сколько нужно, чтобы понимать английский. А еще физику и алгебру… — охотно перечисляет Сакура, но когда обернувшийся Изуна упирается в нее взглядом, решает слегка сдать позиции, — ну… половину тем? Маленького принца!.. — Знаешь, ты кошмар подхода «три важных дела в день». Твои учебники… их за год полностью проходят. С дополнительными материалами, естественно, и практикой, и активным заучиванием… — Изуна говорит это, покачивая головой. — Начни с небольшого. Сколько там у тебя предметов… допустим, за неделю… пять параграфов биологии… Когда Сакура открывает рот, чтобы возразить — всего-то? — ладонь Изуны взметывается в воздух. Обладатель разворачивается к ней полностью, опираясь об столешницу, и набирает воздуха в грудь. Многообещающе. Система прохождения нескольких предметов одновременно Сакуру не впечатляет, но и не расстраивает. Неужели все так просто?.. Пятьдесят минут в день на каждый предмет? Или пятьдесят минут на какой-то предмет раз в два-три дня? Разбить количество тем на количество дней? Выстроить приоритеты и повторять?.. И… это весь секрет? — Уверен, твоя подружка так и делала — выбирала приоритетное… — добавляет Изуна, когда видит сомнение на лице Сакуры, и понимает ее неправильно. — Что больше всего нужно, то и учишь. Проще некуда. Два выходных себе оставь, кушать не забывай, водичку пить… что там еще… и не надо так смотреть. Разберись, что нужнее, нагрузку попробуй разную, но для начала привычку заведи. Система — это дисциплина, Сакура. Сказать нечего, потому что так-то он во всем прав, да и опыта у него — не поспоришь — больше. Для нее не проблема учиться много и быстро усваивать. Изуна точно рассматривает это через себя, а ему — да и вообще людям, насколько Сакуре понятно — учеба дается медленнее. Но правоту его это не отменяет. Попробовать разные варианты — это найти лучший. А еще… Очень не хочется быть как человек… Но Сакура все равно пытается высчитать, откуда у Изуны такая преподавательская щедрость. То ли она пропускает намеки, то ли у него просто хорошее настроение — в такой-то серый день. Утром же был неприятным, потому что Сакура неловко обожглась, а Роши почти пострадал. Сливочный и теплый, потому что разбавлен холодным молоком, кофе настраивает на уютное настроение. Изуна пьет горький и без всего, но Сакура все равно ощущает между ними общее. Интересное открытие. Еще недавно она предпочла бы стать полной противоположностью… Ино, вливаясь, чувствовала себя так же? А Шизуне? В перерывах между неспешными глотками Изуна щедро диктует принцип непрерывного обучения. К этому прийти легко, но Сакура выбирает прислушаться к нюансам. Прерывает сработавший таймер. Не подскочить сложно, а Изуна даже дергает локтем и чуть не сбивает давно опустевшую чашку с кофейным влажным порошком на дне. — Чтобы я не забыла поесть, — объясняет Сакура, дрожащим пальцем проводя по полосе «отключить». — Да, работает, — Изуна передвигает чашку так, чтобы не задевать, но почти сразу вздыхает и встает, чтобы поставить чашку в мойку. — Значит, обед… Готовить Сакуре не так нравится, как разбираться в планировании, но жить в будущем одной без этого не получится. Концепция жареного риса ей не совсем понятна. По виду Изуны не скажешь, что он шутит, так что она выбирает понаблюдать и помочь. — Вкусно, — удивленно замечает Сакура, как только пробует. Они устраиваются за столом, отодвинув хаотичную и небрежную стопку из книжек для планирования в сторону. — Еще бы, — с чувством собственного превосходства соглашается Изуна и щелкает палочками. — Жуй давай. Посуду моет она, пока Изуна варит им еще по чашке кофе. Кофейный порошок набухает в джезве на поверхности и пахнет так, что настроение поднимается. С новой порцией кофе Сакура узнает об опасности больших объемов за рекордное количество времени. — Лучше по шагу за раз, — резюмирует Изуна и с сожалением смотрит в чашку. — Возьмешь слишком много — надорвешься. Ликбез пройден. Теперь будешь слишком занята, чтобы скандалить с Мадарой. Вот почему он помогает? — Буду как ты, — Сакура обводит ободок чашки пальцем и улыбается. — Ты все успеваешь. По-человечески. Так приятно… Изуна не был бы Изуной, если бы не умел подозрительно смотреть из-под очков. По цепочке позвоночника бегут мурашки. — Да, я справляюсь. Навык, — он соглашается с тонкой уверенной усмешкой. — У тебя тоже получится. — Так, как у тебя, наверное… нет? — Сакура улыбается шире. — Ты и учиться успеваешь, и жить. Изуна поднимает бровь, чтобы выгнуть ее дугой. — У Ханаби есть старшая сестра, — небрежно замечает Сакура, видя, как у собеседника под глазами проступают морщинки от прищура. — Хината. Удивить Изуну, который всегда относился к ней двойственно, оказывается приятно. С другой стороны, он, выглядящий уютно в рыжем свитере и с хвостиком, меняется до человека, пробивающего других взглядом. Как все-таки братья похожи, замечает Сакура, наблюдая с жадным любопытством за чужой мимикой. — Ну и что? — к большому удивлению, Изуна почти мгновенно восстанавливает спокойное выражение лица и даже расслабленно откидывает голову назад. Для него это неважно? Хорошо, можно ведь попробовать и с другой стороны. — Я спрашивала у Мадары, — решает проверить, правильные ли ее догадки, Сакура, — он сказал, что у тебя нет соулмейтки. Младший Учиха разводит руками с таким видом, будто его это совсем не интересует. Неужели правда неважно?.. — Мадара знает далеко не все на свете, — и он неспешно встает, чтобы отнести опустевшую кружку в мойку. — Ну… вы ведь очень внимательно относитесь к любимым, — она акцентирует, вспоминая Шисуи, — родственникам. Странно, что Мадара этого не знает… — Чего ты хочешь? — Изуна, так и не отвернувшийся к раковине, закатывает глаза. Похоже, его любимая игра в этот раз надоедает ему самому. Можно подумать, она чего-то хочет. — Ничего, просто интересно, — Сакура посматривает на подошедшего к ее стулу Роши. — Почему нужно скрывать пару? Если так подумать, то вполне возможно. Люди выдумывают столько правил, что Сакура не удивится, если Изуна подтвердит ее догадку. Например, иметь пару можно только старшему брату… Старший брат может запретить младшему иметь отношения?.. Поэтому Хаширама не знает, что у Тобирамы есть Ино?.. Но такой, как Хаширама, стал бы что-то запрещать младшему?.. Тут должно быть логичное объяснение. (Она надеется) — Ты предлагаешь мне рассказать, почему Мадаре не стоит знать о моей девушке? — с неверием спрашивает Изуна. Он даже теряет весь свой напускной ленивый вид, мгновенно оказываясь ершистым и неприятным. Не рассказывай, думает Сакура удивленно, я сама узнаю. Видимо он догадывается, в какую сторону идут ее мысли. Изуна мрачнеет, чем мгновенно напоминает старшего брата. Так же сгущает атмосферу до грозовой. Стекла очков опасно поблескивают. От снисходительно, но все же щедро объяснявшего ей системность Изуны не остается ничего. — Мы на тебя хорошо влияем, — почти доброжелательно делает комплимент самому себе. — Не только физика быстро идет. Так, что? Шантажируешь меня? А, прости… продолжай. — Зачем мне тебя шантажировать? — понявшая слово ассоциативно Сакура тоже встает с кружкой в руках, чтобы обогнуть Изуну и включить воду. — Я помою. Машинально отдавший ей кружку младший Учиха фыркает. Впрочем, идея для допроса возникает сама собой. Как тут удержаться? — Ты тоже с ней часто ругаешься? — Сакура впенивает губку, сжав несколько раз, и оборачивается через плечо. Как она и думает, Изуна не уходит, но и не выглядит задетым или взволнованным. Другого от него и не ожидаешь. — Мы друг друга понимаем, — скользко и туманно отвечает Изуна. — Она не самоубивается об опасных людей. А мне не надо за этим присматривать. — А когда Мадара работал на… — нужно помыть чашки, но раз уж начала, стоит и уточнить. — Ты знаешь… Ее не пытались обидеть? — У Хинаты и Ханаби… Они ушли из родительского дома и не поддерживают связи с отцом. Там тяжелая грязная история… — Изуна снимает очки, чтобы повесить на край свитера. — Но отец у них серьезный. Вредить дочерям может только он. Еще у Ханаби… если не ошибаюсь, очень авторитетный соулмейт. К ним никто в здравом уме не полезет. А так я тоже авторитетный, можешь поверить. Можно подумать, она не знает. Интересно, настолько ли авторитетный Изуна, чтобы калечить людей за деньги? Если сначала она еще сомневается, то потом решает, что не стоит его недооценивать. — Как вы друг друга понимаете? — решившая не менять тему Сакура отворачивается к раковине. — Вы же не ругаетесь? — Сакура, я в этой теме не консультант, — без раздражения, но и без интереса замечает Изуна. — Мы стараемся друг друга понимать. Живем раздельно, встречаемся нечасто — половина конфликтных причин отпадает. Слишком разное, чтобы сравнивать. А у вас одна проблема на двоих — твоя уверенность в бессмертии. Вспомнив его же прием, Сакура громко ставит чашку на сушилку и оборачивается. — О-о-о, не делай такой вид, — Изуна расслабленно подходит к ней, чтобы педантично поправить чашку на сушилке. — Для тебя весь мир — игрушка. Ты и относишься к нему, как к обучению. Что-то захотела — сделала. Не захотела — занялась другим. Вчера скандал, сегодня наносишь мне психологическую травму… никогда не садись на стол, а если и садишься, не ставь ногу. Видела бы тебя наша мать… Если Сакура правильно понимает, то именно матери Изуны и Мадары никогда не стоит видеть ее на столе. Интересно, Изуна сейчас угрожает?.. — Психологическая травма? — она забывает о том, что хотела быть раздраженной. — Почему? Как? Связано ли это с понятием детской травмы? Все-таки Хаширама же не оговаривается, а сама она уверена, что кроме недавних повреждений Мадара не прячет какую-нибудь незаживающую рану. — Так говорят…. Когда потрясаешь чем-то человека, — Изуна качает головой, наблюдая, как с краев перевернутой чашки капает вода. — Обычно в плохом смысле. Как с ногами и столом. К скандалам тоже относится. Будь умнее — планируй аргументы наперед. Что-нибудь посложнее «я должна» и «мне надо». Вот что это такое… Хочется уточнить насчет детской, но Сакура выбирает более практический путь, решив, что о другом она спросит… например, у Ино. — И это поможет? — Сакура копирует ироничный тон Мадары, чем сразу вынуждает Изуну поморщиться. Как же приятно. Теперь ясно, почему братья так делают. — Нет. Но так Мадара сможет аргументировать отказ чем-то… — Изуна морщится снова, но уже показательно, — кроме «я уже все предусмотрел»… нет, все-таки сможет… Я не знаю, как тебе объяснить… В таких ситуациях, как эта, у тебя не будет права голоса. — Но никто не говорит вам, как нельзя поступать! — Сакура ощущает, как лицо розовеет от возмущения. — Да? У тебя как-то неплохо получалось, — у Изуны, поймавшего слабину в голосе Сакуры, по губам растекается сахарная улыбка. — Насчет Конан он тебя послушал… Ну, — он замечает, как Сакура набирает воздуха в грудь, — давай серьезно. Я понимаю, о чем ты. А ты не думаешь, что мы в разных весовых категориях? Это значит, что мы серьезно отличаемся, вдруг ты спросишь… Ты, Сакура, в категории молока на плите — нужно постоянно присматривать… — он кивает на ряд конфорок. — А Мадара…. Во-первых, он в принципе предусмотрительный, даже если пристрастный. Во-вторых, шишек себе набил. То есть, наошибался и перенес последствия, если тебе интересно. Не поверишь, он не всегда таким умником был. Но с тобой… — Изуна стряхивает невидимую пылинку с плеча Сакуры. — Мадара предпочтет завернуть тебя в одеяло, пупырчатую пленку, в себя… Он если и защищает, то до конца и от любого чиха. Пока не поймет, что ты и сама справишься… Как спокойно он это говорит! Можно подумать, Мадара никогда не ошибается. — Но… почему?! — возмутившаяся еще на моменте с молоком Сакура вспыхивает и поворачивается к Изуне уже не боком, а лицом. — Как мне ему что-то доказать, если я не…. Если я ничего не делаю! Шишки… они же мне тоже нужны! Я… я не имею в виду, что… в этой ситуации он прав, но ты говоришь, что так будет постоянно! — Объясни ему, — предлагает Изуна, сменив сахарную улыбку на коварную. — Он долгое время был вынужден быть взрослым. А когда действительно вырос… да что ты, Мадара может иногда и меня с ребенком спутать. Тут либо ругаться, либо втихую делать по-своему. Но если берешь второй вариант — подумай дважды. Хотя, нет, если речь идет о тебе, трижды. Лодыжку обвивает пушистый хвост. Это Роши выбирает поучаствовать в диалоге, даже если и молчаливо. Отвлекшаяся на него Сакура слегка теряет внутреннее напряжение. — Между прочим, я не глупая, — обиженно замечает она, хотя еще несколько секунд назад планирует вспыхнуть во второй раз. — Нет. Но ты живешь в воздушном мире, у тебя все просто и легко. Захотела пойти туда, где с тобой может случиться что угодно, — пошла. Захотела сбежать от Конан в неблагополучном районе — сбежала. А захотела — и решила, что можешь переупрямить Мадару, — Изуна перечисляет с изящной и поэтому так раздражающей ленцой. Целый список из того, что она делает не так. Неприятно, потому что Изуна переворачивает все с ног на голову, но кое-где… кое-где это имеет смысл. Совсем немного. Поэтому Сакура умно выбирает не ругаться и получить побольше информации. — Вообще-то, я могу, — хмурится она, имея в виду последнее обвинение. — Это ты так думаешь, — снисходительно закатывает глаза Изуна. — Он идет тебе на уступки. В основном, всегда. Понятия не имею, как у него на это выдержки хватает. Хочется возразить, но нечем. Прикусившая нижнюю губу Сакура вздыхает. Ей не хочется признавать версию Изуны, но Мадара действительно идет на уступки. Было бы глупо этого не замечать. Это он подходит к ней, заговаривает, убеждает, что ей не враг, стоит и ждет, пока она повернется. — Для справедливости… у него с детства такая херня — за кем-то присматривать, — со вздохом сообщает Изуна непонятно почему и наклоняется, чтобы взять подплывшего к нему Роши на руки. — Наши родители в основном ругались. Когда что-то случалось, они сначала друг на друга орали, а потом на нас. Отец не особо любил разбираться — он за любую мелочь наказывал. Чаще его, чем меня. Он всегда меня прикрывал и защищал. А теперь, — Изуна с какой-то едкой усмешкой качает головой, — защищает тебя. Так он выражает привязанность. Смирись. И с малого начни. Кушай и спи по расписанию, ранки себе сама заклеивай, не прячься чуть что за не… а, нет, больше ты так не делаешь. Удивительно, с каким лицом Изуна преподносит ей систему для решения проблемы. Так и не скажешь, что совет дает. Смеется же… Еще и забывает, что практически только что Сакура надавливает на его чувствительное место. Она перебирает идеи, но не дает себе в них погрузиться. Кое-что погружается в сознание и дергается. — Наказывать — это как? За что? — уточняет она. Лицо Изуны становится неприятным. Как защитный окрас у бабочки. Вместо ответа он неспешно почесывает Роши пушистый загривок. — Тебе бы не понравилось, — наконец с уверенной ленцой покачивает головой Изуна. — Поверь на слово. Ну, так что, я могу оставить тебя одну? У меня есть и свои планы. Так ли это? Влияет на желание заняться своими делами любопытство Сакуры? Наказания. Вот он, еще один пробел в человеческих отношениях. Нормально кого-то наказывать? Изуна вспоминает неохотно и почти сразу сбегает. Стоит переспросить у Мадары, или он тоже сведет разговор в другую плоскость? Система в объяснении Изуны действует на Сакуру благотворно, как она сама отмечает. Потому что совет Шизуне всплывает в памяти легко и отчетливо. Телефон под рукой, остается только найти заметки и тщательно ввести: что такое наказания? Другой вопрос она вводит в сообщение в мессенджере. Надо же разобраться. Пока Ханаби отвечает, проходит больше часа — Сакура использует метод промежутков для обучения. Поэтому настроение у нее прекрасное, когда тренькает уведомление: решила пройти все учебники за десять месяцев, решила отложить английский на время для отдыха, разделила количество параграфов на количество недель, составила расписание. Даже успела разобрать новую тему по алгебре и прорешать несколько примеров… «Я не знаю, это дела моей сестры. Она не хочет, чтобы кто-то знал. Ты не могла бы не обсуждать это ни с кем?». Та же территория, что и с обсуждением кого-то с другим человеком? Она думает, что так и есть. Можно было бы принять за грубость, но Ханаби изначально достаточно прямой человек. И к тому же, ее правота налицо. Это Сакура делает ошибку — вот она, шишка, ну, или ссадинка — и решает ее исправить. «Извини. Я не буду», обещает она, думая, что не все любопытство может быть удовлетворено. Даже если это обидно. «Окей. Сделаю вид, что ты ничего не спрашивала. Не хочешь встретиться до конца месяца?», спрашивает Ханаби и шлет ожидающий эмодзи. Сакура, совсем недавно попытавшаяся встревожить Изуну, ждет ответа в его стиле. Но Ханаби не надавливает и спокойно закрывает тему. Можно ли посчитать это за повысившееся умение говорить с людьми? Точно. «Может, на следующей неделе», Сакура предлагает такой зыбкий вариант, потому что не знает, хватит пары дней для выслеживания парикмахеров или нет. «Тогда спишемся после выходных», легко принимает условие Ханаби. Такая прямота и честность действует на Сакуру успокаивающе. Она откладывает телефон и выдыхает до вакуума в легких. Длится расслабленность недолго. Мысли об успехе тускнеют, потому что приходят другие. Неужели все пройдет мимо?.. И Сакуре не останется ничего, кроме пересказа соулмейта, как и что произошло с парикмахерами. Будет ли вообще приятно встретиться с Ханаби после такого разочарования? Это щекочет ее внимание и подстрекает вспомнить, разозлиться снова, поднять вопрос снова — несправедливо! Она роняет голову на руки и бессильно вздыхает. Мадара прав. Что бы она об этом ни думала, факт не изменишь. К сожалению, другая, более полезная мысль: тренировка на людях, — не несет удовольствия или предвкушения. Сквозь полупрозрачную кожу текут синие ветки-нитки. Вместо сильных пальцев — обычные и острые. Сколько нужно приложить усилий, чтобы компенсировать особенности чем-то угрожающим? Бесполезное человеческое тело. Сакура раздраженно потирает пострадавшее недавно запястье. Как назло, тут же наваливается утихнувшая и позабытая боль в уголке губ, чувствительные плечи… Впрочем, у нее есть достаточно очевидная догадка. Мадара не согласился бы даже так. Только если бы Сакура была, как он: тоже сильной с детства, умеющей бить людей и выкручиваться отовсюду. Нужно отказаться от скребущейся и острой мысли: всегда будет недостаточно. Мадара это опровергает… но вдруг он делает это, чтобы успокоить? Сакура заставляет себя сделать глубокий вдох и разогнать застоявшуюся пустоту в животе. Система. Ино учится и становится девушкой, с которой считаются. Сакура тоже сможет. Ей нечего бояться. Вокруг нее люди и нелюди, которые помогут. (Даже если она не захочет) Выпрямившаяся Сакура решает: время прочитать Маленького принца. Желательно на подоконнике. Красивая книга так и остается нетронутой. Возможно, человеческий мир просто против того, чтобы Сакура расширила понимание основ? А ведь у нее и книга по понятной психологии взаимодействия с людьми лежит! Ино нельзя сбросить. Нехорошее чувство жжется за грудиной, пока Сакура, поежившаяся на подоконнике, ждет ответа на вопрос вместо приветствия: — Как себя чувствуешь? Слышится тяжелый вздох. Сакура ожидающе болтает ногами в воздухе, чувствуя себя лучше от того, как прохладца остужает кожу и избавляет от ощутимого дискомфорта — вот ведь дурацкий Роши… — Как после тяжелого разговора, — мрачно отвечает Ино, и по голосу понятно: все пошло не так. — Я рассказала Тобираме. Сидеть на подоконнике становится неуютно. Прохладца оказывается слишком интенсивной. До мурашек. Раскинувшееся за спиной серое с проблесками белого небо не придает ни уверенности, ни стойкости. Сакура сползает на пол. — Вы расстались? — выбирает другое место она и забирается на кровать с ногами. — Он тебя не обидел? — Он? Меня? — Ино с самоуверенным смешком переспрашивает, чтобы тут же ответить. — Тобирама во всем виноват сам. Да, я с ним рассталась. Как можно было допустить, чтобы Ино, тянущаяся первой, легко парирующая и поддевающая, улыбающаяся и прощающая, его бросила? Что-то в ее тоне, непонятное и болезненное, дает понять — это решение просто не далось. Даже подруга, способная на что угодно, говорит быстро и дышит поверхностно, будто боится заплакать. — У меня нет желания между ними метаться, — Ино звякает чем-то и что-то с бурлением наливает. Вспышка гнева перекрывает надлом в голосе, только лучше не становится. Чувствовать бессилие, потому что подруга предпочитает быть не открытой, а стойкой, для Сакуры впервые. Она считывает злость, но знает, что за ней кроется. Глубокое и пронзительное чувство проходит насквозь, как если бы пропущенное через нитку зова. Но дело не в Мадаре. У этой нитки конец теряется в другом (не)человеке. Есть ли между людьми такая связь, соединяющая не физические ощущения, а эмоции? — Хаширама очень добрый, — робко и аккуратно вставляет Сакура. В нарастающей прохладце тело остывает, но, к счастью, с этим легко справиться. Нужно забиться под одеяло, оставив снаружи только лицо. В который раз она замечает, что иногда узнаешь, что замерзла, только оказавшись в тепле. — Именно, — тон Ино не становится спокойнее, и, может, она и не хочет успокаиваться. — Пишет мне сегодня после обеда. Знаешь, что говорит? Не может вмешиваться в наши с Тобирамой отношения! Они точно братья? Ты представляешь, после обеда, но и не до ужина! Идеальное время! Извиняется — растерялся вчера! Ками-сама, он точно местный? Наверное, последние слова — это шутка… Иначе бы знали все. Поэтому Сакура преисполняется гордости за Хашираму настолько, что едва не пересказывает Ино, какой он теплый, в деталях. Соулмейты часто бывают непохожими — судит по себе, Шизуне и Ханаби. (С Шизуне она уверена не настолько) У Ино и Хаширамы схожесть есть. Рядом с ними хочется остаться. — А Тобирама? — это острая тема, но Сакуре все же интересно, как Ино разбирается с ним. — Он знает, кто твой соулмейт? Возможно, не тот вопрос, потому что Ино затихает. — Нет, — тише и спокойнее отвечает она, помолчав и едва слышно вздохнув. — Какая разница? Мне не нужен ни один из них. Хватит с меня драм. Семейная мне точно не нужна, пускай разбираются сами. А я займусь чем-нибудь поинтереснее. Как можно ей поверить? Экран, касающийся скулы, нагревается от тепла кожи, а рука затекает. В одеяле душно, и приходится спустить его до плеч. Слов нет. Сакура не считает, что у Ино есть возможность сбежать от этого. Если что-то проще, чем заметить нотку, которую иногда чувствуешь у себя? Почти отчаяние. Только Ино от него не плачет, а пытается уверить всех вокруг, что будет в порядке. — Расскажи мне, когда найдешь что-нибудь поинтереснее, — соглашаясь и на ее желание умолчать, и на тихий разговор, просит Сакура. — Мы… можем заняться этим вместе?.. — Еще как можем! Давно пора. А то твой соулмейт слишком привык, что ты постоянно рядом, — с энтузиазмом, сила которого не впечатляет, поддерживает Ино. — И Шизуне прихватим! А как там дела у тебя? — Мадара ушел за теми людьми, — Сакура, отогревшаяся и слегка взмокшая, стряхивает одеяло окончательно, чтобы остаться в тканевых складках гнезда. — А я сделала систему обучения. Изуна помог! — Этот кошмарный младшенький? — удивляется подруга. — Не представляю, как ты с ним уживаешься… Да и старший не лучше. До сих пор не могу поверить, что эти… эти… сговорились! И Шисуи туда же! Сакура кивает, забывая, что подруга ее не видит. — Твой Учиха ничего не натворил? — с хищным настроением интересуется Ино. — Или ты просто стесняешься сбежать ко мне? — Нет, все хорошо, — с мучительно красными щеками отвечает Сакура. — Мы потом поговорили… Он не делал мне больно. Сворачивающееся в груди чувство напоминает: Сакура предложила варианты. Сколько их было, а к скольким была стойко готова. Мадара не отвечает на провокацию. «Только ты». Горький запах табака. «Я ни о чем не жалею». А потом Мадара вынуждает ее поесть и засыпает рядом. — Хо-орошо-о, — Ино протягивает это на длинном выдохе. — Я… наверное, поем, — и тебе, кстати, тоже нужно — позвоню еще раз завтра. Ками-сама, эти люди… Да, Сакура с ней согласна. Иногда кажется, что люди выживают только из везения. И из любви к размножению… Она очень надеется, что Ино сможет разобраться и взять себе столько времени, сколько ей нужно. Что бы это ни значило. Если подруга не хочет говорить о том, как ей больно, Сакура просто подождет. И вопросы задаст кому-нибудь еще. Тому же Мадаре. Кто-то же должен полноценно объяснить, что такое детские травмы? Мадара возвращается поздно ночью. Щелчок дверным замком, почти бесшумно закрывшаяся дверь, шелест его одежды и звук шагов — направление на кухню. После такого насыщенного дня Сакура не может заснуть, поэтому и дожидается в темноте, то и дело прислушиваясь, не дернется ли связь. Соулмейт не должен драться, но как не ждать боли? Надевшая майку вместо пижамы Сакура считает, что рядом с ним замерзнуть будет сложно. Свет на кухне не включен. В полутьме, которую рассеивает уличные мутно-желтые отсветы, Мадара кажется частью интерьера: застывшей, окруженной клубами сигаретного дыма, похожей на вид в другие квартиры через окна. Сакура иногда видит по вечерам, как люди замирают перед стеклом неподвижно и то ли смотрят наружу, то ли думают о чем-то. Неподвижность придает им статичности. Не ждешь, что они вообще шевельнутся. Может, и их тянет небо, просто они не понимают? Мадара, стоит скрипнуть дверью, оборачивается. Кажется, вздыхает?.. Он молча подманивает к себе жестом, приподняв руку, а когда Сакура подходит, то обнимает ее за плечи. Не холодно, но присутствие тактильного контакта играет роль опустившегося на плечи одеяла. А его не бывает много. Над головой с потрескиванием горящей бумаги Мадара затягивается еще раз и медленно выпускает дым из легких. Слышно, как в груди гудит воздух. В темноте все кажется черно-белым, и Сакура рассматривает мир за окном, состоящий из грязно-желтых оттенков и ночных огней. В такие моменты не верится, что солнце встанет и сделает жизнь проще. — Смогут твои подруги собраться у нас в субботу? — Мадара затягивается снова. Его пальцы сжимают и разжимают ее плечо, будто это похлопывание без отрыва от тела. — Я спрошу, — обещает Сакура и обнимает его, уложив руку поверх поясницы. Становится тревожно. Неужели все решится так быстро? — Все кончится? — спрашивает она его и запрокидывает голову. — Кончится, — обещает Мадара, и красная точка сигареты разгорается ярче. Спрятаться лицом в его свитере несложно. Особенно чужая рука прижимает ближе. От дрожи, к сожалению, не спасает. Она знает, что однажды они смогут поймать ту девушку и ее помощника. Иначе и быть не может. Но чтобы так быстро? И чтобы все произошло без нее, Ино и Шизуне? Гладят по затылку. Сакура резко вдыхает, чтобы медленно и тихо выдохнуть. Ей не нравится, так не нравится, что приходится отойти в сторону… Но шанса вмешаться нет, как нет и смысла. Сложно объяснить, но слезы наворачиваются сами собой. Она думает о том, как ее ловят в темном месте, вспоминает, как зажимают рот и отстригают волосы. Вспоминает, что было очень больно. И очень страшно. А теперь никто этому не подвергнется. Только это станет не ее заслугой. — Ты кашляешь, — сдавленно шепчет она, чтобы не промолчать и не выдать себя. — Пойдем спать, — Мадара несколькими тычками об дно пепельницы гасит сигарету. — Полечусь завтра. Горячая твердая рука направляет Сакуру в сторону коридора, и она рада, что это есть. Иначе она просидела бы на подоконнике всю ночь. Но если он думает, что утром она забудет и не заставит его лежать и не работать на ноутбуке… Глупая маленькая мысль придает сил. В этот раз они спят вдвоем. Мадара поддается на робкую просьбу и ложится рядом, обогревая и успокаивая одним присутствием. Даже если находится на таком расстоянии, чтобы ничем с Сакурой не соприкасаться. Делает ли он это специально? Его широкая спина в темноте кажется изгибом горы. Сакура придвигается, чувствуя, как внутренности наполняет ощущение зыбкости. То, от которого пошатываешься и слишком много думаешь. Шуршащие движения предупреждают Мадару: — Не можешь заснуть? — ровно спрашивает он до того, как Сакура прислоняется к нему. Медленно и осторожно он переворачивается на другой бок. Его лицо видно плохо — сплошная тень и пара светлых участков. В том, чтобы иметь расстояние меньше ладони, нет ничего опаснее. Можно и оттолкнуться, и оказаться ближе. Что вызовет большую реакцию? Пахнет горько-свежим. Ощущая себя маленькой по сравнению с ним, Сакура легко проскальзывает дальше — к груди соулмейта. Сквозь ткани температура проходит неохотно, но быть уже согретой — это привилегия. Потому что расслабленное тело становится восприимчивее и мягче. Согреться во второй раз, но уже Мадарой, будет гораздо проще, как и заснуть в его руках. Оба в безопасности — зима за неприступными стенами, только и может, что биться в окно снегом и ветром… Если она чего-то и ждет, то точно не того, что Мадара со вздохом сядет. — Сакура, мне сложно так, — говорит он безмерно усталым голосом и дает плечам провиснуть. Даже локоть руки, которой он опирается об матрас, чуть сгибается. — Особенно сейчас. Особенно… сейчас? Последовав его примеру, Сакура медленно садится и скрещивает ноги так, чтобы не тревожить обожженную кожу, а это непросто. Слова соулмейта вызывают у нее стойкую ассоциацию с уже знакомым. Проверить можно разными способами — один из них станет показательным: придвинуться ближе и понаблюдать за реакцией. И именно он надломит ситуацию, сделав ее просчитываемой. Мадара легко отпрянет. Шисуевы Ками-сама, Изуна все же хорошо на нее влияет. — Ты меня хочешь, — она следит за фигурой соулмейта, который в темноте может не опасаться, что лицо его выдаст. Такая внимательность не имеет смысла, но благодаря ней у Сакуры есть опора и интерес. Глубокий вздох — движение плеч, не такое заметное, но все же отслеживаемое. Вдумавшись в сказанное ей же, Сакура ежится. Три слова — всего-то! — и коже щекотно от мурашек. — Да, — с большим самообладанием, чем хочется, Мадара отодвигается. — И лучше я лягу внизу. Иначе нормально не поспим. Это… мешает. У нее есть несколько вводных: людям секс нравится, но иногда они слишком много о нем думают. Новый мир учит Сакуру многому. Поэтому нет ничего проще, чем потянуться к Мадаре в попытке его поймать и неловко завалиться навстречу. Соулмейт поддерживает ее легко, хоть самое опасное в приземлении — это упасть лицом в одеяло. Ловушка захлопывается, когда Сакура хватается за локти Мадары. Ее раскусывают, и вздохнувший снова Мадара пересаживается ближе. Ощущение, что ему жарко… — Ты горячий, — недоуменно замечает она. — Это плохо? — Не переводи тему, — Мадара терпеливо не дает сбить себя с толку. Каждый раз, когда он целует ее или наклоняется, чтобы обнять, смотрит пристально и непереносимо горячо, становится тепло. Даже слишком тепло. Каждый раз внизу живота и проходит не сразу. Разве не самое время об этом поговорить? Потому что похожее у них было. Кончилось плохо, но именно из-за этого и стоит попробовать снова. Поэтому хорошо, что он это говорит. Отвлечение не нравится и Сакуре. Она даже забывает большую часть предполагаемой речи. Возможность поступить, как Ино, тает с каждой секундой разрастающейся паузы. Смысла вспоминать нет — Сакура вдруг остро осознает, насколько зыбким может стать подобный разговор. Она не Ино, так изящно не выйдет. — Я не человек, — она выбирает и разжимает руки, чтобы отпустить напрягшегося соулмейта, — и не понимаю. Например, мы стали парой, но чего-то еще нельзя? Почему? Это может навредить? — Потому что, Сакура, — Мадара говорит отчетливо и терпеливо, но кажется, что ему дается это с большим трудом, — ты бы сама об этом не подумала. Ты хочешь сделать приятно мне. — Нет, то есть… да?.. Нет! — она, растерявшаяся от объяснения, которое не приходило в голову, собирается с мыслями не сразу. — Да, я хочу! Но мне же может не понравиться? То есть… Мне может понравиться. Если нет, то… то почему нельзя остановиться? — аргумент приходит так хорошо, что Сакура может собой гордиться: — Даже поцелуи бывают разными. С сексом не так? Темно. Они сидят рядом, ничем не соприкасаются, в упавшей между ними паузе почти дискомфортно. Нервная энергия, забурлившая в Сакуре ненадолго, сглаживается, чтобы перетечь в уверенность. Она чувствует движение Мадары еще до того, как он к ней прикасается. Матрас прогибается слева чуть сильнее, потому что соулмейт садится так, чтобы столкнуться с Сакурой коленом. — Я не хочу, — по щеке мягко проводят ладонью, — чтобы ты жалела. Вот в чем дело. Несложно догадаться. Грудная клетка Мадары расширяется и сужается резко. Он замирает напряженный настолько, что стоит задуматься: больно ли ему сейчас с травмами? Сакура знает о границах столько, что можно построить целый замок. Сейчас одну из них она нарушает — тянется и оставляет крохотное ласковое прикосновение на чужом плече. Пятнышко ласки поверх ткани. Его хватает для окаменения. — Мне хотелось, чтобы ты наклонился, — шепчет она, имея в виду все случаи, когда Мадара выпрямлялся и отпускал. — А ты все время останавливался. Сейчас… если что-то пойдет не так, я скажу. Я тебе верю. Это правда. И если сравнить, она желает, чтобы к ней наклонились или поцеловали, гораздо чаще, чем считает соулмейт. Когда его ладонь снова накрывает ее щеку, Сакура не может сдержать улыбку, даже если уголок губ начинает ныть. Честность становится лучшим способом, чтобы поговорить. — Ты скажешь, — низко и тихо повторяет за ней Мадара, чтобы добавить: — а не промолчишь. И я остановлюсь. Твердый большой палец надавливает на уголок — но не тот, что трескается — рта, оттягивая и слегка царапая. Внутри отзывается волной приятной неусидчивости. Сакура вздыхает так, будто зачерпывает в легкие облако, кивает, обтершись об погладившую лицо теплую мозолистую руку. Внутри все сладко поджимается от мысли, что в этот раз все прозрачнее некуда. Соулмейт предлагает ей предсказуемость, а она использует лучшую нечеловеческую черту — прямоту. Можно использовать ее повторно. Осознание Мадаре дается поздно. Он вздрагивает, когда она по-человечески плавным — ему стоит гордиться — движением поддается навстречу. Поцеловавшая горячие приоткрытые губы Сакура улыбается, не отрываясь, и почти сразу морщится — трещинка на коже дает о себе знать. Отмести это в сторону легко, потому что ощущение контроля тает в руках, будто его никогда и не было. Сакура спустя секунду вдруг обнаруживает, что соулмейт прижимает ее спиной к волнам одеяла. Утром и сейчас она тянет уставшего, и все же честного с ней Мадару на себя. Но забывает — в его руках силы гораздо больше, и ей позволялось об этом не помнить. Запах табака и ментола вытесняет мысли. Опустив голову, Мадара задевает носом скулу Сакуры и наклоняется еще ниже, так, что от предвкушения становится тесно в собственной коже. Впервые ей не хочется терять материальность ни за что на свете. Терпкая смесь, дышащий тяжело и медленно соулмейт, судорога, которая проходит по его телу, нежность, чувство тяжести внизу живота — этого достаточно, чтобы согласиться заново. Сакура обнимает его плечи, собирая ткань майки между пальцев, и наслаждается тем, что в этот соулмейт не отпрянет. О чем он думает? Какое у него выражение лица? Темнота мешает ей, но не Мадаре. Он удобно скрыт и не прикладывает к этому никаких усилий. Его медленный вздох у самого уха разжигает желание надавить на чужой колючий затылок и ощутить, как кожа соприкасается с кожей. Вместо этого она щекочет ему шею — обводит плотный ряд позвонков. Когда тело соулмейта покачивается так, будто вот-вот ляжет на нее, она почти съеживается — предчувствует ответ. Но… но это не щекотка. То ли ахнувшая, то ли вздохнувшая, стиснувшая твердые плечи Мадары Сакура осознает: победила тут не она. В нестерпимом чувстве, вынудившим встретить движение своим, угадывается то самое, от чего люди наклоняются. Это соулмейт опускается ниже неспешно, чтобы пощекотать висок и скулу колючими буйными волосами, накрыть губами небольшой участок кожи — около сбившейся с шеи ткани — и слизнуть мурашки. Между ног сводит жаром, и от этого Сакура вздыхает глубоко и встревожено. Никогда еще ей не было хорошо вот… вот так. И ей нужно попросить остановиться? После того, как она почти растекается по одеялу и хочет, чтобы внутри стало меньше места?.. — Это… разве… не я должна сейчас так… так… делать? — спрашивает она отрывисто, потому что воздух становится исчерпаемым. Если ему так же приятно, как и ей… — Делай, — густым, как запах табака и ментола, соглашается соулмейт. Можно принять вызов, но Сакура не успевает. Оставленный на влажном следе поцелуй растворяет желание ответить, а вслед за ним… она айкает — Мадара прихватывает зубами так, что и сама Сакура тает до облачного состояния и стискивает его бока коленями. Вздох Мадары, дернувшегося и тут же застывшего, выдает такое же напряжение, пусть и скрытое за уверенностью. Несколько секунд не происходит ничего — он сталкивается лбом с ней и просто дышит. Медленно, глубоко и старательно. Теплый воздух оседает на ее коже дымкой, пока в голове крутится осознание, что остановиться сейчас — это остаться возбуждённой и температурящей в темноте. Желая большего и выбирая не бороться с желаниями, Сакура приподнимается навстречу первой. И от поцелуя, обрушившегося на нее — грубого, настойчивого, жадного — теряет и цели, и ориентацию в собственных мыслях. Если первый опыт — ощущение нематериальности, то сейчас невозможно не почувствовать натяжение нити зова. Сакура впивается в нависшие над ней широкие плечи с тонким всхлипом. Поддаться тяжести собственного тела у Мадары получается настолько плавно, будто он действует так не в первый раз… Пусть она и царапает его плотную кожу сквозь ткань майки, соулмейт заканчивает нежно — оставляет пятнышко ласки, где ноет трещинка. Вспыхнувшее между ними пространство обжигает прохладцей. Мадара так… так просто и легко отстраняется, будто… будто для него это и ничего и не значило?.. Если бы Сакура была, как он, легко бы справилась — поняла, преодолела гравитацию, коснулась горла соулмейта губами и вынудила опуститься снова… Но Сакура, замершая в волнах сбитого одеяла и впившаяся в ткань, стиснувшая колени и дрожащая от возбуждения, не человек. — Иди сюда, — Мадара приманивает ее низким тоном. — Так… удобнее. До этого Сакура и забывает, что у нее обожжены ноги, а трещинка в угле губ, если сосредоточиться на ней, ноет. Мысль, что дискомфорт снова отойдет на второй план, вынуждает потянуться навстречу. Мадара плавно синхронизирует движения так, что она оказывается на его коленях. — Тебе же… будет больно, — тревожно шепчет Сакура, стараясь не опираться о чужое твердое бедро. — Нет, — неспешный поцелуй обжигает шею, — не будет. В загустевшей вокруг них темноте нет ничего кроме острого недостатка прикосновений, шороха ткани и тяжелеющего дыхания. Вот его Сакуре и перестает хватать, когда она послушно садится на Мадару. Неважно, что тела скрыты тканью — прошибает током. Дернувшись и задрожав, она ощущает под собой твердость. Этого достаточно, чтобы соулмейт приподнялся ей навстречу несмотря на дополнительный вес. Так вот что на него влияет… и раздеваться не придется. Вздохнуть ему в шею и почувствовать, как ладони Мадары направляют ее прижаться к нему теснее, до мурашек приятно. Мягкое неуверенное ёрзанье — и соулмейт с хриплым выдохом двигается в нее, все ещё одетую. Она сжимается вокруг него и царапает плечи сквозь майку… Под пальцами мнется и поднимается выше ткань. Территория, где нужно быть аккуратной, не кажется разгоряченной и не готовой следовать правилам Сакуре опасной. Плотная кожа, шершавость мурашек, ощущение, как поджимаются мускулы… Закатать майку Мадары до груди ей позволяется, но дальше он снимает ее сам. И стоном сжимает бедра Сакуры, чтобы толкнуться между них снова, когда она горбится и целует линию ключиц. Становится тесно, стоит только Мадаре дернуть ее на себя и надавить на затылок, чтобы грубо накрыть ее губы своими. Она за ним не успевает — не хватает опыта, поэтому позволяет и направлять, и вести, цепляется за плечи и спину… Шрамы на напряженной бугристой спине прослеживаются легко, и Сакуре кажется, что она слышит завывание ветра, и дыхание останавливается. Но вакуум не разрывает внутренности, чтобы швырнуть ее в метельный черный вечер. Мадара прижимается губами ниже — там, где бьется пульс — и темнота комнаты, собственного тела, ощущение хватки возвращаются. Сакура запрокидывает подбородок и всхлипывает, когда прикусывают чувствительную кожу, вскользь гладит влажную от пота шею соулмейта. Тот шрам, который Сакура не забудет, заживает и теперь наощупь не отличается от других. — Все… хорошо? — сдавленно спрашивает замерший Мадара. Его руки разжимаются, чтобы ласково погладить по ребрам. Как у него получается говорить?.. — Еще, — полузадушенно просит она и двигается сама. Если что-то и может прогнать тот вечер, так это Мадара и вызываемый им жар. Сакура кусает внутреннюю сторону щеки и жмурится — соулмейт целует там, где оцарапал зубами. Нет… настоящий человек… знает ведь, что делает. Волосы липнут к лицу. Мало — трение, даже если о ткань, не позволяет довести… нет… Почувствовав, что белье увлажняется, она тут же упирается в грудь Мадары и отталкивает. Тот снова замирает, так и не отпустивший полностью, но остановившийся. — Я… у меня… — задыхается растерянная Сакура, — наверное, месячные… Какое же… нелепое человеческое тело! Она только получает то, чего хочет, а тут!.. Когда мозолистая ладонь проскальзывает между телами, чтобы погладить внутреннюю сторону бедер, Сакура задерживает вдох и жмурится до рыжих пятен на внутренней стороне век. Как, ну как остановиться?! Сейчас?! После того, как… — Это? — Мадара щекочет горячим дыханием ей лицо, когда наклоняется и ласково проводит большим пальцем у края белья, смазывает теплый и склизкий след. — Это нормально… Смазка. Без нее, — он наклоняется, чтобы прижаться лицом к изгибу плеча и мурашечно поцеловать после выдоха, — секс болезненный… Все хорошо. Такая техническая подробность становится для нее открытием. Не успевшая возразить: они же будут мокрыми, — Сакура нервно впивается соулмейту в плечи. Потому что он снова направляет ее вниз, на себя, совсем не думая о последствиях. Но ей нужно больше продолжение, чем восстановление здравого смысла. Сакура не видит лица Мадары, поэтому может безнаказанно не замечать его реакции. Прекрасная идея горит в ней не только желанием дать соулмейту больше, но и узнать, насколько приятнее может быть и ей… Задохнувшийся Мадара покрывается мурашками, когда она приподнимается, чтобы оставить обжигающий след на шее. Неудобно провернуть, но Сакура поспешно отводит ткань белья в сторону. Опуститься обнаженными и ноющими складками, повести бедрами, чтобы создать сладко отдающееся внутри колебание. Смазка впитывается в штаны Мадары, и теперь скользнуть по соулмейту гораздо проще. — Хорошо? — шепчет ему в приоткрытый рот Сакура и улыбается. У ответа другое выражение: Мадара не даёт отстраниться, дёргает на себя, вынуждая раздвинуть ноги так, что без его инициативы приподняться будет трудно. Расчет становится понятен, когда соулмейт движется навстречу. Колебание за колебанием, трение об пропитавшуюся влажностью ткань — легко, когда направляют. Сакура держится за напряжённые плечи и тонко стонет. Мышцы сжимаются от удовольствия, пока тело выделяет больше жидкости и горит от поднимающейся температуры. — Закричишь… — Мадара шипит и особенно сильно толкается, — разбудишь Изуну. Внутри расходится кипяточная волна, от которой поджимаются пальцы ног и хочется продолжить — ощутить что-то внутри, а не просто тереться об ткань, разделяющую тела. — Пожа-а… пожалуйста… сделай что-нибу-удь… — со стоном просит она и впивается в его плечи, когда понимает, что ей мало. От полноты ощущений — невыносимо! — она горбится и пытается привстать, чтобы потом плавно усесться снова, и это только помогает Мадаре. Он чуть отстраняется, и его рука проскальзывает между соединенными телами. Сакура на выдохе жалеет, что не может оказаться ниже… если бы… если бы секс был другим, то, наверное… Мадара надавливает подушечкой большого пальца там, где столько напряжения и так не хватает именно этого прикосновения. То, как они оба двигаются, кажется чудом — Сакура, запрокинувшая голову и дышащая всхлипами, отрывисто понимает, что не помнит такой синхронности… хотя как тут помнить? По виску течет крупная капля пота. Мадара придерживает за затылок, чтобы смазано и мельком поцеловать ее приоткрытый рот, чередует надавливания и толчки. Нарастающее напряжение, от которого все тело будто пропускает сквозь себя ток, заставляет Сакуру зажмуриться и съежиться почти болезненно. Она нетерпеливо пытается двигаться сама, но ловкости соулмейта у нее нет… от поцелуя в шею Сакура всё-таки стонет в потолок, царапает короткостриженый влажный затылок Мадары, трётся об ладонь и член, задушено просит: — Еще-е… Остальное она теряет в накатывающих на нее волнах горячего и острого разряжающего облегчения, таких, что резкая перегрузка мышц вынуждает застыть в судороге и потерять все ориентиры от органов чувств. Воздух разрывает легкие. Задыхаясь, Сакура хочет только одного — чтобы затопившее удовольствие не кончалось. То, что Мадара все ещё движется, его только продляет. Сакура обессиленно обмякает, опустившись на соулмейта, слабо трётся щекой об его плечо, чувствуя на себе слой пота. То, как соулмейт стискивает ее бедра и резко и крупно толкается в скользкие и до сих пор чувствительные складки, с хрипом задерживает дыхание и сам становится каменным от напряжения… Она растекается по нему окончательно и отстраненно думает: ему так же?.. Пытающийся восстановить дыхание Мадара кашляет так, что вздрагивает всем телом, но обнимает встревоженную Сакуру и не даёт двинуться. — Все хорошо, — с влажным хрипом нашептывает он ей в волосы и ласково их целует. Между ними, полуодетыми и уставшими, нет расстояния. Одно влажное тепло на двоих, разрешившееся старое напряжение, спокойствие, приходящее от разрядки. Мадара поглаживает поясницу Сакуры сквозь так и не снятую майку. Его дыхание становится ровным и длинным. Можно заснуть… Разморенная в кольце рук Сакура решает игнорировать тот факт, что остывающее тело оказывается липким. Скользкие следы на коже подсыхают от прохладцы, и это уже не приятно, а некомфортно, но сил двинуться нет. — Вот почему вы любите размножаться, — бормочет Сакура, надеясь на то, что это поможет собраться и, хотя бы… пошевелиться? — Да, — в ленивом тоне соулмейта нет бессилия, будто его случившееся не растворяет в липкое и студенистое облако, — теперь меня понимаешь? Слабо фыркнув, Сакура обтирается об его плечо стянутой от пота щекой. Разговор не помогает. Зато хотя бы становится понятно, что Мадара более стойкий, чем она, даже после секса. И раз уж так… — Надо… встать, — она надеется на импульс и пытается дернуться, но до мышц он не доходит. — Мы же все в смазке… — выдыхается на первой попытке. Когда Мадара смеется, а это грудной и хриплый звук, Сакура пытается найти смешное в сказанном. Но как ни посмотрит… — Душ, — он легко определяет вводную, — ты первая? Я пока постельное белье поменяю. Надеюсь… что Изуна не проснулся или… хотя бы нам подыгрывает. Нет, на фырк у Сакуры силы есть. Беззвучный, конечно, и слабый, но все равно. Мадара со смешком отстраняется, позволяя прохладному воздуху обдать грудь и живот Сакуры, она думает, что переоценила неудобства. Сейчас действительно придется… ох… — На руках тебя отнести? — не поддается на ее капризную попытку улечься на него снова. Помня, что соулмейт все же человек, и тело у него быстро не заживает, Сакура вязко качает головой и осторожно гладит его ребра. Когда Мадара накрывает ее ладонь своей и осторожно сжимает, бессмысленно смотреть ему в лицо — темнота не расступается. Может, поэтому Сакура и повторяет то, что делает ее открытой и уязвимой утром: — Люблю тебя. И Мадара, только что бывший и внимательным, и насмешливым, не говорит ни слова. Биение сердца у него едва отслеживаемое, но она все равно замечает участившийся ритм. Люди, наверное, не говорят такое несколько раз в день? Или у кого-то принято говорить только раз?.. Как же не вовремя эти особенности. У Сакуры нет сил на добавление чего-то еще. То, как соулмейт молчит, отзывается в ней странным колебанием. Будто тронули зовом и оставили не ощущения, а рябь тревоги… Больше Сакура ничего не успевает: ни забрать руку, ни подумать, что могло пойти не так. Вопреки выстроенному им же самим алгоритму Мадара притягивает ее, растерявшуюся и ничего не понимающую, ближе. Он сначала оставляет невесомое пятнышко ласки на крае губ, будто колеблясь, но все же накрывает их своими.