Омега = подстилка.
Чонгуку вбивают это в голову с самой школы и по сей день, и как бы родители не пытались защитить его, уберечь от жестоких реалий — всё бесполезно, ничего не работает и переубедить Гука обратно уже, кажется, невозможно, да и зачем? Зачем бороться со своей неизбежной судьбой? Омега уже пытался. Он пытался не раз и ни два, он пытался постоянно, всегда, бесконечно, но даже у бесконечности есть свой предел, свой конец. В этом мире главное — выжить, а как — уже никого не волнует. Нужно лишь бороться за место под солнцем, а это хорошо даётся тому, кто в состоянии подстраиваться под людей, кто может быть той самой бесхребетной подстилкой, удовлетворяющей все, абсолютно все самые грязные прихоти своих хозяев. В замен хозяева хорошо платят, ведь денег не бывает много в мире, где всем правят именно они. Благодаря деньгам омеги могут жить самодостаточно, лишь ночью отдавая своё тело на растерзание очередному богатому папику. Но Чонгук выбрал другой путь. Он клеит на себя пластыри, скрывает засосы на шее тональным кремом, наносит щипящие мази на царапины и гематомы, зализывает свои раны самостоятельно, а потом накидывает какую-то безразмерную белую футболку на поврежденное тело и заходит к папе в спальню. — Привет, пап, как себя чувствуешь? — омега сел рядом с больничной кроватью, что находилась в большой, но обычной комнате, обставленная с двух сторон капельницами и монитором пациента*. За последний год Гук уже, кажется, освоил основы врачевания, ещё немного и можно будет идти в интерны, хах. -Уже лучше, — омега попытался приподнять руку, заведомо зная, что дело не обвенчается успехом, но попробовать в очередной раз всё же стоило. — Врач сказал что мне осталось около двух месяцев при лучшем раскладе… — мрачная новость сжала воздух в лёгких, но Чон всё равно выдавил из себя глупую улыбку. — Всё будет хорош- — Чонгук-а — М? — Прости меня, — по щеке лежачего омеги скатилась слеза. — Это я виноват во всём этом..— хрип. — Всё в порядке, пап, хватит уже твердить, что ты во всем виноват, — Чон привстал, нежно поглаживая родителя по голове, стараясь унять сжимающееся сердце. Он подложил под папу студно и отвернулся, по просьбе самого омеги. — Всё, — тихо, почти не слышно шепчет старший через пару минут, отворачиваясь и не показывая сыну своего угнетенного лица. Это давящее чувство обузы разрушает изнутри самым прожорливым червём, не давая спокойно умирать не самодостаточному человеку. Каждый раз, изо дня в день, когда из-под тебя вытаскивают твои же фекалии, мочу, переворачивают, чтобы ты не гнил заживо, кормят с ложечки или через капельницу — это убивает всё живое в человеке, потому что осознание того, что ты мешаешь своему же сыну свободно жить погружает в вечную депрессию. — Можешь идти, Чонгук-а, — папа взглянул на омегу вековой усталостью, скопившейся в мешках под глазами, морщинах и седых волосах. Неужели всего-лишь год в лежачем, беспомощном состоянии способен сотворить такое с некогда красивым, аккуратным и сияющим личиком? — Пап, ты уже отказался от реанимации, пожалуйста, не отказывайся от меня, — Чон наклонился к омеге, целуя его в щечку и слегка приобнимая сверху, стараясь выкинуть из головы противный писк рядом стоящего монитора. — Чонгук, я не хочу так...Мы...Мы должны поехать на эвтаназию*, доктор сразу говорил, что в моей ситуации это будет лучшим выходом, и- — Нет! Я сразу сказал ему, что никакой эвтаназии не будет! Ты не какое-нибудь животное, чтобы тебя усыплять! — Гук подскочил на месте, неосознанно повышая голос и активно жестикулируя. — Я лишился отца, теперь ты собственноручно хочешь лишить меня папы? — по щекам омеги текли слёзы, голос хрипел. Что-то внутри говорило, что так будет лучше, но Чон слишком сильно не хотел принимать реальность, чтобы согласиться с, казалось бы, настолько идиотским решением. — Чон Чонгук! Успокойся и пойми наконец, что так будет лучше и для тебя и для меня! Ты думаешь я такой идиот?! Думаешь, я не вижу всех этих засосов на шее, царапин на плечах и синяков на руках?! Думаешь, я не знаю, как тебе достались деньги на эту квартиру, кровать, монитор пациента и дорогие антибиотики?! Я парализован, но я ещё не совсем тупой! — монитор противно запищал, показывая, насколько участилось чужое сердцебиение. — Папа, тише, тебе нельзя так сильно волноват- — Замолчи! Видеть тебя не хо...чу, — голос утих, а веки сомкнулись на карих глазах, в то время как монитор всё ещё громко заявлял о себе. Чонгук взял капельницу, наспех вставляя иглу в вену на истыканной руке, вводя папе успокоительное и препарат, нормализующий давление, садясь рядом на кровать. —" Папочка, почему ты такой упрямый? Почему ты так сильно пытаешься сделать мне, — всхлип — Ещё больнее? "— Гук опустил голову, ложась на родителя и обнимая худые плечи, смачивая их солоновато-горькой влагой. —" Я люблю тебя, папа, — всхлип — Пожалуйста, — всхлип — не умирай так быстро" ,— омега задыхался в собственной истерике, не зная, куда себя деть и кому поведать всю ту боль, что копилась у него месяцами, выливаясь лишь в неглубокие порезы на ребрах и ночных рыданиях, чтобы хоть как-то приглушить самую сильную, душевную боль. —" Ты — единственное, что у меня осталось, папочка, — всхлип — Пожалуйста, не уходи ",— омега зарывается носом в пижаму папы и обнимает, обнимает, обнимает, будто это что-то может изменить, будто это удержит человека живым на земле. Слезы льются не переставая, и голосовые связки уже болят от постоянных молитв неизвестно какому Богу, но, видимо, этот Бог не знает жалости, раз не перестаёт кидать омеге такие тяжёлые испытания. Слишком много раз хотелось всё бросить, слишком много раз хотелось закончить это, но нельзя. Ради себя, ради папы. Нельзя. Чонгук встаёт с кровати и идёт к себе, оставляя папу отдыхать, стараясь успокоить сбившееся дыхание. Выход есть и он всего один. — Алло, Чимин? — голос осипший, Гук говорит в нос, а лёгкие всё ещё судорожно хватаются за кислород. — Чонгук? Что случилось? Ты последние несколько месяце ни с кем не связывался, — голос у омеги был явно обеспокоенным, он находился в каком-то людном месте. — Всё в порядке. Ты знаешь какие-нибудь хорошие клубы, чтобы выпить и оторваться? — голос абсолютно поникший, что с головой выдаёт Чона. — Ты всё там же живёшь? — на фоне у Чимина стало чуть тише, его голос был слышен лучше и успокаивал сильнее. — Нет, я переехал на несколько этажей ниже, в 54 квартиру. — Жди, скоро буду. Вот и всё, что нужно для звания лучшего друга. Никаких лишних вопросов, жалоб на внезапное появление и посылания нахер за долгое отсутствие. Просто «жди»; через пять минут звонок в дверь и запыхавшийся омежка, облокачивающийся на стену возле входной двери. — Чонгук~и, — Чимин прыгнул на рядом стоящего друга, залезая на него чуть ли не с ногами, тихо пища от радости. — Я так скучал! — такой знакомый запах пломбира полностью окутал Гука, заставляя его улыбнуться сквозь заплаканные глаза, прижимая друга к себе. Тепло медленно разливалось по телу, напоминая о том, насколько ценна дружба, насколько ценен сам Чимин для Чонгука. Лучший друг, помогающий зализывать раны, помогающий за просто так, не просящий взамен ничего. Но чувство обузы и собственной никчемности заставило порвать с ним все связи, хоть и хватило Гука всего на несколько месяцев. Чим кое-как спрыгивает с омеги, хватает его за руку и уволакивает из квартиры, даже не спрашивая, готов ли он к такой неожиданной поездке к нему домой. Затаскивает в машину, включает их любимую песню и жмет на газ, выезжая за город. — Прости меня..— Чонгуку стыдно. Очень стыдно, ведь он, в каком-то смысле, предал лучшего друга, но тот даже не обиделся. Такие люди бывают вообще? Омеге кажется, что нет, кажется, что сейчас его точно так же предадут, очередной раз ранят и сделают правильно, ведь Гук заслужил такого отношения к себе. — Потом объяснишь, а пока пошли, — Пак останавливает машину напротив огромного ТЦ, заходя внутрь и беря тележку, в которую тут же полетели газировки, попкорн, чипсы и куча всяких вкусностей. Так же, в корзинке оказалось несколько бутылок хорошего виски и пива с закусью. Розовая пижама с голубыми мишками на накаченного омегу, которого зачастую путают с альфой? Легко, для Чимина нет невозможного, а Гук просто не может сказать ему «нет» и покупает столь милую одежду. Через час походов по самым разным магазинам и езды на машине по главному шоссе Сеула, оба омеги оказываются в небольшом домике у озера, пренадлежащему Чимину и поднимаются на второй этаж, состоящий всего из одной огромной комнаты с кроватями, несколькими полками и проектором.— Ужастик? — Ужастик?
Одновременно сказали друзья и громко рассмеялись, вновь убеждаясь такой хорошей сочетаемости друг с другом. — Как обычно? — Как обычно, — Чонгук открыл пачку сигарет, доставая одну и закуривая клубничную гадость. — Ты куришь? — Пак был знатно удивлён. — Ну… Да, — омега виновато пожал плечами, но тут ещё не выкуренная сигарета полетела в окно. — Теперь нет, — эта ангельская улыбка Чимина почти всегда пугала, потому что за ней скрывалось что-то типо «ты не можешь сказать нет, если, конечно, не хочешь лишиться жизни этой ночью». Крайне двояким он человеком был, вроде старше Гука на год, а вроде совсем ещё ребёнок, но как же Чон любил эту вечно выебывающуюся суку, аж сердце сводило без него. «С папой осталась сиделка, так что эту ночь можно позволить себе оторваться» — подумал Чонгук и сделал первый глоток пива.