Краммер

Генрих Хардман вытянулся по стойке смирно, расправляя широкие плечи и смотря не на офицера, а куда-то сквозь него. Воинский устав и банальная техника безопасности. Открытый взгляд запросто может показаться дерзким и стоить тебе не только выговора, зарплаты, но и жизни. Он открыл заднюю дверь машины перед Эрвином Краммером. Офицер назвал адрес, не поприветствовав Генриха. Водитель — не слишком важная персона, чтобы удостаивать его такой чести. На ходу набросив на плечи пальто, Эрвин сел в автомобиль. Немец выглядел раздраженным. Солнечные деньки в характере Краммера вообще были довольно редки, как помнил Генрих, хотя работал он на немца не так давно. В этом случае офицер насвистывал что-то и даже удостаивал водителя парой слов не по делу. Хардман сел за руль, завел машину и тронулся в сторону указанного адреса. Тихий щелчок перезаряженного револьвера. Генрих быстро посмотрел в зеркало заднего вида, ловя в нем лицо офицера, и снова устремил сосредоточенный взгляд на дорогу. Они остановились около одного из домов в центре города — в таких обычно селилась партийная элита. Что ж, бывает и такое, что кто-то из высокопоставленных собьется с пути. Работой герра Краммера, как понял Генрих, было следить за безопасностью снаружи и изнутри, и он неплохо с ней справлялся. Эрвин приказал водителю ждать и вышел из машины, скрывшись за массивной двустворчатой дверью в лучших традициях модерна. Воздух разрезал резкий голос из уличного радио, вещавший о том, что всевластие Германии наступит буквально послезавтра, перебиваемый визгом авиации, но Генрих уже не замечал этот шум, глубоко погруженный в собственные мысли. Он открыл окно и закурил, не сводя взгляда со здания. Теперь ему оставалось только гадать, в каком состоянии немец вернется обратно. Если вообще вернется. Генрих мог прождать час, два, сутки, месяц, как верный пес на привязи, а тот так и не пришел бы. На этой чертовой войне всегда так. Никогда не знаешь, когда поймаешь свою пулю в лоб. Не знаешь, сколько тебе осталось. Краммер вышел из здания минут через десять, испачканной кровью рукой сжимая какую-то папку. Живой. Хардман облегченно выдохнул и положил на заднее сидение полотенце. Все должно было быть так. Вежливое молчание и все вещи на своих местах, будто бы они там и были. Ты как бы есть, выполняя свою непосредственную функцию, и тебя как бы нет. Генрих всегда был просто следовавшей за офицером тенью, исполняющей все приказы. Даже если они не были озвучены. А еще Хардман никогда не задавал лишних вопросов. Они молчали некоторое время, Эрвин вытирал кровь. Поправил волосы, упавшие на лоб, не заметив пятно на рукаве кителя, оставившего на лбу кровавый след.   — Герр Краммер, у вас кровь на лице, — хриплый низкий голос, парень редко открывал в присутствии офицера рот. Генрих повернул зеркало так, чтобы Эрвин сам удостоверился. Лучше он скажет это сейчас, чем кто-нибудь другой — позже, еще больше портя Краммеру и без того отвратное настроение. — Она везде, — офицер попытался оттереть кровь полотенцем, смотря в зеркало. Она никак не поддавалась, размазываясь медной полоской на лице. Словно уже ничто не сможет отмыть его от этой крови. — Ты пьешь? Секундное замешательство. Что? Краммер хочет с ним выпить? Но это совсем уж невероятно. Значит, все было еще хуже, чем Генрих предполагал. — Я за рулем, герр Краммер. — Вызовешь такси. Машину заберешь завтра. Эрвин назвал адрес ближайшего бара, Генрих подчинился, выворачивая руль. Краммер откинулся на сидение, устало закрывая глаза. Теперь можно было беспрепятственно его разглядеть. Довольно редкие моменты. Водитель был всегда рядом, но на лицо своего офицера открыто не смотрел. Жить еще хотелось. На вид Краммеру было за тридцать пять. Бледная кожа, овальное лицо с острыми скулами, волевой, идеально выбритый подбородок. Прямая линия губ, сжатых в тонкую линию. Волосы правильного пшеничного оттенка, зачесанные назад. Холодные серые глаза, прошивающие насквозь. Генрих внимательно разглядывал Краммера, и ему казалось, что он идеален во всем. Он остановил автомобиль у небольшого бара. Эрвин провел водителя через пустой зал с мягкими креслами, покрытыми дешевым красным бархатом. Из посетителей они здесь были одни. Генрих поймал свое отражение в зеркале на стене. Высокий, чуть ниже Краммера, подтянутый и широкоплечий парень двадцати восьми лет. Короткие, по-военному стриженные, темные волосы. Смуглая кожа, молодое, не выражающее эмоций волевое лицо, широкие темные брови, голубые глаза. Ни страха, ни сожаления, ни жалости. По крайней мере, на поверхности. Что внутри — дело десятое. До этого мало кто доберется. Разве что патологоанатом. Хардман сел за стол напротив Краммера. Молоденькая стройная официантка в юбке выше колена уже спешила к ним, ослепительно улыбаясь, стряхивая с себя последние остатки сна. Похоже, она одна здесь из персонала, Генрих не увидел ни охраны, ни сменщицы. Довольно опасно, особенно в такие неспокойные времена. — Что будете? — любезно поинтересовалась девушка, оглядывая Эрвина, солдата, а после снова скользя взглядом по форме офицера. Красивая. Забавно облизала пухлые губы, как бы случайно пытаясь задеть Краммера, пока протирала стеклянный столик. Наверняка мечтала об образцовой арийской семье, где она будет женой какого-нибудь офицера вроде Эрвина и ей не придется работать день и ночь, чтобы выжить. И еще она явно была не прочь попрыгать на члене Краммера. И Хардман мог ее понять. — Графин виски и два стакана, — сделал заказ офицер, достав из кармана серебряный портсигар с гравировкой, где каждая из сигарет была слишком бережно завернута в вощеную бумагу.  Росчерк спички и язычок пламени лизнул конец. Офицер затянулся и выдохнул, наблюдая за девушкой сквозь дым. По взгляду стало понятно, что Эрвин тоже не прочь с ней развлечься. Девушка принесла виски почти сразу и стала разливать по стаканам, и — какая неприятность — нечаянно пролила алкоголь на бедра Краммера. — Простите… я сейчас же… — хорошенькое личико залилось краской, девушка схватила полотенце и начала вытирать штаны офицера. Эрвин коротко усмехнулся и сказал, что все в порядке, но впредь стоит быть осторожнее. Официантка склонилась так, что через вырез в блузке было видно ее грудь, и сказала, что может быстро застирать пятно, нужно лишь пройти в техническое помещение. — Подожди здесь, — приказал Краммер водителю, потушил сигарету о пепельницу и пошел за официанткой, скрываясь за неприметной дверью за баром. Хардман проводил парочку взглядом. Высокую, статную, широкоплечую, непреклонную фигуру — своего офицера, и маленькую, хрупкую — официантки. Губы Генриха скривила ухмылка. Может хоть после секса у офицера поднимется настроение. Водитель ожидал, скользя взглядом по пустому залу. Он поймал себя на мысли, что напрягает слух, стараясь услышать хоть какой-то звук из подсобки. Ничего не было слышно, слишком далеко. Тогда Хардман встал и неслышно подошел к приоткрытой двери. Тонкий высокий сбивчивый голос девушки и грубые низкие короткие реплики его офицера. В узком проеме можно было разглядеть маленькое помещение со стеллажами, расположенными по стенам. На полу влажная тряпка и бутылка с каким-то раствором. Официантка с обнаженной грудью и задранной юбкой опиралась о полку, стоя голым задом к Краммеру. Член немца, находящийся глубоко в ней. Резкие, нетерпеливые, жадные толчки бедрами, стоны девушки, рык офицера, скрип стеллажа. Хардман жадно наблюдал за тем, как трахались эти двое и почувствовал, что возбуждается. Да что это с ним такое. Стоять и подглядывать под дверь, так глупо завестись. Сколько у него уже не было секса? Два дня, три, неделю? Генрих не помнил. Он возвращался домой с работы поздно, иногда под утро — эта неделя была тяжелой, Краммер постоянно куда-то разъезжал. Времени не было встретиться с Гретхен, его девушкой. А когда он приходил домой, предварительно оставив ей ключи от квартиры, девушка уже спала, так его и не дождавшись. Через некоторое время стоны стали громче. Краммер содрогнулся и замер, после отстранился и вытащил член. Девушка, тяжело дыша, повернулась, очаровательно улыбаясь Эрвину. Может, она надеялась на поцелуй в губы, настоящее свидание, ближайшую свадьбу… Но вряд ли на деньги. Она же из приличных. Генрих не рискнул задерживаться у двери дольше и вернулся на свое место. — Спасибо, пятно почти не видно, — через некоторое время офицер вышел из маленькой подсобки, по пути поправляя одежду. Вид Краммера безупречен, разве что рубашка немного помялась, но это было едва заметно. Генрих все так же сидел за столом со стаканом виски в руках, стараясь полностью соответствовать образу хмельной скучающей обреченности. Офицер сел на свое место, коротко скользнул взглядом по Хардману, а после по графину. — Все виски на месте. Ты вообще пьешь? — проговорил он, подливая в стакан себе и водителю. Генрих обычно не пил, так как считал пьянство не подходящей привычкой. Спиртное замедляло рефлексы, гасило восприятие и заставляло заботиться о себе спустя рукава, что даже звучало плохо. Но сегодня был особый случай. Девушка тоже вышла из подсобки и стала протирать столики в баре, нагибаясь специально так, чтобы офицер видел ее красивые ноги и задницу. Интересно, ему понравилось трахать ее? Похоже — да. Он так сильно в нее вдалбливался. Краммер пил виски, иногда довольно флегматично смотря в сторону девушки, явно потеряв к ней интерес. Зато он заметно повеселел. Не понятно, что так подействовало на него — секс или виски. Эрвин даже барабанил пальцами по стакану мотив какой-то простой песенки. — Ты помнишь моего последнего секретаря? — неожиданно прервал молчание Краммер, ставя стакан на стол с громким стуком. Генрих перевел взгляд на офицера. Он помнил, хорошо помнил того мальчика. Секретарь был красив — почти юношеское лицо и стройное тело. Похоже, Краммер любил красивых людей. Он работал на офицера не слишком долго. А потом исчез. И больше его никто не видел. О нем никто не заговорил. Все делали вид, что ничего не произошло, что все так и должно быть. В детали Хардмана не посветили. Меньше знаешь — дольше проживешь. Краем уха Генрих слышал разговор Краммера, что его светловолосый секретарь оказался английским шпионом. Похоже, перевербовать его так и не удалось. — Так точно, герр Краммер, — четко и безэмоционально ответил Генрих. — Мне нужен новый. Я уже неделю не могу найти нормального. У меня куча неразобранных бумаг, и ни минуты времени, чтобы этим заниматься. Через неделю проверка. Краммер опрокинул в себя стакан виски, налил еще, помолчал некоторое время. — У тебя есть опыт работы с бумагами? — короткая усмешка. Генриху показалось, что сейчас Краммер рассмеется и весело спросит: «Ты читать-то вообще умеешь?». Но этого не произошло, он просто смотрел на Хардмана, чуть внимательнее, чем обычно. — Так точно, герр Краммер, — отчеканил солдат. Сама мысль сказать офицеру что-то против, была для него кощунственной. — В военном училище приходилось работать с бумагами, дополнительный курс. — Поможешь мне. Всего на несколько дней, — ледяной спокойный голос резал воздух, как пирог на куски, Хардман почти физически ощущал это. Генриху показалось, что он даже протрезвел, а возбуждение разом спало под этим пристальным взглядом, будто вскрывающим душу тупым консервным ножом. Если он подведет Краммера, это будет плохо. Очень плохо. — Начнешь с понедельника. Тебе все объяснят. Думаю, с телефонными звонками, ведением документации и мелкими поручениями ты справишься.  — Так точно, герр Краммер, — взгляд направлен не на офицера, а сквозь него. — Вызывай такси. Генрих пошел к телефону у барной стойки и только сейчас, стоя на ногах, он понял, что набрался. Крепкий виски. — Такси подъедет через десять минут, герр Краммер, — Генрих вернулся к столу, задержал взгляд на лице офицера на секунду дольше обычного — неслыханная дерзость. Но, кажется, опьяненный Эрвин этого не заметил. — Запиши адрес, чтобы вернуться за машиной. Вдруг еще забудешь. Ты еле стоишь на ногах.  — Никак нет. Я в порядке, герр Крамер, — Генрих вытянулся в струнку, будто демонстрируя, что трезв как стеклышко. Хотя это было совсем не так, водитель был пьян. Впрочем, как и Краммер. В этом Хардман убедился, когда офицер поднялся на ноги и покачнулся. Эрвин заплатил за виски, оставив официантке немаленькие чаевые. Еще бы. Она сегодня проявила чудеса хорошего обслуживания клиентов. Вместе с Генрихом они вышли из бара, провожаемые долгим разочарованным взглядом девушки. На часах было глубоко за полночь, фонари тускло освещали безлюдную улицу. Такси еще не приехало. Достав из кармана портсигар и увидев, что там пусто, Краммер посмотрел на солдата. — У тебя нет лишней сигареты? Генрих протянул офицеру мятую пачку, чиркнул спичкой у его лица. Язычок огня услужливо лизнул конец сигареты, освещая лицо Краммера теплым светом. Офицер медленно затянулся. Стряхнул несуществующий пепел с сигареты неожиданно изящным движением. Сделал глубокий вдох драгоценного никотина, даже закрыв глаза. В свете все еще горящей спички было видно, как дрожат его по-арийски светлые ресницы. Генрих пошел проверить машину — попинал поочередно все колеса, а после оперся бедрами о капот. Он посмотрел на силуэт офицера, думая о том, как сильно хочет быть похожим на него. Хардман фанатично обожал Краммера. С первого дня, как увидел. Он восхищался личностью и харизмой офицера и одновременно боялся его. Краммер был груб, строг и жесток. Опасный зверь. Хищник. Генрих хотел быть, как Эрвин. Таким же рациональным, расчетливым, холодным, сильным. Хардман всегда хотел быть сильным. Причины этого, возможно, скрывались в самом детстве — отец ушел от них с матерью, когда ему было всего пять. Генрих всегда понимал, что должен стать сильнее, чтобы выжить. Еще сильнее. Подъехало такси, офицер кинул окурок, придавив его тяжелым сапогом. Вместе с Генрихом они сели в машину на заднее сидение, Краммер назвал свой адрес. Эрвин был так близко, что Хардману казалось, что он ощущает запах его тела вперемешку с одеколоном. Очень приятный запах. Эрвин поднял перегородку между водителем и пассажирами, проверил карманы кителя, доставая из одного помятую самокрутку, судя по всему, не табак. — Будешь? Хардман не показал своего удивления, ни одна мышца на лице не дрогнула. Он учился контролировать свои эмоции. — Спасибо, герр Краммер. Офицер достал спички, и язычок пламени совсем скоро захватил конец самокрутки. Затянулся, выдохнул пряный хмельной дым, передавая сигарету Генриху, одаривая его короткой улыбкой, слишком холодной и самодовольной. Губы коснулись самокрутки, чуть влажной от слюны офицера, Хардман затянулся. Дым обжег горло и легкие, всасываясь в кровь и разнося по всему организму расслабление. Парень чувствовал, что его уводит в сторону. Он уже открыто смотрел на волевой, гладко выбритый подбородок Краммера и хотел провести по нему пальцами. А после и губами. Генрих гадал, какая кожа офицера на вкус. Пряная, горьковатая, хмельная? Краммер снова забрал у Генриха самокрутку, на пару секунд касаясь неожиданно теплыми пальцами его руки. Хардман замер. От этого прикосновения будто мощный разряд тока прошил его тело. Если бы офицер только знал, что происходило с Генрихом, что бы сказал, что сделал? В любом случае, парню пришлось бы уйти, а этого он допустить не мог. Это все алкоголь, усталость, возбуждение. И вот, последняя капля — трава. Хардман по крупице терял свой хваленый контроль над телом и мыслями. Парень отвел взгляд в окно, чересчур внимательно изучая ландшафт. Ему просто нужно было успокоиться. Автомобиль остановился у знакомого дома. — Пойдем, — коротко кинул Краммер, расплачиваясь с водителем и с трудом выходя из машины. Чтобы удержаться на ногах, ему пришлось взяться за дверь чуть крепче обычного. Генрих проводил его удивленным взглядом, подумав, что ему причудилось, но послушно вышел следом. Такси уехало. Свежий воздух в контрасте с накуренным в салоне отрезвлял и бодрил. Краммер некоторое время стоял, глубоко дыша, а после, уже куда более уверенно, пошел в сторону подъезда. Дом казался довольно старым, массивным, но это вряд ли один из домов, где любила селиться сегодняшняя элита. Без орлов и свастик в качестве украшений. Массивные балконы поддерживали старомодные атланты.  Они зашли в подъезд, освещенный тусклой электрической лампочкой, и стали подниматься по лестнице. Краммер долго искал ключи, с трудом вставил нужный в замочную скважину. Наконец, дверь поддалась, Эрвин зашел в квартиру. Тут же к нему подбежал черный доберман, недоверчиво посмотрел на Генриха и оскалился. Красивый, статный, высокий в холке, угольно черный, с белоснежными зубами. — Не бойся, Нарцисс. Это Генрих, и я его застрелю, если он тебя обидит, — удивительно ласково произнес Эрвин, опускаясь на корточки и потрепав пса по макушке. Офицер не подозревал, что уже давно прострелил Хардману голову. Как только тот в первый раз увидел его. — Нарцисс тоже сын Рейха, как и все мы. Его хотели усыпить из-за неправильного прикуса и порванного уха, но я забрал его домой. Нарцисс все равно красавец.  Генрих внимательно наблюдал за псом и его хозяином. Невозможно было не заметить, как привязан Эрвин к собаке, как нежно к ней относится. Это зрелище завораживало — холодный и непреклонный, как сталь, Краммер, нежно ласкающий своего пса. Доберман радостно вилял хвостом, и офицер улыбался ему в ответ по-настоящему. Как другу. Конечно, улыбка оставалась в чем-то привычной, краммеровской, холодной, но как будто до этого момента в ней чего-то не хватало. У всех есть свои слабости. Хотя, слабость ли это? Неожиданно Хардману стало не по себе. Будто бы он увидел то, что ему не следовало. Будто бы он подсматривал за Эрвином в душе, а тот узнал об этом. Влажный нос под руку отвлек от потока мыслей — пес подошел к парню, с любопытством обнюхивая и виляя хвостом. Генрих осторожно положил широкую ладонь на голову псу, почесал за ухом. Он боялся не собаки, а хозяина. Тому могло не понравиться, что Хардман трогал что-то, что принадлежало ему. — Красивый мальчик, красивый, — проговорил Генрих тихо, наблюдая за тем, как его офицер снял с себя китель. Наконец, до Генриха дошло, что он у Краммера дома. Столько раз он подъезжал к этому зданию, столько раз стоял под окнами, ожидая. Внутри же никогда не был. Эрвин закрыл сюда вход случайным людям. В свой мир Краммер не пускал никого лишнего. Но сегодня герр был пьян, и Хардман оказался рядом. Какая удача. В прихожей было пустынно, видно, что хозяин не слишком большой домосед и домашний очаг поддерживать не умел. Словно Краммер не жил здесь, а эта квартира принадлежала кому-то другому. Большой семье. И вот они уехали, оставив офицера СС за ней приглядывать. Здесь было чисто, но пятна на паркете показывали, где раньше стояла мебель, а едва заметные пятна на стенах — где висели картины или семейные фотографии. Не слишком уютно. Но в паркете тонкой работы, исцарапанном Нарциссом, резной редкой мебели, плинтусах — везде чувствовался дух старой аристократии. Это как в штабе — о старинную мебель, место которой в музее, солдаты тушили сигареты. И в жилище Краммера чувствовалось что-то такое, разве что без видимого ущерба, обремененное скорее грустью, чем невежеством.  — Проходи. Выпьем, — наконец, обратился офицер к Генриху, снимая сапоги, как всегда, идеально вычищенные, и проходя вглубь квартиры. Генрих стянул с себя тяжелые ботинки, скинул куртку с плеч на стул и проследовал за Краммером в просторную гостиную. По центру стоял большой темно-коричневый диван из потертой кожи, напротив кресло из такого же материала, между ними журнальный столик, у стены резной тяжелый буфет. — Черт, только ликер остался, — пробормотал Краммер, доставая из буфета бутылку, в которой плескалась темно-вишневая жидкость. Офицер поставил два стакана на столик, плеснув из бутылки Генриху и себе. После опустился на пол около огромного камина — пережитка буржуазного прошлого этой квартиры, и стал разводить огонь, подкладывая дрова в темную пасть. Скоро языки пламени осветил лицо мужчины, и тот, взяв стакан, сел в кресло. Нарцисс, очевидно желающий погреться, лег в ногах хозяина поближе к огню. Хардман пил, устроившись на диване. Он был пьян и расслаблен. Он был в доме Краммера. Офицер рядом, на расстоянии вытянутой руки. Все это казалось ему как каким-то странным, но теплым сном. Генриху было хорошо. А еще ему очень хотелось поговорить. Алкоголь и травка отлично развязывали язык. — Собаки лучше людей, верно? — сказал Генрих, наблюдая, как шерсть Нарцисса переливалась от отблесков огня в камине. — Верные, преданные, готовые любить своего хозяина, каким бы он ни был. Собака никогда не предаст. Как и Хардман своего офицера. — С некоторыми людьми это тоже работает, — после небольшой паузы усмехнулся офицер, пристальным взглядом смеряя Генриха. И Хардман понял — Краммер все знал. Знал, как парень относился к нему. Знал, что тот его обожает. Дыхание на секунду перехватило, а сердце пропустило удар. Самое время было заткнуться и подумать над происходящим, но водитель уже не мог остановиться, упиваясь невероятность момента, в котором сейчас находился, алкоголем в крови и травой. — Ну кто будет смотреть верным взглядом, когда об него вытирают ноги? — Будут, Хардман — спокойно-холодно произнес офицер, ухмылка стала чуть шире. — Люди хотят, чтобы рядом с ними был сильный человек, которому они будут подчиняться. И в этом случае удары по почкам они часто воспринимают как заботу. Или справедливое наказание. Генрих замер на несколько мгновений, переваривая сказанное Краммером, заворожено смотря на его силуэт, подсвеченный языками пламени. Он открыл было рот, чтобы сказать еще что-то, но офицер перебил: — А тебе, как я понял, очень нравится наблюдать? От одних этих слов Хардман вздрогнул и, кажется, даже протрезвел. На него словно разом ушат воды вылили. Краммер знал и это. Знал, что Генрих смотрел, как он трахал официантку. Эрвин сделал небольшой глоток из своего стакана. Погладил морду пса, которую тот, воспользовавшись возможностью, положил на хозяйские колени. Нарцисс тихо и довольно заскулил. Почти как кот, мурчащий от прикосновений хозяина. Сердце учащенно билось в груди Генриха. Нужно было срочно уходить. — Я пойду, герр Краммер, — Хардман поспешно поднялся со своего места. — До понедельника, — не стал спорить офицер. Он прикрыл глаза, больше не смотря на Генриха. — Захлопни за собой дверь. Хардман быстро обулся и оделся в коридоре, вышел на свежий воздух и посмотрел на луну, проткнутую корявыми ветками деревьев. Странная ночь. Краммер, кажется, знал про него все, видел насквозь. После произошедшего он должен был уволить водителя, но отчего-то не сделал этого. Но Генрих знал, что наказание не заставит себя ждать.

***

Через полчаса Хардман уже был дома. Гретхен сегодня ночевала у него и, конечно же, уже спала. Генрих зашел в ванную и сбросил с себя всю одежду. Провел пальцами по члену, прислоняясь спиной к стене. Мысль о холодном, пронизывающем взгляде Краммера заставила полувозбужденную плоть окрепнуть. Он видел, как Краммер трахал ту официанточку, видел его прекрасный, большой, крепкий член. Широкая ладонь Генриха с силой прошлась по стволу. Хардман закрыл глаза, представляя, как они уже вдвоем с Эрвином трахают ту официантку. Как она сидит верхом на Краммере, принимая в себя офицера полностью. А Хардман вонзает член в ее зад, жадно разглядывая лицо герра, полное экстаза. Генрих кусал губы, заглушая рвущиеся из груди стоны. Ладонь двигалась по члену сильнее, быстрее, жестче. Хардман тянется вперед, касаясь губами волевого подбородка своего офицера, ощущает его руки на себе. Сильная хватка, натренированное идеальное тело, кожа, пряная на вкус. Они вдвоем, только вдвоем на всем белом свете. Парень начал кончать с громким стоном, запрокинув голову и тяжело дыша. Полминуты чтобы прийти в себя после оргазма. Полминуты на осознание произошедшего. Он всегда восхищался Эрвином. Ни юноши, ни мужчины никогда не привлекали его. Его никто не привлекал, кроме Краммера. Генрих принял душ, смывая с себя пот и сперму, вытерся полотенцем, прошел в комнату и лег в постель. — Ты что, пьян? — прошептала Гретхен сонно, поворачиваясь к нему и утыкаясь носом в плечо. — С Краммером пили. — Это Краммер твой… Все соки из тебя высасывает. Генрих улыбнулся своим мыслям, еле слышно бормоча: — Нет, вовсе нет. Эрвин Краммер. Это имя проникло под кожу и растворилось в крови, путешествуя по шелковистым венам, гонимое мощной неустанной сердечной мышцей. Краммер. Пуля, вонзающаяся в грудь и разрывающая сердце Генриха. Краммер. Сила жилистых рук, которую Хардман никогда на себе не ощутит. Краммер. Генрих смакует имя офицера на языке. Это все, что ему остается.